Стекло было мутным, заляпанным множеством пальцев и ладоней, в нем плавало размытое отражение лаборатории и бледного лица Вадима. Между рассохшихся рам, утепленных поролоном и полосками скотча много лет и зим назад, лежали черные сегментированные тельца мух. Вадим не мог точно сказать – то ли они давным-давно сдохли, то ли ждали наступления тепла, пребывая в зимнем анабиозе.
Вадим прислонил лоб к стеклу, стекло ответило холодным влажным поцелуем. Сквозь него было видно соседний корпус института, составленный из серых бетонных блоков, асфальтированную дорожку через институтский двор и – еще дальше – поле, тянувшееся почти до горизонта. Над полем нависало низкое небо точно такого же серого цвета, как институтские блочные корпуса; в этом небе кружили вороны, похожие на черные кляксы. Институт находился в пригороде, на самой окраине – Вадиму приходилось добираться до него на электричке.
Этюды ранней весны, разворачивающиеся за окном, не впечатлили Вадима. Только холод оконного стекла немного унял гудение в голове – сказывалась почти бессонная ночь, проведенная за погрузкой банок с краской на второй работе.
В институте у Вадима было полставки; учась в аспирантуре, здесь он получал практический опыт и делал наработки для своей будущей кандидатской. Денег, перечисляемых ему институтской бухгалтерией, хватало только на покупку проездного и обеды в институтской же столовой. На все остальное приходилось зарабатывать ночными сменами в лакокрасочном цеху.
Вадим вернулся на свое рабочее место. Перед ним на бумажных листах формата А4 лежали засушенные корни, которые ему предстояло растереть в порошок. Рядом в фарфоровой ступке покоился ее белый брат пестик. Работа предстояла кропотливая и нудная, Вадим поморщился.
Впрочем, наука Вадиму нравилась. В ней он видел высший смысл собственного существования; ее таинственный силуэт озарялся ореолом Просвещения, которое Вадим считал едва ли не единственным оправданием всей человеческой истории.
Кроме него сегодня в лаборатории никого не было: кто-то взял отгул, кто-то укатил на конференцию. Вадим приступил к работе, и следующие полчаса провел за монотонной подготовкой опытного материала. Однообразность обстановки разбавляла лишь музыка, лившаяся из колонок компьютера, – Вадим поставил украинскую рок-группу «Океан Ельзи»:
Твої очі кличуть, хочуть мене, ведуть за собою
Хто ти є? Ким би не була ти –
Я не здамся без бою
Я не здамся без бою
Вадим ухмыльнулся, водя пестиком по дну ступки и качая головою в такт музыке: «Я не сдамся без боя!»
В итоге бой с корнями окончился в пользу Вадима. В ступке горкой лежал сероватый порошок. Вадим пересыпал его по пробиркам и произвел взвешивание каждой. Полученные результаты занес в таблицу, заранее разлинованную на тетрадном листке.
Посмотрел на часы. Около трех часов дня. К двери на скотч было приклеено расписание электричек, но Вадим помнил его наизусть: ближайшая идет в три сорок пять.
Материал для опыта он подготовил, после выходных можно будет выделить ДНК и поставить ПЦР. В общем, он мог смело отправляться в город на электричке «три-сорок-пять». Оставшееся время он решил убить за компьютером.
Компьютер был старенький и один на всю их рабочую группу, он стоял на столе старшей группы – Ольги Сергеевны. Вадим сел за него, немного убавил громкость музыки и полез на страницу с новостями.
Новостей было много и почти все они – с Украины. Вадим знал, что ситуация там сейчас напряженная: только закончилась очередная революция и теперь назревала гражданская война. А, может, и целая мировая: слишком много сторон было задействовано в конфликте. Он пробежался глазами по заголовкам:
«В Крыму пройдет референдум, на котором определится дальнейшая судьба республики»,
«США готовятся ввести санкции против России в случае вмешательства во внутренние дела Украины»,
«Президент России считает новые власти Украины нелегитимными»…
… и так далее. Вадим прочитал несколько статей, потом перешел на свою страничку в соцсети «ВКонтакте».
