С Лёшей Паримбетовым, высоким крепким мужчиной среднего возраста, бывшим десантником, тогда ещё журналистом одной из Московских газет, Сашу познакомил тот самый Николай Лукьянов, главный редактор оппозиционного издательства «Задонщина», уже лет так…(в общем, столько не живут) назад. Что уж там делал Лёша, не знаем, а Саша издавал у Николая Михайловича, кстати, в недалёком прошлом слабого, но относительно известного поэта, уже (или ещё только) вторую книгу стихов. Это было ещё до Цуринделиевской книги и, естественно, до описываемых ниже, а тем более, выше, событий. Это был где-то год девяносто второй…
А во время известной, спровоцированной акции 3 октября девяносто третьего года после прорыва блокады Белого Дома и внезапного, подстроенного властями разгрома Мэрии, они с Лёшей, кстати, кавалером медали «Защитнику свободной России», быстро разочаровавшимся в этой самой свободе, и Игорем Борзоватым, весёлым, кудрявым крупным парнем, редактором газеты «Русское время», уже шагали в горланящей, разудалой, воинственно настроенной толпе по улицам, в общем-то, равнодушной Москвы к ненавистному зданию телецентра в Останкино.
- Выступите по Всероссийскому, точнее, теперь уже вновь Всесоюзному, телевидению, товарищи журналисты-писатели, поздравите русский, советский народ с победой, с падением америкосо-иудейского ига, - задорно увлекал ребят за собой крупный мужик в зелёном камуфляже, которого Саша несколько раз до этого уже видел на разных митингах оппозиции, - А твой Порохов ещё говорил, что не надо ленинского экстремизма… А мы вот ворвались в Мэрию, дали по бошкам этим ментам сопливым, расхреначили всё и победили! Вот так вот, миротворцы, едрёна мать!…
Разношёрстная, внешне неуправляемая, но кем-то явно ведомая толпа несла флаги, транспоранты, многие были с детьми, шли целыми семьями. Большое количество попутчиков присоединялось по дороге. Люди веселились, пели песни, кто под гитару, кто так, под аккомпанемент собственного хорошего настроения. Кто-то на ходу выпивал из горла, но на них тут же цыкали, пытались изгнать из своих рядов. Это всё чем-то очень напоминало Саше первомайское шествие, когда они с друзьями-одноклассниками в родном Свердловске, взяв водку и пирожки, отправлялись в центр города, на Плотинку, на демонстрацию. И, сев где-нибудь на скамейку, любуясь простором, голубым небом и журчащей, падающей с плотины водой выпивали, болтали, веселились. Мимо проходили, пробегали красивые девочки, у которых вдруг после холодной снежной зимы появились длинные, телесного цвета, ноги. В этот день даже строгие милиционеры их не гоняли, а только грозили ленивыми пальчиками и, сдержанно улыбаясь, предупреждали, чтобы они были поосторожнее… Некоторым из служивых даже пытались налить, но они, сразу посерьёзнев, отказывались. Сейчас, наверное, некоторые из них уже генералы… Может быть, даже руководят…, точнее, руководили блокадой Белого Дома… Хотя, если честно, как-то странно легко колонны «Рабочей России» смяли ограждения, пройдя по Крымскому мосту, а потом и по Новому Арбату… Да и эти менты, ещё вчера зверствовавшие и избивавшие людей, просто выходящих из метро «Баррикадная» (Саша с Гриней Июниным, не выдержав, сами участвовали в двух потасовках), вдруг побросав свои щиты и дубинки, разбежались… Странно... Тревожные мысли периодически проносились в Глынинской голове… Но, сейчас на улице такой хороший теплый осенний вечер… У людей такой весёлый настрой … Такое чистое голубое небо, даже облачка нет. Что может случиться плохого?! Всё плохое закончилось. Говорят Кремлёвский вор сбежал, мэр Кепкин по кличке Лужок тоже… И вот они идут по Проспекту Мира – молодые красивые победители, радуются жизни. Наконец-то восстановится справедливость, не будет этого беспалого гнусного алкаша, выгонят в шею америкосов с их образом жизни. И мы начнём строить наш заветный Русский Мир, великий Русский Космос, где будет место всем добрым людям независимо от национальности…. Лишь бы Россию любили! Некоторые прохожие, спросив, куда они идут, с решимостью присоединялись к ним, другие, пожимая плечами, отходили в сторону. Кто-то махал им из окон, что-то кричал, подбадривал. Мимо них с шумом и гиканьем пронеслось несколько зелёных войсковых, ощетинившихся красными флагами и имперскими штандартами «Зилов» с защитниками Дома Советов, встреченных всеобщим ликованием и криками «Ура!», «Победа за нами!» и «Долой эльциноидов!». Подойдя к телецентру, толпа по чьему-то сигналу остановилась напротив Башни, у большого правого корпуса. Появился многозвёздный генерал, друг Порохова и газеты «Свет», бывший Командующий одним из военных округов, Адольф Камышев в военном камуфляже и дурацкой тёмной беретке. Деловито, как на плацу, скомандовал толпе строиться и сохранять порядок. И предложил выдвинуть охранникам телецентра свои требования о сдаче. Радостно и благодушно настроенная толпа, пришедшая в Останкино, как на праздник, на других посмотреть и себя показать, хором стала скандировать,
- Братва, выходи! Братва, выходи! Братва, выходи!
