Вера Скоробогатова
КАТИНЫ РОМАШКИ
Новелла
Катя проснулась от острого ощущения счастья и утренней свежести залитого солнцем
июньского леса...
"Рома, Рома,
Далеко от дома..." —
вертелась на языке веселая, длинная и навсегда, — казалось, — забывшаяся при
пробуждении песня.
За окном лил дождь и серела ободранная, замусоленная долгими, почти не
прекращавшимися непогодами стена питерской многоэтажки, но мгновенно вернуться в мрачную действительность не получилось.
Девушка все еще лежала на заброшенных рельсах, полувросших — вместе с темными, но еще пахнувшими смолой шпалами — в землю много лет не кошенного поля. Высокие травы
заслоняли обзор, а к лицу и полуобнаженному окровавленному телу склонялись крупные
белые ромашки.
Не смотря на физическую слабость, опьяняло чувство собственного могущества, дикой
свободы, бесконечности жизни и земного простора. Позади и впереди была нескончаемая
дорога — трудный, неясный, но яркий и независимый, полный познаний и впечатлений
путь. Солнце слепило глаза, но быстро согревало Катерину и возвращало ей бездонные
силы.
"Ромашки — Рома. Ну, конечно же, он — Рома".
Сердце переполняла восторженная любовь к маленькому, лежавшему в траве, под боком, существу — новорожденному сыну.
Приоткрыв левый глаз, Катя пригляделась к висевшему на стене календарю: четвертое июня. Экзамен по химии...
"Ты родился среди цветов, Рома —
Дитя, похожее на ромашку".
Ее любимые цветы...
Сын оказался совсем не похожим на Катю внешне: ни рыжих волос, ни веснушек, ни
снежно—белой кожи, ни прозрачно—голубых глаз. И все—таки... Выглядевший несколько
смуглым, с густой, не свойственной младенцам темной шевелюрой — он был добрым,
безобидным и беззащитным, жизнерадостным и открытым всем ветрам — как полевые
ромашки. Самый близкий человек, дополнение и продолжение ее — не физическое, а
внутреннее: соавтор светлой, полусказочной поэзии и со—создатель нового, никому
пока не известного мира: честного и красивого.
По сути, Катя еще сама оставалась ребенком, и категорически не готова была стать
матерью. Она сдавала обязательные экзамены и, не смотря на первые влюбленности,
никогда всерьез не встречалась с парнями. Она была невинна во всех смыслах слова,
туманно представляя не только интимную сторону человеческой жизни, но и всё,
связанное с замужеством, родами, выращиванием детей и отношениями с мужьями.
"Рома!!! Я очень люблю его! Я так хочу, чтобы он был по—настоящему!" — сказала
полусонная, замечтавшаяся Катя вошедшей в комнату маме.
"И что ты будешь с ним делать?" — с подозрением покосившись на совсем еще юную дочь, усмехнулась та.
Над головой качались ромашки, задевая лепестками рыжие волосы. Они пели о
необыкновенном сегодняшнем празднике, о дальних странствиях и о полном интересных приключений будущем.
"Далеко от дома..."
Минуло несколько лет, а Катерину никак не оставляла уверенность в том, что Рома
действительно родился — ее близкий человек, духовно—интеллектуальный близнец.
Быть может, родила его не она?
Сама ведь неизвестно, кого родишь: выбора не предоставляется, хотя в любом случае будешь любить своего ребенка. Но истинно близких — духовно — людей всегда рожает кто—нибудь другой... Таков парадоксальный закон Вселенной.
Иногда Катя, словно издали, смотрела короткие сны о том, как растет пухленький
темноволосый мальчик: серьезный, вдумчивый, любопытный, смелый. Он был высок и
через чур даже развит для своих лет.
Последний раз она видела своего Ромашку в его шестилетие, а потом бурное течение
жизни перехлестнуло подростковые воспоминания и чувства, не оставило места
фантазиям и домыслам — ни в уме, ни в сердце.
За пятнадцать лет всякое происходило в жизни Кати, но зеленоглазый Рома у нее так и не родился. У нее вообще еще не было детей: так сложилось, не смотря на удачное замужество.
«Может — кто знает — и не будет никогда», — говорила она, ни капли об этом не
волнуясь.
Порой Кате нравились некоторые дети, независимо от возраста. Она воспринимала их
как друзей и интересных собеседников, в чем—то — как повторение себя, играла с ними
и шутила: «Мои маленькие копии уже созданы другими, и я довольна. Ведь женщина в любом случае исполняет на Земле материнскую роль».
Однажды вечером Катя по обыкновению заглянула в электронную почту и увидела письмо
от юного начинающего литератора. Он обращался к Катерине по роду ее деятельности:
делал комплименты творчеству, рассказывал, как печатался в местных газетах и просил
критического совета для себя.
Подобные письма Катя получала довольно часто и знала, что обычно они содержат мало
интересного, поэтому сперва ограничилась дежурным ответом.
Но последующая переписка заставила ее удивиться и вздрогнуть: пятнадцатилетний незнакомец обладал ее собственным — Катиным — ходом мысли, делал всё то же, совершал те же ошибки и говорил так же, как она — Катя — в его возрасте. И прислушивался к ее словам.
