Денис Давыдов ехал в трамвае и увидел соседку из подъезда: молодую, которая при встрече очень легкомысленно улыбалась ему, и на сердце становилось радостней. И тут к ней подошли трое парней и один из них такой Витек сказал соседке: «Девушка, вы для нас олицетворение образа девушки такой, как комсомолка, спортсменка, студентка. Наш шеф проводит такой конкурс сегодня в ресторане, а мы ищем претенденток, кто выиграет. Поедемте с нами, и если выиграете, вас ожидает большой приз».
Соседка посмотрела на них и сказал: «Меня официально никто не приглашал. И я не поеду. Тем более в ресторан».
Тогда второй из них, более массивный, тупой, сказал: «Доставим силой!»
Он произнес эти слова с добродушным видом, но в его фигуре угадывалась готовность к действию. И третий невзрачный по виду как дополнение к этим двум фигурам зашел к девушке с другой стороны и сказал ей: «Сходим на следующей остановке».
Денису тут же в голову пришла мысль, перед его глазами возникла фигура деда Виктора Петровича, как он обсуждал свою идею со своим товарищем еще со школьной скамьи: «А ты помнишь Гаврилова, как сидел на задней парте «на камчатке» и как герой выкрикивал лозунги против советской власти и казался таким свободолюбивым, умным, а мы стиснутые своим долгом перед государством как рабы в коробке. А теперь, когда завоевали власть, оказались такими хамами.»
Его товарищ Николай Николаевич в знак согласия кивнул головой в ответ: «Да. А по-моему это Сталин виноват, что внушил мысль, что этот криминал родимое пятно на теле социализма, и мы его перевоспитаем. Хам, но свой хам. Чуть ли не несчастные люди оттого, что живут неправедно.»
Виктор Петрович по логике захвативших его мыслей прибавил: «Получается как в библии, что нас бьют по правой щеке, а мы подставляем левую. А как бы перейти на те законы жизни, что гласят о том, что око за око, зуб за зуб.»
Приятель сказал деду: «По-моему мы исчерпали лимит терпимости. Пора переходить к тому, чтобы учиться ненавидеть, уничтожать этот криминал, но во имя высших целей. Как в притче труда «Новый завет».
Фарисеи чистенькие пришли после смерти к Богу, а он сказал: «Кто вы? Я не знаю вас. Подите прочь.» Надо погубить душу, но во имя Бога.»
Дед заметил приятелю: «Я встретил Гаврилова. Он теперь директором ресторана работает, и ты знаешь, его лексикон не изменился. Все тот же. Что весь мир бардак, все люди ****и, что хамство второе счастье. Что формула Адама Смита «товар-деньги-товар». А хорошо, когда в такой фирме как «Рога и копыта» товара нет, а деньги есть.
Он похлопал меня по плечу и сказал: «А ты знаешь, хотя Маркс не прав, я не обижаюсь на Маркса».
Приятель сказал деду: «Еще бы. Им в девяностые создали такую благоприятную среду, что уж чего там скромничать, что они при помощи либеральных реформ уничтожали собственный народ как фашисты. Правда не так, как в блокаду Ленинграда по сто тысяч в день. Более замедленным путем, что женщины не рожали, но не менее жестоким путем.»
Дед вспомнил: «Да, было такое двадцать первое июня в каком-то девяностом году, когда возвращались с дачи, а цены в магазинах подскочили больше, чем в два раза, зарплату во время не выдали, а у нас ведь в ответ к этим либералам никакой ненависти. Как будто так и надо. Как у рабов, которые уже не нужны и которых вывозили на остров умирать без пищи.
А нам еще читали нравоучения вроде тех, что Моисей водил рабов по пустыне, выдавливая из сознания раба. А нам в это время не давали зарплату, а мы как рабы молчали.»
