Эдельвейс в колготках

Алик Чуликов
БЕЛОЕ И ЧЁРНОЕ

 

Оптика «Хенсолт» снайперской винтовки PSG-1 отразила в жестких синих глазах снайпера мужественное, усталое, небритое лицо офицера.

- Красавчик, - промелькнула мысль в авантюрной голове представительницы «белых колготок» на чужой войне.

- А я тебя знаю, где наши взгляды пересеклись? – вновь спросило сознание.

***

Лёнька забежал домой, зачерпнул из ведра воду и пил взахлёб, заливая горящую жажду внутри.

- Есть будешь? – крикнула мать, прерывая монолог занудливой соседки об её больных суставах.

- Нет, мам, меня Иса ждёт. Мы на речку, купаться.

- Не хулиганьте там, - вновь откликнулась мать, слушая переключившуюся на другую тему гостью.

- Да времена сейчас мирные, детям вернули детство. Я в его возрасте, по малолетству, на табуретке стояла у токарного станка. Снаряды строгала. А сейчас хоть с белым хлебом перебои, но чёрного вдосталь. А главное нет войны.

- Да, - вздохнула мать Лёньки и улыбнулась, - знаешь, какой стишок мне рассказал Лёнька, послушай:

«Ладушки, ладушки,

 Куба ест оладушки,

 А мы пляшем и пердим,

 Суп гороховый едим!»

- Ой, не смешно это, Полина, - откликнулась идейная собеседница, - братьям – революционерам помогать надо, правильно делаем, что зерном снабжаем, а они нам - сахар.

- Ох, не прокормить нам весь революционный мир, - вздохнула в ответ другая, - сами ноги протянем. А наша свекла слаще их тростника.

***

Небольшая речка, покинув горы, прорезала на равнине крутые берега оранжевой гончарной глины. Мелководная, но спасительная в раскалённых казахских степях, кипела барахтающимися телами детворы.

Лёнька и Иса выбрали самый высокий гребень керамического утёса, нависшего над водой.

- Прыгнешь? – спросил Иса.

- Солдатиком?

- Нет, вниз головой.

Лёнька глянул вниз на барахтающиеся тела.

- Так там воды по пояс. А ты прыгнешь?

Иса сделал шаг к краю и полетел вниз головой. У самого дна, едва не вспахав его лицом, изогнулся и вынырнул:

- Давай, Лёнька, не бойся!

Восхищённая детвора перестала плескаться, и все взоры устремились на Лёньку.

Лёньке ничего не оставалось, как повторить подвиг друга.

Расквашенный нос и поцарапанный лоб не могли скрыть гордую улыбку вынырнувшего рядом с другом сорванца.

Пятиклассник грек Аристи, хулиган и двоечник, крикнул героическим первоклашкам:

- Эй, пацаны, Лёнька, Иса! Драться один на один будете? Тут Витька с «заготзерна» и Ербол с «Шанхая» говорят, что вы - слабаки.

Так старшеклассник забавлялся всякий раз, когда появлялись Лёнька и Иса, стравливая их с другими сверстниками. Дух гладиаторов, взращённый улицей, требовал постоянного подтверждения в своем превосходстве в кулачных боях за лидерство.

Иса и Лёнька снова дрались - один с Витькой, с поселковой зоны влияния соперников–мальчишек «заготзерна», другой с Ерболом, с района, именуемого «Шанхаем», ещё не изведавших бойцовских качеств доблестного тандема.

Старшие пацаны разглядели в Исе и Лёньке норов отважных тигрят, когда им было едва за шесть годков. Но за свой район, свою улицу, за своих пацанов и девчонок они летели в бой на любого возрастного противника.

И бывало, когда кто-нибудь из их пацанов по делам оказывался в чужом районе, его не трогали, шепча друг другу:

- Это друзья Лёньки и Исы.

