Бегемот

 



«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя… Это – верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой.»  (Иов 40: 10,14)




 ***




А случилась история эта, некоторое количество лет назад, за несколько месяцев  от  тех таинственных событий, когда в памятную ночь осеннего полнолуния загадочно исчез лучший друг мой, Гришка. История эта мистическая, необъяснимая, потрясшая, и до оснований, моё  воображение…



Теперь, когда моего друга нет со мной, мне более  и нет нужды скрывать произошедшего. Слово, которым я был связан…



Клятва, сказанная  нами друг другу, хранить в тайне всё то, что видели наши глаза и слышали наши уши,  развязана ныне  смертью моего друга Гришки; кто же сумеет упрекнуть меня в неправде? Впрочем, так же и  некому теперь подтвердить правдивость моего  рассказа: верный  друг мой, единственный свидетель случившемуся, пропал при таинственных обстоятельствах несколько лет тому назад! Но и молчать о том, я не могу более. Не могу оттого, что  знаю, знаю –время коротко;  черёд мой придёт совсем  скоро… А я…



Я не желаю  уносить в сырую и тёмную, тесную могилу живое человеческое свидетельство о бегемоте, кошмарном чудовище, сотворённом  Создателем из первобытного хаоса в  Дни Творения, скоте из множества скотов составленном, несокрушимом  монстре земли,  демоне преисподней,  господствующем над  пирами, главном хранителе кубка, дворецком, высоком  виночерпии и ночном стороже  ада.    Ныне,  я готов,  без утайки,  поведать о тех ужасных, выматывающих всякую человеческую душу событиях, пускай  мой странный рассказ  некоторые  и  посчитают за досужий вымысел богатого воображением чудака,  а может статься  и,  вовсе,   безумным  горячечным бредом   умалишённого! Пускай так. Кому  судить меня и обличать в неправде, когда  то, о чём собираюсь рассказать в тишине майских сумерек,  я видел, видел  своими собственными глазами и говорю вам об этом,  стоя на Пороге, на краю Вечности?! Но пусть  то, о чём вы узнаете сегодня,  останется между нами! Ибо понять тайную тайн,  принять верою и  осознать, не сойдя с ума от открывшегося,  могут немногие из посвящённых…





- Гришка! Гришка!!! Да что же это?!



Но Гришка не ответил мне. Объятые неизъяснимым ужасом, сковавшим все члены наши, мы смотрели туда, где в топком болоте,  открывшемся нам  в  зарослях тростника, под  густой тенью крон  корявых тысячелетних ив, тяжко ворочалось Нечто. Это было нечто чудовищное, громадное, отвратительное; немыслимое, неизъяснимое; нечто, не похожее ни на одно из известных науке живых  существ!  Оно  ворочалось в топкой  и  липкой грязи, тяжело переваливаясь с боку на бок, с отвратительнейшим утробным урчанием, хрюканьем и чавканьем;  открывающаяся беспрестанно чудовищная пасть его, в которой сверкали  бивни зубов,  широких,  как мечи воина,  исторгала из себя ужасное зловоние, смешивающееся с тяжёлым болотным духом; раздвоенный и  длинный язык адской твари,  высовывался быстро из отверзающейся  пасти, будто пробуя на вкус насыщенный миазмами испарений гнилостный воздух, и в чёрную болотную жижу  с него падала пенная ядовитая жёлтая слюна. Голову  жуткого монстра венчал исполинский, толщиной с ливанский кедр  рог, острый, заточенный в битвах, и изогнутый кверху;  ещё два рога-бивня, длиною в четыре, а то и в   восемь копий, угрожающе торчали из-под  кожистых отвислых складок нижней челюсти чудовища. Шкура твари, пятнистая, безволосая,  пупырчатая, вся в  безобразных шишках и отвратительных вздувшихся грибовидных  наростах, источала из открывшихся пор своих мерзкую зловонную жёлто-зелёную  слизь.  Толстый мощный хвост монстра, покрытый шипами и щитами брони, извивался по трясине, теряясь в невылазной её хляби. Это был чудовищный  демон кошмарных  моих снов, воплощённый  в бесформенном теле  невероятной, немыслимой, отвратительной и  ужасной твари!