В ленте новостей тоже тут и там мелькала Украина, попадаясь и в виде ссылок на серьезные статьи о назревающей войне и в виде хохм о реакции обывателей на последние события. Особенно понравилась Вадиму фраза такого содержания: «Ожесточенные бои между Россией и Украиной развернулись ВКонтакте – За два дня сражений обе стороны потеряли большую часть здравого смысла». Он невольно улыбнулся.
Пора было идти на электричку, иначе он рисковал не успеть. Вадим закрыл окно браузера, затем выключил компьютер. Без особого энтузиазма посмотрел на пробирки, стоявшие на столе. Ладно, после выходных он поработает основательнее. Тем более, там будет кто-нибудь из коллег, ему помогут.
Он взял свой потрепанный рюкзак, накинул ветровку. Отключил везде электричество и, наконец, закрыл дверь лаборатории на ключ. Прошел длинным коридором до лестницы и спустился вниз. На проходной сдал ключ от лаборатории вахтерше – пожилой женщине с крашенными в фиолетовый цвет волосами.
На улице гулял ветер – южный, но достаточно холодный. В небе полоскались серые лохмотья туч; весна в этом году пришла хоть и рано, но от нее пока что веяло только какой-то хрупкостью и ненадежностью. Вадим пошел в сторону железнодорожной платформы.
Пересек пустынное шоссе, вдоль которого растянулись серые корпуса института, прошел мимо нескольких рядов кирпичных гаражей с исписанными краской стенами (бросилась в глаза надпись «Русский значит трезвый»), по небольшому мостику переправился через ров с мутной зеленоватой водой и, наконец, вышел к железной дороге.
На платформе было многолюдно – электричка на «три-сорок-пять» была первой после довольно продолжительного перерыва. Вадим прошел в дальний конец платформы (так было ближе выходить на вокзале) и встал у перил.
С другой стороны железной дороги теснились многоэтажные дома. От платформы до них было метров сто-сто пятьдесят. Вадим видел белые крапинки белья, развешенного на балконах; неясные силуэты в не зашторенных окнах.
Позади Вадима осталось только вечно пустынное шоссе, корпуса института и поле – до самого горизонта. Окраина что ни говори. Украина по-старорусски, Вадим читал.
Электричка подошла через пять минут. Вадим затек в вагон вместе с разноцветной струйкой людей и занял свободное место на оранжевой пластиковой лавке в середине вагона. Рюкзак положил себе на колени. Рядом сидели пенсионер с тележкой и двое военных в форменной одежде.
Голос из динамика объявил название следующей станции, затем с шипением закрылись двери и электричка тронулась. За окном поплыли гаражи, за ними – шоссе, институт и поле. Окраина растворилась, превратившись в целый мир вокруг, став этим миром. Вадим прикрыл глаза.
Под нервный перестук колес его сморил короткий тревожный сон, какой может быть только в электричке. Сквозь дрему он слышал названия станций, объявляемые по громкой связи, выкрики продавцов, проходивших через вагон едва ли не каждые три минуты и предлагавших пассажирам напитки и мороженое, отрывки разговора своих соседей по скамейке. Пенсионер спрашивал военных:
- Ну что, ребята, будет война?
Те отвечали ровно и почти в унисон:
- Какая война?
- Ну как же… с Украиной… сейчас вот по телевизору все про нее.
Военные отвечали смешками в ответ:
- Не будет никакой войны, отец, спи спокойно.
Пенсионер не унимался:
- Как же довели-то до такого… была одна страна…
- Была, - коротко отвечали военные.
Были еще какие-то слова и фразы, но Вадим не успевал следить за ними, то проваливаясь в сон глубже, то вдруг, словно из омута выныривая из него на поверхность. В память врезалась только одна фраза, похожая на стих:
Тяжко-важко в світі жити
Сироті без роду,
Нема куди прихилиться —
Хоч з гори та в воду.
Впрочем, она и могла быть отрывком из стихотворения; Вадим так и не понял, кто из соседей и к чему ее произнес. Его затрясли, он открыл глаза – над ним склонился контролер:
- Ваш билет, пожалуйста.