Приятель сказал деду: «А ведь Сталин не выиграл бы войну, если б не сделал ее тотальной, чтобы воевали, ненавидя фашистов. Ни шагу назад. А то тут же пулю в лоб. Кругом повесили плакаты женщины с ребенком, со словами: «Папа, убей фашиста». Грянула песня: «Вставай, страна огромная».
Дед подтвердил слова приятеля: «А теперь ведь эта чиновничья сволочь боится ярости народа как огня, что сначала в пылу борьбы с преступниками рассчитается с ними. А потом дойдет до самих чиновников. Расправятся и с ними самими».
А приятель вспомнил нашумевший по средствам информации случай: «Девушка Лоткова оборонялась, защищаясь от кавказцев, так ранила одного и посадили на три года. Боятся того, что сам народ станет защищать себя от преступников. Проявит самостоятельность. Станет думать не как раб, а по государственному. Я уже начал. Стал ненавидеть эту шпану. Встречу, начнут приставать, не выдержу. Я себе электрошокер купил. И ты знаешь, без колебаний этой сволочи суну под нос, если кто из этой компании полезет на меня.»
Дед сказал ему: «А я купил себе пистолет. Но дело не в пистолете, а в решимости отстоять себя от хама. Как философа. Да, стукнули тебя по правой щеке, подставь левую, пока это не противоречит представлению Бога жить в мире и согласии, но Бог в притче дает наставление погубить душу во имя Бога. Убийцу, чтобы не убивал людей, коррупционеров, чтобы не грабили людей и Гавриловых, чтобы не преграждали путь людей к идеалам, к великим целям. А какое они имеют право?»
Приятель поддакнул деду: «А я особенно не люблю правозащитников. Все они суки то и дело призывают дружить, когда нас убивают особенно в Чечне в девяностых. А мы имеем право на ненависть. Тотальную. Как в притче. Чтобы погубить душу, но во имя Бога. Как при Сталине во время войны ненавидели гитлеровцев, чтобы победить.»
Дед повысил голос и почти закричал: «А то правозащитники призывают дружить с мигрантами, а сами действуют по плану ЦРУ развалить Родину, потому что этим мигрантам платят как рабам, а значит, и нас хотят превратить в рабов. Они же нарушают конституцию, права граждан страны, потому что я прежде всего должен решать, я имею право на ненависть к мигрантам, чтоб отстоять свои права, когда они как правозащитница Боннэр эти Минкины, Хакамады кричали: «Москва для всех!» И вот она из центра культуры, науки превращается в сарай с чужеродной речью.»
А Денис вспомнил девяностые как провожал с отцом сестру с девочками в спортивный лагерь, а одна девочка из группы стояла поодаль, так машина остановилась, дверь распахнулась и трое ребят бросились к девочке затащить в машину. Отец тут же бросился к девочке, а те сразу бросили девочку и скрылись. Но Денис навсегда запомнил их хищнический вид волков за добычей. Ему уже стало казаться, что машины летают по Москве, а в них отморозки, высматривающие добычу.
И какая там педофилия, если в газете «МК» то и дело появлялись заметки типа того, что олигархи собрали на конкурс моделей девочек двенадцати, тринадцати лет, но тут случился пожар и эти олигархи побросали девочек прежде всего, чтобы спастись самим. Это были Чикатилы в квадрате как лицо свободы и демократии страны и как достояние, что нам дали. И свободу говорить. Так лучше во много раз не говорить о этих безобразиях, а о том, прекрасном, что воспитывали в нас при советской власти.
Но когда при всех безобразиях, творящихся вокруг, нам еще проповедовали мораль о том, что надо кого-то любить, с кем-то дружить, то в ответ у Дениса в душе возникали ожесточение, ненависть как к тем сверху, кому при помощи идеалов надо нас держать в состоянии рабов, а у Дениса возникало неодолимое желание и право на свободу защитить себя.
Эти мысли пронеслись в голове у Дениса в считанные минуты, а на остановке по виду Витек сказал веселым непререкаемым тоном: «Нам сходить».