Как описать это чудовище, на которое мы с Гришкой наткнулись, заблудившись в тростниковых зарослях  бесконечного древнего  болота? Где достать  слова, чтобы передать всю мерзость, непостижимость вида   и первобытную мощь его? Кажется, и нет таких слов!  И  в этот сумеречный час, когда я сижу за столом, при тусклом свете оплавленной  свечи  и пишу эти строки; даже теперь, по прошествии  многих лет,  я  пребываю в неизъяснимом  ужасе и отвращении, представляя бесформенную тысячетонную тушу, хрюкающей от невероятного, ведомого только ей сладострастного возбуждения,  ворочающейся в болоте кошмарной анафемской  твари.



Тело её… Черты его  я, скованный  невыразимым    ужасом,  не мог хорошо  разобрать. Помню, только лишь, что это было нечто громадное, омерзительное, расплывающееся, не имеющее чётких границ и определённой  формы. Нечто, похожее  на гигантскую пупырчатую жабу, размером с трёхэтажный дом, а может, и более!   Ужасная  пасть древнего  кашалота,  исторгающая из себя  удушающее  тленное  зловоние; губительная страшная пасть чудовища, с торчащими из неё жёлтыми клыками,  могучий изогнутый рог, на пупырчатой жабьей морде его, острые лезвия  длинных кривых бивней  и красный раздвоенный змеиный язык - вот всё, что я успел разглядеть  до того, как оно учуяло наше присутствие.  Разомкнув  тяжёлые оплывшие веки, анафемская адская тварь  открыла свой единственный циклопический глаз, пронзающий пристальным демоническим  взглядом своим и  всё существо человека!



Глаз чудовища  был не менее, чем семь мельничных колёс, составленных друг на друга! В чёрном вертикальном его зрачке отражались сполохи  ярких фиалковых пламенников,  невыносимая,  терзающая его  боль и  мука, и неземная тяжесть существования.  Древнее прошлое   адской твари, созданной    из тьмы первобытного хаоса и  разделённой  Создателем, в начале времён,  с левиафаном,  отражалось в темноте  бездны  зрачка  её;  твари,   обречённой   блуждать в кромешной  тьме  преисподней,  и до конца дней своих;  доколе не придут последние времена,  и не восстанет она, в непримиримой битве,  с плотью  от плоти своей,  левиафаном, ужасным змием морским и царствующим  князем   хаоса вод!  А ещё… В немигающем взгляде,   подёрнутого отвратительным   бельмом глаза кровожадного  демона,  я узрел древнее тайное знание, знание прошлого и будущего, а ещё…




-Что же это?! Гришка! Гришка!!! Чего ты молчишь? – тормошил понапрасну я своего застывшего в безмерном ужасе и великом изумлении друга.



Гришка, словно провалился в небытие, впал в гипнотический сон. Впрочем, я и сам…




- Да, очнись же! Очнись ты, наконец!


- Я… я…Что ЭТО?! Боже, что ЭТО?!  Да это, не иначе, как  сам дьявол, пришед  забрать  нас и предать лютой смерти! Что же это за скот?!  Какая невыносимая мерзость! Скорей  же,  бежать отсюда! Бежать, покуда   оно нас не приметило!



Но было поздно. Тварь заметила наше присутствие. Она вытянула вперёд длинный свой морщинистый  кожаный хобот, местами покрытый клочками редкой шерсти, и жадно втянула в себя гнилостный воздух, наполненный миазмами и испарениями болота, и внутренними отторжениями её собственного зловонного чрева.  Она повернула к нам страшный жёлтый глаз свой, подобный глазу хамелеона,  и закрутила им со стороны в сторону, пытаясь совершенно разглядеть в густых зарослях притаившихся, окаменевших от ужаса, нас с Гришкой.