Вадим достал из рюкзака проездной, предъявил контролеру. Контролер скользнул по нему взглядом и пошел дальше. Состав соседей изменился: военные вышли, остался лишь один пенсионер.
- Не досыпаешь? – спросил он Вадима.
Тот согласно кивнул головой: «Ага».
- Ничего. Я когда молодой был – тоже недосыпал, не до этого было. Война была, потом разруха, эх… Не дай бог сейчас война.
- Не будет, - коротко изрек Вадим.
- Дай-то бог, дай-то бог…
Электричка въехала в город и теперь неслась вдоль забора ТЭЦ, за которым дымила огромная бетонная труба, похожая на рупор мегафона, направленный в землю. Вадим подхватил свой рюкзак и медленно пошел в тамбур – скоро вокзал.
В тамбуре курили два паренька призывного возраста. Один из них сжимал в руке «айфон» китайского производства, динамик которого поливал тамбур пулеметными очередями музыки в стиле дабстеп.
- Нормально, да? – то и дело спрашивал он своего товарища.
- Супер! – коротко отвечал тот.
Еще через десять минут Вадим шел по растрескавшемуся асфальту привокзальной площади. Рюкзак болтался на плече.
Через площадь гулял ветер, поднимая тучи мусора и пыли и швыряя их в прохожих, приходилось отворачиваться, прикрывая лицо рукавом.
Возле станции метро все свободное место заняли палатки с цветами – завтра в календаре красными буквами был вписан международный женский день, восьмое марта.
Вадим прошел через этот цветочный развал, вдыхая ароматы роз, тюльпанов, гербер и хризантем. Ему цветы дарить было некому, но запах он запомнил. Весна пахла этими цветами и немного сладковатым портвейном.
В стороне от цветочного развала, неподалеку от входа в вестибюль метрополитена, стояла девушка с плакатом, на котором ровными буквами было выведено: «На хрена нам война?» Вадим остановился, присмотрелся к ней. Симпатичная. Такой, должно быть, поклонники проходу не дают, а она тут с плакатом стоит… Зачем?
Метрах в пяти от девушки застыл пожилой мужчина с другим плакатом: «Не дадим в обиду русских людей в Крыму!» Вадиму показалось, что где-то он его уже видел. Впрочем, может только показалось…
Он прошел в метро и погрузился в его яростную клокочущую пучину. Мозг практически сразу же отключился, подземка отупляла. Лишь на секунду в памяти всплыла симпатичная девушка с плакатом. Твої очі кличуть, хочуть мене, ведуть за собою. Хто ти є? Ким би не була ти – Я не здамся без бою…
Часов в семь с работы пришел Митя, на двоих с которым Вадим снимал квартиру, двухкомнатную «хрущевку» в спальном районе на окраине. Вадим только очнулся после короткого сна, в который провалился, едва добравшись до дома. Он сидел на кухне и заваривал чай, глядя через узкий проход, как в прихожей раздевается Митя.
Разувшись, Митя прошел на кухню, в руках он нес объемистый пакет. Вадим кивнул ему приветственно.
- Здорово! – сказал Митя, садясь на табурет рядом с Вадимом и ставя пакет под ноги.
- Привет.
- Пожрать купил, - пояснил Митя, кивая на пакет, - а то в холодильнике шаром покати.
- Молодец, - Вадим отхлебнул из кружки.
- Чаи гоняешь?
- Как видишь.
Митя полез в пакет, зашуршавший от его прикосновения, и достал из него полуторалитровую бутылку пива «Охота Крепкая».
- А я пивка глотну, пожалуй, - в честь праздника так сказать.
- Так женский же праздник. И завтра к тому же.
- Да какая разница-то?..
Пока Вадим допивал чай, Митя разложил пакет, в котором помимо продуктов оказалась еще одна полуторалитровая бутылка «Охоты», сестра-близнец той, которую он минуту назад водрузил на стол. Почему-то Вадиму вспомнилась строчка из социальной рекламы, размещенной на специальных щитах по всему городу: «Пьятница погубит субботу». Вадим ухмыльнулся: было бы что губить. Он сегодня, например, снова выходил в ночную.
