Везунчики. Повесть, глава 1

   
         
         – Ох, у тебя, Ананыч, и выхлоп нынче! Крепко, видать, вчера врезал?!
         – Крепко! Вера Подъелдыкина юбилей отмечала. Всю контору позвала в столовую. Сильно, скажу, гуляли! И гармонист был, и пластинки крутили.
         – И тебя позвали?
         – А что же я, хрен собачий? Главный механик, всё же!      
         – Механик-то механик, а стал пить, как сапожник. Сколько ж ей? Сорок, по-моему, как и нам?
         – Сорок. Она нам одногодка! Нет, не местная. Приехала по распределению из Ивановской области.
         – А я-то её местной считал. Получается, она раньше меня приехала? А когда – я не знаю.
         – А ты и не можешь знать, когда. Ты же позже приехал, а она-то почти сразу после войны – в сорок восьмом. Восемнадцать лет ей было.
         – Значит, она здесь уже двадцать два года?!
         – Петрович! Да хрен сейчас с ней, с Верой! Ну что ты к ней прицепился! Нет ли у тебя с собой заначки, ты же мужик-то хозяйственный? А то состояние…хоть ложись, да отходняк играй.
         – Этого нельзя допустить! С кем я тогда рыбачить буду? – Петрович рассмеялся и достал знакомую Ананычу фляжку…
         Было тепло, но не жарко, ветерок сдувал немногочисленных комаров.
Приятели сидели на берегу мелководного, живописного и любимого ими пруда, где обильно ловились караси!
        Если не знать о его существовании, то пруд, находящийся в лесу, найти было почти невозможно. Сначала надо было пройти километра четыре от дороги по старому бурелому, который никто и не думал разбирать. За буреломом в лесу появлялись многочисленные низины, местами переходящие в обширные болота. Немногие знали, что через них можно пройти. Ещё меньше знало, где эти тропы. Но дальше низины пропадали, рельеф постепенно поднимался, на смену болотной растительности появлялось обильное лесостепное разнотравье. Сам же берег пруда, с  кустами и развесистыми ивами, был затянут изумрудной травой-муравой, магнитом притягивающей к себе стайки воробьёв. Они, совсем не боясь людей, копошились в ней, с удовольствием поедая семена.
         – Интересно, воробьи без присутствия человека не живут. Прознали, значит, про нашу рыбалку, про пруд и про траву-мураву – подумал Игорь Петрович.
         Ровное зеркало воды то тут, то там волновалось от всплесков кормящейся рыбы. Пруд не пересыхал даже в знойные летние месяцы – видать, где-то подпитывался родниками.
         Наши герои расположились на знакомом месте, у своего кострища, мопеды загнали в кусты, чтобы солнце не старило резину. Переобулись в сухую обувь – по лесу и низинам шли в резиновых сапогах, развели небольшой костерок. Прикрытые большим куском рубероида, около дерева лежали наколотые и неиспользованные ими в прошлый раз дрова, береста для растопки, а в обрыве берега, за разросшимся ивняком, в выкопанной небольшой горизонтальной яме была припрятана  посуда – котелки, кружки, сковорода и алюминиевые миски с ложками. От кого спрятана? Да от идиота какого-нибудь, которому эта посуда и не нужна, а пакость сделать надо, ему, видишь ли, без пакостей и жизнь не жизнь! Самое-то поганое, что именно так и произошло разок у них на рыбалке.
         В тот раз они с Ананычем приехали на три дня, привезли хорошего хлеба, подсолнечное масло нового урожая, соль. Клёв был сумасшедший. Уж на что Петрович степенен в добыче, так и он не мог удержаться. Ловил и ловил. Потом принялся чистить карасей, чтобы сделать жарёху. Ананыч же полез за посудой.
         Сковородку он нашли в воде, случайно наступив на её ручку. Вся посуда тоже была разбросана в воде вдоль берега пруда. Вот тогда они и сделали эту нору, которую закрыли посаженным кустом – бережёного Бог бережёт!
         Через их посёлок Лутошкино протекала красивая, неспешная, когда-то рыбная, а нынче мёртвая река. Всё живое в реке постоянно травил, в конце концов, и вытравил, расположенный выше по течению крахмалопаточный завод.
         Завод штрафовали, а что проку? Это государство само себя высекало розгами! Когда завод сдавался приёмочной комиссии, очистные сооружения построить не успели. Комиссию уговорили принять так. Понятно, что были даны клятвенные обещания всё доделать. А пока отходы сливались в пруды-накопители, откуда их половодная вода вот уже двенадцатый год благополучно вымывала.
         – Ну, давай, Яков Ананыч, рванём по единой! – Они выпили и сразу же бросились закусывать. Самогонка была крепкой, градусов под семьдесят, но хорошо выгнанной, не вонючей. Игорь Петрович гнал её сам.
