25
«Про таких людей, как я, говорят: у них руки по локоть в крови, - думал Бекхан, возвращаясь домой, - Но без этого не подчинить города. И чья это кровь? Точно, что не людская. Таких, как Аликеев, нужно давить без сожаления. Чище будет воздух. Только жаль Жакен. Но она сама виновата. Да, конечно – она пыталась защитить своего мужа. Не появись она с пистолетом в руках, возможно…»
Бекхан в этом месте сказал себе: «А ведь я рад, что все получилось так, как получилось. Разве не так? Если бы Аликеев остался жить, то неизвестно, как он поступил бы со мной. Даже если б он ничего не предпринял, то уж обязательно затаил бы зло. И когда-нибудь, в удобный момент, избавился от ненадежного подручного. Теперь он мертв и я спокоен. Только вот его дочери остались сиротами. Но я же их не брошу на произвол судьбы. Я позабочусь о них. Ведь именно об этом была его последняя просьба. Ладно, чего уж думать о Аликеевых. Нужно подумать о себе. Что будет с Зайрой? Она еще долго будет оплакивать этого дизайнера? Да, нехорошо получилось с ним. Но и он сам виноват. Вроде бы умный парень, а имел глупость бросить вызов – и кому? Тому, кто поставил целый город на колени. Правда, он отстаивал честь Зайры. Проклятый Аликеев! Это он виноват в гибели этого парня. Но дочь прокляла и меня вместе с ним».
Бекхана встретила Майра. Глаза ее выражали предельное напряжение. Но, встретившись с уверенным взглядом мужа, она несколько успокоилась.
- Что сказал Талгат? – осторожно поинтересовалась она.
Бекхан усмехнулся, снимая с себя куртку – кожанку.
- Это неважно, - ответил он, - Важно то, что он больше ничего не скажет. И вообще, никто теперь ничего мне не скажет. Во всяком случае, в этом городе.
- Почему?
- Потому что Талгат мертв. И теперь я хозяин города.
И он взглянул на жену особым взглядом, таким, каким смотрел Аликеев на окружающих. Майра все поняла. Она как-то непривычно съежилась и заискивающе спросила:
- Чаю хочешь?
- Не откажусь, - согласился Бекхан, следуя за ней на кухню. И спросил:
- Как там Зайра? Успокоилась?
- Она ушла.
- Куда? – Бекхан забеспокоился.
- Не знаю. Она ничего не сказала.
- Почему ты отпустила ее в таком состоянии? Вдруг она что-нибудь с собой сделает?
- Не сделает. Я не хотела ее пускать, но она… дети мне уже не подчиняются, Бекхан. Я не знаю, где пропадает Алихан. Он сегодня не ночевал дома. Эта Карина… ты бы поговорил с ними.
Напоминание о Карине вонзилось в Бекхана неприятной занозой. «Теперь пришла ее очередь, - подумал он, - Нужно убрать этих сестер и тогда можно будет считать, что наведен окончательный порядок».
А Майра продолжала:
- Нужно быстрее женить его. И, если они не захотят жить с нами, присмотреть приличную квартиру или коттедж.
- Он не женится на ней, - сказал Бекхан твердо. Майра удивленно взглянула на него.
- Она ему не пара – он еще молод, найдет подходящую девушку. И хватит об этом.
После чая Бекхан отправился к Виолетте. А она в это время смотрела телевизор. Когда она открывала ему дверь, у нее были расширенные глаза.
- Ты знаешь – Аликеева убили! Вместе с женой. Только что сообщили. Ужасно!
- Да, мне это уже известно, - спокойно сказал Бекхан, проходя в квартиру, - Ты что, переживаешь?
Виолетта опешила.
- Как тебе сказать. Я, мягко говоря, недолюбливала его. Но он все же человек. И потом… его жена. Чем же она провинилась?