Переправив содержимое пакета в холодильник, Митя достал кружку и налил в нее пива.
- Будешь? – спросил он Вадима, видя, что его кружка только что освободилась.
- А давай, - согласился Вадим.
Митя налил пива и ему. Затем завернул бутылку пробкой.
- Будем! – сказал он Вадиму.
- Ага.
Они стукнулись кружками, сделали по несколько глотков. Пиво было теплым и сильно отдавало спиртом. Настоящий вкус пролетарского пива, - подумал Вадим.
У Мити, так же как и у Вадима, было высшее образование, но он, так же как и Вадим, зарабатывал, работая не по специальности. В митином случае это было небольшое местечко под офисным солнцем в отделе, кажется, телемаркетинга. В его трудовой книжке значилось «менеджер по продажам», но сам Митя именовал себя коротко – «****абол».
- За Украину слышал?
- Ага.
- У нас весь офис обсуждает, на работу вообще положено – только сидим и спорим: будет война или нет.
- Да какая война? Братские же народы.
- Не скажи, у них там бандеровцы сейчас к власти пришли.
- Я тебя умоляю.
Вадим сделал еще глоток, его примеру последовал и Митя.
- Как начальство-то на ваши споры смотрит?
- У нас у генерального фамилия – Глушко. Родня по ходу оттуда. Тоже сидит, переживает…
- Понятно.
Помолчали. Митя достал сигарету и закурил. По кухне пополз фиолетовый табачный дымок.
- У тебя-то как с работой?
- В ночную сегодня опять.
- А в институте был?
- Был.
- Ну ты терминатор блин.
- А что делать? Во вторник, кстати, за хату платить.
- Помню.
Митя потянулся со своего табурета, стряхнул пепел в раковину, затем вернулся на место, закинул голову как-то мечтательно.
- А я думал тебя в клуб какой-нибудь позвать.
- Сам видишь, не получится. Да и не пошел бы я.
- Ну и зря. Впрочем, черт с ним с клубом. Давай музыку какую-нибудь поставим?
- Давай.
Митя, не выпуская сигареты изо рта, пошел в свою комнату, принес ноутбук. Поставил его на край стола. Затем потушил сигарету под струей воды в раковине и нажал на кнопку включения ноутбука. Пока загружалась операционная система, разлил еще пива по кружкам.
Наконец из динамиков ноутбука раздалась приветственная мелодия операционной системы Windows. Митя потянулся к клавиатуре.
- Какую музыку-то поставить?
- Не знаю. Давай что-нибудь про весну.
Вадим посмотрел в окно. В разрывах туч проглядывали голубые лоскутки весеннего неба. С подоконника по ту сторону оконного стекла вспорхнула парочка голубей.
- Про весну – так про весну.
Раздались задорные переборы аккордеона, затем густой голос запел:
Весна, весна, весна, весна прийде,
Весна, весна, весна, весна вгамує,
Весна, весна, весна, весна прийде,
Весна, весна, весна, весна…
Поверху бетонного забора тянулась «спираль Бруно» – ржавые завитки колючей проволоки, в нескольких местах то ли кем-то перекушенные, то ли прогнившие насквозь и оттого свисающие с забора вниз до самой земли. Вся поверхность забора была разрисована граффити. Выделялись надписи вроде: «Ешь бога, ты, х..» или «Наше поколение – провал». Вадим почти уже выучил их все наизусть.
Он миновал забор и подошел к заводской проходной – небольшой будке из жестяных листов поверх металлического каркаса рядом с внушительными воротами, открывавшимися автоматически. Прошел в дверь, на которой висела табличка «Посторонним вход воспрещен». Предъявил пропуск мужичку из охраны, покачивавшемуся в своем кресле под невнятное бормотание включенного телевизора, и оказался на территории завода.
В советское время тут было большое химическое производственное объединение, а теперь большинство цехов и ангаров сдавались под склады и мелкие производства; в одном из них и трудился Вадим.
