О Тане мне писать и просто, и, вместе с тем, сложно. Просто потому, что общались мы с ней много-много лет, сначала в качестве учителя и ученицы, затем в качестве близких подружек. Многое в ее жизни проходило у меня на глазах, многое она рассказывала в долгих беседах. Трудно потому, что жизнь ее разделена судьбой на два периода – «белый» и «черный». «Черный» начался с трагической смерти ее старшего сына. Она не сломалась, устояла, но замкнулась, улыбка все реже трогает ее губы. Мы продолжали встречаться, иногда вместе ездили на кладбище – она к любимому Илюше, я к маме. Позже Таня вышла на пенсию, но часто ходит в родной оперный, следя за успехами певцов и певиц, за успехами и неудачами театра. Преподает вокальное искусство начинающим певцам. Всегда рядом с ней ее муж – опора жизни и младший сын – светлая надежда. О втором периоде писать больше не буду. Помните, как писала Зинаида Гиппиус:
Есть такое трудное,
Такое стыдное.
Почти невозможное —
Такое трудное:
Это — поднять ресницы
И взглянуть в лицо матери,
У которой убили сына.
Но не надо говорить об этом.
***
О первом «белом» периоде из жизни Тани хочется рассказать, уж очень яркая это личность, сильная, талантливая. Красота, пение, рождающее мечту – это точный портрет Татьяны Михайлюк. Двери ее дома всегда открыты для друзей. Таня и хозяйка великолепная, и рассказчица удивительная. И слушать умеет – искренне сопереживает, всем сердцем принимая чужую боль и радость. Мальчишки со двора души в тете Тане не чают – вместе с ней сажают цветы, устраивают детскую площадку, ездят купаться на Дему.
С детства проявила себя как личность самостоятельная, целеустремленная. Любила петь – и записалась в музыкальную школу. Родители узнали об этом только через полгода, когда их пригласили для решения вопроса: на каком инструменте они смогут обучать дочь – пианино, скрипке или аккордеоне. Выбрали последний. Представьте себе маленькую девчушку, топающую по улицам, сгибаясь под непосильной тяжестью: инструмент был чуть меньше своей хозяйки. Отец и мать с утра до вечера работали на заводе. Выручали иногда прохожие – подхватывали тяжелую ношу и провожали девочку. Она часто болела. Папа, желая ей помочь, заявил однажды: «У нас на заводском аэродроме открылась школа ДОСААФ. Если будешь заниматься спортом, то в шестнадцать лет запишу тебя в кружок парашютистов». Таня тут же прямиком в лыжную секцию. Два года занималась, получая призы и грамоты (одна маленькая деталь – девочка страдала пороком сердца). А когда получила паспорт, потребовала исполнения обещания. Но «встала на дыбы» мама: «Еще чего! Пусть тогда и отец вместе с тобой прыгает!». И мечта осталась мечтой.
Татьяна горевала недолго. Ее ждали великие дела. В это время она уже училась в музыкально-педагогическом училище. Выбрала себе профессию хорового дирижера и учителя пения опять-таки самостоятельно. Ежедневно с четырнадцати лет ездила на занятия через весь наш длиннющий город – с Гастелло на улицу Октябрьской революции.
В это же время я начала свою педагогическую деятельность в педучилище, стала классным руководителем в группе, где училась Таня, вела у них гармонию и музлитературу. Возрастная разница между учительницей и учениками – всего пять лет. Мы сдружились, ходили в походы, на лыжные прогулки, выступали с концертами, заканчивающимися разудалыми застольями. Мальчики были джентльменами, голосистые девчонки заводными и веселыми. Уроки музлитературы они любили, слушали завороженно, учили старательно. Гармония же давалась нелегко. Приходилось приглашать к себе домой для дополнительных занятий, где юные студенточки окружали влюбленной стайкой моего старшего брата – отличный стимул для «внеклассной» работы по методу «кнута и пряника»: задачку гармоническую решили – можно посетить и соседнюю комнату, где обитал брат, называвший своих поклонниц «коротыши из Цветочного города». Через несколько лет, уже учась в консерватории, Таня с благодарностью говорила, что по гармонии у нее всегда пятерки – решала задачки с ходу, как орешки щелкала. Занималась она всегда серьезно, выглядела очень эффектно: яркая, активная, с копной волнистых рыжих волос, похожих на старинный пышный парик, спускавшийся ниже плеч.