Бекхану показалось, что она все знает и спрашивает у него, почему он убил Жакен. Он отвел глаза, и, садясь на диван, сказал:
- Наверное, ничем. Просто она стала свидетелем убийства. А убийцам не нужны свидетели.
Виолетта кивнула. Она впервые видела своего любовника таким уверенным в себе. Нет, он всегда был уверенным в себе. Но прежде ей всегда казалось, что он предельно напряжен и собран. А сегодня он спокоен. Спокоен, как никогда. Хотя убит его хороший знакомый, можно сказать, приятель. Убит вместе с женой. Странно…
- А тебе… не жаль его? – спросила она, - Не жаль их?
Бекхан пожал плечами. Он взял ее руку и притянул к себе, и усадил на колени.
- Жаль, конечно. Но ведь нас ничто не связывало. Он был фактическим хозяином города, и мне приходилось считаться с этим. И Владимиру Ивановичу тоже. Но такие люди всегда ходят по лезвию ножа, и они знают об этом. Они отдают себе отчет в том, что в любой момент могут быть убиты. Но, тем не менее, занимаются тем, чем занимаются. Поэтому, не стоит их так жалеть.
Бекхан видел, что не убедил свою Вету.
- Понимаешь, такие люди сознательно идут на риск. И ради чего? Ради власти. Как они рассуждают? «Пусть меня могут убить в любой момент, но сейчас, в данный момент я властвую над людьми. И я могу позволить себе все». А что до их жен, те тоже знают, чем занимаются их мужья. Они ежедневно пользуются благами, которые дает положение их мужей, хотя знают, что в любой момент могут потерять все. И жизнь, в том числе. Но предложи такой женщине спокойную, безопасную жизнь без тревог в обмен на отказ от тех благ, – и что ты думаешь? Они дадут согласие? Вряд ли. Так что, давай, хватит об этом. Аликеев мертв и его не вернуть. И я не хочу вспоминать о нем хотя бы сегодня, сейчас.
И он прижал ее к себе. Они поцеловались, и когда Виолетта открыла глаза, то он заметил в них вопрос. Вопрос и тревогу.
- Ну, что еще?
- А ты?
- Что – я? Говори, я слушаю.
- Как ты был связан с ним? Тебе ничто не угрожает?
Вот оно что! А она проницательна.
- Вета, мне приходилось по работе сталкиваться с ним. Но это пустяки. Просто я как-то заинтересовал его. Уж не знаю, чем, но он решил поддерживать со мной приятельские отношения. Он любил вести со мной беседы об искусстве, о философии, и вообще о жизни. Думаю, ему недоставало простого человеческого общения. Ты же понимаешь, какие люди его окружали.
Но я ничего не знал о его делах. Да, я знал, что он – криминальный авторитет. Что в его руках сосредоточены многие нити. И что он является негласным хозяином города и области. Но об этом знал не только я. Об этом знали все. Поэтому можешь не беспокоиться – меня эти разборки не касаются. Не будут же бандиты покушаться на меня за то, что он вел со мной философские беседы.
И Бекхан улыбнулся. Но Виолетта не ответила ему тем же. Она продолжала вглядываться в его глаза, и впервые он почувствовал, что она ему не верит.
- Ну что ты так на меня смотришь? Я правду говорю – мне ничто не угрожает. Разве не видишь – я совершенно спокоен. Потому что знаю – я не представляю для криминалитета никакого интереса.
И он вновь поцеловал ее. А потом сказал:
- Вета, а давай махнем куда-нибудь за город! На сутки. Или, на два. Ну его, этот город! Развеемся, поживем простой жизнью скотоводов. Поедим свежей баранины. Попьем кумысу. Или айрана. Ты любишь айран? Густой, свежий, ароматный айран?
Она, наконец, улыбнулась. Она решила, что он затеял шутливый разговор. Какие скотоводы? Какой кумыс?