Барак, в котором жил Иса с многочисленной роднёй спецпереселенцев, ютился рядом с двухэтажным «сталинским» домом, где в одной из двенадцати квартир жил Лёнька. И в школе за одной партой, и в своих семьях уже не делились на свой - чужой, принимались, как братья. Даже суровый дед Исы -угрюмый, с длинной седой бородой, плохо говорящий по-русски, своими могучими руками прижимал пацанов к себе, и сурово улыбаясь, приговаривал на чеченском языке:

- Шу вовше бартахь а, ларамехь а, ца хилахь, эшна хир ду шу моссу а хенахь (Никогда не давайте в обиду друга, все вас будут уважать)

Поначалу местная детвора, заметив угрюмого статного молчаливого старика, идущего с медным кувшином на омовение, выкрикивала дразнилку:

 «Дед Хамид балда, по колено борода, тушки – матушки в попе колотушки!».

Но Лёнька и Иса, регулярно проводя кулачную беседу, добились уважительного отношения к старости. Теперь при встрече со стариком, те хором кричали:

- Здравствуй, дед Хамид!

Он скупо улыбался детворе и проходил мимо, нагружённый воспоминаниями. Он не принимал нового места жительства, он оставил себя среди гор на Родине.

***

Вернувшийся с мест заключения бывший дворовый авторитет Колька Сомов, по кличке «Сом», пытался приручить дерзких мальчишек, привязав к уголовной романтике. Покупал мороженое, угощал палочками шашлыка, рассказывал героические истории из жизни великих воров. Мальчишки слушали с интересом, но «Сердца трёх» Лондона и герои Александра Дюма и Вальтера Скотта им были ближе.

Дядя Ваха, отец Исы, был страстный книголюб, и детей погружал в героический антимир современной реальности.

Младший брат Кольки, сверстник друзей, Витька, сколотил свою компанию оторва – пацанов и вымогал деньги у подростков чужих районов, делал ночные набеги на крольчатники и голубятни. Пользуясь покровительством брата, терроризировал подростков и своего района,  побаивался лишь Лёньку и Ису. Он постоянно делал попытки сдружиться с дерзкими, но другими по духу пацанами.

 Как-то летом Иса вместе с отцом уехал на Кавказ на разведку - после реабилитации репрессированных народов, его семья собиралась вернуться на свою историческую Родину.

Лёньке было грустно, скучно без привитой другом-братом дружбы. И он, помимо своей воли, оказался среди пацанов ватаги Витьки Сомова. Они играли в лянгу и, завидев Лёньку, позвали сыграть на щелбаны с немцем Яшкой, виртуозом – лянгистом.

Клок бараньей шкуры с пришлёпанной свинцовой пуговицей выбивался ногой всевозможными коленцами, словно мяч ногой футболиста.

Лёнька не был трусом и бросался в бой с любым грозным противником, даже зная, что проиграет. И сейчас он нехотя, но согласился. Виртуозная нога Яшки в течение получаса выбивала, не давая опуститься на землю лянге, каскад фигур – пары, виси, люры, джанди… Яшка без ошибок завершил весь цикл игры и передал лянгу Лёньке.

Лёнька старался, но сделав единственную ошибку (видно действовал сглаз анти-друзей пацанов – соперников), проиграл. И подставил Яшке лоб для десяти щелбанов, которые мужественно перенёс. В этот момент из подъезда своего дома на улицу выбежал сам Витька Сомов и подбежал к мальчишкам. И заговорщическим голосом спросил, оглядываясь по сторонам:

- Пацаны, кто хочет е…я?

- А как это? – спросил шестилетка Васек.

- Ну, если пиписька чешется, значит хочется.

Витька поманил пацанов в свой подъезд. Там в полутемном чулане под лестничным пролетом сидела на кем-то брошенном матрасе семилетняя Настюха. Вечно пьяная алкоголичка, мать – одиночка, приводила каждую ночь нового ухажёра и занималась порочной любовью, не обращая внимания на дочь.