         Она и подействовала, считай, мгновенно. Ананыч перестал тереть свой  затылок, руку опустил вниз. Облегчённо вздохнув, откинулся спиной на траву, обмяк.… Отпустило…
         Игорь Петрович улыбнулся, допил свою стопку и двинулся вокруг пруда, похрустывая на ходу солёным огурцом. При ходьбе он немного подволакивал правую ногу и, помогая ей, опирался на палку.
         Он шёл, наслаждаясь слегка прелым запахом стоячей воды, изредка поглядывая под ноги, словно боясь наступить случайно на какую-нибудь ящерку или лягушку. Выводки зуйков совершенно не боялись его и бегали вокруг, делая вид, что не замечают громадину, забредшую в их дом. Во время обхода пруда Игорь Петрович всегда что-то напевал, последнее время – исключительно Высоцкого. Вот и сейчас, сам не замечая того, пел свою любимую: « Он вчера не вернулся из боя». Обойдя пруд, Игорь Петрович вернулся к лагерю. Его приятель ещё спал.
         – Как-то надо подумать, что делать с его тягой к алкоголю – произнёс Игорь Петрович вслух, – но здесь надо быть деликатнее!
         Приятели были несхожими людьми. Игорь Петрович – длинный, с очками на крупном шишкастом носу, очень обстоятельный. Человек «хозяйственный», как говорил Яков Ананыч.
         Вот, взять, к примеру, ту же рыбалку. Рыбачить карася Петрович любит, ну, а кто, когда клюёт, рыбалку не любит? Карасей, зажаренных до хруста, просто обожает. Но ловит без азарта, «без фанатизьма», как он сам любит выражаться. Порыбачит немного, поймает с десятка два карасиков, да и хорош! Пойдёт прогуливаться, оглядывать окрестности с пытливостью естествоиспытателя девятнадцатого века, несмотря на инвалидность.
         Яков Ананыч давно дал приятелю прозвище – Жак Паганель!
         Как-то по телевизору он случайно услышал высокие слова о маститых дирижёрах, помогавших раскрыть для слушателя творения Шостаковича. Среди фотографий дирижёров, Яков Ананыч вдруг узрел человека, очень похожего внешне на Игоря Петровича! С тех пор у его друга появилась ещё одна кличка – Мравинский!
         На самом деле, Игорь Петрович Тишлер был врачом-пульманологом,  причём хорошим, с практическим опытом. Появился он в посёлке десять лет назад, покинув Оренбуржье.
         В областном управлении здравоохранения предложили на выбор два- три варианта, но он предпочёл поселковый здравпункт, довольствуясь должностью фельдшера. Полставки ему доплачивали как пульманологу за приём больных. До него, в посёлке, медработники, по неизвестной причине, не держались. А вот Игорь Петрович осел, пустил корни и ему, как нужному для населения специалисту, выделили жильё – большую комнату в коммуналке на два хозяина, что в те далёкие времена считалось наградой не менее медали!
         Про свой физический недостаток он никогда и никому не рассказывал. Приехал холостяком, холостяком и оставался, как ни старались местные кумушки. Удивительное дело, злые языки поговаривали, что до женщин был ох, как охоч! Ещё весь народ удивлялся, как это, врач, имеющий в сейфе спирт, использует его только по назначению. Да и, вообще, многому чему народ удивлялся!
         На новом месте проживания, Игорь Петрович друзей не имел, ибо друзей заводят с детства.  Его единственным приятелем стал Яков. Никто никогда не называл его приятеля Яковом Ананиевичем. Сначала был Яшка, повзрослев, стал Яков Ананыч, или просто Ананыч.
         А вот Яков Ананыч Аксаков был местным, из очень далёкого села. И по складу ума, и по разумению господнему он был механиком. Механиком от Бога. И не было на этом свете механизма, в котором он не смог бы разобраться. Но это не значит, что он был такой вот талантливый самоучка. Нет, искра-то божья в нём была, но Ананыч с успехом окончил сельхозтехникум, где учился на механическом отделении.
         Небольшой, коренастый, с фигурой без единой жиринки, Ананыч напоминал борца-легковеса. С Петровичем они был одногодками, однако лёгкий, поджарый Ананыч гляделся рядом с приятелем лет на десять моложе. Вообще, своей внешностью, скуластый, с маленьким, слегка курносым носом, Ананыч напоминал пытливым краеведам, что татарские названия не зря присутствуют на карте области.
         Ананыча незаметно губила присутствующая в нём дурная тяга к алкоголю. Приобрёл он её ещё у себя в селе, а закрепил во время учёбы в техникуме.
         И пусть, выпивал он обычно немного, но пил-то ежедневно, причём считал это абсолютно нормальным. Закончив рабочий день, Ананыч, вместе со своими двумя верными нукерами «раздавливали», по их терминологии, бутылку самогонки. На языке медиков – это уже болезнь, бытовой алкоголизм.
