Как нашла коса на камень во Даурской стороне

            
                Первые известия о «братских людях»

   Лютая январская стужа стояла на дворе. Но в высокой и просторной горнице  съезжей  избы  Якутского  острога  было жарко  натоплено. По-саженный  за  писаря, гораздый  грамотой  казак  Невзорко Трофимов
почистил на взъерошенном затылке кончик гусиного пера, обмакнул его в медную чернильницу и, не дожидаясь указаний, лихо застрочил заковыристыми витушками полуустава:
- В лето 7154 (от Сотворения мира, в 1646 год по современному календарю). Генваря, в 8-ой день. В съезжей избе перед воеводами Василием Никитовым  Пушкиным, да перед Кириллом Осиповым Супоневым, да перед диаком Петром Стеншиным Ленского острога служилый человек Нехорошко Колобов, который ныне прислан казаками вожаком по доставке государевой соболиной казны, на расспросе сказал…
    Казак – писарчук Невзорко оторвался от бумаги и посмотрел на восседавших  за столом воевод и дьяка:  важные персоны, однако! Высокие собольи шапки, крытые золотой парчой шубы, даже у дьяка богатая феризея мехом подбита…Вишь, как оболоклись-то, будто на прием  к  государю…
    Невзорке предстояло записать, что  расскажет представший пред грозными очами начальства смекалистый и толковый казак  Нехорошко Колобов по прозвищу Косой. В1638 году атаман Копылов послал его в поход с отрядом  Ивана Москвитина. Долгим было казачье путешествие, тернистыми - опасные пути, обширными - сведения о разведанном. Лишь через 8 лет прибыл Колобов назад в Ленский острог. Долгими будут и расспросные речи, да на перо надобно брать только самое важное…
   Напрягая память и неспешно вспоминая путь на кочах  по Оймякону, Индигирке и Охоте к Охотскому морю, Нехорошко говорил:
 - А на реке Улье живут тунгусы родами. Народец тот, однако, дикий. Лес валят каменными и костяными топорками.  Соболя и всякого зверя по лесам водится много. Промышляют охотой и рыбалкой. Огневого оружия не имеют. Луки у них. А наконечники стрел, копий и рогатин  делают из кости, железных мало.
   Тут воевода Пушкин перебил его:
   -Читывал я в отписке  царю прежнего воеводы Головина, которую посылал он в Москву пять лет назад, что на Амуре-реке живут некие «братские люди». Будто и числом их много, и пашут оне землю, и хлеб сеют всякий. А правит ими де князь Лавкай. Слыхал про такое? А кличут де их даурами. Ответствуй, правда ли сие?
   - Сами мы до тех людей не доходили,- отвечал Нехорошко,- но  князец тунгусский, которого мы взяли на Улье-реке, сказывал, будто в летнюю сторону от них, на море, по островам живут оседлые гиляки, кои медведей откармливают. И у тех гиляков возле устья Уды-реки  битва была большая с этими даурами. И пришли  бородатые те дауры в стругах однодеревых, из цельных стволов долбленых. А в гребцах на веслах у них сидели бабы. Одеты дауры были в азямы  суконные и камчатые, а поверх их – куяки кожаные сбруйные, железами дощатыми обшитые. Броня, знать!  Вышли, мол, оне из судов, когда к берегу пригребли, да тех гиляков топорцами  железными  и побили. Человек с пятьсот. А еще князец тот сказывал, что русских людей, казаков,  те бородатые дауры называют братьями себе и желают их видеть…А живут  оне по Амуру-реке дворами . И хлеб у них, и лошади, и скот. И вино курят. И серебро, сказывал, имеют… Мы на то побоище, где гиляков били, ходили. Суда, которые дауры бросили, на дрова жгли. Тунгусы баяли: мол, морем до  тех бородатых дауров недалече, но мы не пошли из-за малолюдства и голода.
   Воеводы переглянулись: брешет казак аль правду говорит? Неуж те дауры пашенные столь сильны будут? Авось, кто еще порасскажет.
  - Поярков, наш письменный голова, должон  вскорости  прибыть. Вот у него и  поведаем, - заключил  воевода Пушкин.

                Рассказ Василия Пояркова о даурах

     Через полгода,  жарким  июльским днем  того же 1646 года, в той же съезжей избе, перед теми же лицами держал расспросные  речи вернувшийся с берегов Амура  Василий Поярков. Он сообщил  о том, что видел и испытал сам и что  слышал из чужих уст. Сведения Нехорошки Колобова подтвердились и дополнились.
