30
Владимир долго колесил по городу, продолжая размышлять о людях и вере, а когда он очнулся от дум, то оказалось – машина его припаркована перед церковью. Сердце его забухало гулко, и он почувствовал, как задрожали его пальцы. Так, что он не сумел вновь завести двигатель. Дело дошло до того, что он уронил ключи и долго возился, пытаясь достать. Пришлось отстегнуться и выйти из машины. Взяв с резинового полика ключи, он выпрямился во весь рост и бросил взгляд на церковь поверх крыши машины. Старинное здание торжественно возвышалось перед ним.
«А не зайти ли? – подумал Владимир, - Просто зайти. Посмотреть… просто посмотреть… что там внутри. Ведь, наверное, не запрещено». После некоторого колебания он так и сделал. Внутри его приняла в свои объятия приятная прохлада. Никого не было. Ни души. И тишина. Словно все прихожане и служащие решили не мешать и на время его посещения удалились, чтобы он в одиночестве и тишине подумал. Подумал и… принял решение.
Владимир прошел к алтарю, бросая исподтишка любопытные взгляды. Чисто. Торжественно. Постепенно он успокоился и почувствовал, что дрожь в руках прошла. Молча постоял, рассматривая образа. Вот, значит, как выглядит внутренность храма. В общем, он так и представлял. Только…
Он оглянулся. По-прежнему ни души. Может уйти? Уйти, пока никто не появился? Пока не взялись за него, не принялись его обращать, не принялись убеждать в необходимости принятия веры, в необходимости пройти обряд крещения? Посмотрел, и хватит? Удовлетворил любопытство. Но… любопытство ли это было? Он никогда не страдал любопытством. И вошел он сюда не из-за любопытства. Хорошо, пусть это так. Тогда, что же его сюда привело?
Некоторое время он стоял, не находя ответа на этот вопрос. Потом повернулся и пошел к выходу. Никто так и не появился. Никто не окликнул. Не спросил, зачем он пришел и почему так спешно уходит. Владимир вышел из церкви, сел в свою машину… но заводить двигатель не спешил. Он сидел, глядя перед собой, и думал. Почему же он приехал сюда, к церкви, и почему вошел внутрь? Что его сюда привело? Вера?
Он вспомнил слова Юлии, сказанные в ответ на его доводы: «Веру не постигают разумом. Веру принимают сердцем, душой. Или ты отрицаешь наличие души?» Так. Отрицает ли он душу? И, если нет… вообще, что значит – душа? Что это такое?
Владимир не нашел ответа на этот вопрос. Но он не смог сказать себе, что души у человека, у него нет. Душа есть. Он не знает, что это такое, но точно знает – у него есть душа. Значит…
Он вновь взглянул на церковь и вновь заколебался. Долго сидел так, борясь с намерением вернуться в церковь, найти священника и объявить о своем желании креститься, принять веру. Но так и не смог преодолеть сомнений. В конце концов завел мотор и отправился в город.
Варвара Леонидовна не считала себя ревнивой женщиной. Она думала раньше, что ей незачем ревновать своего мужа. Он был примерным семьянином, и все свое свободное время посвящал семье и трем младшим дочерям. Супруги любили друг друга спокойной тихой любовью и даже в постели они вели себя чинно и в пределах приличий.
Но с тех пор, как она лишилась мужа, Варвара Леонидовна потеряла покой. Всякие мысли лезли в голову. Она знала, что Надежда Романовна поселилась в их усадьбе, и это знание сводило ее с ума. Где эта женщина спит? Неужели заняла ее спальню? Не может быть! Нет, Геннадий не должен ей этого позволить. Ведь свободных комнат хватает.
Варвару Леонидовну преследовал этот вопрос, но даже при том, что в последнее время Геннадий Аристархович не может найти даже минутку, чтобы навестить свою семью, жену и трех дочерей, она и не допускала мысли о том, что Надежда Романовна спит не то что в ее спальне, но спит и в спальне ее мужа, спит с ним! Поэтому можно представить шок, в который ввергло интервью в глянцевом издании, данный Надеждой Романовной. Она расписывала свою новую счастливую семейную жизнь, не забыв упомянуть о любвеобильности своего нового супруга, с которым-де она переживает вторую молодость, а в конце прямо-таки убила Варвару Леонидовну интимной подробностью – в низу живота, чуть выше детородного органа Геннадия Аристарховича был шрам в виде кривой буквы Т – от операции на паховую грыжу.
