Письмо к Нани Брегвадзе

         



      Многие годы меня не покидала мысль написать этот рассказ. И не потому только, что событие, описанное в нем, произошло со мной в действительности.  Главной причиной, пожалуй, были те необычные и сильные чувства, которые однажды всколыхнули мою душу и запомнились навсегда.
      И я тогда еще подумал: « Ну, чем не тема для рассказа?»
      Однако с написанием его я не торопился. И, прежде всего, потому, что долгое время я просто стеснялся признаться в случившемся. К сорока годам своей жизни я уже четыре года работал главным архитектором проектов в одном из солидных проектных институтов и был вполне серьезным человеком, не способным на порывистый поступок, свойственный,  как я считал, скорее, людям легкомысленным  и не вполне уравновешенным.
      Но, в конце концов, оказалось, что я ошибался.  Ведь порыв возникает лишь, как проявление очень сильного чувства.  А чувства свойственны всем, независимо от возраста и положения в обществе..
      И вот теперь, через много лет, мне показалось не таким уж и стыдным честно рассказать о том, что со мною однажды  произошло.

      Среди многих моих увлечений в жизни второе место, после основной моей профессии, уверенно занимала Музыка. Я любил и понимал ее давно, еще со студенческих лет. Без нее я не представлял своей жизни,-  и работал, и отдыхал  я всегда на фоне  хорошей музыки. К описываемому мною времени, кроме классики, я был по-настоящему увлечен грузинской певицей Нани Брегвадзе. Нет, не как женщиной, а как певицей.
      В конце концов, что странного в том, что мне она была  особенно близка? Да, я  мог часами слушать ее голос, и он никогда мне не надоедал.
      У Нани Брегвадзе голос проникновенный и не похожий ни на кого. И она не просто исполняет  песню, или романс. Слушая ее, мне всегда казалось, что она поет только для меня, словно, ее душа  разговаривала с моею душой.
      Вот что это за певица! Так, по крайней мере, я всегда воспринимал ее.
      Нани Брегвадзе мне очень нравилась, возможно, еще и потому, что она была именно грузинской певицей. А я признаюсь, что мне всегда было близко все грузинское. Еще в молодости я несколько раз смотрел грузинский музыкальный фильм «Встреча в горах».  Несколько наивный по содержанию,  он был наполнен прекрасной музыкой и замечательными лирическими песнями.
      В фильме, как мне помнится, песни пела знаменитая в те времена певица Лейла Абашидзе. Она пела так хорошо,  что ее невозможно было слушать без сладкого замирания сердца. Из-за этих песен я смотрел тогда этот фильм несколько раз. И стремился запомнить эти мелодии, чтобы потом на фортепиано играть их для себя, когда буду ощущать соответствующее настроение.
      Прошли годы.  И на советской эстраде появилась Нани Брегвадзе.
      Она сразу же завоевала слушателей своим своеобразным и проникновенным голосом, не похожим ни на кого.  И мне иногда даже казалось, что в голосах Нани Брегвадзе и Лейлы Абашидзе  было нечто общее. Наверное, тот же талант, - петь не всему залу, а сразу же обращаться своим голосом  к сердцу каждого отдельного человека в зале.
      В те времена Нани Брегвадзе часто появлялась на голубом  экране телевизора. Красавицей она мне не казалась. Но у нее была  изящная и стройная фигура.  А ее платье, ее музыкальный вкус, ее манера держать себя на сцене, всегда были  неподражаемы.  Ее облик  всегда был проникнут  внутренней  интеллигентностью,  глубокой  порядочностью и какой-то аристократичностью.
      И все эти качества, в особенности, ее голос, - своеобразный, очень гибкий, страстный и душевный, - делали эту женщину для меня поистине прекрасной и притягательной.
      Я никогда не забуду, как моя мама всегда тихо плакала, слушая песню «Снегопад»  в исполнении Нани Брегвадзе. И я знал, что всякий раз моя мама воспринимала эту песню, как песню о себе.  И я уверен, что моя мама была в этом не одинока.
      О себе я уже сказал. Нани Брегвадзе навсегда стала  моей певицей!..

      Летним утром выходного дня, в начале 80-х годов, теперь уже прошлого столетия, я проснулся от ощущения необычной тишины в квартире.
      Мне понадобилось всего несколько мгновений, чтобы прийти в себя после сна. И я тут же сообразил, откуда такая тишина.