   - Дауры живут в острожках,- рассказывал Поярков, - вокруг- земляные валы и стены бревенчатые высокие. Как у нас. Внутри - дома рубленые. Там живет человек сто, а, может, и все триста. Ими правят старшины, князцы ихние. Вот их имена: Бобря, Даваря, Колпа, Балдача, Ботога, Досий, Лавкай, Исиней. Все князцы – родня друг другу, видать. Братьями кличут себя. А лучший человек у них – Досий. У него поставлен острожек Молдыкидыч на устье Силимбы-реки. Так там у него князцы и собираются , чтоб   совет держать.
   - А чем живут те бородатые люди, говоришь? – спросил дьяк Стеншин, - какому Богу молятся?
   - Насчет Бога не знаем. Икон не видали. А живут оне пахотой. На Зее и Шилке родится у них шесть хлебов: ячмень, овес, просо, гречиха, горох и конопля. Да у князца Балдачи же родится овощ: огурцы, бобы, чеснок, мак, яблоки, груши, орехи грецкие, орехи русские. У Лавкая, тунгусы сказывали,  хлеба всякого, и скота, и вина, по-ихнему арака, много. Лавкай, мол, возит на судах маньчжурам кочевым  хлеб в обмен  на скот, а тунгусы  меняют на соболей у тех дауров серебро, платья и ткань камчатую.
   - А что, земли в тех краях обильны? Будет ли государю прибыль?- сказал Супонев.
   - Зело те землицы обильны, батюшка, - отвечал Василий,- и людны, и  хлебны, и собольны. Реки же рыбны. И  его государевым ратным людям в той земле хлебной скудости ни в чем не будет.
    Так обнадежил Поярков воевод. Однако далеко не раем  была жизнь казаков  в Приамурье  и Забайкалье. Случались серьезные  стычки с местным населением.
    Как-то раз пришел к Пояркову пятидесятник Юшка Петров.
   - Разреши,  Василий Данилыч, слово молвить ?
   - Ну, гутарь  нето…
   -Челом бьем к милости твоей, атаман. В зимовье нашем на Умлекане запасов хлебных стало гораздо мало, до весны прожить будет нечем. Мы тут потолковали и порешили кругом своим проситься у тебя иттить на даурский городок ко князцам тамошним Досию и Колпе для государева ясашного сбора и для корма. Чтоб нам, служилым людям, было б чем прокормиться до весны.
   - Дело гутаришь, Юшка. Отбери , стал  быть, семь человек десятников да охочих казаков по своему смотренью. Токмо  знай, что я твою воровску повадку  помню. Потому и повелеваю тебе: даурских людей под государеву высокую руку вызывать ласкою,  не лихоимством. И как оне, князцы, выдут к вам из  острожку, то берите их в аманаты. Да не побивайте.  Потом отъезжайте к лесу и укрепляйте накрепко становище свое древесной засекой и вежей частокольной,  рубленой. К острожку же не приступайте. Понятно? Так оно  для  дела   прибыльней будет.
     Ранним утром по легкому морозцу  отряд казаков человек в семьдесят под командой Юшки Петрова двинулся к даурской крепости. Дозорные  со сторожевых башен мигом оповестили даурских старшин, и те вышли  со своей свитой приветливо и почтительно встречать  за версту от городка  вооруженных русских пришельцев.
    Дауры согласились снабдить казаков пропитанием. Без всякого сопротивления князья Колпа и Досий остались в аманатах- заложниках, а  Даваря отправился в острожек  распорядиться насчет поставки казакам продовольствия.
    Вскоре дауры поставили за крепостными стенами три юрты для жилья Юшки  с товарищами, привезли « хлебных запасов, 40 кузовов круп овсяных и  10 скотин привели же». Так сказано в отчете Пояркова.
   Казалось бы,  получили  то, что просили, - отпустите  заложников. Таков был уговор.