         На каком-либо празднике, или вот, как вчера, на юбилее у Веры, он позволял себе иногда так расслабиться, что наутро, как говорится, буквально помирал и ничего не помнил из вчерашнего. Эта его черта была крайне неприятна Игорю Петровичу, однако, до поры до времени, не являлась непреодолимым препятствием для их многолетнего дружелюбного отношения друг к другу, хотя и тяготила. Объединяла же их любовь к природе и рыбалка. Собственно говоря, она же их и познакомила.
         Как-то стал у Ананыча палец на правой руке болеть. Он потерпел день, два – не проходит. Делать нечего, пошёл «сдаваться в медпункт», где и познакомился с врачом – Игорем Петровичем. Так уж случилось, что они до этого не были знакомы. Тот, выслушав и осмотрев больного, весело сказал Ананычу, что, несмотря на лечение, больной будет жить.
         – У вас, мой друг, панариций указательного пальца. Это хорошо, что вы вовремя обратились в медпункт. Надеюсь, всё обойдётся без хирургического вмешательства. Вы, простите, вчера выпивали?
         – Я выпиваю каждый день – с гордостью промолвил Ананыч – Ах, чёрт подери! Значит, рыбалка сорвалась!?
         – Какая рыбалка? Рыбы-то в реке давно нет. Я сам любитель половить.
         – Тю-у! А мы, доктор, в нашей реке и не ловим, у нас для рыбацкого счастья специально обученный прудик имеется.
         Увидя загоревшиеся глаза Игоря Петровича, замахал руками и добавил – но попасть  туда можно только на мотовелосипеде!
         – Что у вас с рукой? – На левой руке Ананыча мизинца и безымянного пальцев не было, а на оставшихся пальцах сохранились лишь фаланги, примыкающие к ладони.
         – Запал от гранаты. Спасибо, живой остался. В шестнадцать. После войны у нас в селе боеприпасы, почитай, в каждом доме. Пахать было невозможно – поля долго стояли заминированными. Сколько ребят подорвалось, и говорить не хочу. Да вы не обращайте внимания, я уже привык. У меня кличка после этого появилась – «Везунчик»!
         Игорь Петрович вздрогнул, когда Ананыч назвал себя «везунчиком», но не подал виду, а чтобы отойти от инвалидной темы спросил – а что в пруду ловится? Карась?
         – Карась. Серебристый, неплохой, с ладонь, да и поболе. Ловится на червя и на опарыша, прчём в изобилии. Но на прудик тот попасть можно только на мопеде или мотовелосипеде.
         – А в чём, собственно говоря, эта особенность?
         – Дело в том, что пруд находится в двадцати километрах от нас. Значит, пешком не пойдешь! На велосипеде тоже проблема – и далеко, да и тягуны там такие … без кишок останешься. Здесь у нас «пересечёнка» – я тебе дам! А как с дороги съедешь в лес, так на машине там не проехать – кустарник и подболочено. А на мотовелосипеде – в самый раз! Опять же, не везде. В низинах, где сильно влажно, пешком надо проходить. Да и в болотах не утонуть. Но…зато никого.
         – Значит, на мопедах вы туда добираетесь?
         Но ответить Ананыч не успел. В дверь постучали, и в кабинет вошла взволнованная женщина:
         – Игорь Петрович, младшАя моя, ну, просто горит! Прошу вас, зайдите к нам, посмотрите!
         Игорь Петрович молча встал.
         – Извините, надо идти – промолвил он, обращаясь к Ананычу. – Приходите, я и руку вашу посмотрю, да и договорим.
         Он взял в руки трость, повесил её на кисть левой руки и, выпустив всех из кабинета, закрыл его на два ключа. Подёргал дверь, затем повесил ещё и навесной замок с «контролькой». Когда двинулся по улице, опираясь на инвалидную трость, Ананыч тихо присвистнул:
         – Вот это да!
         Разве мог знать Ананыч, что доктора Тишлера в Оренбуржье все добрые знакомые звали «везунчиком»? Не ведал, какое количество грязи и угроз, вылилось на немецкого мальчика в школе во время войны! Не знал он, конечно, что после окончания школы, подкараулив Игоря на рыбалке, местная шпана жестоко избила парня, да так, что на всю жизнь оставила инвалидом – обе ноги были сломаны, а сам он почти сутки пролежал у реки, пока родители и знакомые не нашли его.
         Врач, поднимавший Игоря на ноги, сказал:
         – Парень, ты везунчик! Чуть позже бы тебя привезли – я бы ничем не смог помочь!
         Да, потом были хождения родителей парней к ним домой. Сначала с просьбой об отказе уголовного дела, потом с угрозами. В последний приход очередных ходоков, отец Игоря снял со стены ружьё и сказал:
         – Кто ещё по этому вопросу придёт – стреляю.
         И все в их посёлке знали – Пётр Тишлер слов на ветер не бросает. Ни при каких обстоятельствах!
         А Игорь, мечтавший стать геологом, пока лежал в больнице, понял – с его ногами о геологии надо забыть. Его предназначение – врач!
         Вот так познакомились два наших «везунчика»!