      Только вчера вечером я вернулся с юга, с Азовского моря, куда отвез на машине всю свою семью на отдых,- жену с двумя нашими маленькими сыновьями.  Меня в отпуск пока еще не отпускали. Точнее, я сам себя не мог пока отпустить. И предстояло какое-то время, не менее двух недель, оставаться в одиночестве, в Харькове, доводя до ума проект, который был на завершающей стадии, и, не давая расслабляться всему коллективу института, который был в нем задействован…
      Позавтракав и выпив кофе,  я прежде всего навел в квартире «гостиничный порядок». А после этого решил прогуляться по городу.
      Погода была прекрасной, день обещал быть хорошим, и моя голова на время была свободна от проблем и нервотрепки.
      Из дому я вышел налегке. На троллейбусе  довольно быстро доехал до площади имени Дзержинского.  А от площади, не спеша, пошел по левой стороне Сумской,  направляясь вниз, к торговому центру города.
      Харьков удивительно хорош  ранним летним утром! И идти по улице Сумской в выходной день, в это время, - это особое удовольствие! Людей - считанные единицы, транспорта еще очень мало. Изредка, не спеша, прошуршит мимо легковая машина, да пропоет свою песню электромотором идущий из депо пустой троллейбус.  А потом наступает короткая тишина, нарушаемая только жизнерадостными воплями  воробьев.
      Вдоль всей Сумской масса зелени. Роскошные каштаны. Каштанов в Харькове  ничуть не меньше, чем в Киеве, только об этом у нас никто не твердит. Прохладой дышат кусты сиреней в тенях сада имени Шевченко. Старинные дома вдоль правой стороны улицы освещены утренним солнцем, и светотени подчеркивают  изящную лепнину и архитектурные детали на их фасадах. Умели же люди красиво строить!
      Воздух еще чист и прозрачен, и приятно охлаждает мою грудь на ходу, сквозь белую рубашку, расстегнутую  сверху на пару пуговиц.  И сам я себе нравлюсь в этот момент.  На мне модный бежевый летний костюм  и стильные притемненные очки в черной роговой оправе.  У меня средний рост  и пружинная  походка.  Я достаточно молод  еще, симпатичен, крепок и здоров,  еще брюнет с легкой проседью, с черными усиками над верхней губой. У меня спокойная совесть и хорошее настроение. И впереди меня ждет, я надеюсь, приятный день.
      Я дохожу до углового магазина «Мелодия», в самом центре города, напротив ресторана «Центральный»,  и с надеждой и предвкушением удовольствия ныряю сквозь широко распахнутые двери  в его  скрытый утренней тенью торговый зал.
      Этот магазин и есть цель моего похода в город. Я люблю бывать в нем. И именно с этим магазином связано много радостей в моей жизни. Свободно прохожу мимо стоящих в ряд блестящих полировкой пианино, мимо прилавка, где в несколько этажей выстроились сверкающие черным и красным лаком аккордеоны, мимо многочисленных скрипок, гитар и сияющих надраенным металлом саксофонов, помповых труб и барабанов. И многого разного всего. Мои глаза всегда, как маленьких детей, с радостью ласкают в этом магазине каждый инструмент.
      Там, в глубине зала, спустившись по ступенькам, я очутился в отделе грампластинок.
      Людей в магазине еще очень мало, буквально несколько человек. И без привычной и выматывающей всю душу толкотни будних дней я внимательно рассматриваю витрины и списки того, что на сегодня есть в продаже.
      Проходит какое-то время, и, к своей радости, я нахожу то, что искал,- последнюю из выпущенных,  долгоиграющую  пластинку Нани Брегвадзе.
      Иду в кассу, плачу 3 рубля 50 копеек, и счастливый бегу к метро, чтобы  поскорее вернуться  домой. Я бережно прижимаю к своей груди конверт со своей покупкой. На нем изображена цветная фотография Нани Брегвадзе, которая в глубоком  раздумье сидит в кресле.
      О чем она думает? Какие мысли, или мелодии,  проносятся  в ее голове?  Ее глаза опущены вниз, они  не смотрят в объектив, за линзами которого на нее в этот миг смотрят  миллионы других, любящих ее глаз.  И эти глаза восторгаются этой бесподобной женщиной и ценят ее за ту радость, которую она дарит своим искусством людям.
      Такими же глазами смотрю на ее фотографию и я.
      Я спешу домой с чувством исполненного перед собою долга. На сегодня большего мне не надо. Главное, поскорее добраться  до своей аппаратуры и поставить пластинку на диск вертушки. А потом наслаждаться!..
      Я не помню, как ехал в метро, а потом на троллейбусе. Помню только, что в транспорте все обращали внимание на мой конверт и, возможно, в душе завидовали мне. А, может быть, мне это только так казалось, или хотелось, чтоб так было.