Что мы, человеки,  для неё представляли собою? Две мухи, ползающие в густой зелёной траве? Два муравья, приготовившихся принять лютую неминуемую смерть от  чудовищнейшего из всех муравьедов?  Два жалких  червя, копошащихся  в виду зрения, его?



Тварь издала громкий,  протяжный,  торжествующий трубный глас, подняв ураганный  ветер, заставивший качаться  кроны исполинских деревьев,  и с ужасающим рёвом и чавканьем потянулась к нашему укрытию  из зыбкой трясины. Хвост её, могучий  панцирный  хвост, сочленённый наподобие щитов  из золотых пластин,  забился, поднимая в небо тучи болотной  тины, гнили  и грязи. Косматые комья болотной травы нависли на страшных рогах её. От  движения  грузного, оплывшего тысячетонного тела чудовища, от шагов его мощных лап, подобных  подпирающим небо  колоннам,  соделалось великое трясение земли. Земля качалась под нашими ногами, словно мы плыли  в лодке, то взбираясь на гребень волны, то падая  с него в бездну вод, как бывает  во время страшного шторма. Бежать было поздно. Да и куда бежать? Как? Члены моего тела отказались  более  служить ему; я рухнул на колени, воздев к небу руки в неизречённом, застывшем на губах, крике; тело моё окаменело, превратилось в соляной столб.  Я находился в странном сомнамбулическом состоянии. Я, кажется, понимал, что подвергаюсь смертельной опасности; в то же время, меня притягивал, манил  немигающий взгляд, подёрнутого  отвратительным бельмом глаза,  алчущей крови твари. Разум мой окончательно помутился. Я слушал бешенный рёв зверя  и, в этом рёве его,  я различал дьвольский призыв;  различал нечто,  отдалённо  похожее на древнеарамейские  слова…  Но что, арамейские! Это были заклинания, жуткие и куда более древние! Это был Зов, страшный и чудовищный.  Зов, ломающий всякую  волю к жизни, лишающий и последних остатков рассудка.  Не знаю, так ли… Но позже, Гришка рассказывал мне, что и с ним происходило то же самое.



В тот самый момент, когда кошмарная  тварь, бешено ревя и тяжко ворочаясь в болоте,  приподнялась  на лапах и приготовилась  схватить нас шершавым  раздвоенным языком своим, я услыхал, как Гришка, вдруг, закричал ужасные слова, скверня и   хуля,  Самого Бога! Я страшно испугался этого его странного порыва (лишь много  позже узнал я, что гнусный демон-обольститель, непременно, вводит человека в губительный соблазн и побуждает богохульствовать)... Испугался и …чуть было сам не совершил то же преступление! Очнувшись на одно мгновение, прежде, чем снова отдаться  чарам и мороку, наведённым на меня кошмарным демоном, я успел только крикнуть: «Господи!»…  А затем, вновь,  впал в глубокий  транс. 



Что случилось дальше,  я почти не помню. Помню,  как сошедший с ума Гришка, метался  в истерике,  рыдал и богохульствовал; стоя на коленях и потрясая кулаками, грозил небу страшными карами; помню, как злобный  кровожадный демон вращал своим ужасным жёлтым глазом; как сотрясалась земля от его  шагов и  исполинские кедры ломались будто спички, под  ударами  великолепного хвоста его… Помню отверстую  чудовищную пасть, полную острых клыков, подобных мечам воина, и нестерпимый  смрад  горячего дыхания монстра… Помню и ещё:  я поднял взгляд свой горе и увидал странное сияние, нисходящее с небес. Ослепительным для человеческих глаз  было удивительное сияние это! И мне показалось, будто  сам Светлый Архангел, Архистратиг, Глава святого воинства Ангелов и Архангелов, Михаил сходил по лестнице, с белого прекрасного облака, потрясая гневно своим блистающим в лучах закатного  солнца обоюдоострым, как Слово Божие, мечом. Не знаю, что это было -  лихорадочное ли горячечное видение, созданное  моим внезапно помутившимся  рассудком или…