Соседка с решительным видом ответила: «Мне на следующей».
Но третий тщедушный из этой компании с выражением загадочной угрозы предупредил: «Ничего с тобой не будет. Покажешься и пойдешь домой. Или хуже будет».
Один из пассажиров повернулся, сказал ребятам: «Отпустите девчонку».
Но верзила из компании бросил ему: «Заткнись. Или с тобой поговорим».
Но Денис уже знал. Что сам поговорит с этими ублюдками. И в нем преобладала не то чтобы какая-то нерешительность, а злобное злорадство к тем троим, что думают, что разложили своей пропагандой таких, как он, а он их ненавидит, потому что хотят искалечить соседку хотя бы духовно, что она ему уже так дружески не будет улыбаться, а они как хозяева станут распоряжаться их судьбой.
Он шел, а тело уже было готово к ударам, которые он нанесет противнику, потому что не был так легкомысленен и отрабатывал удары рукой и ногой, ходил на кикбоксинг, даже участвовал в соревновангиях.
Он сказал этим троим: «Отпустите девушку!»
Верзила с видом бравады осадить зарвавшегося элемента сказал: «Шел бы ты отсюда, Вася!»
А соседка только тут заметила Дениса и в глазах у нее мелькнуло чувство выражения благодарности и радости.
А тот мордоворот из компании развернулся и нанес удар Денису, метя в челюсть и по его неумелому движению Денис тут же понял, что тот из породы Гавриловых, о котором вспоминал дед с приятелем, которые сидели на задней парте, выкрикивали антигосударственные лозунги, а теперь завладевают ресторанами, кафе в силу их психологии жить до того уверенные в своем хамстве, что так не уметь драться и лезть во все тяжкие.
И Денис со звериным остервенением оттого, что период дружбы с такими остался позади, а надо бороться за себя, легко отклонился от удара и нанес этому мордовороту удар ногой по коленной чашечке. Как советуют жителям при неожиданном нападении на них в темном переулке.
Тот со стоном припал к земле. А тот по виду главный из той компании схватил было Дениса за грудки, но Денис с разворота по ходу движения нанес ему такой сокрушительный удар, что тот тут же, скорчившись, упал.
А третий дернулся было в карман что-то достать, но Денис уже сам нанес ему такой опережающий удар в челюсть, что тот упал, но уже на корточках все еще хотел залезть рукой в карман, и Денис нанес ему такой удар ногой по лицу, что тот упал и затих. А то вдруг у него в кармане бомба.
Трамвай как раз остановился на их остановке, и соседка успела сказать Денису: «Валим отсюда!»
Денис уже не помнил, как они с соседкой очутились в их подъезде, и соседка как только оказались внутри, прильнула к Денису и прилепилась таким ненасытным поцелуем взасос, что для Дениса все время в этот момент остановилось.
Соседка повелительным тоном проговорила Денису: «Пойдем к тебе».
А в квартире у Дениса в спальне стала раздеваться. Денис тоже. А когда уже лежали в кровати и вот-вот все должно было произойти, а Денис никак не мог попасть в нее, а она сама от нетерпения сунула то, что он так неумело использовал, в это самое место, то Денис еще недовольно подумал, что она может быть такая со всеми. Но когда попал в нее и почувствовал, как в ней все туго, и задохнулся от благодарности к ней и любви, хотел что-то сказать, она произнесла: «Только ничего не говори. Не надо слов, чтобы не портить этот миг».
И они так и постигали друг друга. Долго и неумолимо трепетно. С правом защищать это чувство. В молчании. Благодарные судьбе, что добрались друг до друга через все препоны свободы и демократии в нашей стране.
А когда утром Денис в беспокойстве спросил соседку за нее: «А если они встретят тебя опять?»
Соседка ответила: «Я электрошокер куплю» и глаза ее блеснули такой неподдельной яростью к этим подонкам, что Денис стал спокоен за нее.