      Наконец, лифт останавливается на моем этаже.  Я открываю дверь и с удовольствием вступаю  в свою «гостиничную» чистоту и порядок.  И, даже не вымыв рук, спешу в гостиную,  чтобы первым делом включить  музыкальный центр.
      Бережно достаю из конверта купленную пластинку и ставлю ее на вертушку своей «Радиотехники». А потом, как завороженный, слежу за плавным вращением  черного диска и за риской стробоскопа,  светящейся  ярким оранжевым светом слева.  Медленно и плавно опускается адаптер проигрывателя.  И три секунды моего терпения длятся, как целая вечность.
      Но вот из разнесенных по комнате колонок  раздаются чистые звуки прекрасного рояля, и  Нани Брегвадзе  своим чарующим голосом начинает петь современные русские романсы.
      Я сажусь на диван посредине, откинувшись на спинку. Мои глаза полузакрыты. Изумительный стереозвук создает полную иллюзию того, что голос Нани,  и она сама, находятся в одном помещении, рядом со мною.
      Она будто бы стоит перед роялем, в платье безупречного вкуса, и, словно  вживую,  поет только для меня. И, как всегда,- такая элегантная, нежная и удивительно женственная. И очень красивая.  Да, поистине красивая женщина!...

      Теперь я знаю это точно,  с 1980 года. Именно в январе того года мне довелось месяц пробыть в Москве, в командировке.
      И вот тогда, в один из свободных  дней, на сильном морозе, между колонн Большого театра,  мне посчастливилось купить на руках билет на концерт грузинского  вокального ансамбля «Орера», солистами которого были тогда Нани Брегвадзе и Вахтанг Кикабидзе.
      Как сейчас помню, концерт давали в отдаленном от центра города кинотеатре «Варшава». Времени до начала оставалось в обрез. И я понял это сразу же, как только разузнал, как туда добираться. А добираться пришлось довольно далеко. Не помню уже,  как и на чем ехал. Но, к счастью, я разыскал-таки этот кинотеатр. А когда вошел в зал, то концерт уже начался.
      В зале было довольно темно, и только сцена была ярко освещена. На ней громко и очень хорошо играл оркестр,  и перед ним,  разворотом, стоял мужской вокальный ансамбль «Орера».
      Они как раз пели знаменитую на весь Советский Союз песню о Тбилиси. И эта песня, как визитная карточка Грузии, была их первой песней. И я сообразил, что успел к самому началу.
      Благодаря  свету, идущему со сцены, я, наконец, смог разглядеть, что зал был полон. В первый момент мне показалось, что не было ни одного свободного места, кроме, возможно, моего. Но, где оно было, я так и не узнал. Весь концерт я простоял слева, у сцены, рядом с дверью, через которую меня впустили в зал.  А возле меня, правда, стояли потом еще и другие, такие же, как и я, опоздавшие.
      И, возможно, для меня это оказалось к счастью,- стоять у сцены. Потому что, когда на нее  вышла Нани Брегвадзе, то оказалось, что она была совсем недалеко от меня. И я впервые в жизни увидел ее совсем близко и сумел рассмотреть ее живую, а не на экране телевизора.
      И вот тогда, неожиданно, я совершил открытие для себя! В жизни Нани Брегвадзе оказалась необыкновенно красивой молодой женщиной с изумительной кожей. Почему-то именно кожа ее тела поразила в тот первый момент меня. Такой ослепительной,  белой и гладкой она мне показалась. И, даже, если это на самом деле было не совсем так, а было только, благодаря умелому гриму и эффекту освещения, то и пусть с ним.
      Но в моем рассказе все будет  так, как запомнилось мне тогда,  и как я это ощутил.
      А в тот момент не только знакомый и любимый мною голос, но и ее лицо, живое и трепетное, с лучистым взглядом  умных глаз, ее, исполненные грации и достоинства,  движения головы и рук,- все это приковало к себе мое внимание. Я был просто поражен!
      Нани Брегвадзе, на мой взгляд,  просто была не очень фотогеничной.  В жизни она оказалась гораздо  лучше, чем тот образ, который я привык видеть на экране. Экран телевизора в силу своего несовершенства не мог передать всей красоты этой удивительной  женщины. И какое счастье, что мне удалось тогда увидеть и разглядеть ее наяву и по достоинству оценить то, что было до тех пор для меня тайной…

      Нани Брегвадзе закончила петь русские романсы, и я осторожно перевернул пластинку.
