Это был первый день весны. Легкий туман растекался сизой дымкой по улицам старой Риги. Рано утром, еще не очнувшийся ото сна город, казался кротким и умиротворенным. Изредка, полотно серебристого шифона неба, вспарывали своими белоснежными крыльями чайки. Они звонко вскрикивали, будоража тишину и оповещая о начале нового дня.
Я шла по мощеной улице Скарню, шаг за шагом, предо мной взрастала кирпичная стена церкви Святого Петра, остановившись у ее алтарной части, я замерла в изумлении. Острой иглой вонзался в небо, берилловый от дождей, шпиль. Увенчанный золотым петушком, он устремлялся в самую глубину облачной пучины. Вторя этому ритму, стройные арки, заполненные ажурными витражами, тянулись вверх. На изящной башне церкви, минутная стрелка курантов замкнула очередной круг и красивым звоном, семь раз сотрясла тишину.
- С первым днем весны, юная леди! – услышала я русскую речь с легким акцентом. – Однако, морозно на улице. Куда Вы так рано?
Я обернулась и увидела щуплого, седовласого старичка. Он приближался ко мне, опираясь на деревянную трость, удар которой о терракотовую дорожку, разлетался по городу плавным эхо. Старик был одет в серое кашемировое пальто, из под распахнутых бортов которого, небесной голубизной выступала накрахмаленная рубашка. Она тонким нюансом перекликалась с цветом его глаз, изумительно-васильковых.
- Я вышла на прогулку.
- Простите меня за мой неказистый русский язык, но я много знаю о Риге, хотите, например, расскажу историю этой церкви?
- У Вас замечательный русский! Кто Вы по национальности?
И тут старичок замер. Я поняла, что спросила его о чем-то сокровенном, важном и наболевшем. Он помолчал немного, а потом сказал:
- Меня зовут Хенрик Шварц, мне 69 лет и я до сих пор не знаю, кто я.
После этих слов Хенрик рассказал мне историю своей жизни. По своему происхождению отец Хенрика был немцем. Он принимал активное участие в военных действиях во время второй мировой войны. В 1944 году, его отец с тяжелым ранением, попал в плен и был отправлен в Западносибирский лагерь. Там за ним присматривала медсестра, украинка по происхождению, в которую он беспамятно и влюбился. Спустя некоторое время, мать Хенрика, Галина, поняла, что ждет ребенка. Помимо страшных последствий такого положения, состояние их усугублялось полной неизвестностью о продолжительности плена и шансах на выживание, поэтому они решили бежать. Самым безопасным на тот моментом местом, им показалась Латвия, где они и скрылись. Вплоть до 1955 года, когда после четырехдневных переговоров, последних военнопленных вернули на Родину, родители Хенрика, тщательно заметали следы своего происхождения. Все его детство прошло в старой Риге. Он просыпался с боем курантов на церкви святого Петра, ходил в школу с соседскими детишками и латышский язык воспринимал как родной. Отец Хенрика скончался рано. О Германии он знал не много. Немецкая речь, была лишь в глубоких воспоминаниях. Мать же, страшась политических последствий, до самой смерти не произнесла ни одного слово на украинском языке. Лишь на смертном одре, она рассказала о своей малой Родине, о городе Киеве. Тогда Хенрику было всего 25 лет. Он решил, во что бы то ни стало, найти свое место в этом мире. Хенрик выучил английский, немецкий, австрийский, украинский и русский языки. Переезжая из страны в страну, он тщетно выискивал родственные связи. Добивался доступа в закрытые библиотеки, изучал все открытые ему документы, повестки, личные письма, крестильные книги, газетные хроники, все, где мог найти хоть одну зацепку. Он менял за городом город, пересаживался с поезда на поезд, пересекал насквозь Европу, все, лишь бы найти свои корни. И когда ему стукнуло 40, Хенрик опустил руки. Он просто попросил политического убежища в Австрии и переехал туда.
- Меня всегда считали в Австрии чужим. Для них, я потерянный немец. В Германии, мне говорят: «Эй, латыш!», а в Латвии – «австриец», для Украины, я просто старик из Западной Европы. В этом огромном мире, мне не нашлось своего места.
- А как же Россия? Вы никогда не думали о том, что именно эта страна объединила Ваших родителей? Не смотря на обстоятельства, Ваше сердце забилось именно там.
- О, моя юная леди! Я, конечно, думал о России. В 1996 году, я совершил путешествие в Петербург. Где-то в самой глубине сердца, теплилась надежда, что все мое нутро отзовется родным теплом к этому городу. Я вышел на Невский проспект, сел на лавочку у Казанского собора и взмолился. Все, чего я хотел – понять, кто я есть и где мое место. Но Петербург принял меня жестоко. В тот же день я остался без денег и документов. В одном из переулков на меня напала группа молодых парней. Им не понравился мой неказистый русский, им не понравилось то, что я не русский…
Мне было стыдно и больно. Стыдно было не только за свою страну, за весь этот жестокий мир. Я думала о том, сколько жизней искалечила война. Сколько боли она принесла миру. И как живется тем, кому до сих пор приходится воевать, только не понятно, на чьей стороне и за какую правду. На половину украинец, на половину немец, рожденный в Латвии, гражданин Австрии, с глубокой русской душой и васильковыми глазами – Хенрик Шварц, расплакался, обнял меня и сказал:
- Бери себя, береги свою историю. Это огромная ценность, просто ЗНАТЬ...
Из цикла "Путешествие без визы"