Впитавшая зримые уроки матери, малолетняя фиалка, отравленная безжалостной Афродитой за конфеты и прочие безделушки, раздвигала ножки, обучая древним движениям ошарашенных сверстников.

Лёнька в полумраке разглядел худющие оголённые ножки Настюши, бесстыдно раскинутые, едва прикрытые задранным платьем, услышал рядом тревожное сопение пацанов, и ему почему-то стало стыдно и противно, и ничего у него не чесалось.

Он готовил программу своего бегства без обвинения в трусости. Но в этот момент с лестничной площадки послышался строгий окрик тётки Нюры, соседки семьи Витьки Сомова:

- Эй, шелупень, вы чё там затеяли под лестницей? Пожар хотите устроить, а ну быстро вон на улицу, живо!

Лёнька воспользовался удачным избавлением от плотского греха и первым вылетел на улицу. Пацаны, тяжело дыша от бега, собрались за сараем во дворе дома.

Витька осмотрел свою стаю и спросил:

- Давай на кон, кто что сегодня нашкулял.

Пацаны полезли в карманы чёрных бридж и положили к ногам Витьки, сидящему на корточках, горсти бычков – не докуренные папиросы и самокрутки махорки, поднятые ими на улицах городка.

Вожак выпотрошил содержимое всех окурков на расстеленную газету, и вскоре солидная куча смеси табака и махорки кисло-сладким ароматом щекотала ноздри пацанов.

Витька умело скрутил из газеты кулёчек – «козью ножку», забил смесью, раскурил и пустил  по кругу. Пацаны неумело, кашляя и задыхаясь, мужественно глотали дым по очереди. Лёнька, чтобы не терять собственное лицо, первый раз в жизни затянулся до головокружения и пустил дым в глаза сверстников.

За этим занятием пацанов застал брат Витьки,  уголовник Колька.

Он удивился и обрадовался, увидев среди «своих» по порочному духу щеглов недоступного ранее Лёньку.

- Молодец, Лёнька, из тебя настоящий пацан получится. Ты смелый и дерёшься хорошо. А где твой дружок, братишка?

- Уехал на Кавказ.

- Туда ему и дорога, он поганит твою славянскую душу.

- Пацаны, - обратился он к преданно смотрящим в рот лидеру сорванцам, – сегодня идём на дело. Трусы среди вас есть?

Все отрицательно покачали головами, пришлось и Лёньке перенимать манеры волчьей стаи.

Колька достал из кармана два рубля и сунул Витьке.

- Угости пацанов газировкой и коржиками.

У будки с газированной водой, степняк-чабан привязал верблюда с рыжими клочьями шерсти, свисающими с двугорбой спины. Казах, хозяин животного, причмокивая и качая головой от удовольствия, поглощал подслащенную сиропом, прохладную газированную воду.

Изнуряющая жара стаей злых ос  гудела над ним и будкой, нагло лезла в кружку, заставляя делиться живительным нектаром.

Сенька – малолетка - забияка, подошёл к верблюду и ошарашил  горбуна – бедуина дразнилкой:

- «Верблюд – Яшка,-

  Синяя рубашка,

  Красные штаны,

  Как у Сатаны…»

Гордое животное, нервно двигая большими губами, неожиданно надуло щёки и шипящим звуком плевка белая пена слюны закрыла лицо Сеньки.

Хохочущие пацаны, жевали коржики и запивали газировкой, подбадривая Сеньку:

- Ты мужик, иди тоже плюнь ему в морду, как он тебе.

                ***

Ночь в казахских степях не наступает, она рушится с небес внезапно. Тысячи светлячков взметнулись в небо и прилипли к ночному своду звездами. Колька вывел пацанов на дело. За квартал до дома, в котором ютилась квартира – жертва уголовника, опытный грабитель расставлял пацанов на «шухер», шумнуть в случае появления непредвиденной опасности.