- Значит, решено! – заключил Бекхан, приняв ее улыбку за знак согласия, - Тогда, собирайся! Даю три дня на сборы. Выедем в субботу, пораньше. Форма одежды дорожная. Ничего лишнего.
Виолетта спросила:
- Куда мы отправимся?
- Я же сказал – к казахским скотоводам. Или ты думаешь – их истребили до конца?
Она смотрела на него с недоверчивой улыбкой.
- Тогда я надену свой джинсовый костюм? Годится?
- Да, сойдет в дорогу. А там мы переоденемся.
- Переоденемся? Зачем?
- Не будешь же в джинсовом костюме щеголять по древнему казахскому аулу. Там нас переоденут в традиционную казахскую одежду.
Бекхан остался ночевать у нее. Они поужинали, а потом уединились в ее спальне. Они занимались сексом до изнеможения, и Виолетта впервые почувствовала на себе его силу – раньше он был слишком нежен и предупредителен. Теперь он наваливался на нее всем своим весом, и временами у нее спирало дыхание. Но он словно не замечал этого. От его сильных, даже может быть, грубых движений становилось больно, и в эти моменты она распахивала глаза, словно спрашивая в чем дело. Но он не ослаблял хватки и не замечал ее удивленного взгляда. Может быть, она в тот момент была для него образом города, который он подмял под себя, и который теперь должен был понять и прочувствовать его силу. Пролитая им кровь вновь и вновь застилала его глаза, и он чувствовал себя хищником, жестоким и безжалостным зверем, терзающим свою жертву. И в какой-то момент она попросила его переменить позицию – забеспокоилась за свой плод.
Бекхан с такой силой вошел в нее сзади, что она невольно застонала. Но он не спросил, что с ней – не заметил, или не счел нужным спросить. Он обхватил ее за таз и начал пихаться с такой силой, словно вознамерился расчленить ее ягодицы. Виолетта впервые за все время их отношений расхотела заниматься сексом. Но она терпела. А Бекхан словно сорвался с цепи. Он кончил, но продолжал секс. После тройного убийства на него нашло такое остервенелое возбуждение, что он оставил ее в покое, лишь исчерпав все свои силы.
Бекхан моментально уснул. А Виолетта лежала рядом и вглядывалась в него. Рядом посапывал ее Бекхан, но она уже поняла, что это не тот человек, не совсем тот человек, которого она знала все это время. Либо что-то так изменило его, либо…
Она побоялась развить свои мысли. И она сомкнула веки.
Но наутро она встретилась с его взглядом – на нее глядел прежний Бекхан. Его глаза испускали нежные флюиды, и он с прежним трепетным чувством прижался губами к ее губам. И она успокоилась. Она забыла прошлую ночь, как плохой сон, постаралась забыть, заглушить в себе тревожные мысли. К тому же он продолжил рассказ об ауле, так заинтересовавшем его будущую младшую жену.
- С этим аулом и его обитателями меня познакомил Аликеев. Когда покойному надоедали городские злачные места, он отправлялся в степь. Работники его аула устраивали по заказу своего хозяина праздник в живописном месте среди сопок, у маленьких студеных озер. Ставились юрты, возводились качели – алтыбаканы, устанавливались котлы, в которых варились целые жеребячьи туши. И гости этого своеобразного развлекательного комплекса окунались в мир древних скотоводов.
Нас приглашали в просторные юрты с очагом посредине; угощали дымящимися кусками свежей баранины или конины, поили кумысом и айраном. Наш слух услаждали домбристы, виртуозно исполнявшие кюи и народные казахские песни. Акыны – импровизаторы устраивали состязания – айтысы. И юные красавицы в национальных костюмах исполняли танцы.
Бекхан усмехнулся и добавил:
- Покойный умел отдыхать и развлекаться. Он как-то сказал мне: «Разве сегодняшние казахи умеют устраивать той? Разве то, что они называют тоем – той? Запрутся в ресторан, нажрутся и напьются под ор и дикие пляски – и все! Ну, еще подерутся для разнообразия. И это той?!»
