13. Кленовое распятие
20 октября
Джаред был удивлен и подавлен. Он не ожидал, что убийца оставит еще один труп, он не ожидал, что он сделает это так скоро. Но, видимо маньяк спешил: работал три ночи подряд. Джаред удивлялся, как существо из иного времени могло пребывать здесь так долго и при этом растрачивать энергию на убийства. Это был не перемахнувший грань дух и не чудовище из преданий, и даже не рядовой демон, но кто-то могущественный - быть может, древнее божество, если не хуже того... Но мозг Джареда работал с трудом из-за бессонницы и влюбленности, а потому он мало что соображал. Чадящая пелена застилала ему глаза, и он ощущал себя как никогда беспомощным и неспособным самостоятельно решить проблему. Будь у него выбор, он бы давно отказался от той жизни, которую ему приходилось вести, но выбора не было. За него уже давным-давно все решили: кто он, зачем он и как он умрет. Он уже сам не знал, за что борется, чего хочет добиться, и действительно ли он может еще чего-то хотеть. А может тюремщики его ошиблось и нет здесь никакого демона, прорвавшего пелену времени? Быть может, этот жестокий убийца родился и живет там, где должен? Тогда это не его дело и он может просто уйти отсюда навсегда. Но так бывало не раз: он знал, что тут его сила бесполезна, что ему пора уходить, но все-равно лез в бой и спасал людей. В этом была вся его природа: дарить спасение. Волей-неволей ему приходилось это делать, более того, нравилось, и в некоторые моменты он начинал понимать, что, наверное был создан именно для этого. Жить по-другому он бы не смог никогда хотя бы потому, что он не человек и, вероятно, никогда им не был. Еще в детстве он ощущал в себе странную, пугающую его силу, и он чуть было не сошел с ума, когда впервые остановил стрелки часов и мир вокруг него замер. Никто не знал тогда, кем его нарекли, никто не ведал его тайны и его мощи, но сам он уже страдал от того, что умел. Нелегко быть ребенком, когда твои воспоминания восходят к вечности, и он никогда им не был. Он родился взрослым.
Джаред вздохнул. Он сидел неподвижно на кровати, изо всех сил пытаясь не провалиться в сон. Скосив глаза на календарь, он обнаружил одновременно с удивлением и горечью, что не смыкал глаз уже девятый день, не считая короткого полусна в гостиничном номере, но он и не помнил уже, когда это было, но только по следам крови на одежде смог предположить, что, быть может, тому назад две ночи, а может и одну. Хоть он и не был человеком, но организм его был самым что ни на есть человеческим, а значит, столь же уязвимым и слабым. Он мог умереть. В глазах у него двоилось, со всех сторон доносились странные, призывающие его голоса, и он вздрагивал всем телом от каждого резкого звука, понимая краем еще работающего мозга, что он с каждой секундой проваливается в забытье, либо в смерть. В исступлении и изнеможении он схватился за голову, а после откинулся на подушку, закрывая глаза. Его колотила дрожь, но более он не замечал и ее: мгновенно провалившись в черноту, он отключился от всего мира, неотвратимо падая в пропасть. Снова языки пламени обожгли его кожу, засвистели кнуты; но он терпел до последнего, до тех по, пока боль не стала настолько сильной, что выбросила его из оков кошмара. Распахнув глаза он не почувствовал большого облегчения, но услышал скрежет и хруст срастающихся костей и кожи. Мозг его потерпел поражение в попытке расслабиться, однако ему удалось набрать хоть толику силы для дальнейшего существования. Тело его ныло, как никогда прежде, и он с трудом смог пошевелиться. Наказания его ожесточились, ведь он нарушил заповедь своего поста: не останавливать перст судьбы. Джаред знал, что его ищут прислужники Владыки и, когда они найдут его, то станут терзать душу снова и снова, пока не отдерут еще часть, на этот раз внешнюю, и не утащат ее в глубины своих подземных владений, где ее будут пытать, где она будет ждать того часа, когда глаза сосуда, кормящего ее некогда, сомкнуться, и она обретет целостность, можно даже сказать телесность. Тогда-то и обрушатся пламенные бичи на нее, неспособную выпутаться из цепей, тогда и физическое тело встанет на краю могилы и будет только и молить о том, чтобы не отпустить дух, который тут же, как только не станет живого ему пристанища, отправиться в клетку.