Сам же, с Витькой и Лёнькой, подошёл к спящему темноокому двухэтажному дому и показал на открытую форточку второго этажа.

- Лёнька, слабо тебе залезть по водосточной трубе на второй этаж и залезть в окно.

- А что я там не видел? - спросил Лёнька, всё более сжигающий мосты для отступления.

- Возьми фонарь, - протянул Колька прямоугольный фонарик с плоской батареей, - вот залезешь туда и сразу посветишь на правую стену и увидишь то, что не видел. Там будет маленькая картина, на ней девочка, обнимающая собаку. Красивее вашей Настюхи будет, - ехидно добавил он. – Вот снимешь эту картину и назад, и эти пять рублей твои.

При этих словах, он засунул за пазуху майки, скрученный в трубку пятак.

Внимательно посмотрел на Лёньку и, заметив его замешательство, - спросил:

- Что струхнул, коленки задрожали?

- Да пошёл ты, - сплюнул Лёнька и полез по водосточной трубе вверх.

Не прочно закрепленная труба шаталась, норовя вырвать крепления и рухнуть, Лёнька зацепился за створку форточки, перенося тело на подоконник. Ноги заскользили по металлу подоконника, он успел вцепиться в фрамугу окна и забросить свое гибкое тело в комнату.

Мягко приземлившись, застыл, слушая тишину и тревожный стук своего сердца. Осторожно достал фонарик и опустил кнопку, жёлтый пучок неяркого света осветил стену и квадратик небольшой картины в отливающей золотом рамочке. Лёнька приблизился и застыл, любуясь красивой девочкой в розовом платье, обнимающей лохматую собаку за шею. Рисованное маслом полотно, казалось,  ожило в свете фонаря и девочка подмигнула мальчишке. Он от неожиданности выронил фонарь. И тут же раздался щелчок выключателя, яркая вспышка света осветила комнату. В проёме Лёнька увидел старушку, которую он сразу узнал. Это была тётя Зоя, спецпереселенка из Ленинграда, там она была художественным руководителем театра и в казахских степях создала театральную группу.

Она раза два была в гостях у его мамы.

- Лёня? –воскликнула удивленно и, заметив, что мальчик стоит у картины, спросила: - Нравится? Она рисована большим мастером. Хочешь, я подарю тебе её?

- Не-ет, - заикаясь, ответил растерянно мльчишка, - спасибо. – И быстро забрался на подоконник.

- Лёня, зачем в окно? – воскликнула старушка, - через двери удобнее.

Красный, как мак, Лёнька мимо хозяйки выскочил в коридор и скатился с деревянной лестницы на улицу.

Никого из дружины и самого советского Робин Гуда видно не было. Вспыхнувший свет на втором этаже сработал, как команда:
«Шухер, пацаны!» - и всех смыло трусливой мглой ночи.

Лёнька после этого случая, стал героем своего района. Его зауважали даже пацаны – оторвы, шантрапа, как называла их тётка Нюра.

Он начал курить, а расправлялся с лянгой так лихо, что вскоре Яшкин лоб постоянно трещал от его крепких щелбанов.

***

Лёнька спрятался за сарай и прикурил недокуренную подобранную папиросу. Чья - то ладонь сильным хлопком рухнула на его плечо. Он резко обернулся и подсёк ногой обидчика, и обомлел, и закричал радостно:

- Иса! Ты вернулся!

Иса поморщился, схватившись за паховую область. По бедру из под длинных широких трусов текла струйка крови.

- Это, что я тебя?! – испуганно воскликнул Лёнька.

Иса взял себя в руки, улыбнулся и произнёс:

- Нет, просто мне вчера сделали обрезание, а ты ударил.

- Да, ну? А это больно?

- Да нет, не очень.

- А зачем это?

- Обычай такой, Лёнька.

- А много отрезали?

- Да нет, только шкурку.

- А – а.

- А ты чё брат, куришь?