До сих пор Татьяна с любовью вспоминает своих педагогов. Руководитель хора – Михаил Петрович Фоменков – всегда улыбчив, никогда не повышал голоса, но умел заставить себя слушать. Много рассказывал юным хористам о музыке, великих композиторах, заражая учеников страстной любовью к хоровому искусству. Учитель по дирижированию – «Фоменков-младший» – Вячеслав Михайлович, не менее своего дядюшки увлеченный профессией, всегда окруженный влюбленными в него и в музыку ученицами. Еще одна колоритная фигура – преподаватель по классу аккордеона Николай Николаевич Иванов, директор музыкальной школы №1 имени Н. Сабитова. Таня помнит его страстный призыв: «Настроение мне дай!». Если ученица была не готова к уроку, то происходило следующее: «Ну, что? Играй… Не можешь? Дай инструмент», – и, не глядя на клавиатуру, Николай Николаевич начинал играть сам – фокстроты, танго, румбы…
Летом с девочками сокурсницами гастролировали по городам и районам республики. Руководителем их вокального квартета был будущий председатель Союза композиторов Роберт Газизов. А на первую зарплату (за сезон заработала около трехсот рублей) был куплен роскошный итальянский концертный аккордеон.
Педагог по вокалу Надежда Михайловна Чернышева долго не могла понять, какой у Тани голос: «Я же тебя взяла как альт, для дуэтов, а ты свободно звучишь наверху. Где тебе удобнее петь?» – «Везде», – отвечала ученица. Надежда Михайловна посоветовала поступать в консерваторию на вокальное отделение. В зимние каникулы, на последнем курсе училища, юная, но решительная восемнадцатилетняя особа направилась через всю Россию прослушиваться – Харьков, Одесса, Кишенев. Понравилась. Предложили поступать. По совету Чернышевой поехала в Кишинев к педагогу Марии Марковне Грузман. Татьяна называет этот выбор «первым большим подарком судьбы», считает, что всем обязана своей Марии Марковне. Позже, познакомившись с разными стилями обучения, она нигде не встречала такой тщательной работы над голосом. Педагог добивалась свободного, полетного, чистого звука, максимально украшенного обертонами, доставляющего самой исполнительнице физическое наслаждение. Девизом было: «Ни дня без распевки, упражнений, вокализов!» По пятницам студентки собирались у педагога дома, чтобы по записям изучать технику итальянского бельканто: Сазерленд, Скотта, Тибальди, Калласс. Все годы учебы – это занятия вокалом с утра до вечера. Вместо положенных двенадцати произведений Татьяна разучивала двадцать четыре, чтобы в конце семестра спеть сольный концерт.
На втором курсе, когда у Грузман произошел конфликт с ректором, весь класс Марии Марковны, в знак протеста против притеснения любимой наставницы, покинул консерваторию. Татьяна перевелась в Одессу, но каждую субботу и воскресенье ездила в Кишинев – осталась верна своему педагогу.
Помню, в Уфе состоялась вокальная ярмарка, на которой выступали молодые певцы со всей России. Пели и три бывшие сокурстницы по педучилищу: одна заканчивала Казанскую консерваторию, другая наш Институт искусств, третья, Татьяна, приехала из Одессы. Первая обладала природным богатейшим драматическим сопрано. Бывало, со сцены ее согнать невозможно: а я еще это могу спеть, – радостно заявляла она, – и еще это… – бисировали исполнительницу постоянно. В Казани случилась неудача – вели ее как колоратурное сопрано, голос стал срываться, появилась боязнь сцены. Больно было ее слушать на ярмарке. Вторая попала к педагогу, который заявил: «Меня не учили, и ты учись сама». Училась по записям итальянских певиц. Развила божественные верха (колоратурное сопрано), а низы так и остались неразвитыми, бездыханными (то, что должен был сделать учитель, и с чем сама молоденькая певица не справилась). Очень больно. У Татьяны же не только развилось сильное красивое сопрано с большим диапазоном, но и культура исполнения поражала – никакой отсебятины, все строго по тексту. И очень тонко, музыкально.
