Она, как и почти все обитательницы коммуналки, женщиной была немоло-дой, но среди ровесниц выгодно выделялась ухоженностью, и в своем вполне солидном возрасте выглядела дамой симпатичной и даже привлекательной. Невысокого роста, в хорошем теле, про таких говорят «крепко сбитая», Алексан-дра Алексеевна всегда ходила с «перманентом» на непокрытой голове, и отличалась от прочих хозяек гладкими, не знавшими тяжкого труда руками. И одевалась не бедно, со вкусом используя всякие мелочи вроде красивого шейного платочка или замысловатой шляпки. В манерах и обращении была строга, к себе не располагала, но и не ругалась без сильных причин. Прожив в коммуналке не один десяток лет, с соседями запросто не общалась, держала дистанцию, а потому и коммуналка, чувствительная ко всяким нюансам, тоже не фамильярничала и звала соседку исключительно по имени - отчеству, Александрой Алексеевной, и только в особых случаях, определяемых все теми же нюансами, Алексеевной.
Александра Алексеевна всю свою жизнь проработала в торговле, так говори-ла коммуналка, а по факту была она продавщицей в продовольственном магазине. Специализировалась на гастрономии, дело вроде не редкое, но особенной делал Александру Алексеевну тот факт, что еще с тридцатых годов и до самой пенсии проработала она в знаменитом Елисеевском магазине. Отсюда остались и подобранность и аккуратность и ухоженность, потому как требования не только к качеству продуктов, но и к продавцам, были в знаменитом заведении очень высокие. На кухне я всегда с удовольствием смотрела, как она делает самую простую работу – очень складно, без суетливости и лишних движений, как когда-то за прилавком. Сравнение это не умозрительное, за прилавком я ее видела не один раз. Надо сказать, что во времена нашей молодости, Елисеевский магазин, нынче больше напоминающий музей с какими-то не очень внятными экспонатами и декорациями, был вполне доступен для всех. Даже будучи студенткой, я забегала туда, чтобы полакомиться любимым трехслойным мармеладом. Его продавали на каждом углу, но в Елисеевском лакомство всегда было очень свежее и выдавали его не в сером кульке, а в симпатичном пакетике из тонкой белой бумаги. Заодно можно было посмотреть на работавшую за прилавком соседку. Была и еще одна причина, чтобы не пройти мимо, совсем личная: бабушка рассказала мне, что мой дед Иван, столяр-краснодеревщик, в 30-е годы работал в бригаде, которая занималась отделкой магазина. Деда я не застала, он умер в блокаду, остались только фотография на стене и могилка на Серафимовском кладбище. Зайти в магазин означало что-то вроде прикоснуться и поздороваться.
Александра Алексеевна об этом факте знала и деда Ивана помнила хорошо. В магазине иногда меня замечала, когда не была очень занята. Понимающе кивала головой, вроде спрашивала взглядом: «Смотришь?», и одобряла: «Смотри, смотри!».
Года за два до нашего отъезда из Питера соседка вышла на пенсию. Работа-ла бы и еще, понятно, что в магазине, да в таком, всегда при продуктах и денежки неплохие, но стали подводить ноги. Сказалась долгая стоячая работа. Заболели коленки и вены на икрах обозначились некрасивыми синими узлами. Все необходимое для жизни в доме имелось. Взрослые дети, дочь и живущий здесь же, в коммуналке, сын, не бедствовали, единственный внук заканчивал учебу в институте, а потому можно было спокойно отдыхать и поправлять здоровье.
Здоровье Александра Алексеевна поправляла летом на даче у дочери. Дача находилась в районе дер. Синявино, недалеко от печально знаменитого Невского пятачка. Однажды на кухне, по какому-то подходящему случаю, женщины рассказали мне, что в войну Александра Алексеевна немалое время провела как раз на этом самом пятачке, работая то ли поваром, то ли помощницей повара в офицерской столовой. По этой причине сама от голода не умирала, дети, уже не маленькие, были в эвакуации, зато натерпелась в гиблом месте от обстрелов, много всякого повидала и в живых осталась только чудом, видно, от смерти уберег Господь. А вот мужа война забрала, он погиб где-то далеко от дома на чужой земле и поминать его Александра Алексеевна ходила в церковь. Она, к слову сказать, была одной из немногих жительниц коммуналки, кто делал это открыто. Ну, еще моя бабушка. Остальные или были откровенными атеистами, или просто на эту тему никогда не разговаривали и в церковь ходили по-тихому. При этом Новый год практически все называли рождеством, а на пасху коммуналка просто утопала в запахе сдобы от свежеиспеченных куличей и густом аромате вареной луковой шелухи, в которой красили яйца.