В ожидании выходящей «братвы» сажали на плечи – папы детей, а молодые люди своих хорошеньких девушек, что бы тем было лучше видно сдающихся на милость победителей и братающихся с народом охранников.
- Братва, выходи! Братва, выходи! - скандировала, словно «Шайбу, шайбу!», весёлая, всё ещё советская по восприятию событий, беспечная, не верящая ни во что плохое толпа.
Но «братва» почему-то выходить не собиралась. Пауза затянулась. Тогда генерал Камышев заявил, что сам пойдёт внутрь и всё выяснит. Сашу, как представителя главной оппозиционной газеты «Свет», несколько знакомых стали подталкивать, идти с ним. И Глынин с мальчишеской гордостью достал своё красное новенькое редакционное удостоверение. Толпа встретила эти решения восторженными криками. Александр непринуждённо и даже восторженно отправился за генералом, но то, что он увидел, пройдя тёмные стеклянные двери телецентра, вначале ошарашило его, а потом повергло в настоящий шок… Их ждали. В огромном, отделанном светлым камнем холле телецентра не было никаких охранников. Там стояли, словно готовые к полёту на враждебную, страшную планету «Альфа-Центавра», какие-то космонавты… из западных фантастических боевиков. Тела их облегали чёрные матовые скафандры, венчающиеся чёрными же блестящими, полностью закрывающими головы, шеи и лица шлемами …На груди этих марсиан висели небольшие, тоже абсолютно чёрные, автоматы с короткими, но очень толстыми, напоминающими глушители, стволами. Сколько их было Саша не смог сосчитать, но очень много. Камышев прошёл сквозь расступившуюся чёрную космическую массу, которая тут же сомкнулась перед Сашей, преградив ему дальнейший путь… Он только увидел и услышал, как Камышев, властно спросил, - Кто здесь главный?! - потом подошёл к нему на расстояние вытянутой руки и громко обратился с вопросом, - Полковник, Вы меня знаете?
- Так точно, товарищ генерал…
- Пойдём, поговорим. Вы должны… Я даю тебе…, - генерал-полковник и пока ещё просто полковник удалялись в сердцевину охраняемого космонавтами здания и голоса их, гуляя по коридорам, становились всё тише и глуше, пока не пропали совсем. Саша чувствовал себя полным идиотом, со своим красненьким удостоверением, стоящим перед этой черной безмолвной, с автоматами наперевес, словно каменной стеной. Простояв так минут десять, он вышел на улицу, всё, как есть, объяснив ожидающим их триумфального появления, всё ещё ликующим и совсем не собирающимся в космос товарищам…
Камышев появился один минут через двадцать и, ничего не объясняя, повёл людей к другому, расположенному напротив корпусу, у которого уже стоял войсковой зелёный «Зил» и суетились несколько людей в зелёных же камуфляжах…Когда многолюдная и многоликая толпа прошла эти триста-четыреста метров стало уже понемногу темнеть. На вечернем глубоком небе, небе Останкинского стояния, проступили лёгкие, такие же, как вчера,
позавчера и сотни лет назад звёзды. Начали вспыхивать некогда негасимым светом московские окна в многочисленных домах напротив. Зажгла свои опознавательные огни и виновница сегодняшнего мероприятия –
величественная, уже никуда не собирающаяся взлетать, занятая врагами, и отравляющая воздух ипритными сонмами тлетворных микробов и легионами невидимых и видимых бесов, окруженная плотными отрядами чёрных космонавтов, бывшая советская ракета-телебашня.