  Однако Юшка Досия и Колпу не отпустил. Вдоволь попировав в теплых юртах, казаки изрядно распалились в своих аппетитах. Даурский острожек стал им видеться жирным куском, который кто-то упорно  хотел пронести мимо  их ртов. Уже мерещились им амбары, набитые серебром, мехами, шелковыми, парчовыми тканями и прочими богатствами, про которые сказывали  тунгусы. А уж бабы-то да вино – само-собой…
   И начал тут Юшка   приставать к Колпе и Досию с расспросами да  в острожек к ним проситься. Но те, быстро смекнув чем это дело может закончиться, наотрез отказали:
  - Многие люди живут в острожке. Как бы они не учинили с вами бой. От него  большой урон будет всем - и  нам,  и  вам.
   - Вишь, несговорчивы  каки поганые  попались, - недовольно пробурчал  пьяный  Юшка,  - ну, ничего, попляшете еще у нас!  Все одно: подведем  вас  под руку государеву  да веру  нашу христьянскую.
     В соседних юртах казаки – кто спал, кто просто отдыхал после обильных возлияний.
- Эй, ребята, - крикнул Юшка, зайдя внутрь. - А не слабо ли нам, казакам, приступом взять этих нехристей,  коль не  желают миром пустить нас в острожек? Кто охочий   пойтить  со мной?
     Казаки загудели, но спустя час пятьдесят человек под отрядным знаменем, ведя впереди  аманатов, двинулись к крепостным стенам.
    Крепостица оказалась крепким орешком. Ее окружал земляной вал, а стены с высокими башнями были сложены из прочных бревен, по обычному для Сибири русскому типу.
    Пока Юшка примеривался, с какой стороны приступиться, острожные ворота отворились, и из них выступила многочисленная даурская конница. Бородатые  всадники богатырского роста  были одеты в куяки, обшитые железом. На головах - блестящие шлемы, в руках – обнаженные сабли, топорцы,  луки  и  пищали  «огненного боя».
    Их  появление стало  леденящей душу  неожиданностью  для разудалых  казачиков, горячая  коса  которых  вдруг  нашла  на большой  холодный камень.
    Храпящая  конями и лязгающая оружием темная лава даур молча шла на горстку неблагодарных «русских братьев». Даурская конница могла в один момент смести казачий отряд в явно неравном бою. Но словно какая-то  неведомая сила сдерживала ее порыв. В схватке с казаками, которые спешно отходили к юртам, дауры никого не убили. Как можно прочитать в отписке казаков начальству, « только 10 человек служилых людей испереранили больно  и те остались под острожком  живы». Ну, испереранили…но  ведь  не  убили!
    В суматохе Колпа и Досий, завладев оружием, попытались вырваться из плена, убив охранника. Но Колпа пал в бою, а Досию удалось уйти к своим.
    И что же в итоге?  Василий Поярков с горечью в сердце рассказывал воеводам:
- А остальных служилых людей всех испереранили и в юрте под острожком осадили. И сидели они там три дня. А  на четвертую ночь пошли  из-под острожку в отход ко мне на Умлекан. И шли, отбиваясь, до Умлекана 10 дней. Едва ноги унесли. И юрты бросили, и хлебный обоз, и скот. Так что пришлось кормиться  всю  зиму  и  весну сосною да кореньем. Да еще  незадача случилась: из желез ( из плена) даурский князец Доптыул убежал. Хитрый ,собака, оказался. Неплохой куш могли бы затребовать за его-то голову.
  - Что же дале-то было?- сросил  дьяк.
  - Молились усердно, чтоб Бог нам помочь прислал, да, видать, не услыхал Он. И после того голодною смертью померло тех служилых людей, которые из-под острожку пришли, 40 человек.

                Неутомимый Хабаров   

    Вряд ли бы нашлись среди казаков Ленского острога охотники повторить печальную судьбу поярковцев, если бы не было на Лене  сильных духом и бесстрашных людей, подобных Ерофею Хабарову. Таких всегда манит неизведанное.
    Родившись в крестьянской семье на Вологодщине, он в 15 лет совершил поездку на коче из Тобольска в Мангазею, а в 18 – во главе экспедиции казаков был уже на Таймыре.
В 22 года Ерофей появляется на Лене, где в устьях рек Куты и Киренги начинает заниматься пашенным земледелием и солеварением.
    Разбогатевший Хабаров чувствовал себя хозяином в якутских краях, что пришлось явно не по нраву воеводе Василию Пушкину. По личному произволу  он отнял в казну у Ерофея  соляную варницу, все пашни и 3000 пудов хлеба. Вконец разорив  предпринимателя, воевода бросил его в тюрьму.