А потом, после окончания консерватории, – Якутск. Я помню, как Татьяна, смеясь, рассказывала: «В Одессе спрашивают: Уфа – это где? За полярным кругом? А в Якутске: О, Уфа, это же совсем рядом с Черным морем, вы, наверное, каждое воскресенье ездите купаться». На вопрос – почему выбрала Якутск, – отвечает: «Там ставили «Царскую невесту» Римского-Корсакова, а я роль Марфы выучила в консерватории. Решила – начинать, так уж сразу с большой партии, а не с «моржовых», типа «Кушать подано», на которых подолгу держат молодых солисток. И ни разу не пожалела о своем решении. За год спела Микаэлу в «Кармен» Бизе, концерт для голоса с оркестром Глиэра. Проверила себя на самостоятельность. А таких благодарных слушателей, как в Якутии, я больше нигде не встречала – певцов просто боготворили. И романтики было много – никогда не забуду походы по Лене».
Правда, через год нашей путешественнице пришлось вернуться в Уфу – тяжело заболела мама. Татьяна устроилась в филармонию, ухаживала вместе с сестрами за матерью. Психологическое напряжение вылилось в болезнь голоса. Но тут ее ожидал «второй большой подарок судьбы» – в больнице она встретила своего будущего мужа, врача-отоларинголога. «Он для меня все: советчик, врач, друг, няня, воспитатель (у Тани и Валерия родились два сына) и просто любимый и близкий человек. Он мне помогает выжить. Ведь судьба певицы – это не только лавры, как думают многие. Кроме постоянных репетиций, спектаклей, концертов, есть еще домашнее хозяйство: стирка, уборка, кухня. Раньше и свои концертные костюмы шила сама, ночами украшала их блестками, бисером, стеклярусом». Шила Таня и изумительные концертные костюмы, и простую одежду. Простую, да не простую, так как выглядела она в ней королевой.
Когда мама поправилась, Таня с мужем уехали в Самару. Коллектив оперного театра был большой, отношения складывались очень доброжелательные, коллеги помогали в работе. А ее было много. Здесь певица впервые столкнулась с жанрами оперетты, мюзикла, детского спектакля. «Я в двадцать семь лет сыграла Вольку в детском музыкальном спектакле «Старик Хоттабыч», чем немало удивила своих коллег. Переодевалась в джинсы, клетчатую рубашку, парик – и сама себя не узнавала. Нужен был низкий мальчиковый тембр, а у меня разговорный голос низкий. За полтора года Татьяна спела все ведущие партии в операх и опереттах.
И снова Уфа. Здесь ее творческий потенциал раскрылся полностью. «Я пою двадцать пять лет в театре все ведущие партии. Легкие высокие голоса стареют довольно быстро. Долголетие моего голоса – это подтверждение правильности вокальной установки». На вопрос о любимом авторе, Татьяна не задумываясь отвечает: «Люблю все, что пою. Фундаментом оперной музыки считаю итальянское искусство. Очень люблю исполнять арии из опер Беллини, Доницетти, Пуччини, Верди».
Третьим «большим подарком судьбы» Татьяна считает театр: «Здесь все интересно – от работы над партией до сценических прогонов, освещения, декораций, костюмов. Но самое важное – репетиции, поиск новых средств выразительности, актерского воплощения».
Работоспособность у нее колоссальная. Это настоящее служение искусству до донышка. Я не знаю в Уфе других певцов, которые бы каждый год готовили новые и новые сложнейшие концертные программы не за выгоду, а по велению души. Дело это сродни подвигу, не только потому, что требует многочасового и многодневного труда, но и потому, что организация концерта, афиши, поиск зала ложится на плечи самого исполнителя. Таня ежегодно давала такие концерты.
О Татьяне Михайлюк можно рассказывать бесконечно – о ее жизненной силе, таланте, удивительно тонком, проникновенном, чарующем исполнении романсов, арий, оперных партий. В нашей республике ее дарование оценено: Татьяна Михайлюк – заслуженная артистка Башкортостана. «За последние годы я сделала вывод, – говорит она, – возможно, для меня самой неожиданный. Я поняла, что любое творчество должно идти через улучшение своих человеческих качеств. Остановиться только на ремесле в музыке – впустую потратить свой дар. Музыка не терпит черствости, мелочности, злобы. Она, как лакмусовая бумажка, проявляет всю духовную сущность человека. Если исполняемое произведение не пропущено через свои личные переживания и интеллект, то не будет искренности, и душа слушателя не отзовется».
О, если б в наши дни гоненья,
Во дни запёчатлённых слов
Мы не слыхали песнопенья
И мусикийских голосов, —
Как мы могли бы эту муку
Безумной жизни перенесть!
Но звону струн, но песен звуку
Ещё простор и воля есть.
О, вдохновенная певица,
Зажги огни и сладко пой,
Чтоб песня реяла, как птица,
Над очарованной толпой.
(Федор Сологуб)