Кровь бросилась в лицо женщины, и она некоторое время сидела, словно оглушенная. Она пыталась прочесть последний абзац интервью, но глаза ее подвели. Буквы сливались, плыли и лезли друг на дружку. «Не может быть! Гена не такой» - вот первая мысль. Но откуда Надежда Романовна узнала о шраме? Подглядела? Где? Не мог же Геннадий впустить ее в свою спальню. А может быть, она усмотрела шрам, когда он купался в бассейне?
Варвара Леонидовна представила мужа в плавках. Нет, плавки надежно прикрывали шрам, и ей самой шрам открывался считанное количество раз за двадцать лет, которые прошли после той операции. Геннадий Аристархович даже своей жене старался не показывать эту свою отметину. Так, как могла о ней узнать Надежда Романовна за столь короткое время?
Варвара Леонидовна начала судорожно рыться в сумочке, еле выловила оттуда мобильник и с трудом отыскала номер мужа в списке своих абонентов. Геннадии Аристархович долго не брал трубку, а когда ответил, то попросил перезвонить попозже – ему некогда, у него заседание в центральном офисе.
- Ну, уж нет! – закричала Варвара Леонидовна в трубку, - У меня тоже нет времени.
Геннадий Аристархович недовольно посопел, а потом поинтересовался:
- Хорошо, говори. Что там стряслось?
- Геннадий, нам нужно поговорить, с глазу на глаз!
- Но что же случилось? Говори же!
- Это не телефонный разговор. Приезжай ко мне, немедленно!
Геннадий Аристархович вновь засопел.
- Варвара, - наконец сказал он, понизив голос, - Мне сейчас некогда. Подъеду, когда освобожусь.
- Когда? Когда конкретно? В этом году?
- Н-нет. Но…
- Геннадий, бросай свои дела и немедленно приезжай. Иначе я не знаю, что сделаю!
Видимо до него дошло, что жена его бывшая (он уже не знал, каковой она теперь является) доведена до крайней черты, ее голос звенел на самых высоких нотах. Это так не похоже на нее. За все время их супружества он ни разу не слышал, чтобы она хотя бы раз повысила голос, а теперь… так кричать...
И он пообещал:
- Хорошо, Варвара, я подъеду, как только освобожусь. Да-да, я постараюсь… сейчас…
Геннадий Аристархович отключил телефон и задумался. Придется навестить Варвару. Придется выслушать ее. Выслушать… э-э… не только выслушать. Конечно, она будет требовать, чтобы он вернулся к ней, вернулся к семье, к детям. Будет просить, умолять. Но что он может? Он уже понял, в какую ловушку попал. И ему теперь не вырваться. Надежда Романовна не даст ему вернуться к семье. Она завладела им полностью и ни за что не выпустит его из своих цепких когтей. Развод… на развод он не пойдет. Развод означает потерю контрольного пакета, потерю контроля над компанией. Развод означает возвращение Шейхова в центральный офис. Развод означает принятие нового устава, сокращение отчислений на дивиденды.
Развод означал бы потерю всего, чего он добился в последнее время. Нет, он ни за что не пойдет на развод с Надеждой Романовной. Но пойдет ли он на потерю семьи? Готов ли отказаться от Варвары, с которой прожил столько счастливых лет? Готов ли он отказаться от своих девочек, от этих милых тройняшек? Сердце его сжалось, и он еще ниже склонил голову.
Но что же делать? Что же все-таки делать? И о чем хочет поговорить Варвара? Что же там случилось? Что стало с ней, с ее голосом? Конечно, она тоже доведена, она тоже переживает этот дурацкий развод и его женитьбу на Павловской. Но она и прежде звонила ему, и он слышал ее печальный, но спокойный голос. Она и прежде просила его навестить семью, сделать это хотя бы не ради нее, так ради дочерей. Она говорила о том, что те ничего не могут понять, задают вопросы, на которые их матери никак не ответить. Но сегодняшнее ее требование, ее ультиматум?
Нет, определенно что-то стряслось. Что? Что-то с девочками? По его спине прошел мороз, и он вскочил на ноги и они сами понесли его прочь из кабинета, прочь из офиса. Нет-нет, ничего с его девочками не случилось. Нет… если бы это… случилось, то Варвара сразу бы сказала. Он боялся даже произнести про себя то страшное, что могли сотворить его девочки, только мысль короткая блеснула в голове, и он, боясь облечь эту мысль в слова, пытался избавиться от нее, отогнать от себя, но он не был в силах сделать это и только прибавлял и прибавлял ходу, так, что при выходе из холла он уже почти бежал.