   Но тут, в 1647 году, Пушкина сменили, назначив новым Ленским правителем Дмитрия Францбекова. Неутомимый Хабаров, оказавшись на свободе и прослышав от казаков про новые богатые земли на Амуре, решил  опять попытать счастья. Францбеков не возражал, послав его туда с небольшим отрядом казаков.
   В своем первом коротком походе Ерофей воочию увидел даурские городки, князя Лавкая, который отнесся к Хабарову крайне настороженно. Но Ерофея это нисколько не смутило.
   В июле 1650 года, набрав около 120 человек казаков, Хабаров организовал новую экспедицию в Даурскую землю. Дауры после встречи с поярковцами явно не горели желанием  платить ясак русскому царю и «кормовые» его казачим гарнизонам. Они обратились за военной помощью к  маньчжурам (богдойцам).
     Весной 1652 года на ранней заре тишину Ачанского городка, где казаки пережили зиму, разбудил зычный крик дозорного есаула Андрея Иванова:
   - Братцы казаки! Вставайте наскоре да оболокайтесь в куяки! Богдойцы идут!
   Отряд конницы богдойского  царя Шамшакана  незаметно подошел к ночи и укрылся за таежным оселком, а к  рассвету  двинулся на казачий острожек.
   - Вот те раз! Еще одни нехристи объявились!- с досадой воскликнул вскочивший с постели Ерофей. - А ведь пленники ихние сказывали, будто  Шамшакан не велел  богдоевым людям с русскими людьми дратись. Вот же суки – тунгусы! Небось, они и натравили на нас богдойцев!
    Встревоженным осиным роем гудит казачья крепость. Казаки, поднятые по тревоге, как  сказано в отчете Хабарова, хватали оружие и «метались в  единых рубашках на стену городовую». А в это время богдойцы уже  начали бить по городку из ручных пищалей .
    Хабаров поднялся на башню. Вокруг яркими пятнами пестрели знамена богдойских войск. Спешно облачаясь в доспехи, казаки с высоты стены дружно палили из фитильных пищалей. Вдруг  сильный гул  потряс воздух, и  стена в одном месте начала оседать.
   -Ах, черти! Пинарту взорвали,- закричал есаул, - теперя в пролом  полезут!
   Казаки, все как один, начали молиться Николаю Чудотворцу. Ерофей увидал со стены, что  богдойский князец Исиней  что-то    кличет  внизу  своему войску.
   -Чего он там им брешет? – крикнул он есаулу.
   - Да велит не убивать казаков, - сказал Андрей,- Не жгите и не рубите, говорит, казаков. -   Емлите их, казаков, живьем!
   - Вот уж хрен им в грызло…!- выругался Хабаров и громко воскликнул:
   - Умрем мы, братцы  казаки, за веру крещеную!  И порадеем Государю Всея Руси Алексею Михайлычу! И помрем  мы, казаки, все, как один, против государева  недруга! Живыми мы, казаки, в руки им, богдойским людям, не дадимся!
   В проломную стену уже начали скакать богдойцы, когда  казаки подкатили туда большую медную пушку  и открыли огонь картечью.
   Тяжелая артиллерия сделала свое дело. Богдойцы потеряли многих убитыми и стали отступать. Тогда 156 человек казаков в бронных куяках бросились на вылазку за стены  крепости, пятьдесят же человек остались внутри.
   Лучшие богдойские воины пали в рукопашном бою,  не смогли уйти от казацких сабель. Порубили их  хабаровцы, взяли оружье и две железные пушки.
   Удар русских был мощным и губительным. Остатки богдойцев в страхе побежали прочь. Велики были их потери- богата добыча казацкая. Отбили казаки  у богдоев 830 лошадей, обоз с фуражом и хлебные запасы.Кроме малых им достались 17 скорострельных пищалей на колесных лафетах с тремя-четырьмя соединенными стволами. На поле брани воины Шамшакана бросили 8 знамен.
   После отдыха дьяк отслужил в честь победы благодарственный молебен…
   Спустя  время, Ерофей начал допрос языков. Первым  вызвал светлоглазого паренька.
  - Как звать?
  - Кабышейка,- отвечает.
  - С Украйны, что ль?
  - Не розумею я по-вашему,- упирался пленный.
  -Слышь-ко, толмач, переведи-ка, чего он там  плетет? – обратился Ерофей к переводчику.