Джареда сковал страх сейчас даже больший, чем боль, топившая разум. Он повернулся на бок и поджал ноги к груди, пытаясь успокоиться и побороть боль, растекшуюся по венам, пульсирующую в сердце, в голове, в каждой клеточке его существа, в каждой его молекуле - казалось, будто бы внутри него каждую секунду взрывается целая вселенная. Он застонал, но, спустя минуту, ему удалось взять себя в руки. Парализовавшая его боль отступила на мгновение, и это дало возможность избавиться от нее до следующего полусна.
Вздохнув с облегчением, Джаред повернулся на спину и оглядел комнату: как он и ожидал, она вся до самого потолка была забрызгана кровью, по стенам струились кровоподтеки, с потолка срывались капли и падали Джареду на лицо. Горечь сжала его мышцы; он закатил глаза. Если горничная увидит это, то подумает, и вполне справедливо, что этот статный юноша пытал здесь жертву, или хуже того - расчленял слона, ну или, как минимум замучил с десяток животных помельче. Ему снова пришлось придвинуть шкаф к двери и надеяться, что до темноты ему удастся найти воду и мыло, а там он уж справиться с задачей - ему это далеко не впервой. Уже веками он мучается так, по ночам умирая от боли, по утрам оттирая со стен остатки ночного кошмара.
Джаред подошел к окну и сквозь мутную пелену, застилавшую глаза, увидел небо, где чуть лучилось тусклое солнце, выкатывающееся на востоке лениво и не торопясь. Тряхнув головой, он перекинул ноги через подоконник и через минуту уже оказался на тротуаре. Его мучил голод, но ни одна забегаловка не открывалась в такую рань, поэтому ему пришлось побороть неприятную сосущую боль в желудке и продолжить путь. Он спешил в парк Холируд, чтобы разузнать, что случилось с той несчастной, что была убита накануне. Путь был довольно-таки долгий, и он поспел туда только лишь часам к восьми утра, когда горожане уже просыпались и даже выходили на улицы.
Стараясь не попадаться никому на глаза, Джаред быстро свернул на парковую аллею и стал тщательно обследовать каждый дюйм почвы в поисках любого знака. Он обследовал скалы, обошел руины часовни Святого Антония, коснулся веток каждого дерева в попытке почувствовать символ, но увы! тщетно. Он остановился, прислонившись к стене часовни и подставил лицо лучам солнца. Почувствовав, как холодные лучи прошли сквозь его радужку, он вздохнул так глубоко и так тяжело, будто бы они коснулись солевым выстрелом самого сокровенного уголка его души. Он тихо застонал и сполз по стене на сухую траву.
Глазам его открылся потрясающий воображение вид на залив Ферт-оф-Форт, Холирудский замок, городские сети Эдинбуга, освещаемые первыми лучами солнца, и чудные просторы парка, и узкие тропинки, и зазвенели в ушах звуки начавшегося дня: свист птиц и, то глухой, монотонный, то необычайно звонкий, разноголосый, но все тот же по-осеннему тоскливый их говор; угрюмые голоса воронов подернули небо туманным мраком наплывающих туч, и незаметно уползли за черноту лучи солнца, показавшегося так кстати среди туманных дней шотландской осени. Но тучи пробежали быстро, и солнце показало свой сияющий лик кельтской земле, и более не исчезало оно и не заглушало своим отсутствием крики пробудившихся спозаранку птиц.
Парк был пуст и величествен. Тишина и ветер гуляли здесь, ликующие, прогнавшие туман, не ждущие дождя, и прозрачный голубой сатин небес принимавшие радушно, без стеснения, без притворства. День сиял.
Джаред все сидел неподвижно и глядел на город с высоты и наслаждался отрадной горечью, щемившей его нежное сердце. Он не хотел искать ничего более, он не хотел копаться в грязи. Он не назовет имя убийцы, не назовет... Он, наверное, даже его и не знает, но как же... Знает ли? Боги! Он готов был броситься со скал вниз головой и умереть, только бы никто не задал ему этого вопроса! Никто!
Джаред закрыл лицо руками и устало выдохнул, собирая воедино все осколки, распыленные по его больной груди. Он услышал позади себя мягкие бесшумные и едва различимые шаги и обернулся. Перед ним стояла Джина.