Цех был оборудован автоматической линией по изготовлению и фасовке масляной эмали; в задачи Вадима и его коллег входила лишь погрузка коробок с готовой продукцией в прибывавшие за ней грузовики. Вместе с Вадимом в смене трудились еще три грузчика: Федоров – жилистый сорокапятилетний мужик, которого вообще-то звали Николаем, но все привыкли обращаться к нему исключительно по фамилии, ровесник Вадима – Леха и Дениска – Денис, двадцатилетний парень, прошлой осенью демобилизовавшийся из армии. Командовал грузчиками и рабочими, обслуживавшими линию, старший смены – обрусевший эстонец Марк.
Вадим вошел в цех за десять минут до начала смены, поздоровался с мужиками. Те играли в карты и вяло друг с другом переругивались. Тут были Федоров и Леха, а также Смирнов и Кондратенко с линии. Не хватало только Дениски.
Пока Вадим переодевался в рабочую одежду, подошел и он. На шее у Дениски висели огромные наушники, из которых грохотала танцевальная музыка, вроде того же дабстепа, который Вадим уже слышал сегодня в электричке.
- Не оглохнешь? – спросил он Дениску.
- Не-а, - ответил тот, протягивая ладонь для рукопожатия.
- Да грузчику все равно слух на хер не нужен, - загоготал услышавший их Кондратенко с линии.
- Не скажи, - оборвал его Федоров, откладывая карты.
На этом разговор был окончен. Вскоре все разошлись – Смирнов с Кондратенко на линию, грузчики в свой закуток – ждать ближайшую машину.
Машина подошла через полчаса. Большая фура с прицепным фургоном. Грузили долго, таская коробки сначала к воротам цеха, а потом загружая их в фургон грузовика и в прицеп. Леха матерился, Федоров осаживал его: не сквернословь. Вадим с Дениской работали молча, такая у них была привычка.
Когда с погрузкой было покончено, сели отдыхать возле ворот. Леха с Дениской закурили, Федоров достал бутылку водки «ноль-семьдесят пять».
- Будет кто? – спросил он скорее для проформы.
- Еще спрашивает, - ухмыльнулся Леха.
- Маркуша ругаться будет, если унюхает, - вставил Дениска.
- Не будет, - отрезал Федоров, - ему-то какое дело?
- Может, и никакого. Только он начальству капнет, а начальство всех уволит к чертовой матери, чурок вместо нас наймет. Эти не пьют, только Аллаху молятся.
- Кто ссыт – может не пить.
В итоге пить сели все, даже Дениска. Появились пластиковые стаканчики и бутылка с водой – на запивку. Леха достал бутерброды из своей шабашки, собранной ему женой. Постелили газету, разлили водку по стаканам, сжали стаканы в мозолистых ладонях.
- Вздрогнули, - сказал за всех Федоров.
- Давай, - поддакнул ему Леха.
Вадим проглотил водку одним глотком, потянулся к бутылке с водой, пока та не пошла по рукам. Обильно запил водой, передал бутылку Дениске, сам взял бутерброд. Федоров не запивал и не закусывал, к этому уже привыкли.
- По какому поводу? – спросил Леха, доставая очередную сигарету.
- А просто так, - крякнул Федоров, - на Украине что творится – слыхал?
- Слыхал, - Леха чиркнул зажигалкой, прикурил, - кто ж не слыхал?..
- Что думаешь?
- А ничего не думаю. Козлы кругом, что там что тут.
Федоров, наконец, потянулся за бутербродом, плавным движением пихнул его в рот, принялся усердно жевать.
- В Крыму русские люди, между прочим. У меня там родня живет. За них душа болит.
- Да что им будет-то?
- Ну как… там же фашисты реальные к власти пришли, герои у них – Бандера, Шухевич… они против русских реально, резню могут такую устроить – мало никому не покажется.
Леха затянулся, выпустил дым.
- Не устроят. Они в Европу хотят, а там права человека, ***-мое.