  - Да прикидывается, будто не  разумеет русскую речь, скотина  наемная. Говорит, что он  богдойский служилый человек, что в поручениях у царя Учурвы - посаженника царя Шамшакана. А послан был гонцом к князю Исинею с грамотой, где велено ему  было собрать войско и иттить в Даурию на казаков. Одних, говорит, надо было  побить, а других – привести с оружьем в плен  к самому Шамшакану.
  - Ишь ты, чего захотели, щучьи морды!  А спроси-ка, сколь у этого Исинея войску?
  - Да брешет, будто 600 богдойцев,- сказал толмач,- да 500 даур, столько же дючеров, да человек 420 манзанцев.
  -А как насчет оружья?-
  - При войске, говорит, шесть пушек, тридцать пищалей да штук двенадцать пинарт.
  - Не хреново, однако,- размышлял вслух Хабаров, задумавшись, какими же силами  ему придется отражать атаки противника.- Супротив столь большого войску маловато у меня казачков-то…
    Подводя итоги боя и анализируя сообщения десятников, Ерофей подсчитал, что вокруг Ачанского  городка казаки уложили наповал 647 богдойцев. Свои же потери составили 10 человек: двое служилых да восемь вольных. Переранили в той драке 78 казаков. Обо всем этом  Хабаров доложил в своей отписке от августа 1652 года  в Якутск на имя воеводы Францбекова.
    Несмотря на блестящую победу, выводы, сделанные Хабаровым, были неутешительными. Понимая, что его отряд малочислен, он не желал больше «голов казачьих напрасно терять» под ударами  местных племен.
    Однако Францбеков сдавать позиции русских в Приамурье и Забайкалье не собирался. И Хабарову  волей-неволей пришлось  там остаться.  А каким образом ясак собирать? Чем кормить казаков? Как отражать набеги  малыми силами? Тут не захочешь – будешь жесток и беспощаден, даже к своим же казакам…
    Тем временем в Москве  встревожились суровыми силовыми мерами Хабарова  по приведению вновь открытых краев в подданство русского царя. Боярин Трубецкой и дьяк Сибирского Приказа  Протопопов решили направить на берега Амура своего человека.
    Посланный туда приказный подьячий Дмитрий Зиновьев с казачьим отрядом   в 150 человек встретился с Хабаровым у устья Зеи в августе 1653 года. Он роздал хабаровским казакам щедрые царские награды и подарки. А Ерофею заявил:
  - Высочайшим повелением  мне  приказано всю Даурскую землю досмотреть. А тебя, Хабарова, - ведать.
    Кода Зиновьев стал вести расследование, часть казаков-даурцев обвинила  атамана во  всевозможных притеснениях. И, самое  обидное, они  приписали  ему мздоимство:
  - Он государственному делу не радел, а радел своим нажиткам!
Местное же население жаловалось Зиновьеву на бесчинства казаков в улусах и острожках.
   Предъявив Хабарову  обвинение в государственных  преступлениях, Зиновьев арестовал его и повез в Москву.
    По  иронии судьбы, он был доставлен в столицу в январе 1655 года  вместе с  «соболиной казной» его же ясачного сбора, а также с восемью инородцами - даурами, дючерами, гиляками, да «жонкой, да девкой».Их взяли  для ознакомления с Москвой, представления  царю и расспросу. А Ерофея Павловича  посадили под стражу в ожидании судебного разбирательства.
   Москва подавила сибиряков невиданным великолепием:  каменные дома, Кремль, золоченые купола церквей, изукрашенные царские палаты, да и сам царь. Это представлялось им чем-то сказочным, необыкновенным и   даже немного  страшным…При том  - вон как ласково  их тут, в столице, приняли, особым царским жалованьем пожаловали.  Видать, старался Хабаров для их же блага.Что   худого о нем  говорить?
  Одним словом, разбирательство по делу  Хабарова в Сибирском  Приказе не затянулось.
  Он был  оправдан, награжден, сделан «сыном боярским» и назначен  управителем поселений на Лене. Вновь на Амур Хабарова уже не пустят никогда…

                Отчаяние  Онуфрия Степанова

    После отстранения Хабарова от дел амурский отряд возглавил простой, умудренный опытностью казак Онуфрий Степанов, который еще в 1654 году исследовал побережье Сунгари. На его плечи и лег весь двенадцатилетний груз  проблем и конфликтов, накопившихся в Даурской земле.
