Александр понимал, что умирает. Это его уже не беспокоило. Когда-нибудь должен же быть всему конец, и болям, и назойливым посетителям. Всё. Хватит! Он давно устал от жизни…
А сейчас ему мешает сиделка, которая точно в определённое время придвигает столик, вливает в ложку микстуру и говорит:
«Александр, примите пожалуйста ложечку вкусного лекарства, вы же не хотите, чтобы я сделала вам укол?»
Он глотал микстуру и делал вид, что засыпает. Хотелось, чтобы она ушла поскорее. Но она не уходила. Садилась рядом с кроватью, брала в руки книгу. Она брала в руки ЕГО книгу. И это было невыносимо! Что она может там понять?! Александр закрывал глаза, его мысли были ясными, спокойными. В конце концов, он не должен обращать на неё внимания, были времена и похуже.
Неожиданно он увидел себя, сидящим верхом на плечах отца. Гремели салюты, рассыпались чарующие фейерверки, он кричал от счастья, а отец подпрыгивал вместе с ним, и Саше казалось, что он сидит верхом на большой сильной лошади. Потом в небо взвились огненные золотые змеи, они рассыпались сверкающим дождём. Это так прекрасно!
– Сашук, тебе плохо? – услышал он голос жены.
Александр не ответил, только открыл глаза и с досадой покачал головой. «Ну, почему они не понимают, что мешают мне?»
Он старался повернуться к стене, сиделка вместе с женой помогли ему. Как всегда он уткнулся в тот самый фрагмент ковра, который смутно видел по ночам в последние двадцать лет. Какие-то высокие зелёные камыши…
Спать совсем не хотелось. Глядя на эти вечнозелёные камыши, которые пережили уже третье поколение в их семье, Александр теперь напряжённо думал о том, что его больше всего тревожило. Он верил в реинкарнацию и очень хотел знать, сможет ли он в последующем своём воплощении вспомнить то, что с ним происходило в этой жизни. Он написал столько книг! Они переведены на многие языки. Они стоят там, на полке в красивых обложках тёплого коричневого цвета с золотыми буковками. Но вспомнит ли он об этом потом?
Другая мысль вступила с ним в дискуссию: «а если предстоит родиться не человеком, а, предположим, ящерицей?» «Но нет, – сам себе возразил он, – когда-то во время странствий по Тибету я встретился с монахами. Это были молодые люди, обритые наголо, они звякали маленькими медными тарелочками и предлагали всем лакомства, разложенные на большом подносе. Один я из всей группы согласился взять угощение. Я тогда высыпал содержимое кулёчка себе в ладонь, пытаясь определить, из чего оно состоит. Но различил лишь орехи кешью. Я съел всё это, после чего один из монахов приветствовал меня и сказал, что в следующем своём воплощении я буду человеком, а не животным.
Я тогда ещё пошутил, что не знаю, мол, что лучше. В наш ужасный век войн, погромов, вражды! Может быть, не так уж плохо быть животным!
– Саша, Сашок, милый, я вижу, что ты не спишь, ты всё время о чём-то думаешь. Скажи мне хоть слово, может быть я помогу тебе. Ты хочешь, чтобы Ирина ушла? – жена наклонилась над ним, заглядывая в лицо, отвёрнутое к стене.
Александр опустил веки в знак согласия. Конечно, он хотел, чтобы не сидела тут постоянно эта чужая женщина. Но и жене он не был рад. Теперь все ему мешали. Умирать не страшно, особенно с таким уходом, ведь своевременно сделают главный укол, оно догадывался, конечно, что это морфий. Потом следовала рюмочка красного вина. Боль отступала, он почти забывал о ней.
Но ему мешают думать. Это так раздражает. Александр шёпотом попросил ручку.
«Ты с ума сошёл! Неужели тебе не надоело писать за всю жизнь?!»
Полуобернувшись он взял протянутую ему ручку, блокнот и написал только два слова: «Не мешайте!»
Жена вскинула свои выщипанные брови, она никак не могла понять, за что такое отношение. О нём заботятся, оберегают, спасают от болей, пригласили вот сиделку, которая беспрекословно исполняет все его желания. Но, оказывается, что ему «мешают»! Она не сказала ни слова, вышла из спальни вместе с сиделкой, прикрыв за собой двери.
Саша вдруг без всякой связи с происходившим увидел свой камин, где на мраморной полке сверху – красивые бронзовые фигурки. Его любимый подсвечник с ручкой кольцом, вазу с изображёнными на ней эмалевыми селезнями. Там была ещё бронзовая ящерица с зелёными глазами, сверкающими камешками. Ещё два милых колокольчика, казалось Саше, что он услышал их неповторимый сладкий звон – динь-динь…
«Неужели я не смогу вспомнить себя потом? Особенно, если я буду человеком? – Но я могу появиться в другой стране, – возражал он себе, – там не будет моих книг. Даже если их переведут ещё сто раз, вспомню ли я, что они написаны мной?! Узнаю ли я свои строки, выстраданные, вымученные, законченные, совершенные. Мои, и только мои!