Зиму и мокрое межсезонье Александра Алексеевна проводила дома. Жила неспешно, занятия себе какие-то находила и, в целом, производила впечатление человека не скучающего и вполне благополучного.
На кухню много времени не тратила, только по необходимости, или когда хотелось послушать и обсудить с Верочкой какие-то важные новости или комму-нальные дела. Готовила немного, в основном по праздникам к гостям. Но были и здесь свои особенности. По каким-то неясным причинам Александре Алексеевне почти никогда не удавалось нормально сварить картошку. Казалось бы, ну что за премудрость такая! Почисти, сложи в кастрюлю, залей водой и жди. Так она и делала. Чистила всегда две – три штуки, заливала водой в ковшике, ставила на огонь и сама становилась рядом, как часовой на караул. Сначала всегда следила внимательно, но потом, отвлекшись на какое–то кухонное дело, заговорив с соседкой или просто задумавшись, о картошке забывала и вспоминала только услышав характерное потрескивание и почуяв носом густой угольный аромат. «Опять у Алексеевны картошка сгорела», - сокрушалась коммуналка, а Аннушка недоуменно пожимала плечами. Так повторялось из раза в раз и исправить это недоразумение никак не выходило. И помогать пытались и караулили скопом, но ничего не помогало, и запах осеннего костра регулярно гулял по длинному коммунальному коридору. При случае Александра Алексеевна угощалась картошкой у Аннушки, но не в руку, как все, а на тарелочку и есть уходила в комнату. Аннушка не противилась, делала исключение - уважала.
Зато она замечательно пекла пироги! Пышные, всегда отлично пропечен-ные, с румяными корочками сверху и снизу, с изумительно вкусными и разнооб-разными начинками, пироги эти были не просто очень красивы и аппетитны, но и как-то необыкновенно уютны! Александра Алексеевна относилась к пирогам и своим и чужим с большим уважением, считала их в каждом доме всему головой!
И то правда. Ну, кто же не помнит из своей детской и взрослой жизни вече-ров, когда у накрытого к пирогам стола собирается вся семья. Кто не радовался сдобному духу из кухни, не ждал с нетерпением, когда, наконец-то, пирог будет вынут, остужен как надо, порезан, роздан по тарелкам и можно будет впиться зубами в рассыпающийся кусок, есть и радоваться всем вместе. Хозяйка смотрит и ждет, что скажут. А все только гудят набитыми ртами, одобрительно кивают головами, и она, уже понимая, что все удалось, все-таки озабоченно уронит что-то вроде: «Мучка сегодня не та», или «Сахарку переложила» или что-то еще, уже никакого значения не имеющего.
Ну что там торт с его пошлыми розочками – пошел да купил и все дела. Пи-рог – это совсем иное, это умение и знание поколений, свои, еще бабушкины секреты, это процесс и предвкушение, это задача сохранить и передать, научить и радоваться, если у дочки или внучки получается еще лучше.
На пироги к Александре Алексеевне всегда приезжали дочка с мужем. Сын с новой невесткой тоже приглашались. Невестка появилась совсем недавно. Консервативная коммуналка какое-то время молчала и присматривалась, развод не одобрялся в принципе, да и к первой невестке отношение было хорошее. Но живая и жизнерадостная женщина смогла переломить ситуацию и коммуналка ее приняла. А вот Александра Алексеевна смириться не хотела, с молодой почти не общалась и сына не одобряла. Исключение делалось для пирогов. В общем, все обставлялось как надо.