Глынин, Паримбетов и Борзоватый остановились чуть левее главного входа в маленький корпус телерадиоцентра и оживлённо беседовали, вернее, продолжали делиться радостными впечатлениями. К ним подходили, здоровались, поздравляли знакомые и незнакомые люди. Никто толком не знал, почему они пришли именно сюда и что конкретно они будут тут делать… У всех просто было предчувствие чего-то замечательного, нового, что вот-вот настанет и принесёт им всем так давно ожидаемый русский порядок, русский советский строй.
- Привет, парни! Рад вас видеть живыми, - раздался знакомый голос не так давно вернувшегося из эмиграции, скандально знаменитого на весь мир своим интимно-откровенным и до сих пор ещё повергающим в шок советских домохозяек романом «Меня звать Владенька», писателя и воина Влада Цитрусова. Влад уже успел повоевать за Россию в Югославии, на стороне сербов, разумеется. И приехав на Родину, уже засветился в Глынинском интервью в газете «Свет», вошёл в партию Митрофана Вольфовича и, с треском порвав с ней, вышел, а потом ещё публично обозвал жирной буржуазной свиньёй товарища коммуниста Зюзюкина… И, наконец, пообещав создать собственную настоящую действующую партию, стал тусоваться с молодыми неуспокоенными парнями и девушками… Некоторые ребята и сейчас сопровождали его, образуя некий шлейф, не обращая внимания на злобные голоса и пошловатые ухмылки в спину.
- Ну, что, кайф, долбанули сегодня этих уродов. Они и разбежались.
Я всегда говорил, что капитализм дерьмо, и долго не протянет. Вдули всем этим Гайдаровичам и Собчаковичам по самые Кепкинские помидоры.
Компания дружно и радостно расхохоталась, как хохочут всегда над какой-нибудь примитивной пошлой, достаточной глупой, но такой понятной шуткой. На этот хохот к группе подошёл ещё один знакомый по газете, но ещё более, конечно, по знаменитой на всю Россию, питерской передаче «Наши секунды», влюблённый в лошадей, но ещё больше в себя любимого, тележурналист и ведущий Алексей Неврозов,
- Ну, мужики, поздравляю! Это самый счастливый день в моей жизни!
Раздался какой-то хлопок, человеческий вскрик, и в эту же секунду огромный зелёный «Зил», взревев всеми своими сотнями загнанных лошадей, резво рванул вперед и с пол оборота врезался в стеклянно-металлические двери телецентра… Глынин, опешив, смотрел, как сыпались укреплённые мелкой металлической сеткой стёкла дверей, как натужно гудел мощный автомобильный мотор. Вдруг машина встала, намертво застряв в дверном проёме. Рядом показался человек в камуфляже с гранатомётом РПГ-7… Глынин изучал его на военной подотовке и много раз потом видел в телефильмах...
Небо озарилось и громыхнуло, телецентр покачнулся, словно в него ударила Господняя молния, и на какое-то мгновение для всех присутствующих на этом месте наступил очень яркий и светлый день. Все замерли, никто ничего не успел понять, в воздухе повисла длинная, тягостная, секунды в полторы, тишина… Вдруг раздались дружно скоординированные очереди выстрелов из автоматического, видимо, космонавтского оружия.
Глынин даже не успел сообразить, как оказался на земле, не понял, куда делись ребята, куда пропал его добрый Советский Союз, в котором он только что находился, и в котором просто была немыслима стрельба по живым невооружённым людям практически рядом с центром Москвы. В Москве стреляют по русским!!! Но об этом он подумал уже потом… А пока… Пока он лежал лицом вниз, вжавшись в землю, в гравий, в асфальт, между колёс какого-то «Жигулёнка», припаркованного, видимо, кем-то из сотрудников здания. Вдруг какая-то сила перевернула его на спину, он сам не понял, зачем сделал это. Он лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в родное ночное небо. Небо Родины было исполосовано цветными трассерами: зелёными, синими, жёлтыми, красными. Как красиво, подумал Глынин. Очень красиво, трассеры, и сквозь них проступают звёзды…Из этого поэтического оцепенения его вывели камушки… Какой дурак кидается? Один камушек попал Глынину в руку. Какой дурак… Камушки звенели о крылья автомобиля. Теперь в ногу. И вдруг дошло, пули. Камушки отскакивают от земли, от асфальта, высекаемые пулями, втыкающимися вокруг него… Вдруг резко, как по команде, стрельба прекратилась. Наступила нереальная тишина. Вдруг даже запели настоящие птички, зачирикали, родные…- Странно, а в семистах-восьмистах метрах стоят дома, в них спокойно горит свет, живут люди, смотрят телевизор… И никто не додумался милицию вызвать…, - покачивалась в Глынинской голове туманная мысль, - Какую милицию, идиот? Вставай, беги!