- Русские для этой Европы – не люди. Русских резать они разрешат и ни о каких правах не вспомнят. В Крыму еще татары живут. Я когда в девяностые к родне отдыхать ездил, эти татары в спину шептали «урус проклятый» да камнями из-за заборов кидали. Думаешь, они не хотят под себя Крым подмять? Хотят, еще как хотят. Бандеровцам самим и резать не придется, они татарам это дело сплавят, а те и рады только будут…
- Ну ты сгущаешь краски…
- Ничего не сгущаю. Вадьк, - Федоров обратился к Вадиму, - ты у нас образованный, скажи, ты-то что думаешь?
- На хрена нам война?! - внезапно для самого себя Вадим процитировал надпись с плаката симпатичной девушки, которую видел сегодня днем.
- Чего?
- Войны не хотелось бы.
- А за русских? За русских людей неужели воевать не надо?.. – Федоров чуть не кричал.
Ответить Вадим не успел, появился старший смены Марк. Он спокойно посмотрел на водку, затем на грузчиков.
- По какому поводу пьем? – спросил он.
- За мир во всем мире, - усмехнулся Леха, опуская окурок в собственный плевок на бетонном полу.
- В цеху курить запрещено, тут горючие материалы – ты что, не понимаешь?
- Да ладно, - Леха махнул рукой, - все курят.
Марк повернулся от него к Федорову:
- Николай, это ты грузчиков спаиваешь?
Федоров удивленно пожал плечами:
- Они ж взрослые люди – как я их могу споить?
Марк вздохнул, было видно, что препираться с грузчиками ему не хочется.
- Значит так, - сказал он, - через полчаса придет еще одна машина, чтобы к этому моменту все были в строю. А потом, - он поглядел на часы, - до утра никого не ожидается, можете делать что хотите. Только курить, - он повернулся к Лехе, - выходите на улицу, а то штраф наложу и с зарплаты вычту, понятно?
- Понятно, - ответил за всех Федоров. – Сам-то выпить не хочешь?
- Ты знаешь, Николай, что я не пью. И тебе не советую.
В этот момент у Дениски зазвонил мобильный, он сделал загадочный знак глазами и со словами «девушка звонит» отошел от компании.
- Ладно, - рассек воздух ладонью Федоров, - ты мне скажи лучше: вот ты – эстонец…
- Эстонец, - подтвердил Марк.
- Скажи, а что вам при Советском Союзе плохо жилось?
- Мне нормально жилось, - улыбнулся Марк, - я вообще-то в Ленинграде родился.
- Ну а остальным твоим сородичам?..
Марк помолчал, поморщил лоб.
- По-разному жилось, как и твоим сородичам, наверное.
- А сейчас? При независимости…
- Тоже по-разному живется. Знаешь что, - Марк махнул на Федорова рукой, - ты меня на эти разговоры не агитируй, не люблю я их.
- А что ты любишь?
- Жизнь, - Марк вновь посмотрел на часы, - ладно, пойду я. Через полчаса машина – не забываем.
Федоров проводил его глазами, разлил еще водки.
- Нормальный Маркуша мужик, - заключил он, - хоть и эстонец.
Выпили, закусили. Разговор переключился.
- Сегодня новость читал, прикинь, - Леха ткнул Федорова в бок, - у нас в области председатель садоводства своего знакомого завалить решил. – Он усмехнулся. – Ну, достал тот его или бабу увел или еще что. В общем, киллера нанял. А вознаграждение ему пообещал – садовый участок. Только тот, - у Лехи проскочил смешок, - никого валить не стал, а председателя ментам сдал. Вот такие дела, - Леха заржал.
- А чего смешного?
- Ну как – прикинь, вознаграждение – садовый участок.
- Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью, - продекламировал Вадим фразу, которую видел в одном из пабликов в интернете.
- Чего? – Леха уставился на него.
- Ну, уровень абсурда зашкаливает, - пояснил Вадим.
- Это точно, - согласился Леха.
Вскоре подошла машина, принялись грузить. После выпитой водки дело шло немного веселее, чем в прошлый раз, но медленнее. Справились только к двум часам. Водитель успел задремать в кабине.