А когда мы уезжали, он сказал распорядителю:
- Если Бекхан захочет погостить у тебя – исполняй его просьбы так же, как мои.
И вот теперь я хочу свозить тебя туда. Я уверен – тебе там очень понравится.
Виолетта не возражала. Она только подумала, что вроде бы не совсем этично нарушать траур жителей аула Аликеева. Но ничего не сказала. А он скрыл от нее, что аул тот уже принадлежит ему и что там и не думают о трауре – напротив, готовятся к празднествам по случаю восхождения на трон нового хозяина.
Виолетте жизнь предков Бекхана понравилась. Сразу по приезду их облачили в национальную казахскую одежду. Переодевали ее молодые женщины. Когда они закончили и взглянули на нее, то невольно выразили удивление.
- Вы превратились в настоящую казашку, - сказала старшая из женщин. И выставила большое зеркало перед ней. Виолетта взглянула на свое отражение и тоже удивилась. Она словно только теперь заметила свои выступающие скулы. И узость, и раскосость глаз.
Она растерянно взглянула на женщин и ничего не сказала.
Они ели дымящееся мясо руками. На просьбу Виолетты принести вилку или ложку, распорядитель отвечал с улыбкой.
- Какие вилки, моя ханша! Вы забыли – мы в древнем казахском ауле.
Она взглянула на Бекхана, и тот кивнул с улыбкой. Он был неотразим в ханском халате, перепоясанном красным ремнем с серебряной инкрустацией, и с висящим на нем кинжалом.
Вечер удался. После обильной трапезы они вышли наружу. Бекхана и Виолетту посадили на качели и под старинные песни молодые парни раскачали их до небес. Она визжала, когда они устремлялись вниз с вышины, и восторженно ахала, возносясь на вершину, а он самозабвенно хохотал.
Потом они играли на площадке перед юртами в разные казахские игры, и она увлеклась настолько, что забыла обо всех тревожных мыслях. Потом они сидели вокруг костра и слушали сказки о старинных казахских батырах и их красавицах невестах, похищенных злыми ведьмами. Эти сказки исполняли жырши под аккомпанемент домбры.
Бекхан попросил инструмент у домбриста, исполнившего кюй. Он сыграл короткую пьесу и все вокруг зааплодировали, когда он закончил и вернул домбру хозяину.
- Замечательно! – воскликнула Виолетта, продолжая аплодировать. Бекхан скромно бросил:
- Да нет. Это средняя игра. Вот у меня был друг, так он играл просто виртуозно. Это он научил меня играть на домбре.
Она заметила, как потемнели его глаза. Она прикоснулась к нему и прошептала:
- Он умер, да?
Бекхан кивнул утвердительно. А сам подумал: «Умер ли Заманжол? Нет, вернее, умер я».
Виолетта не все понимала, но смогла прочувствовать всю прелесть жизни прежних обитателей степи. За полночь их провели в спальную юрту. Там, на небольшом возвышении, за шторами, была застелена роскошная постель. И здесь было тепло, горел очаг, огонь в нем поддерживали служанки, ступающие неслышно. Бекхан занимался любовью с таким упоением, что сумел зажечь свою любовницу. Только теперь она показала, что превратилась в настоящую женщину. Она словно забыла о служанках, входивших в юрту, чтобы подбросить дров в очаг. А ведь в начале она шептала Бекхану:
- Тише! Здесь кто-то есть. Эти женщины… мне кажется, они подслушивают.
После близости они не сразу уснули.
- Как тебе понравилась жизнь древних кочевников? Замечательно, правда?
- Да, - отвечала Виолетта, - Они понимали толк в жизни. И умели жить полнокровной жизнью. Я бы согласилась, если б было возможно, оставить цивилизацию и поселиться в таком ауле где-нибудь в глухих степях.
Бекхан вздохнул.