      Теперь для меня наступил особенно приятный миг. Из колонок доверительно зазвучали первые ноты современной грузинской музыки. И я стал испытывать наслаждение от неповторимой грузинской гармонии.
      Рояль звучал, как подлинный король музыки! И это не просто сама волшебная музыка  В. Азарашвили завораживала меня. Я чувствовал и слышал, что клавиш касаются руки настоящего таланта.
      Так играть мог только пианист, обладающий не просто фантастической техникой, но и богатой и нежной душой,  истинным музыкальным вкусом,  мастерски умеющий аккомпанировать и чувствовать певца. 
      Я взял в руки конверт пластинки и на обороте прочитал: «Медея Гонглиашвили, ф-но». Так вот, кто у рояля!  Такая молодая и талантливая.  Какая умница!
      Я, конечно же, видел ее фотографию на конверте пластинки, еще там, в магазине. Но, тогда не придал этому особого значения. А теперь, слушая ее игру, словно,  заново открыл ее образ для себя. И теперь совсем другими глазами всматриваюсь в ее лицо,  внимательно вчитываюсь в ее имя. Эта девушка – достойный партнер Нани Брегвадзе. Как замечательно, что эти две женщины нашли в искусстве и жизни друг друга!
      Крутится дальше черный диск.
      И я знаю, что сегодня у меня настоящий музыкальный праздник! А эта новая пластинка навсегда станет моим семейным достоянием.  Теперь я переполнен самыми возвышенными чувствами. И чем дольше пластинка вертится, тем сильнее во мне эти чувства. И так проходят несколько минут.
      А еще через несколько минут не знаю, что начинает со мною твориться! Еще никогда я такого не испытывал. То ли это от пения  Нани Брегвадзе, то ли от поразительной красоты музыки, то ли от гениального звучания рояля!
      В тот момент я не ощущал себя просто благодарным слушателем. Я, скорее, был неким сосудом, который постепенно наполнялся прекрасной музыкой и сильнейшими эмоциями.
      И я готов был вот-вот перелиться через край, как только мой сосуд будет переполнен последним звуком, последней «звездой счастья», упавшей с неба Грузии на мою украинскую голову.
      Так и случилось!
      Не успел я остановить вертушку, как тут же бросился в спальню, где у окна в ту пору стоял мой письменный стол. Я не совсем понимал, что творится со мной. Такого еще не бывало!
      Торопливо схватил чистый лист писчей бумаги, ручку и на мгновение уставился  в окно.  Мое лицо лихорадочно пылало, а в ушах стучало. Я уже знал, зачем сел за стол.
      Впервые в своей жизни я был преисполнен желания написать письмо своему кумиру!
      Никогда  еще подобного я не делал! Только слышал, что другие люди пишут письма  любимым артистам, а некоторые буквально преследуют их, не понимая, что превращают свою привязанность в пытку для тех, кого любят.
      И теперь я уподобился таким фанатам! И, кажется, в этот момент понимал их. Мною руководила непреодолимая сила. Чувства меня переполняли, они полностью подчинили себе мой мозг. Эти чувства требовали действия.  Мне остро необходимо было, чтобы Нани Брегвадзе непременно узнала обо мне, узнала, как я ценю ее, какие чувства рождаются в моей душе от ее пения!
      Я с надеждой смотрю в окно, ничего перед собою не видя. И пытаюсь найти самые лучшие и верные слова. Ведь я просто не могу, не имею права написать Нани Брегвадзе плохое письмо! Моя любовь к ней не позволяет написать плохо. И я, ко всему, грамотный меломан и архитектор. И мне не подобает написать простое, заурядное письмо.
      Мне живо представляется, что мое послание должно быть каким-то особенным, чтобы запомниться ей, а не потеряться в мешке других таких же писем.
      И еще я вспоминаю известную японскую пословицу, которая гласит: «Прежде, чем что-то писать, посмотри, как красив чистый лист бумаги!» Действительно, к месту я вспомнил эту пословицу. Как нельзя, кстати.
      «Боже, помоги мне!»- прошу я. «Не дай мне ударить лицом в грязь перед этой замечательной женщиной! Пусть мое письмо донесет до нее самые лучшие мои чувства. И не только к ней, но, в ее лице, и к самой Грузии!»
      Я нервно поправляю лист бумаги,  и начинаю писать. И жутко волнуюсь.  Так, словно, сама Нани Брегвадзе стоит рядом с моим столом  и ждет, что же я напишу.