Джина присела рядом с ним и устремила свой взгляд на море. В ее глазах было странное удовлетворение и отрада, но все же холодность и яд не исчезли, и даже в ее движениях чувствовалось что-то колючее, обжигающее льдом. Она нечаянно коснулась руки Джареда и тот сладко и тревожно вздрогнул. Прикосновение пробудило его, смахнув с его глаз паутину боли от вечной бессонницы. Джаред смог рассмотреть под глазами девушки красные воспаленные круги - она не спала так же, как и он.
- Ты прогнала меня вчера. Я уж думал, что ты не придешь. - тихо произнес Джаред, стараясь не нарушать тишины.
- Я так и думала, что не приду. - ответила Джина. - Но меня так и тянуло к этому месту. Надеюсь, ты не попытаешься меня убить.
- Нет. - Джаред побледнел и покрылся испариной. Его трясло, словно мальчишку - так сильно было чувство, давившее на грудь. - Если ты пожелаешь, я даже не коснусь тебя. Обещаю. - пробормотал он.
Джина улыбнулась уголками губ, скосив взгляд в его сторону.
- Я не оттолкну тебя. Обещаю. - она повернула голову и заглянула в томно прикрытые в изнеможении глаза Джареда. - Тому, что я говорю сейчас с тобой виной не столько любопытство, сколько личный интерес. - произнесла она. - Но и любопытство прямо бьет через край. Я разузнаю, кто ты, Джаред! Тебе не скрыть от меня правды. - она наклонилась к нему, чуть касаясь дыханием ложбинки в ключице. - Ты же понимаешь, что тебе придется рассказать мне правду. - она осторожно коснулась мягкими губами кожи юноши и чуть притормозила.
Она поглядела на то место, которого коснулась губами, с минуту помедлила, но после она толкнула Джареда на спину и легла на него сверху, шепча прямо у него над ухом, касаясь губами мочки:
- Ты все мне выдашь, Джаред, все! Все до последнего вздоха! - и тихо и осторожно она повела рукой по его волосам, но после быстро отстранилась, возвращаясь как ни в чем не бывало к созерцанию моря, оставляя Джареда захлебываться бурлящей кровью и ароматом ее кожи.
Он практически потерял сознание. Когда ему удалось, наконец, прийти в себя, то Джины рядом уже не оказалось, но на том месте, где она сидела осталась кора с несколькими капельками крови. Джаред взял кору в руки и огляделся: множество деревьев росло в Холируд-парке, и внутреннее чутье подсказывало ему, что то, на которое указала ему Джина столь необычным способом, где-то поблизости.
Мотнув головой, он поднялся на ноги и стал озираться по сторонам снова и снова, пока его не осенило: древний ясень у подножья холма, слишком заметный, выросший слишком близко к тропе, чтобы Джаред мог допустить мысль о том, что именно там оставлен знак.
Сломя голову он помчался вниз по склону, пока не запнулся о мощные, не умещающиеся в земле корни престарелого дерева, которые пестрыми лампадами и мишурой покрывали мох цвета темного изумруда и опавшие листья. Сами же корни напоминали щупальца, тянущиеся из мрачных глубин иных миров, но, поймав на себе свет солнца, одеревеневшие, застывшие, мертвые уже столетия, но нетленные, как сама Вселенная, они стали приютом мелким зверюшкам, забившимся в норы, и насекомым, надеющимся пережить наступающую зиму. Кора дерева сплошь покрылась лишайником, грибами и мхом, стала цвета тусклого, но отдающего тухлой червоточинкой во впадинах; она была пропитана как губка влажностью редко отступавших туманов и часто сопровождавших туман дождей, и в ней были выдолблены уютные дупла. Ветви, угловатые, изогнутые, восходили к вершине и образовывали пышную крону, поредевшую в осеннюю пору, загоревшую до цвета бронзы и золота, до цвета песка и зеленоватой меди. Ствол был весь укутан сетью древней рунической вязи, которая, возможно, давным-давно потеряла смысл для ныне живущего поколения, но когда-то служила своей цели.
Приглядевшись, Джаред распознал кое-какие части вязи и стал отчаянно напрягать память, дабы вспомнить, где он встречал их ранее. Четыре нити узорчатой вязи переплетались и постепенно, восходя к вершине ствола, становились единым целым. Что-то вспыхнуло в глазах Джареда, что-то полыхнуло и зашевелилось в его душе, но он не распознал этих вспышек, не удержал картинку ни на мгновение.