Лёньку как прорвало от избытка чувств встречи с названным братом. Он выложил всё о своих «подвигах» в компании Витьки Сомова.

- Сволочь ты, Лёнька, - произнёс Иса и пошёл прочь.

- Иса, Иса, мне было скучно без тебя. Я не буду больше курить и водиться с шантрапой, я тебе обещаю!

***

Однажды поздней осенью Иса с роднёй собрались уезжать насовсем, возвращаясь на Родину предков.

Лёнька не скрывал своих чувств, плакал, размазывая слёзы по лицу.

Иса обнимал друга, сопел, боясь расплакаться под грозным взором отца. Дядя Ваха, прощаясь с Лёнькиной матерью, сунул ей пачку денег, завёрнутых в платок:

- Держи, Полина, они тебе не лишние, воспитывай Лёньку, хороший парень растёт.

Мать пыталась, отклонить руку отца Исы:

- Что ты, что ты, не надо.

- Не обижай, женщина, возьми, пожалуйста, ты одна, нас много.

Дед Исы подошёл к Лёньке и , что-то говоря по-чеченски, вложил в руку мальчика медный газырь, сделанный из гильзы старого патрона. В ней был свиток из плотной бумаги с текстом арабской вязи.

Иса пояснил матери друга.

- Это Лёньке амулет на долгую счастливую жизнь, там написан священный текст, который будет его охранять.

Лёнька сунул в карман Исы альчик – игральную кость, свою гордость, залитый свинцом так, что он все время вставал в высшую позицию игры – «айкур».

Это была жизненная позиция взрослеющих, прощающихся друзей, сбросивших королевскую мантию пацанов.

***

«Даю обет любить тебя, Елизабет!» - написал он мелом на доске. Елизавета вошла в аудиторию, солнечный блик румянцем тронул щёку молодого преподавателя немецкого языка.

- Леонид, приведите доску в порядок!

- Почему я, Елизавета Петровна?

- Умейте убирать за собой!

- Я не стираю свои чувства.

- Хватит, Леонид, паясничать!

Красивая студентка из Прибалтики Инга, молча, встала со своего места, подошла к доске и стерла запись.

- Инга, почему вы убираете за другими?

- Мне не трудно.

Лёнька недоуменно проводил взглядом гордую красавицу. Он никогда не замечал с её стороны поползновений на свою территорию чувств.

Друг Гога, пнул его по ноге под столом:

- Обрати внимание на Ингу, что ты зациклился на Елизавете?

- Елизавета, это моя Лорелея, мечта, понимаешь?

- А помнишь эпилог?

- Гога Романия, а нельзя ли ваш диалог погромче озвучить? Мы из-за вас не можем приступить к занятиям, - раздался голос молодого преподавателя с трудом осваивавшего интонацию строгости. Гога встал:

- Можно, конечно, Елизавета Петровна! Вот я хотел напомнить Леониду:

«Ich glaube, die Wellen verschlingen,

  Am Ende Ichiffer und Kahn;

 Und das hat mit ihrem Singen

 Die Lorelei getan»

- Ubersetzen, - переведите на русский.

- Я знаю, волна свирепая,

  Навеки сомкнется над ним –

  И это всё Лорелея

  Сделала пеньем своим.

- Ja, gut, - отчаянно стараясь не краснеть, произнесла Елизавета. – Спасибо, Гога, за помощь.

***

После занятий шли к станции метро след в след за Ингой.

- Зачем, Лёнька, тебе возрастная дама? Елизавета лет на пять старше тебя. Вон, взгляни, какая точеная фигура у Инги.

- А сам, забыл, как снял на Арбате англичанку? Она тоже тебе в старшие сёстры годится.

