Представленная ниже статья «Остается ли истина главной ценностью поля права?» опубликована в сборнике материалов Международной научно-практической конференции «Логика и право», которая состоялась 20 декабря 2013 года в Харьковской юридической академии Украины им. Ярослава Мудрого : Логіка і право. Матеріали VI Міжнародної науково-практичної конференції «Логіка і право». Харків, 20 грудня 2013 р. – Харків : Видавництво «ФО-П Корецька Л. О.», 2014. – С. 51-55.
Сноски на литературу поданы в квадратных скобках, а на примечания – в фигурных.
Если обратиться к книге Чезаре Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764), которая в странах Западной цивилизации признается одним из важнейших источников современного права, то статус истины как приоритетной ценности вряд ли вызовет какие-либо сомнения. И это не удивительно, ведь Беккариа – яркий представитель Просвещения, базировавшегося не только на безусловном утверждении познаваемости истины, но и на вере в результативное познание ее важных проявлений силой разума человека XVIII столетия. «В наше время познаны истинные отношения, связывающие как суверена и подданных, так и различные нации между собою; сношения оживились под влиянием философских истин, ставших благодаря книгопечатанию общим достоянием; между нациями ведется молчаливая война трудолюбия, самая гуманная и наиболее достойная разумных людей. Таковы плоды, принесенные нашим просвещенным веком», – утверждал Миланец в самом начале своего сочинения [1, с. 88]. Конечно, продвижению разума на пути к разнообразным истинам издавна препятствовали и еще препятствуют некритическое усвоение давних традиций или религиозный фанатизм, невежество, ситуативные всплески страстей отдельных личностей или интересы сословий… Однако эти и другие возможные препятствия не принципиальны, они будут последовательно преодолеваться просвещенными суверенами вкупе с их подданными везде, в том числе и в поле права.
Не входя сейчас в глубины философской критики абсолютизации разума и его достижений, которую развили уже современники Чезаре Беккариа – Дэвид Юм или Иммануил Кант, а в недавно минувшем ХХ столетии – Карл Поппер или Фридрих фон Хайек {1}, остановлюсь лишь на одном рассуждении, актуальном именно в поле права.
Истина и разум не исчерпывают множества ценностей этого особенного поля социального пространства: наряду с ними тот же Беккариа признавал законы. По его мнению, например, в правильно организованном судопроизводстве «слово будут иметь только законы и истина» [1, с. 106]; судье по сути надлежит быть ни кем иным, как «беспристрастным исследователем истины» и «хранителем и слугою законов» [1, с. 113]. Но признав наличие в поле права, по меньшей мере, двух кластеров ценностей, далее естественно поставить вопрос об их соотношении. На этом пути весьма показательным представляется следующий фрагмент сочинения Беккариа.
«Откроем историю – и мы увидим, что законы, которые все же являются или должны являться договорами свободных людей, почти всегда служат только орудием страстей незначительного меньшинства или порождаются случайной и мимолетной необходимостью. Нигде еще законы не написаны бесстрастным исследователем человеческой природы, который направил бы деятельность людской массы к единой цели и постоянно имел бы ее в виду, а именно – возможно большее счастье для возможно большего числа людей. Счастливы те немногочисленные нации, которые не дожидались, чтобы медленный ход событий и перемен во взаимоотношениях людей начал пробивать путь к лучшему, лишь после того как бедствия достигли крайних пределов, но ускоряли этот переход мудрыми законами; и заслуживает признательности людей тот философ, который из своего скромного и уединенного кабинета осмелился бросить в массы первые, долго не всходившие семена полезных истин» [1, с. 88] {2}.
Как видим, согласно Беккариа следует отличать законы, порожденные случайным стечением обстоятельств или быстротечной игрой страстей господствующей верхушки, от тех «мудрых законов», конечным источником которых оказывается договор свободных людей, базирующийся на найденных философом и усвоенных массами истинах. Можно бы сказать, что это различение, на тот момент, сущих законов – главным образом наследия непросвещенного прошлого, и законов скорее должных, которые со временем так или иначе превратятся в новую правовую реальность. В отличие от сущих, должные законы никоим образом не могут противоречить философским истинам. Более того, по мнению Миланца, «мудрый закон» является следствием рационального познания истины и в этом смысле вторичен по отношению к ней.
