СОСЕДКА
Оля позвонила и сообщила, что они уже въехали в новую квартиру. Маме тотчас захотелось, чтобы я съездила к ним, а потом всё ей подробно описала. А я просто уже очень соскучилась, особенно по племянникам. На пятницу я взяла отгул и с двумя сумками маминых гостинцев «полетела». Свои редкие поездки автобусом из Белгорода в Старый Оскол я называла полётами «Москва-Париж», – то и другое занимают одинаковый отрезок времени.
В три я уже была в окружении Олиной семьи. За обедом все весело болтали, делясь новостями. Павлик и Олежка за обе щеки уплетали бабушкины ватрушки. Потом мы с мальчиками решили прокатиться на скоростном трамвае. В то время для них это было настоящим развлечением. Мы вышли на третьей остановке и погуляли по зимнему лесу. Павлик вынул из кармана несколько корочек хлеба и положил их на пенёк, стряхнув с него снег. «Это птичкам». Олежка немного подумал и, развернув карамельку, положил её рядом с хлебом. «А это – белочкам».
Вернулись засветло. После подготовки уроков почитали вслух «Одиссею капитана Блада». Потом долго сидели с Олей на кухне, – сёстрам всегда есть о чём поговорить наедине.
В субботу я встала поздно. Мальчики уже были в школе. У Оли уроков не было. На педагогическом сленге это называлось – методдень. А у её мужа в техникуме было целых три пары.
После завтрака мы сели перед телевизором, чтобы послушать песни Окуджавы в исполнении Елены Камбуровой. Вдруг в дверь позвонили. Оля вышла в коридор, и я услышала голоса на кухне. Через некоторое время в дверях комнаты появились Оля и миловидная женщина средних лет со стаканом муки в руке.
– Познакомьтесь. Это моя сестра Наташа. А это наша соседка Алина Аркадьевна.
– Можно просто Лина, – сказала та.
Я улыбнулась, поприветствовала её и повернулась к телевизору, думая, что разговор окончен: Лина, по-видимому, торопилась что-то стряпать, да и Оля стояла вполоборота к входной двери, собираясь её проводить.
Камбурова запела следующую песню.
– Мой сын так любит вареники, – заговорила соседка, – хотела его порадовать, а муки на тесто не хватило.
Ох, уж этот комплекс у наших женщин!.. Ну, заняла муки, нет,– обязательно надо объясниться…
И тут соседка стала рассказывать, с какими начинками она обычно готовит вареники и какую приготовила на этот раз, «знакомя нас» с давно всем известными рецептами. Я пыталась вслушаться в песню, но громкая речь Лины не давала этого сделать. Она уже рассказывала о школьных успехах своего сына. Оля, устав стоять в дверях комнаты, прошла и села на диван.
– А ты не любишь Камбурову? – Спросила она Лину, слегка усилив звук телевизора.
– Голос её мне нравится, а манеры не очень, – скороговоркой ответила та и, не поняв или не захотев понять намёка, продолжила своё повествование. Речь её стала ещё громче и эмоциональнее. Теперь она рассказывала, как какой учитель хвалит её мальчика… Она припоминала имена, отчества и даже фамилии всех учителей, давала их пространные физио- и психологические характеристики.
Я где-то понимала желание матери похвалиться своим ребёнком, который явно был поздним…
Мне всё же удалось на какое-то время вслушаться в очередную песню, но тут по понятной только ей одной ассоциации соседка перешла к рассказу о её детстве, родственниках, их профессиях. Монолог не заканчивался.
В голове у меня мелькнуло: «Ионеску со своим театром абсурда отдыхает…». Объявили последний номер музыкальной программы. Соседка, стоя в дверях комнаты, упивалась какими-то интересными только ей самой деталями и подробностями…
Я почувствовала, что у меня начинается внутренняя истерика, тошнота подкатывалась к горлу. Уже было не до правил хорошего тона, я встала и быстро прошла мимо говорящей без остановки женщины.
Вбежав в комнату ребят, я закрыла за собой дверь и упала на диван. «Всё хорошо, всё хорошо… Я спокойна, я совершенно спокойна…» – стала мысленно проговаривать я, вспомнив прочитанный случайно в каком-то журнале аутотренинг, потом закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. И вдруг моё тело стало невесомым. Я почувствовала, что медленно отрываюсь от дивана. «Левитация», – успела подумать я и… превратилась в чайку.
Я, чайка, парила над спокойной поверхностью моря, цвет которого был таким же сине-бирюзовым, как и воздух над ним. Ощущение было точно таким же, как во время полётов во сне. Только в своих снах я то стремительно взлетала ввысь, то тяжело отрывалась от земли и летела в каком-то напряжении в нескольких метрах над ней, спасаясь от погони… Здесь же были покой и состояние беспредельного счастья…
Вдруг я услышала щелчок входной двери и затем голос сестры, звавший меня. Я открыла глаза и увидела, что нахожусь на уровне третьей сверху полки стеллажа, потом медленно опустилась на диван, почему-то сначала коснувшись его лопатками. Моё тело постепенно потеряло лёгкость. С усилием я поднялась с дивана, прошла в комнату к сестре, опустилась в кресло и, акцентируя каждое слово, спросила:
– Что Это Было?
– А Это Моя Соседка Лина.
– И часто она так?
– Всегда, когда ко мне заходит.
– И как ты это выносишь?
– А я уже научилась не слушать и думать о чём-нибудь своём. Иногда подключаюсь и произношу «угу» или «да». Но ей это и не нужно. Она просто упивается своим словоизлиянием.
– Ужас…
– Представь, что было бы, если бы я предложила ей сесть!
– С меня достаточно и этого…
И я рассказала Оле, что со мной произошло. «Вот это да! Мне бы так!» – проговорила она почему-то шёпотом.
В воскресенье вечером я вернулась домой. После моего полного «отчёта» за ужином мама сказала, что заходила Катя и оставила мне почитать какой-то старый журнал «Иностранная литература». Я взяла его и стала просматривать содержание. Внимание привлекла строчка: Бах Ричард «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», притча. Открыв нужную страницу, я углубилась в чтение и оторвалась, только прочтя последнее слово. Какое-то время я пребывала в состоянии тихого восторга.
Так описать полёт мог только человек, ощутивший его всей своей сущностью! Полное погружение в запредельное, разноуровневые переходы… Правда, автор в предисловии оговаривал, что это повествование пришло к нему откуда-то сверху, и он просто записал его… Но и для этого надо было войти в какое-то ирреальное состояние… Как он это сделал? Или ему помогло что-то извне?
Наверное, у Ричарда Баха была соседка…