Я не знаю того! И, до смерти своей не узнать мне, что  же, на самом деле, произошло в тот давний летний вечер. В тот  вечер, когда плавкие лучи закатного солнца излились  потоками   пурпурной крови  в  гиацинтовые воды южного моря;  в тот вечер,  когда мы,  с другом моим Гришкой,  бросив  якорь на взморье и оставив, неразумно,  лодку свою, пошли ставить силки на ночных певчих птиц! Меня, и по сей день, не отпускают многие мысли и вопросы! Как заблудились мы, с Гришкой,  зная места эти с самого детства?  Кого, страшного и отвратительного, мерзкого,  повстречали мы, ворочавшимся в опасном, гиблом и топком болоте? Да и было ли это на самом деле? Не привиделось ли нам  всё это  во сне? Как  сумели мы избегнуть неминуемой лютой смерти, как спаслись  от  кошмарного, ужасающего монстра? Ибо,  очнулись мы с Гришкой,  на песчаном берегу, лежащими у вытащенных из моря сетей, в тот самый час,  когда солнце с протяжным стоном, излив последние капли крови на землю, тяжело и безвольно, упало в бездну холодных и мрачных северных вод!



И всё же… И всё же, думаю я, то был бегемот! Именно,  он! Падший ангел, омерзительный бегемот, дух первобытного  хаоса и тьмы. Непобедимый,  несокрушимый монстр земли;  скот, составленный  из множества скотов. Бегемот, представший,  перед нами, в одном из многих нечестивых обличий своих. Бегемот,  ужасный демон, из чина Престолов, кровавый и жестокий  палач,  коего   грешники  трепещут, лишь только  заслышав трубу его вдалеке; сам бегемот,  при дворе сатаны он, занимающий  должность главного хранителя кубка;  он, господствующий   над  пирами,  дворецкий,  высокий виночерпий и ночной сторож  ада. Думаю я, то был он!  Бегемот…



Что же до чудесного спасения нашего… Быть может, Творец  миров видимых и невидимых, Творец  неба и земли, всего сущего, Великий Господь Бог наш, отвлёкшись от важных  дел своих, увидел в ту самую минуту, в какой страшной опасности мы оказались с Гришкой и послал нам на помощь Светлого из Ангелов Своих, чтобы  прогнать ужасную отвратительную адскую тварь, желающую похитить наши души? Быть может… Своим отчаянным криком, смешанным со  сквернословием и богохульством, Гришка привлёк к нам внимание и возбудил праведный гнев  Бога, обратившийся на похитителя душ человеческих? Но то, кажется,  было бы, слишком, невероятно! Быть может… Как угадать? Как узнать то, что недоступно, неподвластно  слабому разуму человека? То, что непостижимо, сокрыто  под покровом тайны? Как понять странные пути Его?  «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших.» (Иса. 55:8-9)



Одно я знаю точно: по какой-то причине, Господь не допустил. Не допустил похитить, умертвить  наши души. Не отдал нас на растерзание бегемоту, коварнейшему  и ужасному из демонов  ада, властителю монстров земли, могущественному  зверю,  из сотворённых  Им и низложенных!  Для чего? Какой Ему в этом был прок?  Какой смысл? Ведь, Гришка, мой лучший друг Гришка, таинственно исчез в морских водах,   осенней  ночью, спустя всего несколько месяцев от этих невероятных,  страшных и необъяснимых  событий… Как, отчего, по чьей воле  пропал Гришка в морской пучине? Почему  я остался жив? Умер ли Гришка  смертию лютой,  в пасти левиафана? Погибла ли душа его безвозвратно? Или же он, перед смертию,  успел произнести Имя Божье? Думаю, мне никогда того не узнать. И только надежда, надежда на то, что и впредь, до самой смерти моей, Господь не допустит ко мне похищающих душИ… Надежда на это не покидает моё сердце!




Таганрог, май 2013г.




Картина Уильяма Блейка.





Продолжение бестиария в рассказе «Левиафан».



© Copyright: Светозар Афанасьев 2, 2013
Свидетельство о публикации №213051202033