- Так я прикололся. Встречал её у кабинета иностранных языков, всегда расфуфыренная, гордая, здоровается сквозь зубы. Кто я? – студент, а она – преподаватель! Выхожу как-то из «Метелицы», кабака на Арбате. Смотрю, стоит англичанка Алиса у своей импортной тачки. Наслышан, что снимает она богатеньких иностранцев. Вот и прикинулся итальянцем, знаю пару фраз, а она ни одной. Клюнула, я её в съемную коммуналку привёз. На лице полный аншлаг, но держалась мужественно. Это была незабываемая ночь!

- Ты кабель, Гога, а я однолюб.

 В вагоне метро сели напротив Инги. Девушка, почувствовав на себе посторонний взгляд, повернулась к источнику и от неожиданности вздрогнула, и быстро отвела глаза.

- Видишь, - подытожил Гога, - такая реакция у влюблённых женщин.

- Тебе я верю, знаток.

Тут Гога заметил рядом с собой молодую симпатичную мамочку с маленьким сыном, крепко держащим её за руку. Взгляд девушки сосредоточенно серьёзно смотрел в окошко двери электропоезда.

Он пытался шутками разговорить серьёзную особу, но она, стиснув зубы,  молчала. Тогда Гога спросил кроху сынишку:

- А почему у тебя мама такая серьезная?

- Мама писить хочет, - жалобно ответил малыш, переживая за родного человека.

Открылись двери электрички, смущенная мамочка вместе с мальчиком выскочила из вагона.

- Ну, нормально, да, как думаю, ну вот, судьба, а она просто писить хочет, - пожаловался Гога Лёньке.

***

Майор Хабибулин важно расхаживал перед строем студентов:

- Военная кафедра при институте - это мудрая политика нашей партии, чтобы пополнять ряды Советской Армии высокообразованными офицерами запаса.

Танк, понимаете ли, это техника не простая. Там электроника, хотя, с учетом его боеспособности, он рассчитан на два часа ведения современного боя, но этого времени достаточно, чтобы взломать оборону противника, и остальное уже доделает пехота.

- А вы почему, товарищ студент без головного убора, ноябрь на дворе? Голову беречь надо, можете заболеть менингитом, а тут два исхода, либо дурак либо смерть, мы с братом переболели, он умер.

Гога не смог сдержать улыбки.

- Напрасно смеётесь, студент, это очень серьезно.

- Гога, я уверен, переболев, ты останешься жив, - успокоил Лёнька друга.

- Вы должны гордиться, -продолжал вещать майор, - вам доверяется первый в мире серийный танк Т-80 с единой газотурбинной установкой.

Он рассказывал о материальной части танка, вооружении, эксплуатации.

Прирожденный оратор, он разбавлял учебный процесс воспоминаниями своей боевой службы.

- Был у нас в гарнизоне лейтенант, маленький, тщедушный, но отчаянный балагур и выпивоха. А баба у него была за метр восемьдесят во все стороны. Как напьётся лейтенантик, так на следующий день приходит с синяком под глазом, била его баба, воспитывала. Затаился он, решил отомстить. Как-то проснулся ранёхонько. Смотрит благоверная лежит на спине и храпит, сотрясая стены. Мужичонка быстренько оделся, обулся, накинул шинель, открыл входную дверь. Затем осторожно подкрался к храпящей бабе и саданул её маленьким кулачком по глазу и бежать в открытую дверь. Видно очнулась баба, ничего не соображая, села на кровати, огляделась, никого. А глаз-то болит, пошла в ванную, глянула в зеркало, а глаз уже заплывать синюшным цветом стал. Задумалась, но выводы решила сделать, дождавшись возвращения суженого. После дежурства он,  как ни в чем не повинно, вошёл домой и, глянув на супругу, сделал удивленное, сострадательное лицо и участливо спросил:

- Что с тобой, родная? Что с глазом?

 Она внимательно посмотрела на него и не уловила фальши.

- Сама удивляюсь, проснулась, глаз болит, вроде не ударялась и не падала.

- Да, - подытожил майор, - бабы существа коварные, но и на них можно найти управу.