…Рассыпанные по асфальту, как вишня из порвавшегося пакета, закатившиеся, забившиеся в различные щели люди стали приходить в себя и вдруг резко вскакивать и бежать по главной дороге мимо башни в сторону проспекта Мира. Но опять дала о себе знать загадочная русская душа… О сколько плохого, но, главное, хорошего связано с тобой! И этого, как поётся в известной советской песне, никогда не понять «иноземным мудрецам», просчитавшим и замутившим все российские революции и горбостройки… Обезумевшая испуганная толпа рванулась к жилым домам мимо ненавистной башни. Но, пробежав метров двести-триста, начала останавливаться, переводить дух. Верх над осторожностью и испугом стало брать любопытство и оскорблённое самолюбие… Стрелять-то перестали… А то ишь, расстрелялись тут! Козлы вонючие. Щас мы вам! И, подумав немного, толпа, не сговариваясь, решила вернуться на прежнее место. И пошла. Кто-то уже даже пробовал шутить, рассказывал анекдоты, смеялся над своей слабостью и малодушием. Кто-то даже стал всех убеждать, что стреляли они холостыми и специально – в воздух. Знатоки-умники уверяли, что в трассерах никогда не бывает боевых зарядов.
- Ага, - сказал Саша, - а камешками в меня Эльцин с крыши кидался.
Но никто его не услышал, не послушал… И вообще, кричали в толпе, люди, охраняющие телецентр, такие же простые хорошие советские парни. В общем, мы с ними одной крови… И Саша с друзьями тоже поплелись за толпой на прилёженное уже место.
- Братва, выходи! Братва, выходи! – опять кто-то завёл свою шарманку, - Братва, вы…
Опять раздались дружные автоматные очереди. Опять озарилось небо красивыми разноцветными трассерами. Прямо салют победы, подумал Глынин. Но в этот раз он уже внимательно смотрел на чёрные, без единого огонька, окна телерадиоцентра. Из каждого окна здания (их было три в высоту, не считая первый и чердачный этажи, и двадцать шесть в ширину) высунулось по несколько автоматных стволов, ведущих этот разноцветный огонь. Самих стволов он, конечно, в темноте не видел и тщетно пытался сосчитать их количество по разноцветным трассирующим очередям.
Вдруг что-то произошло, раздались крики впереди стоящих людей, толпа отхлынула назад и с воплями стала возвращаться. Глынин, Паримбетов и Борзоватый бежали вместе со всеми, поддаваясь всеобщему психозу. Когда площадка перед зданием опустела и стрельба прекратилась, на ней под светом ярко горящих фонарей можно было легко различить два недвижимо лежащих в луже крови тела… Раздались крики, угрозы, женский плач, у кого-то началась истерика.
Но толпа практически не расходилась…Через минуту раздался вой сирены, и квадратная белая машина с красными крестами, подкатив на бешенной скорости к телам, забрала их и так же быстро скрылась. Некоторое время длилось оцепенение, потрясённые люди молчали, боясь посмотреть друг другу в лицо. Вдруг раздались короткие выстрелы, и вдоль поперечных стен здания пробежал немногочисленный, человек в пятнадцать-двадцать, отряд камуфлированных бойцов с маленькими короткоствольными автоматами и с безрассудным многозвёздным, в дурацкой чёрной беретке, генералом во главе. Потом было всё, как в худших советских фильмах о революции. Самые смелые и отчаянные парни, похватав с земли главное оружие пролетариата - камни, ринулись в неравный бой, назад к зданию. Всё повторилось в точности, как в предыдущий раз. Раздались трассирующие автоматные очереди, толпа отхлынула, оставив на асфальте под фонарями несколько бездыханных тел. Опять, словно дежурившие за ближайшими домами, с рёвом и воем подлетели две «Скорые помощи» и, забрав своё, так же мгновенно скрылись. Но теперь уже толпа не боялась, она, опьянённая чужой кровью, почти привыкшая к ней, волновалась, к чему-то готовилась. Появились агитаторы. Небольшой юркий, много и громко говорящий, внешне очень похожий на булгаковского персонажа Шарикова из фильма «Собачье сердце» и одновременно на небезызвестного Лёню Голубкова из МММ-овской телерекламы, лидер «Рабочей России» Виктор Гапонов, почувствовав своё время, кричал, как с трибуны,
- Друзья, товарищи, соратники! Не расходитесь! Время не ждёт! Родина нам не простит! Вперёд, товарищи! Все получаем бутылки с горючей смесью. Девочки, девушки, берите, пожалуйста. Мужчина, а вот и вам бутылка. Вперёд!