– На чужом языке это будет совсем не твоё! – снова возразил он себе.
– Невероятно. Может быть, в каждом томе поместить мой портрет? Моё лицо, мои припухшие веки, мою бородку? И всё это в разные периоды жизни.
– Там и так полно портретов, их даже слишком много, – снова возразил он сам себе.
– Это неразрешимая задача. Я, наверное, не должен думать обо всём этом…
Саша вдруг почувствовал запах свежевскопанной земли, увидел себя, совсем молодого, с лопатой в руке. Он обкапывал дерево. Потом он собирал фасоль, растущую вдоль ажурной ограды. Стручки совсем высохли и были кривыми и ломкими. Тут же рос и любимый им цветущий горошек. Цветы крупные, неровные, пёстрые и необыкновенно лёгкие, как мотыльки. Александр улыбнулся.
«Когда и где это было? Ведь было же! А я не помню. Вот странно. Я не умер, не перевоплотился, но уже ничего не помню. Как же я хочу вспомнить всё через годы, может быть, века?! Опять он спорит сам с собой:
«Не сделать ли мне какую-нибудь пометку в книгах, чтобы я смог узнать их? Коричневые обложки. – Но их же могут переиздать, и сделать обложки другого цвета... – Ну, уж нет! Я хотел именно такие и всегда был против синих! – А кто тебя спросит, когда тебя уже не будет?. – Значит, нужно написать завещание! Позвать Веру! А вообще-то я сам только что прогнал их с сиделкой».
Вдруг Саша увидел себя в военном мундире, который так ловко сидит на нём, что все оглядываются. Купола, золотые купола в большом городе, весеннее солнце, какая-то неистовая радость на душе! Я окончил учёбу в корпусе! Да, я стал офицером! – ликовал он.
Потом – сильный дождь, ливень. Это кладбище. Хоронят отца, Много людей, раскрылись чёрные зонты, у высокого господина в руке трость с костяной ручкой, а в другой руке – зонт. Могила уже выкопана, но как же опускать гроб в такую слякоть? И отменить нельзя. Жена что-то шепчет ему в самое ухо. Кажется, такие слова: «надо кончать». Он сам это хорошо понимает, но дождь спутал все карты. «Опускайте», – крикнул кто-то, затем вытянули толстые канаты снизу…
К сожалению, отец давно уже стал для Саши чужим человеком. «Неужели он думал о том же, что я теперь?»
Большие часы пробили шесть раз, вошла сиделка, на этот раз со шприцем в руке.
– Прошу вас, я должна сделать укол.
Александр выпростал из-под одеяла свою исхудавшую руку. Женщина стала жёстко тереть предплечье спиртом, быстро ущипнула его и кольнула. Потом зашла жена с рюмочкой красного кагора. Её выцветшие голубые глаза были влажными. «Плакала, – подумал он, – устали они от меня».
«Пей, дорогой», – она подставила руку ему под голову, – «сейчас я уйду и не буду тебе мешать. Только не спи. Ночь ещё впереди».
Александр спать не хотел, сейчас он слышал полковой оркестр. Потом Верочка поздравила его и дала букетик ландышей, а он покраснел. «Это она стала затем моей женой, матерью моих детей? Как всё это странно… За окном вижу всегда одно и то же – кипарис, всё ещё молодой, а ведь отец посадил его давно… Теперь мой сын будет распоряжаться авторскими правами».
– Вера! Не уходи, – собрав силы, Александр заговорил громким шёпотом. – Я хочу написать завещание.
– Но ты его уже давно написал!
– Я хочу что-то добавить. Забыл… Иди, если я вспомню, я тебя позову. Да, напиши Алёше и Зинаиде, чтобы приехали, а то не успеют проститься со мной.
– Перестань, Саша, не мучай меня!
– Я не нарочно… Опусти шторы, меня раздражает вид этого кипариса.
– Другой вид из окна я тебе не могу предоставить, а шторы – пожалуйста. – Вера опустила коричневые с золотым шитьём шторы.
– Погоди. Вспомнил! Хочу, чтобы обложки моих книг всегда были такими вот, как эти шторы – коричневыми с золотым. При любом переиздании. Нужно добавить это в завещание.
Напряжение спало. Лекарство стало действовать. «Устал», – подумал Александр, – «скорее бы!»
Веки его отяжелели, опустились. Мелькнула мысль: «Боюсь – не успеют Лёша и Зиночка приехать…»
«Боже мой! За что? Что ты делаешь с человеком! Разве это он теперь? Он был таким красивым, стройным, остроумным – душа компании. Что с ним сделалось! Во что превращается человек?! – Вера случайно смахнула со столика ручку, очки, ещё какую-то мелочь.
А Александр, засыпая, увидел себя маленьким с пачкой цветных карандашей в руке. Карандаши выпали и рассыпались по полу. Но ему хорошо, как бывает только в детстве, когда засыпаешь после долгого, хлопотного дня.