- Ну, о чём и я тебе всегда говорю?- зашептал Гога Лёньке.

***

«Почему, почему именно эти абсурдно глупые эпизоды студенческой жизни всплывают в моём сознании? – пытался анализировать Лёнька, лежа на верхней полке спального вагона. Стук колёс, как прерывистая автоматная очередь, отбивал скороговоркой: «Горячая точка, горячая точка…»

«Призвали резервиста на сборы и сразу в «горячую точку». Значит, сирота я в Государстве, некому отмазать», - с грустной иронией к себе, домысливал он.

                ***

Полгода бессмысленной, бесцельной погони дорогой ада за смертью. Догнали.

Район подконтрольный полевому командиру, проходящему по фронтовым сводкам позывным «Святой» был проклятым местом, федеральные войска регулярно попадали там в засады. Умело замаскированная сеть схоронов, землянок, шалашей, мобильность, маневренность и осведомлённость боевиков поражала. Закрадывалась мысль о предателях в своих рядах.

Горная гряда, взъерошенная лесом и покрытая щетиной кустарника, со шрамом израненной войной дороги, содрогаясь дурным предчувствием,  куталась в нервную зыбь тумана.

Лёнька в командирский прибор всматривался в тревожную обманчивую тишину Кавказского ландшафта.

Он заметил, как головная походная застава скрылась за очередным поворотом дороги. И тут же мощный фугас подорвал передний танк, прицельный выстрел гранатомёта разорвал ходовую часть последнего. Колонна застыла, парализованная объятьями смертельно раненых машин.

Минометы, сотрясая почву опорными плитами, забросали колонну адским дождём мин. Крупнокалиберные пулемёты, прошивали тентованные грузовики, кося вслепую пехоту.

Попытка личного состава покинуть простреливаемую дорогу и залечь в укрытиях, была сорвана взрывами мин, установленных на обочинах и за ними. Из ближайшей «зеленки» значительная группа боевиков в камуфляже бросилась в атаку на хаотично, необдуманно защищающихся, оглушенных, застигнутых врасплох бойцов федеральных войск.

Мина рикошетом от брони вонзилась в вязкий склон выступа горы и грохочущей шрапнелью породы сбила с ног Лёньку, легкая контузия отключила память.

Он тряс головой, возвращаясь в действительность.

- Встань в строй, танкист! – услышал гортанный окрик.

Вдоль шеренги пленённых прохаживался мощный боевик в камуфляже, чёрная густая борода и жесткий взгляд тёмных колючих глаз спокойно без злобы осматривал федералов.

- Контрактники и мусульмане шаг вперёд!

Трое бездумно выполнили команду.

- Расстрелять! – бросил фразу своему ординарцу.

- Офицеры, шаг вперёд!

Лёнька вышел из строя и оглянулся, полегли от пуль командиры.

- Хамид, - обратился полевой командир к ординарцу, - собери документы, поработай с добровольцами, составь список, уводи пленных. Офицера ко мне, в штаб.

В умело замаскированной землянке, Лёньку тщательно обыскивал рыжий бородатый, но безусый боевик.

Медная гильза на чёрном тонком шнурке на шее Лёньке особо привлекала его внимание. Он грубо сдёрнул её, разрывая веревку.

Лёнька по инерции дёрнулся на обидчика. Дуло автомата уперлось в грудь, гася гнев.

- Бустам бу, Казбек (Газырь, Казбек), - заговорил по-чеченски, протягивая гильзу командиру,- чохь джейна ду, цу т1аьхь Къор1ан т1ера сура ду. Декъан т1ера схьаэцна чох тера ду, ж1алий. (внутри амулет, сура Корана, сдёрнул с покойника, наверное, собака).

- Хара сан джейн ду (Это мой амулет), - ответил на том же языке Лёнька, заставив вздрогнуть невозмутимого Казбека.
 