Несколько человек, схватив бутылки, уже побежали в сторону жуткого, нелепого побоища. Люди с детьми подходили, с болезненным интересом, переходящим в безумие, смотрели на раздачу стадообразному народу импровизированного оружия.
- Не расходитесь, товарищи. Берём бутылки. Как наши отцы и деды. За Молотова, товарищи, за Сталина! Победа будет за нами! Но пасаран, товарищи! Девушка, Вы будете Зоей Космодемьянской… Товарищ Ленин с нами!
- Ага, и Троцкий с Хрущёвым тоже… Ты что же, мудак, делаешь?! Эти девочки-дурочки ещё дети, - кричал Паримбетов, отнимая бутылку у четырнадцати-пятнадцатилетней соплячки.
Вдруг вдали у телецентра что-то загорелось, то ли машина, то ли какой-то мусорный бак. По толпе волной прокатилась весть, что это кто-то успел швырнуть бутылку. Опять раздались автоматные очереди, небо вдали засверкало трассерами…Но на это уже мало кто обратил внимание.
- Там же автоматы! Поигрались, всё. По домам, дуры! – почти рычал всё тот же не растерявшийся Лёша, уже просто с силой раздавая тумаки и поджопники, и выпинывая молоденьких дурочек подальше от опасного места.
Точь-в-точь повторяя прежний сценарий, появилась «Скорая». Машина, подлетев на огромной скорости и взвизгнув тормозами, резко остановилась. Забрала тела. Взревел мотор и… «Скорая» с грохотом и жутким, ярким адовым пламенем разлетелась на куски, опалив огнём и чёрным горючим дымом серый бетонный фонарь. Осколки, останки машины взрывной волной разнесло, разметало по открытой площадке метров на пятьдесят-семьдесят. Фонарь потух, лампа разлетелась, разбилась вдребезги.
- Всё, всё, по домам, друзья, и быстрее! Это не конец, это только начало… Поверьте, - выкрикивал, размахивая руками, какой-то майор, видимо, из «Союза офицеров»,
- Они этого так просто не оставят. Скорее уходите. Уводите же детей-то, мамаша. Спектакль закончился. Мужик, хватай ребёнка, и бегом! У-хо-ди-те!!! – Паримбетов с Борзоватым метались внутри остолбеневшей толпы, пытаясь вытолкать зевак со смертельно опасного сейчас пятачка земли.
Толпа покачнулась, словно нехотя пошла, как пьяная, останавливаясь и виляя… И вдруг поспешила назад с радостными криками,
- Ура, наши! Наши! Смотрите, наши!
По противоположной стороне, по параллельной дороге, мимо Останкинских прудов, на большой скорости неслась колонна БТР-ов с яркими красными звёздами на бортах.
- Это наши, это Таманцы!
- Да нет, это Кантемировцы!
- Ур-р-ра! – кричали и радостно прыгали все вокруг, включая
списанного майора,
- Сейчас они покажут этим гадам!
- Херачь эту сволоту, ребята!
- Давай! Ура!
Бронетранспортёры стали на ходу разворачивать свои краснозвёздные башни в сторону телецентра.
- Ура! Давай! Долби! Долби их, гадов! – неслось со всех сторон. Но башни БТР-ов довернулись еще сильнее, в сторону телебашни. Через секунду пять башенных пулемётов проблёвывались огненными, всё сметающими на своём пути, очередями. Очереди прошли где-то в метре-двух над головами людей, покосив верхушки деревьев, окружающих телебашню…
С криками, - Сволочи! Предатели! Это конец! Гады! - толпа, снова став почти кем-то организованным коллективом, бросилась в сторону жилых домов, в сторону метро «ВДНХ». В окнах этих московских домов всё так же невозмутимо горел «негасимый свет»…