Кроме того, для пятнадцати лет тексты собеседника выглядели очень достойно.
Они долго говорили о вдохновении, о влюбленностях, во время которых многие начинают
писать стихи. Первая любовь давно перестала будоражить воображение, но, начав петь,
душа юноши уже не могла остановиться, и поэзия навсегда поселилась в ней.
Порой он писал продолжения популярных песен, и Катя осторожно предостерегала школьника:
«Очень понимаю вас: мне так же присуща эта маленькая слабость. Ее плоды могут
нравиться друзьям, под них приятно грустить, и они остаются письмами самому себе —
в будущее.
Бывает: прокручиваешь задевшую тебя песню по двадцать раз в день. Кажется: она
помогает пережить трудные моменты; она — почти что твой голос. И волнует,
разумеется, больше, чем классика. Но вот парадокс: эстрада далека от литературных идеалов и подчиняется своим особым законам. А ты, получается, ей подражаешь...
Настоящих стихов таким образом не создашь и, значит, не оставишь в веках стоящего
следа».
"Вы дали мне волю в изложении, поэтому я продолжаю, — однажды улыбнулся он. —
Как—то раз со мной произошел странный случай: мне приснилась дочь. Маленькая,
хорошенькая... Очень ясно помню тот сон! Не буду ее описывать, прикладываю
картинку...
Дошло до сумасшествия: я понял тогда, что реально и очень сильно люблю ее — свою,
еще не существующую, дочу! А мне всего пятнадцать.
Друзья уже устали от этих разговоров. Все о ней знают, хотя даже девушки, которая
могла бы родить ее, у меня нет".
Захотелось сказать, что, даже если бы срочно нашлась такая девушка, некрасиво было
бы ставить ее в положение инкубатора, а главное — даже если бы получилась именно
дочь, она была бы абсолютно другим человеком — не той, из сна... И молодой отец
испытал бы горькое разочарование, которое увеличивалось бы по мере взросления
девочки...
Но Катя зачиталась стихами о мифической дочери, одновременно вспоминая свой сон про
шестилетие Ромашки: серый пиджачок мальчика, смоляные брови вразлет, первозданную
жизнерадостность и неукротимую детскую игривость в совсем не детских — до
странности — глазах, таивших за собой сложный, глубокий мир...
Парню послышался хрустально—звонкий смех... И из кухни выбежала большеглазая
девочка лет шести с маленькими, нежными — как лепестки цветов — ручками. Она,
играя, кидала серому коту клубок ниток.
Вскоре она тихо уснула в своей кроватке, рядом с незанавешенным окном, в которое
глядели с ясного темного неба луна и звезды.
В это тонкое, неповторимое мгновение юный отец не сводил с нее глаз, гладил
шелковистые волосы и шептал ей: "Родная доченька, я всегда буду с тобой!"
Под стихотворением была прикреплена Катина... — если не казалось... — детская
фотография.
Щечки-яблочки... Миловидная, до слез знакомая девочка с длинными рыжеватыми
волосами и прямой челкой задумчиво глядела в пространство.
Катя ответила бы, что любить в подростковом возрасте своих выдуманных детей — вовсе
не сумасшествие, а побочный эффект взросления... Но она была буквально убита,
задавлена навалившимися пластами памяти.
"Вы меня... пугаете... неправдоподобной чередой совпадений!" — еле выдавила она.
"Не пугайтесь! Значит, судьба такая — познакомиться нам", — весело ответил Роман.
С его фотографий сосредоточенно смотрел крепкий, румяный темноволосый юноша... с теми самыми — знакомыми много лет — темно—зелеными проницательными глазами. Он уже
совсем не походил на ребенка и непостижимым образом напоминал Катерину — мягкими
чертами лица и внимательным, глубоким выражением взгляда.
"Откуда ты?" — только и спросила она...
Рома жил не особенно далеко: под Тихвином. И четвертого июня — в день, издавна
врезавшийся в ее память — Катя вышла из поезда на условленном полустанке. В руках
она держала большой торт, украшенный кремовыми ромашками и надписью "С Днем
Рождения!"
В даль уходили зеленые некошенные поля. Кое—где виднелись старые, разбомбленные во
время войны и до сих пор не убранные рельсы. Показалось: на них еще остаются следы
Катиной пятнадцатилетней крови...
Вдоль вагонов по каменистой насыпи навстречу Катерине бежал Он. Не сын, не брат, не ученик... Кто же? До сих пор еще не знакомый, но родной — с самого первого своего вздоха на Земле.
Ни о чем не задумываясь, они бросились в объятия друг друга: рослый, широкоплечий юноша и цветущая молодая женщина в легком розовом платье — почти еще девушка.
Упоенно болтая обо всем сразу — нестерпимо, катастрофически важном, накопленном за целую жизнь вынужденного молчания, они бесцельно шли по полям, прыгая через
заросшие ямы и торчавшие из земли ветхие шпалы, пока совершенно не выбились из сил и, хохоча, не упали в заросли высоких ромашек... Которые радостно закачали над ними белыми головами и затянули прежний солнечный мотив:
"Рома, Рома,
Далеко от дома..."
Всё главное только начиналось.
2014