Обойдя ствол ясень пару раз, юноша заметил слившиеся с мокрой корой струйки крови и поднял глаза, но ничего не увидел. Лишь только вскарабкавшись по стволу вверх, он смог обнаружить несколько железных гвоздей, вбитых в ствол и ветки в форме креста. Те места, где были вбиты гвозди, заливала кровь. По всей видимости, здесь девушку распяли. О том была ли она мертва к тому времени или еще жива, Джаред мог только предполагать и, как бы ему ни хотелось поверить в то, что жертва избежала лишних страданий, все же склонялся к обратному. Жертву конечно же истязали до смерти. В этом убийстве особенно прослеживалась его ритуальность, как будто бы убийца был одержим манией какого-то ужасающего культа, быть может, так выражал он свое презрение к вере нынешней эпохи.
Джаред спустился с дерева и уселся прямо под ним. Мозг его отчаянно пытался подобрать хоть что-то, что могло бы напомнить ему символы, изображенные на ясене. Но в голову так ничего и не пришло, кроме того, что ясень - это дерево светлой природы, имеющее тесную связь с человеком, но это, определенно, не добавляло ясности в дело. Джаред закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться еще раз, но и теперь ничего не вышло: дело его уплывало в небытие с каждой секундой, а мысли о крови и трупах сменялись мыслями о Джине и ее сумасшедшем поступке.
При воспоминании о касании ее губ к его коже Джаред вздрагивал от сладострастной боли, пронизывавшей все его тело, отталкиваясь от точки внизу живота и поднимаясь к горлу, откуда мягкая волна кипящего безумия ударяла в мозг, беспощадно усыпляя всякую благоразумность и логику.
Вскоре он понял, что ясень со всеми его узорами мало его волновал, да и, если честно, не волновал вообще, и он не решался навсегда исчезнуть из этого времени только потому, что не мог представить своей жизни без Джины. Люсия, ждущая его во сне, стала казаться ему какой-то несуществующей, абстрактной и эфемерной, что созданная в воображении картина, и он позабыл о ней и даже не мог уже вспомнить и сказать наверняка, какого цвета были ее большие блестящие глаза: быть может, карими, черными, а может и серо-голубыми или каре-зелеными - нет, он решительно этого не помнил. Какого она была роста? Думается, около пяти с половиной футов - точно не выше. И волосы ее были, кажется, очень длинными, темными, да, наверняка темными, то ли черными, то ли каштановыми - не суть важно. Думается, кожа ее была позолочена загаром - девушки того времени, где он нашел Люсию должно быть любят выглядеть неестественно темнокожими. Джаред видел на своем веку множество прекрасных смуглых девушек: мулаток, африканок, островитянок, и каждой из них чудесный загар был к лицу - они родились с такой прекрасной кожей, но он решительно не понимал белых девушек, часами подогревающихся на солнце: помниться, среди них в былые времена загорелыми ходили только слуги и крестьянки, что же изменилось теперь? Ему было не понять этого, как он ни старался.
Люсия постоянно поддерживала смуглость кожи ей не свойственную и этим не нравилась Джареду. Она, как он мог вспомнить, носила коротенькие платьица и большие каблуки, наносила много косметики и странно укладывала волосы - она была человеком из мира, где мало правил и много законов, где свобода повсюду, но ее нет нигде. Но это все же было гораздо лучше прочего, это было самое мирное время, самое лучшее, этот век был порогом летосчисления, а что будет дальше, не знают даже боги.
Джаред, пока он отвлекся на посторонние мысли, сам не заметил, как теребит край веточки молодой осины, выросшей в корнях старого ясеня. Джаред метнул на осину мимолетный взгляд и тут же неожиданно для себя вспомнил: осина - темное дерево, пристанище злых духов. В мозгу его что-то шевельнулось: он стал осматривать деревце, гадая, что же может оно скрывать. Разумеется, он искал знак, но осина была чиста: ни единой царапинки.