Ему было уже не до тех, кто следил за ним, кто был приставлен к нему его новой женой, кто днем и ночью нес вахту у его автомобиля, следуя за ним по пятам в любое время суток, не скрываясь. Но когда он, наконец, добрался до своей Варвары Леонидовны, то оказалось, что ничего с его девочками не случилось, вообще ничего не случилось… просто его Варвару одолела ревность.
- Откуда Павловская узнала о твоем шраме? – этим вопросом она встретила его, даже не поприветствовав.
«Ах, это!» - одновременно успокаиваясь и затрудняясь, отметил Цветов. А вслух произнес:
- Здравствуй, Варварушка! Ты бы хоть поздоровалась для начала.
- Я тебе не Варварушка! Отвечай – каким это образом Павловской стало известно о твоем шраме?
Цветов опустился в кресло, не дожидаясь приглашения. Варвара Леонидовна осталась стоять, опираясь одной рукой о стол, в позе требовательной учительницы.
- Сядь, Варвара, - устало произнес Геннадий Аристархович, - Сядь, пожалуйста. Нам нужно поговорить… серьезно поговорить.
Варвара Леонидовна некоторое время молча стояла, а потом вняла его просьбе. Она ждала ответа.
- Знаешь, Варвара, дело получило такой оборот, что я уже не смогу развестись с Надеждой Романовной и вновь сойтись с тобой. Если я так сделаю, то тут же лишусь контроля над компанией. Этого я не могу допустить. Никак! Пойми это, пожалуйста, и не требуй от меня невозможного. Да и Надежда Романовна не даст мне развода. Так как и она не хочет отдавать компанию этому самозванцу-кузену. Она так и сказала. Теперь о шраме…
В этом месте он поднял глаза и, встретившись с ее взглядом, не выдержал и отвел глаза. Он должен ей лгать и продолжать утверждать, что брак с Надеждой Романовной фиктивный, что они не спят вместе. Хотя он и в самом деле не знал, каким образом та узнала о его шраме. Разве только не рассматривала специально его тело, в то время, когда он спал после близости. Кстати, каким это образом Варваре стало известно о том, что Надежда Романовна знает о его шраме? Неужели та похвалилась?
- Кто тебе сказал о том, что Надежда Романовна знает о моем шраме?
Он вновь осмелился и взглянул на Варвару Леонидовну. А она, не отрывая от него взгляда, нащупала журнал, лежащий на столе, и протянула ему. «Вот оно что!» - про себя воскликнул он, пробежав глазами по интервью. «Это она специально для Варвары постаралась! Чтобы мы с нею рассорились, чтобы навсегда отдалить меня от нее». Он вернул журнал и ответил:
- Я не знаю, каким образом она узнала об этом треклятом шраме. Может быть, у моего массажиста. Я это выясню и сделаю ему выговор. А то и уволю. Ты удовлетворена?
Вместо ответа Варвара Леонидовна некоторое время продолжала смотреть на него, а потом произнесла севшим голосом:
- Гена… Геннадий, пожалуйста, брось это все. Возвращайся в дом, ну ее, эту компанию! Зачем она тебе, если из-за нее ты не можешь быть с семьей, с детьми? Пусть Павловская не даст развода, мы и так будем жить.
- Пойми, Варвара, дело вовсе не в ней. Если мы отдадим компанию Павлову, этому проходимцу и самозванцу, то он пустит всех нас по миру. Он доведет компанию до банкротства. Компания для него не представляет ценности. Ведь он чужак, он не болеет за нее! Ты понимаешь это?! Он коммунист, большевик, революционер! Для него деньги не имеют ценности. Он готов пустить все по ветру ради своих сумасбродных идей. Ради них он ни перед чем не остановится, если даже люди для него не представляют ценности. Он сумел каким-то образом заразить этой своей идеей некоторых акционеров, Шейхова и его команду, а мы, те, кто еще не потеряли разума, пытались его образумить. Не получилось. У него мозги набекрень! И если б мы с Надеждой Романовной не стали у него на пути, не заключили бы этот фиктивный брак и не сформировали новый контрольный пакет, то уже сейчас мы, я и ты, пошли бы по миру с котомкой. Ты этого хочешь?