- Эй, шеф, - Федоров стукнул кулаком по дверце кабины, когда все было закончено, - под завязку, отчаливай!
Водитель открыл глаза, завел грузовик. Вышел из кабины и закрыл фургон. Потом расписался в каких-то бумажках у Марка и с накладными вернулся в кабину. Грузовик зафырчал и покатил прочь в темноту промзоны.
Сели, как и прежде, у ворот – допивать водку. Федоров снова завел про Крым:
- Надо спасать русских людей!
- Ну, так езжай и спасай, - не выдержал Леха, - ****еть – не мешки ворочать.
- Ты меня не учи. Соберусь и поеду.
- Тебя там только не хватало.
На Вадима навалилась тоска.
- Думаешь, им с Россией лучше будет? – спросил он у Федорова.
- А то!
- Не знаю. Вот у меня высшее образование, в аспирантуре учусь, в институте работаю, кандидатскую пишу, а вынужден по ночам эту краску грузить, потому что иначе ноги с голоду протяну. А они что тут будут делать? Работу им кто даст нормальную, ты?
- Что дерьма у нас навалом – я и без тебя знаю, - парировал Федоров. – Только все равно русским людям хорошо с русскими людьми, а не с бандеровцами. Пусть входят в состав России, а вместе с ними мы уж нынешних жуликов и воров быстро на вилы поднимем!..
- Твои бы слова да богу в уши.
- Да что ты его слушаешь, - махнул рукой Леха, - не видишь – вояка нашелся. За Русь в говно нажрусь! Давай лучше накатим по последней, водка заканчивается.
Разлили остатки водки, выпили. Запивали водой, Лехины бутерброды кончились. Вадим внезапно почувствовал, как его морит в сон – сказывалась и выпитое с Митей пиво, и водка, и вторая смена кряду.
- Ладно, я спать пойду, - сказал он грузчикам, - толкнете если что.
- Ага, конечно. Мы сами на боковую.
Вадим пошел к трубам отопления, тянувшимся вдоль стен цеха, - спали обычно на них, так было теплее. Он знал, что все эти пререкания для виду, в случае надобности его разбудят.
Поверх труб лежали толстые желтые тюфяки из поролона, заменявшие грузчикам кровать. Едва голова Вадима коснулась теплой поверхности тюфяка, он сразу же провалился в глубокий сон.
Ему снился город, точнее его окраина. Он шел между одинаковых панельных домов, как две капли воды похожих друг на друга. Ему казалось, что этим домам конца и края нет, так много их было.
Однако вскоре дома закончились, и он вышел в поле, распаханное бульдозером. Над полем кружили вороны.
Вадим пошел по полю в направлении темневшего вдалеке леса. Ему показалось, что на опушке стоит человек и призывно машет ему рукой. Во всяком случае, он точно видел размазанный расстоянием силуэт.
Проваливаясь в лужи и грязь, он пробивал себе дорогу. Лес приближался, силуэт становился отчетливее. И вправду человек!
Наконец Вадим добрался до опушки леса. К этому времени он успел порядком устать.
Поравнявшись с человеком, Вадим увидел, что это Федоров. Федоров улыбался.
- Как дела? – спросил он Вадима.
- Ничего, - ответил тот.
- Поедем русских людей защищать?
- Зачем?
Федоров засмеялся:
- Затем!
Внезапно его лицо начало менять формы, и он вдруг превратился в писателя Николая Гоголя. Вадим подумал: как странно – Федоров Николай и Гоголь – тоже!
Гоголь посмотрел на Вадима. Что-то хищное было в его чертах: Гоголь напоминал охотящуюся птицу, ястреба или сокола. На худой конец – ворона. Но не ворону, которых можно было повстречать на городских помойках, а именно ворона – черного и древнего, мистического хранителя жуткой тайны. Вадиму стало не по себе от этого взгляда.
А Гоголь внезапно страшно расхохотался и грозно крикнул Вадиму:
- Рукопись сжег и вас всех к чертовой матери сожгу!
Вадим испугался и побежал. Назад, в сторону города. Подальше от этого места, подальше от Гоголя. А вслед ему неслось пугающее пророчество: «И вас всех сожгу!»