Джаред призадумался, одной рукой ухватившись за тонкий ствол осины, а в другой сжимая кору ясеня, что оставила ему Джина. Он поднял голову и увидел прямо над верхушкой осины то место, откуда была содрана эта кора. Джареду понадобилась еще минута, чтобы сообразить, что ему делать дальше, после же он достал из кармана перочинный ножик и осторожно стал свежевать ствол молодой осины. Дерево и там было чисто, но Джаред, чей мозг, наконец, заработал в полную силу, уже знал, что ему делать дальше. Ободрав достаточно коры, он распорол ножом кожу на своей ладони и этой рукой обхватил тонкий ствол. Как только кровь коснулась дерева, у Джареда закружилась голова, но, быстро сообразив, в чем дело, он оторвал от дерева свою руку: осина высасывала кровь с жадностью голодного вампира.
Потом на дереве вздулись, словно побагровевшие вены, рунические вязи в четыре ряда, такие же точно, что и на ясене. Руническая вязь оплетала все дерево от корней до вершины, каждую его ветвь, каждый сучок, и застывала, обретая вид вырезанных в коре. Рун Джаред прочитать не мог, потому и был крайне озадачен. Еще не решив окончательно, что предпринять дальше, он достал листок бумаги, обмотал его вокруг ствола осины и начал закрашивать его карандашом, копируя барельеф. Получилось довольно сносно, по крайней мере, он остался доволен своей работой. Оставалось расшифровать надпись, и тогда он еще на шаг приблизится к пониманию загадки.
Порывшись в кармане он нашел лоскуток с печатью, отрезанный им от покрывала Марианны, и, сравнив надписи, руны и узоры, пришел к выводу о том, что они полностью идентичны. Несмотря на то, что ему так и не удалось исследовать дно лесного озера, он был уверен, что и там его ожидает то же самое. Четыре соединяющихся в последствие в одну линию узоров вязи наталкивали на мысль о каком-то ритуальном воссоединении чего-то сверхъестественного, и это более настораживало его, чем пугало. В его практике подобное встретилось впервые: ни один демон не действовал как серийный убийца - действия демонов всегда были хаотичными, и они никогда не оставляли четких меток, способных доказать причастность того или иного демона к совершенному преступлению. Но тут совсем другое дело: этот демон будто бы хочет, чтобы о его преступлениях знали.
Джареду пришла в голову мысль о том, что он ввязался в чужую войну. Пред ним предстал образ Джины, терзающей своих врагов и два противоречивых чувства пронеслись по его венам: любовь и отвращение. Он не знал наверняка, она ли убивает людей, но будто бы чувствовал частицу ее энергии в каждой капле крови жертвы. В душе его вновь пробудилась страшная горечь и тоска. Он поднял в земли кору, которую ему оставила Джина и в его голову мелькнула странная мысль. Он приложил к оборотной стороне коры недавно порезанную ладонь и подождал, пока кора впитает в себя немного крови. Через несколько мгновений после этого кусок коры превратился в барельеф, но узор его несколько отличался. Линии вязи из четырех не срастались в одну, а из одной образовывали четыре. Это сбило его с толку. Что происходит в этом чертовом городе!? Джаред даже и не знал в бешенстве ли он или же в недоразумении, но понимал, что однозначно в полнейшем тупике. Он шумно выдохнул и подумал о том, что надо бы срубить осину или хотя бы срезать ветвь и наклонился к деревцу, ножом надавливая на кору у основания довольно толстой ветви. Но, как только лезвия ножа сделало надрез, Джаред почувствовал боль. Опустив глаза, он увидел, как из раны на руке, у основания большого пальца, сочиться кровь. Он провел по порезу на коре совсем слегка, чтобы убедиться в своей догадке, и снова почувствовал боль.
- Черт! - вырвалось у него, и он, убрав нож в карман, со злости пнул осину, но тут же сам загнулся от боли в паху. - Черт! Черт! - он метнул на дерево злобный взгляд, но от дальнейших действий против него отказался: очевидно было, что из этого ничего не выйдет, ничего хорошего, по крайней мере, точно.
Постояв еще с минуту, Джаред отвернулся от ясеня и его злобной маленькой подружки и продолжил спуск. Теперь помимо всего прочего ему нужно было хранить тайну о том, где заключена его жизнь, и защищать зловещее дерево от всего, что может повредить ему.
Ассоциации это все вызывало довольно поганые, но он вынужден был унизительно принять эту издевку судьбы. В голове его одновременно родились две мысли: найти способ избавить себя от губительной связи с деревом, и, что еще более важно, найти Торвальда, старшего из трех братьев, который обязательно сможет помочь.