Как человек, знакомый с реалиями правосудия европейских стран XVIII столетия, Беккариа отметил существенные угрозы истине со стороны сущих законов – не только норм материального, но и процессуального права. «Формальность и торжественность необходимы при отправлении правосудия, чтобы ничего не оставлять на произвол судьи, чтобы народ знал, что суд творится на основании твердых правил, а не беспорядочно и пристрастно, наконец, и потому, что на людей, склонных к подражанию, рабов привычки, впечатления воздействуют сильнее, чем рассуждения. Истина бывает слишком простой или слишком сложной и, чтобы примирить с собой невежественный народ, нуждается в известной внешней торжественности. Но во избежание роковой опасности не следует придавать формальностям такой характер, чтобы от этого пострадала истина» [1, с. 147]. Следовательно, «во избежание роковой опасности» процесс правосудия, его «формальности» должны безусловно подчиняться фундаментальной ценности истины. Только такого рода «формальности», мудро установленные процессуальные нормы, сохранят право на существование – как некие инструментальные ценности.
Итак, в соотношении кластеров ценностей, сердцевинами которых являются истина и закон, безусловный приоритет Беккариа отдавал истине и ее окружению, хотя это отвечало скорее должному состоянию дел, чем реально существовавшему в XVIII столетии.
Оправдывается ли надежда на господство в поле права истины и гармонично подчиненного ей «мудрого закона» сегодня, спустя 250 лет после написания книги Беккариа «О преступлениях и наказаниях»? Претензия на исчерпывающий ответ на поставленный вопрос в небольшом эссе не уместна. Поэтому далее ограничусь лишь одним аргументом, который основан на сравнении надежды Миланца с содержанием ряда действующих законов Украины.
В официальном тексте Уголовного процессуального кодекса Украины (далее – УПК), который введен в действие в ноябре 2012 года, не удается найти ни одного употребления термина «истина». В предыдущем Уголовно-процессуальном кодексе Украины он тоже встречался не часто, но в новом УПК исчез даже там, где был ранее. Так, в статье 48 Уголовно-процессуального кодекса указывалось: «Защитник обязан не препятствовать установлению истины по делу...» [6, с. 35]. Соответственно, в ст. 61 находим: «Не может быть защитником лицо, которое, злоупотребляя своими правами, препятствует установлению истины по делу...» [6, с. 45]. Вместо этого в ч. 2 ст. 45 УПК читаем: «Защитником не может быть адвокат, сведения о котором не внесены в Единый реестр адвокатов Украины или относительно которого в Едином реестре адвокатов Украины содержатся сведения об остановке или прекращении права на занятие адвокатской деятельностью» [7, с. 28]. В статьях 45 – 54 УПК, которые прямо касаются защитника, каких-либо норм, подобных вышеупомянутым из старого Кодекса, нет.
Отсутствие термина «истина» в УПК не покажется полным сюрпризом, если убедиться, что он отсутствует и в действующей Конституции Украины, прежде всего в разделе «Правосудие» и в отдельных «юридических» статьях. И тяготение к его элиминации в последние годы, по меньшей мере, не ослабевает. Об этом свидетельствует, например, и одно из изменений в Гражданском кодексе Украины согласно Закону Украины «О внесении изменений в некоторые законодательные акты Украины в связи принятием Уголовного процессуального кодекса Украины», подписанного Президентом Украины 13 апреля 2012 года: «… 2) в части пятой статьи 306 слова “или выяснения истины во время расследования уголовного дела” заменить словами “или во время уголовного производства”» [7, с. 314]. То есть прямое упоминание истины, целесообразное в 2003 году, в 2012 году удалено.
В Уголовно-процессуальном кодексе была ст. 172, согласно которой «следователь вправе провести очную ставку между двумя ранее допрошенными лицами, в показаниях которых имеются противоречия» [6, с. 108]. Если допустить, что противоречие здесь понимается в строгом смысле науки логики – как контрадикторность, то с учетом логического закона исключенного третьего следует признать, что понятия истины и лжи здесь хотя и неявно, но необходимым образом подразумеваются: основанием для назначения очной ставки является понимание следователем невозможности одновременной ложности двух противоречивых высказываний, а целью – установление того, какое из них истинно {3}. В УПК очная ставка «поглощается» новеллой одновременного допроса нескольких лиц: согласно ч. 9 ст. 224 «следователь, прокурор имеет право провести одновременный допрос двух или более уже допрошенных лиц для выяснения причин расхождения в их показаниях…» [7, с. 119]. Привлекает внимание, прежде всего, то, что целью этой новеллы, так сказать, «коллективного допроса» задекларировано выяснение причин расхождения показаний, а не логических значений соответствующих высказываний. Кроме того, понятие расхождения намного шире понятия противоречия. Потому оно не предполагает обязательного обращения к закону исключенного третьего, а следовательно – и к понятиям истины и лжи (хотя, вообще говоря, и не исключает этого).