- И я бы согласился стать простым скотоводом, чабаном или табунщиком. Наша цивилизованная жизнь – мираж. Мы ежедневно гоняемся за призрачными ценностями, рвем нервы себе и другим. Но, боюсь – мы здесь долго не выдержим. Цивилизация потянет нас обратно. Ведь мы уже безнадежно отравлены ею. У нас мозги набекрень, наши души вывернуты наизнанку. Но мы этого не осознаем и продолжаем двигаться вперед, к краю неминуемой пропасти.
Бекхан замолчал, думая, что Виолетта скажет что-нибудь. Но она молчала, она хотела только слушать его. А он решил покончить с грустной темой о судьбах земной цивилизации. Он заговорил о том, о чем он думал сегодня, о том, что почувствовал, окунувшись в жизнь своих предков.
- Я современный человек. И вроде бы давно оторван от корней. Я чаще говорю по-русски, чем по-казахски. Конечно, я считаю русский язык великим языком. Но… но когда я читаю наших классиков, слышу наши народные песни или кюи, моя душа словно бы размягчается и тогда я понимаю, что я казах. Что меня с раннего детства варили в русском бульоне, но так и не уварили. Да, мой казахский язык несовершенен; да, иногда я ловлю себя на том, что даже думаю, используя русские слова. Но, тем не менее, я знаю, что это все поверхностное, наносное. В глубине, в самой своей сердцевине я остался казахом.
Он замолчал и прижался к Виолетте. «Может быть, не стоило все это говорить? – подумал он, - Она может не так понять меня. Она может решить, что из нашей любви ничего не выйдет. Что я намекаю на то, что она не сможет стать близким человеком, – она ведь не казашка, наполовину русская, наполовину кореянка.
Но Виолетта заговорила, и он понял, что опасения его напрасны.
- Странно, но что-то подобное испытывала и я. Еще в детстве – как услышу казахскую речь, по радио, или по телевизору, - в нашей деревне почти не было казахов, так вот, как начнут передавать какую-нибудь казахскую песню, у меня замирало сердце. Я, конечно, ничего не понимала. Но все равно прислушивалась к этим странным словам и музыке, и они словно манили меня куда-то вдаль, и в моих ушах словно бы слышалось ржание лошадей, блеяние овец и коз, мычание и топот многочисленного табуна. И сегодня… этот вечер, эти одежды, эта утварь – мне показалось, что я когда-то жила такой жизнью, что это уже однажды было со мной.
И она заключила:
- Замечательное место! Замечательный аул. Я бы хотела чаще сюда приезжать.
И Бекхан пообещал:
- Да, мы еще не раз сюда вернемся.
Но это осталось только обещанием. Новые его обязанности потребовали от него уйму времени. После похорон Аликеева он начал разбираться в бумагах покойного босса и стал вникать в его дела. Денежные потоки требовали внимательного и скрупулезного учета. Бекхану пришлось знакомиться с кучей людей – в первую очередь с главарями группировок из столицы и других городов. Он сразу дал понять им, что он ничем не уступает Аликееву, если не превосходит его по многим пунктам.
Короче, он принимал империю Аликеева, и это отнимало все его время. Многие связи покойного босса не были известны Бекхану и записи, в большей степени зашифрованные, заставляли корпеть ночами. И наравне с этим его существо было занято мыслями о расправе над Кариной и Мариной. Он понимал, что нужно кончать с ними. Особенно теперь, когда сестры узнали, что Аликеев убит и его место занял Бекхан. Они, конечно, догадывались, кто убрал босса.
Бекхан тщательно готовил это двойное убийство. Нужно инсценировать несчастный случай. Взять и перестрелять сестер он не мог. Одно дело криминальный авторитет – все можно спихнуть на разборки. Убийство сестер могло всколыхнуть общественное мнение. Если об этом заговорят республиканские СМИ, то за дело может взяться столичная прокуратура. А это опасно для нового босса – он только-только утверждается в новом своем качестве.