      «Дорогая Нани! Это письмо Вам пишет архитектор из Харькова…»
      Внезапно я останавливаюсь  и, с упреком к себе, думаю: «Дорогая Нани!»…« Нет, так никуда не годится!  Какое право я имею писать этой женщине «дорогая», если она мне не близка и даже не знакома со мною лично?  Нет, так писать я просто не имею права.  Да и обращение «Нани» слишком фамильярно. Это недостойно интеллигентного человека, каким я себя считаю».
      Я комкаю испорченный лист и бросаю на пол. Корзины для бумаг у меня в квартире нет. Но о нарушенной «гостиничной» чистоте в доме я сейчас не думаю.  Мои мысли и чувства сейчас заняты другим.
      Торопливо беру из пачки второй лист. Снова задумываюсь. Снова волнуюсь.
      Нани Брегвадзе, по-прежнему мысленно, стоит рядом со мной, чуть слева и сзади, и, молча, ждет, что же я напишу. А ее голос с пластинки все еще звучит во мне, вдохновляя мой порыв. Он все еще не остыл.
      На этот раз, тщательно стараясь писать каллиграфично, как я умею, начинаю свое письмо так:
      «Глубокоуважаемая  Нани Брегвадзе!
      Простите меня за то, что не знаю Вашего отчества. Это письмо Вам пишет архитектор из города Харькова…»
      Я снова останавливаюсь, как ужаленный. Что-то не то! Какая-то сухость в первых же словах письма. «Глубокоуважаемая» звучит, как будто обращение к какой-то заслуженной старухе, или, словно, начало делового письма от какого-то должностного лица.  Господи, сколько таких деловых писем я написал на работе, по долгу службы,  как говорится.  Но, ведь то, что я сейчас пишу, - это же не деловое письмо!
      Это должно быть теплое письмо к любимой артистке, любимой певице. Наконец, - это письмо к красивой женщине!..
      Я перевожу дух и понимаю, что должен  найти какие-то другие, нормальные слова. Неужели  я никогда не писал писем девушкам и женщинам? Ведь писал же! И находил нужные слова. Ведь я не перестал быть нормальным мужчиной, умеющим писать. Где же они теперь, эти слова, когда так нужны мне, в такую ответственную минуту?
      Я снова комкаю, - второй уже испорченный лист,- и бросаю его на пол.
      Снова тупо смотрю в окно и чувствую, что порыв, с которым я вначале устремился к письменному столу, постепенно уходит от меня. Мои уши перестают гореть, а сам я начинаю ощущать что-то похожее на усталость.
      Кажется, во мне что-то перегорело…
      Да, собственно, а что было бы, - напиши я все-таки это письмо? И чем бы оно отличалось от тысяч сумасбродных и восторженных писем многочисленных поклонников, которые атакуют Нани Брегвадзе своими письмами?
      А она?  Находит ли желание и время читать все эти письма, написанные людьми  разного возраста, разного интеллекта?
      И что пишут ей многочисленные корреспонденты из разных уголков нашей огромной страны, какие мысли и чувства они шлют « глубокоуважаемой  Нани Брегвадзе», - любимой всеми, по-настоящему народной певице, певице не только Грузии, но и всего Советского Союза?
      Вряд ли мне удалось бы сообщить Нани Брегвадзе что-либо новое для нее. То, что она любима многими, она и сама знает. Но она, уверен, не ведет записной книжки, в которую  записывает имена всех своих поклонников.  А, если бы и вела, то мне самому не хотелось бы просто занимать в ней очередной порядковый номер. Кажется, я мог бы рассчитывать на большее. Например, быть ей хорошим другом. Но, боюсь, что и это ей не нужно. Рядом с ней, уверен, есть надежные и верные друзья.  И, слава богу!
      Мысли, разные мысли и чувства смешались во мне.
      Я остываю от первоначального запала, но все еще ощущаю, что она, Нани, по-прежнему  незримо, стоит рядом.
      Только  теперь она ничего не ждет от меня. Просто, молча, стоит и ласково глядит на меня, понимая все то, что я не написал, а только лишь хотел ей написать. И так же, молча, она благодарит меня за это, - не написанное и не отправленное ей, - письмо.
      Передо мною вновь лежит чистый лист бумаги. Я не нарушил завета японской пословицы. Красота бумаги сохранена!
      Но, благодаря этому,  так и не написанному письму, я пережил тогда очень сильные и необычные для меня эмоции, которые были рождены  во мне исключительно замечательным искусством Нани. И это осталось в моей памяти навсегда.
     Возможно, что это мое письмо было бы самым лучшим из тех, которые Нани Брегвадзе так и не получила в своей жизни.





24 мая 2009 г.
г. Харьков,