Таким образом, отсутствие термина «истина» в нововведенном УПК – свершившийся факт. В украинском поле права оно получило даже более широкое распространение, поэтому вряд ли поддается объяснению как недолговечное явление. Но в любом случае, если вспомнить «старика Гегеля», явление существенно, через него является сущность. И таковая состоит, по моему мнению, как минимум в том, что истина как ценность утрачивает в поле права тот приоритетный статус, который предполагал славный маркиз Беккариа. Соотношение кластеров ценностей, сердцевинными которых являются истина и закон, существенно изменяется. В частности, даже мудро установленная процессуальная норма перестает, по меньшей мере безусловно, служить нахождению или провозглашению истины, переподчиняясь другим ценностям как более весомым {4}. Хотелось бы верить, что это действительно не что иное, как «человек, его жизнь и здоровье, честь достоинство, неприкасаемость и безопасность» [8, с. 6].
Примечания
{1} Хайек, в частности, утверждал: «…я не в силах удержаться от улыбки, когда книги по эволюции (даже написанные великими учеными) при признании, что до сих пор все развивалось в процессе спонтанного упорядочения, заканчиваются (а это случается часто) призывами к человеческому разуму взять бразды правления и контролировать дальнейшее развитие, поскольку жизнь стала чудовищно сложной». И далее: «Идея разума, который сперва возник в ходе эволюции, а потом вдруг научился самостоятельно определять направление своего будущего развития, внутренне противоречива и может быть легко опровергнута. (Не говоря уже о многом другом, чего разум не в состоянии совершить… )» [2, с. 42-43].
{2} Надежда Беккариа на некую беспристрастную личность, которая найдет рецепт общего счастья и направит к таковому человеческое сообщество, была подвергнута критике уже Кантом: «Правление (Regierung), основанное на принципе благоволения народу как благоволения отца своим детям, иначе говоря, правление патерналистское (imperium paternale), при котором подданные, как несовершеннолетние, не в состоянии различить, что для них действительно полезно или вредно, и вынуждены вести себя только пассивно, дабы решения вопроса о том, как они должны быть счастливы, ожидать от одного лишь суждения главы государства… такое правление есть величайший деспотизм, какой только можно себе представить…» [3, с. 79]. Критическую позицию Канта позднее разделял Поппер (см., напр., [4, с. 7-8]). А Берлин, оценивая близкие идеи, отметил, что многие тираны могли бы воспользоваться такой формулой для оправдания своих наихудших деспотических поступков [5, с. 541].
{3} Если же противоречивость понимается как логическая контрарность, то вступает в действие закон непротиворечия, утверждающий невозможность одновременной истинности двух контрарных высказываний. В этом случае неявное обращение к понятиям истины и лжи также имеет место.
{4} Так, согласно ч. 1 ст. 62 действующей Конституции Украины, лицо считается невиновным в совершении преступления и не может быть подвергнуто уголовному наказанию, пока его вина не будет доказана в законном порядке и установлена обвинительным приговором суда [8, с. 32]. Поэтому истинные доказательства, полученные с нарушением норм действующего процессуального законодательства, являются недопустимыми и не имеют юридической силы. А базирующийся на них оправдательный / обвинительный приговор, хотя бы он и был достаточно обоснован в чисто логическом смысле, юридически правильным не будет, он подлежит отмене либо изменению (см. также [9, с. 181]).
Список литературы
1. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. – Москва : ИНФРА-М, 2004. – С. 83-156.
2. Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. – М. : Изд-во «Новости» при участии изд-ва «Catallaxy», 1992. – 304 с.
3. Кант И. О поговорке «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» // Кант И. Сочинения в 6 томах. – М. : Мысль, 1965. – Т. 4. – Ч. 2. – С. 60-106.
4. Тягло О. В. Роздуми Карла Поппера щодо теорії та практики демократичної держави [Електронний ресурс] // Постметодика. – 2010. – № 1. – С. 2-10. – Режим доступу :
5. Берлін І. Два концепти свободи // Лібералізм : Антологія. – Київ : Смолоскип, 2002. – С. 531-567.
6. Кримінально-процесуальний кодекс України [Станом на 15 лютого 2012 р.]. – Харків : Одіссей, 2012. – 256 c.
7. Кримінальний процесуальний кодекс України. Закон України «Про внесення змін до деяких законодавчих актів України у зв’язку з прийняттям Кримінального процесуального кодексу України». – Харків : Одіссей, 2012. – 360 c.
8. Конституція України [Прийнята на п’ятій сесії Верховної Ради України 28 червня 1996 року. Із змінами станом на 1 січня 2006 р.]. – Київ : ТОВ «Видавництво «Юридична думка», 2006. – 120 с.
9. Тягло О. В. Юридична логіка чи логіка для юристів? // Наше право. – 2013. – № 2. – С. 180-183.