    Однажды зимним вечером 1655 года прискакал  к Степанову  гонец с недоброй вестью:
   - Гиляки  против государева дела пошли! Напали  ночесь на  Онички Логинова людей, которые  с Лены на Амур шли. Сказывают, шибко многих убили!
   Степанов взбесился:
   - Ну, мы им, сукам, завтрева покажем!
   Утром во главе полусотни  он направился на становище гиляков. Разъяренные казаки часть гиляцких мужиков в улусе  порубили, часть- взяли в плен.
     Языки-то и рассказали, что отряд Логинова  ночевал на привале, когда внезапно напавшие гиляки  зарезали всех тридцать сонных казаков и потом разделили меж собой  их оружие и скудные пожитки.
  - Ух, суки некрещеные! – не мог успокоиться Степанов, - подлые твари! Добро бы в бою ребята наши  свои души положили, а то  сгинули без всякой славы  от  предательского ножа…
   Да беда не приходит одна. Вот и дючерские люди из многих  улусов «государю изменили». Разведчики донесли Онуфрию, что  «они побили 40 русских служилых людей, которые  сплыли сверху великой реки Амуру вниз на барке. Да два струга были с ними гребные.»
   С кем были те сгинувшие казаки, с каким государевым приказом они шли – про то Степанов так и не смог прознать. Только при обысках  некоторых улусов его люди нашли в юртах  «многие признаки всяких казачьих  борошней, а на плесах – барки  жжены и изрублены».
   Болью и горечью  веет от донесений  Степанова1656 года  якутскому воеводе Михаилу Лодыженскому:
   - По  улусам, где пашни были, все улусы пусты и выжжены. И севов нет, хлеба не сеяно нигде нисколько. Стали мы с казаками  все голодны и холодны и  всем оскудели. Хлебных запасов в войске не стало нисколько. И свинцу, и пороху нет, все издержали. А  сойти с великой реки без государева  указу  не смеем никуда. А  богдойские  воинские люди стоят от  нас близко, и  нам   против них драться нечем.
   Каждый день видя вокруг пепелища, сгоревшие юрты, незасеянные пашни  на месте некогда изобильного многолюдного и цветущего края, Онуфрий, оказавшись «крайним», находит в себе мужество  с убийственной правдой  признаться  в том, что «там, на Аргуне-реке государева служба  не сподобилася.»
   Обильно усеянная казачьими костьми Даурская земля  перестала давать урожай  как в  прямом смысле, так и в государственную казну.
  Степанов пишет в очередном донесении начальству:
 -  Дючерских людей богдойский царь велел свести с великой реки Амур  и с низу  Шингалы-реки в свою богдойскую землю…

   Не явилось ли уничтожение лучших казачьих сил последнй жуткой местью  дауров  русским, которых  они веками  считали своими братьями? Зажатые между  гигантскими силами: надвигавшейся  Русью  и воинственными маньчжурами - даурские князья, потомки древних  сибирских  арийцев, предпочли реальную свободу владычной руке  русского государя, закованной  в бронированную  казачью перчатку. Между свободой и крепостной неволей они, естественно, выбрали  первое.
   Дауры навсегда ушли с давно освоенных мест, уведя с собой пестрое, разноплеменное  население своего даурского края в Китай, на берега Нонни. Они унесли тогда  в  небытие  тайну  «братских  людей», тайну  своего  происхождения, тайну большого  острова  древнеарийской  культуры   на  востоке Азии. Культуры, о  которой  мы уже  не узнаем  никогда.
   А несгибаемому и храброму  казаку Онуфрию Степанову еще предстояло в его короткой  жизни ( он погибнет в 1658 году) привести в русское подданство население Сунгари, Уссури и Сахалина.
   Но не ведал тогда он, что уже скрипят крестьянские телеги, двигаются  обозами на амурские берега; собирают снаряжение  вольные казаки; пилят кандалы  осужденные; поднимает  паруса на новых стругах  промышленный   люд; пишут  новые наказные  грамоты государевы дьяки  вожакам новых казачьих отрядов  для  отправки  на великую реку  Амур. Целебный  и всевозрождающий  мир  придет сюда  ох  как  не скоро. Пожалуй, только  вместе с учреждением в  середине 19 века   государевых  Забайкальского и  Амурского Казачьих Войск.
   
   
                Юрий  и Тамара Литвиненко  2004г.
                Иллюстрация Ю. иТ. Литвиненко