- Я этого не хочу. Но речь не идет о котомке. У нас есть акции, и даже при том, что часть дивидендов пойдет на строительство жилья для рабочих, мы сможем жить на остальное. Худо-бедно, но будем жить. Кроме того, у нас есть недвижимость. Есть земельные участки.
Цветов поморщился. Этот Владимир Павлов со своей женой времени зря не теряли. Обработали Варвару основательно.
- Да, есть недвижимость. Есть земельные участки. Но по брачному контракту с Надеждой Романовной все они перешли в совместную собственность. И если она не даст развода, а она никогда этого не сделает, то мы с тобой не сможем ими воспользоваться.
При этих словах лицо Варвары Леонидовны изменилось.
- Как! – воскликнула она, - Почему ты нашу недвижимость отдал ей?!
Цветов аж крякнул с досады.
- Я не отдавал! Это закон! Ты понимаешь – это закон потребовал. Ведь недвижимость оформлена была на меня. Это же моя недвижимость. А закон требует при заключении брака внести всю собственность в брачный контракт. Закон у нас такой, что я мог поделать? Брак у нас с Надеждой Романовной фиктивный, но ведь он и законный! Ты пойми это.
Варвара Леонидовна пораженно молчала. Значит, теперь у нее нет ничего. Ничего, кроме этого особняка, доставшегося ей по наследству от покойных родителей и записанных на ее имя. А акции? Те акции, которые ее отец передал ей в качестве приданого? Они принадлежат ей. Или не принадлежат?
- Значит, у меня теперь остался только этот дом? Так, да?
Геннадии Аристархович лишь кивнул низко опущенной головой. Но он тут же поднял ее и выпрямился, как только услышал следующие слова:
- А акции? Те, что подарил мне папа? Они что теперь, тоже принадлежат Павловской?
По спине Цветова пробежали мурашки. Он и думать забыл о тех акциях, что достались ему от покойного тестя. А ведь они – собственность Варвары. Да, но что этим она хочет сказать?
- Что ты хочешь сказать, Варвара?
- Ты не ответил на мой вопрос. Я хочу знать, кому теперь принадлежат акции, которые подарил мне мой отец.
Цветов с трудом совладал с собой. Не хватало теперь, чтобы Варвара изъяла те акции из контрольного пакета. Нет-нет! Нельзя этого допустить. Нужно ее успокоить. Надо будет поговорить с Надеждой, чтобы он мог бывать в своей прежней семье. Да, он сегодня же поговорит с ней. А сейчас нужно успокоить Варвару.
- Успокойся, Варвара, те акции принадлежат тебе. Они все время принадлежали тебе, и никто не думал на них покушаться. Эти акции вместе с моими надежно хранятся в банке. И на них регулярно начисляются дивиденды. Если хочешь, я сделаю полный отчет по ним.
- Я хочу их забрать. Буду хранить сама… отдельно от ваших акций.
- Варвара, не делай этого! Если ты изымешь эти акции, Павловы тут же этим воспользуются. Они так насядут на тебя, что ты и не заметишь, как они отберут их. Нельзя даже допустить, чтобы Павлов узнал о том, что часть акций принадлежат тебе. Пусть акции хранятся у меня, они в надежном месте. Надежда Романовна ими не владеет, акции не вошли в список собственности брачного контракта. Закон этого не требует.
- Я в это не верю. Что там какие-то акции, какие-то бумаги, когда она завладела моим собственным мужем?
- Успокойся, Варвара. Никто твоим мужем не завладел. Брак наш с ней фиктивный. Просто в первое время я не мог быть с вами, так было нужно, чтобы успокоить журналистов. А теперь я буду бывать дома чаще. Вот сегодня приеду на ночь сюда после работы. Но и ты пойми – я должен продолжать делать вид, что живу с Надеждой Романовной, а посещаю вас только для того, чтобы пообщаться с дочерьми. Кстати, как они?
Варвара Леонидовна усмехнулась. Вспомнил о девочках, как же.
- Они скучают по тебе. В первое время постоянно спрашивали, что же произошло. А теперь молчат. Они все поняли. Не маленькие уже. И журналы… вот… читают.
Цветов встал со своего места и, приблизившись к жене, обнял ее. Провел ладонью по волосам и заметил седую прядь. М-да, до чего же он ее довел! Он наклонился и поцеловал эту прядь. И тогда только почувствовал, как ее бьет мелкая дрожь – Варвара беззвучно плакала.