Когда он добежал до города, силы оставили его. Вадим зашел в ближайший двор и сел на скамейку, стоявшую возле одной из парадных. Нужно было прийти в себя, немного отдышаться.
Но тут, повинуясь неведомым законам сна, скамейка вдруг превратилась в оранжевую пластиковую лавку, рядом появился старик из электрички и хмуро произнес:
Умираючи, дивився,
Де сонечко сяє.
Тяжко-важко умирати
У чужому краю...
Вадиму вновь стало страшно, но в этот самый момент мир вокруг него затрясся, заходил ходуном и стал рушиться. От этого неожиданного конца света, как бы парадоксально это не было, Вадиму сразу полегчало, страх отступил, словно он только этого и ждал. Конец света означал конец всего, в том числе конец боли и страданий. На этом он и проснулся.
Очнувшись, Вадим слез с импровизированной кровати на трубах, потер глаза. Сквозь узкие бойницы окон под потолком в цех проникал блеклый утренний свет. Приглушенно горели лампы внутреннего освещения.
Рядом на трубах посапывал Дениска; Леха с Федоровым, как и прежде, сидели у ворот, играли в карты. Он пошел к ним.
- Бодрое утро! – крикнул, завидев его, Федоров. – Выспался?
- Да так… - отмахнулся Вадим. – Тут разве выспишься? Что, машин больше не было?
- Была одна, но небольшая – «Газель», мы с Лехой сами все погрузили, не стали вас будить.
- Спасибо.
- Не за что. Бутылку потом поставишь. – Федоров улыбнулся. – Шучу.
- Ты бейся давай, - Леха недовольно посмотрел на Федорова, - а то раскудахтался тут.
- Не гони, - отмахнулся Федоров, - В карты будешь? – предложил он Вадиму.
Вадим посмотрел на часы. До конца смены оставалось десять минут, в принципе можно было уже собираться домой.
- Нет, домой лучше поеду.
- Ну, как знаешь.
Вадим пошел переодеваться. Сняв с себя рабочую одежду, убрал ее в свой видавший виды рюкзак. Вспомнил сон, отмахнулся. Приснится же такое! Все Федоров со своей Украиной. Или с нашей Украиной, черт его знает.
Когда переодетый подошел к воротам, увидел, что к Лехе с Федоровым присоединился и Марк. Странное дело – подумал Вадим – женатые все вроде, семьи дома, а они домой не торопятся, никогда. Могут еще час-полтора после смены в карты играть.
- Все? – спросил Марк, увидев Вадима, - Работе конец?
- Ну так… Восемь часов же уже.
- Да ладно, я ж не ругаюсь, - улыбнулся Марк. – К девчонке, небось, торопишься, восьмое марта ведь сегодня?..
- Не-а.
- Да ладно тебе. Точно к девчонке!.. Ну, бывай. В понедельник выходи на смену, ждем.
- Буду. – Вадим попрощался с мужиками.
Вышел в холодное дымчатое утро раннего марта. Металлические башни высоковольтной линии электропередачи, рассекшей промзону надвое, царапали серое мглистое небо. На востоке сквозь пелену туч проглядывало желто-красное пятно, там всходило солнце.
Миновал проходную с дремавшим под непрекращающееся тарахтение телевизора охранником, пошел вдоль разрисованного граффити бетонного забора с колючкой наверху – в сторону станции метро.
Ему предстояло проделать путь с одной окраины города на другую. Так и вся жизнь пройдет где-то на окраине – криво усмехнулся про себя Вадим.
Вдалеке за промзоной из утреннего полумрака проступали жилые дома – однообразные бетонные коробки, повторяющие друг друга в неисчислимых количествах, еще дальше – башенные краны, высившиеся над стройкой нового квартала. Над домами и кранами плыли облака. Новый день начинался.
-- В рассказе приводятся четверостишия из стихотворения Тараса Шевченко "Думка" и строчки из песен "Я не здамся без бою" группы "Океан Ельзи" и "Весна" группы "Воплі Відоплясова"