- Хьо нохчи вуй? (Ты - чеченец?)

- Нет, у меня названный брат чеченец.

- Что же ты воюешь против брата?

- Заливает, командир, ФСБэшник наверняка, они язык изучали, - вставил напарник.

- Твой талисман говоришь? - задумчиво произнёс Казбек, - что там написано?

Лёнька на память, по-арабски произнёс текст Суры.

Жёсткие умные глаза Казбека потеплели:

- Ты мусульманин?

- Нет, православный.

- Почему носишь амулет с сурой?

- Бог один и текст священный звучит одинаково. Мне на счастье дал его дед брата. Я на ночь читаю две молитвы «Отче наш» и «Аль-Фатиха» для брата.

- Брат, брат, а что здесь делаешь? Брата выслеживаешь?

- Я под присягой. Я не воюю с мирным населением.

- А если брат с ружьём? Стрелять будешь, в него?

Лёнька стоял спиной к выходу из землянки. За спиной послышались шаги, рослый мужчина прошёл мимо и по обычаю обнял, приветствуя собратьев по оружию. Он обернулся. И резонанс слитых одновременных возгласов поставили Казбека и рыжего в боевую стойку с направленным на Лёньку оружием.

- Иса!!!

- Лёнька!!!

Крепкие мужские объятья братьев отразились неприятием и изумлением в глазах Казбека.

- Иса, он враг.

- Казбек, он мой брат.

- Брат пришёл убить тебя.

- Не говори глупости, он просто солдат. На этой войне уже нет правых. Последнего убили 21 апреля 1996 года. Аллах нас рассудит.

- О чём ты, Иса?

- Казбек, я всё о том же, нас единицы, кто воюет за землю предков. Слышал последнюю радиограмму. «Не стреляй в Южный сектор, обеспечь коридор, федералы должны нам подкинуть вооружение. А твои славяне – легионеры или арабы за идею воюют? Покупают и перепродают нас коммерсанты друг – другу.

- Иса!

- Казбек! Поговорим потом. Верни амулет Лёньке, - заметив гильзу в его руках. – Её дал мой дед.

Он обнял за плечи Лёньку и повёл к выходу.

- Ты и прям - Святой! – отчаянно с обидой крикнул  вдогонку Казбек.

- «Святой», это твой позывной, да? – спросил Лёнька.

- Да, брат.

- А что так?

- А ты забыл, как звали мою маму?

- Тётя Мариам.

- А я Иса бин Мариам. Иисус сын Марии. Мне жаль,Ленька, что так встречаемся и расстаемся. Скоро здесь появятся федеральные войска, к вам идёт помощь. Иди в сторону боевой башни, встретишь их на подходе. Если остановит кто из наших, скажи на арабском «Мир Дому Твоему, Шамиль» и тебя пропустят без вопросов. Даст Аллах, увидимся!

Мужчины обнялись, и вскоре Лёнька скрылся в ближайшей «зелёнке».

- Аллах, помоги нам найти путь истинный! – с мольбой и болью в голосе произнёс Иса, провожая влажным взором удаляющийся силуэт Лёньки, - и добавил, - на войне, если человек остается жив, он всё равно теряет душу.

                ***

Палец плавно нажал на курок, и она вспомнила, узнала.

- Нет!!! – закричала Инга. Винтовка выпала из её рук.

- Лёнька! Я не хотела тебя убивать! Пусть будет проклята эта война и её хозяева!

Она зарыдала и рванула волосы на голове, пытаясь заглушить боль в сердце.

***

Лёнька стоял на борту корпуса танка, оперевшись на башню.

Внезапно шнурок талисмана удавкой сдавил шею, гильза оборвалась и полетела вниз. Лёнька нагнулся и подхватил падающий талисман. И в следующее мгновение на него посыпались секущие осколки разорванной осветительной фары на башне танка, как раз напротив того места, где секунду назад находилась его голова. Пуля снайпера немного запоздала.