Когда я начала учиться готовить и добралась до пирогового дела, Александ-ра Алексеевна это очень одобряла. Если случалась на кухне, следила за процессом, давала советы, а убедившись, что пироги стали получаться по-настоящему, удовлетворенно кивала головой и приговаривала: «Люблю, которые пекут!». Но я особенно не обольщалась, понимая, что это больше не ко мне, а к нелюбимой невестке. Та пирогов не пекла, почему-то считая это делом недешевым, трудоемким и пустым – возни много, а не еда, лучше котлет нажа-рить. От котлет, впрочем, тоже никто не отказывался и свой специалист по котлетному делу в коммуналке имелся. Им была моя тетушка Шура. Вкуснее ее котлет никогда в жизни и ни у кого не ела! Но это так, к слову.
Помимо пирогов был еще один вопрос, по которому коммуналка очень при-слушивалась к Александре Алексеевне. Проработав всю жизнь в магазине, она знала много разных тонкостей, не всегда заметных неискушенному глазу. А потому среди большого количества магазинов и магазинчиков, где вроде бы и продавалось-то все одинаковое, имела свои четкие приоритеты. Коммуналка ходила следом. Если по каким-то причинам магазин выходил из доверия, Александра Алексеевна обязательно объявляла об этом на кухне.
Чтобы как-то различать торговые заведения с одинаковым профилем, почти всем им были присвоены имена. Так молочный магазин с высоким крылечком назывался «Три ступеньки вверх». Полуподвальный гастроном – «Две ступеньки вниз», мясная лавочка с облицованной оранжевым кафелем уличной стенкой – «Кирпичики», а самая лучшая булочная на Большом проспекте так и осталась «Филипповской». На Сытном рынке были свои «Селедка», «Колхозный» и «У татарина».
Когда на Петроградской открылся первый в районе Универсам, коммуналка потянулась на разведку. Всем было чудно бродить по огромному залу и трогать продукты руками. Александра Алексеевна, как профессионал, посетила новое заведение первой, за ней последовали остальные. Даже Аннушка не поленилась сходить в надежде на более низкие цены. Впечатлениями дели-лись на кухне. Александра Алексеевна была категорична - мясо лучше в «Кирпичиках», молоко в «Ступеньках», ну а хлеб, само собой, в «Филипповской». На том и порешили. Универсам, кстати, очень быстро закрыли, видимо, как не оправдавший ожиданий.
А я до сих пор скучаю по этим ступенькам и кирпичикам. Никакие гипер- и супермаркеты не смогли заменить качество и уют маленьких магазинчиков, где тебе приветливо улыбается знакомый продавец и здороваются тоже знакомые покупатели. Совсем недавно, на зимнем отдыхе в Итальянских Альпах, все это вспомнилось во время прогулки по деревне. Те же маленькие магазинчики, те же приветливые продавцы, тот же свой товар в каждой витрине. Я очень надеюсь, что когда-нибудь все это, как и многое другое хорошее обязательно вернется.
Когда мы надумали уехать из Питера, Александра Алексеевна проявила большой интерес, расспрашивала о новом месте, о планах, а когда узнала, что муж решил стать военнослужащим, отнеслась с большим одобрением – отноше-ние к военным еще с войны было у нее очень уважительное.
Сама она, как обычно, собиралась на дачу - на дворе стоял апрель, пребы-вала в нормальном состоянии и плохого ничего не предвещало. Но вскоре после нашего отъезда случилась беда - Александра Алексеевна скоропостижно умерла то ли от инсульта, то ли от оторвавшегося из больных вен тромба. Коммуналка сильно горевала. Ушел первый старожил, и для квартиры, которая за столько лет стала практически единым организмом, это был удар по живому.
Мне повезло, я помню ее бодрой и здоровой, как, впрочем, и всех осталь-ных, ведь хоронить никого из них мне не пришлось. Вижу, как она внимательно наблюдает за моей стряпней. И, когда дома затеваю пироги, как будто слышу за спиной негромкий голос: «Духовку сразу не закрывай – пироги газом будут пахнуть!». А если все удалось и пирог как надо, с удовольствием глядя на него, я сама себе говорю: «Люблю, которые пекут!!!»