Кукла. глава 1

                ГЛАВА 1. СУРОВЫЙ ВЛАДИВОСТОК

    Высокая и стройная, напряжённая, как натянутая струна, она стояла перед судьёй, гордо подняв голову и закусив губу. В маленьком кулачке был намертво зажат кружевной платок, презрительный взгляд синих глаз устремлён поверх головы судьи - молодого смазливого мужчины в обсыпанном перхотью пиджаке. Двух толстых тёток, судебных заседательниц в цветастых кримпленовых платьях она также не удостоила внимания.

Казалось, девушка не обращала внимания на эту унизительную процедуру. Не смотрела она и на истца – красивого высокого блондина, того, кто совсем недавно был ей мужем, а вот теперь, после короткого заседания должен стать просто гражданином Бестужевым Александром Степановичем.

Судья явно скучал, развод - дело банальное, таких процессов за день проходило не менее десятка. Он спешил, поглядывая на часы и монотонно проговаривая необходимые для этого случая слова. Бальзаковские дамы-заседательницы млели, не сводя глаз с белокурого красавца и игнорируя «эту нахалку».

Зал заседания пустовал, никто не захотел стать свидетелем краха молодой семьи.
-… и поскольку обе стороны не имеют материальных и иных претензий друг к другу, нет и иных обстоятельств, препятствующих проведению процедуры прекращения брачных отношений, как-то: несовершеннолетние дети, беременность ответчицы либо её болезнь, и, принимая во внимание согласие сторон…. Объявляю брак расторгнутым.
Девушка метнула синие молнии в сторону судьи.

- Где расписаться?
- Решение суда получите в секретариате, - поёжился тот под этим холодным презрительным взглядом.
- Я могу идти?
-Вы совершенно свободны, заседание окончено.

Она подхватила сумочку и стремительно двинулась прочь, высоко неся белокурую голову, казалось, равнодушная ко всему вокруг. Но её барабанные перепонки буквально разрывались от визгливых выкриков женщин, немедленно вступивших в разговор.

- Фу, слава Богу, свободен! Я боялся, что она не согласится, скандал закатит, потребует испытательный срок установить, – облегчённо вздохнул истец.

— Это бы ей ничего не дало! – успокоил его судья.

                - Но она могла бы время тянуть, ведь могла же? Какую-нибудь справку принести или вообще не явиться!

- Не волнуйтесь, у нас есть свои меры воздействия на таких особ, существуют свои приёмы…. В конце концов, заседатели в курсе дела, они на вашей стороне. Да всё и так обошлось!

- Поздравляю! Вы – молодец! Хорошо держались! – восторженные дамы окружили разведённого. Они наперебой поздравляли его, пожимали его руки, трогали плечи, вообще старались оказаться как можно ближе к его роскошному телу, оказавшемуся теперь свободным. Не обольщавшиеся на свой счёт, они норовили хотя бы прикоснуться к нему, если уж нет шанса заполучить молодого красавца в собственность. Перебивая друг друга, они высказывали истцу свои симпатии, ничуть не смущаясь тем, что их громкие возгласы, несомненно, слышит ответчица – для них она не существовала вовсе!

Она чувствовала себя жутко униженной, короткий путь через зал заседания стал её Голгофой. Девушка ускорила шаг, покидая вражеский лагерь, всей спиной ощущая волну ненависти и презрения, бьющую в неё. И лишь захлопнув за собой дверь, она смогла вздохнуть свободно.

По коридору сновали судейские чиновники с озабоченными лицами и с папками в руках.

- Служители Фемиды! – с горечью и ненавистью проговорила она вслух. – И где оно, ваше хвалёное правосудие?

Никто не обратил на неё никакого внимания. Она привычным движением пригладила волосы дрожащей рукой, ускорила шаг, и как в омут, шагнула в новую жизнь, выйдя на улицу.

Светило яркое солнце, по тротуару шли улыбающиеся мужчины и женщины, по дороге мчались машины, в них сидели жизнерадостные люди, и все, как один смеялись. Просто какое-то массовое радостное безумие.

- Как они могут смеяться? Как это возможно? – воскликнула она. Это беззаботное веселье никак не совпадало с её отчаяньем, проходило параллельно её жизни.

-Наверное, они живут в другом мире, где не бывает судов, предательств, измен.
 
Девушка отвернулась от них, взгляд её остановился на необычном зрелище. Крутой откос, густо заросший травой и жёлтыми одуванчиками, обкашивал здоровенный детина. Со своей косой в синей полинялой майке с тёмными пятнами пота подмышками, он выглядел совершенно неуместно в большом шумном городе.

- Зачем он косит траву? Это ведь почти единственная зелёная лужайка в городе….

Здоровяк совершал ритмичные взмахи, полностью поглощённый своим делом, он ничего не замечал вокруг, кроме своей работы, капли пота блестели на его безмятежном лице. Блеск и звон стали, шелест падающей травы – всё это казалось девушке необыкновенно значительным.

— Вот так и я гибну, срезанная ударами судьбы под самый корень, как эти одуванчики, - горестно размышляла она, не замечая, что ноги сами несут её туда, на умирающую полянку. Сверкание убийственного металла манило к себе, казалось решением всех проблем, оно было всё ближе, всё желаннее.

Внезапно чья-то крепкая рука легла ей на плечо.

- Ты что, с ума сошла? – резкий окрик прервал её крестный ход.
Мужик, вздрогнув от громкого голоса, остановил взмах руки, его лицо исказилось, утратив выражение покоя и отрешённой безмятежности, занесённая коса задрожала. Он вдруг увидел внезапно появившуюся девушку прямо под его убийственным орудием.

- Ты что, не видишь, куда прёшь? – севшим с испугу голосом прохрипел он.

Девушка метнулась вперёд, но сильные руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в плечи, выдернули её из-под смертоносного удара, оттащили подальше от откоса, держали крепко, не отпускали. Неизвестный мужчина встряхнул худенькое тело, прижал к себе.

- Что с тобой? Успокойся! – проговорил он участливо.

Она  услышала первые добрые слова в этот злосчастный день и разрыдалась, спрятав лицо на его груди. А он широкой ладонью гладил её волосы, тихим голосом проговаривая слова утешения. Она плакала долго, но слёзы не приносили облегчения, сердце почему-то камнем тянуло вниз.

Мужчина протянул ей платок.
- Успокойся.  Вижу, тебя обидели, ну, это бывает…. Жизнь не всегда дарит подарки, иногда и неприятности. Но не надо отчаиваться! Всё будет хорошо! Я постараюсь тебя развеселить, давай проведём этот день вместе, хочешь? Я как раз с рейса пришёл, у меня масса свободного времени. Пойдём в ресторан «Дары моря», поужинаем, там подают отличную скоблянку из трепанга. Такая красивая девушка украсит любую компанию! Тебя как зовут?

- Надя…. А вас?
- Алексей! Говори мне «ты», лады? А то я себя ветхим стариком чувствую.

Она, всё ещё всхлипывая, смотрела на незнакомца. Он казался ей воплощением мужества, силы и надёжности. И только странное беспокойство вызывала сухощавая фигура черноволосой женщины за его спиной. Она курила папиросу и, прищурив глаза, буквально пронизывала девушку горящим взглядом. И сердце всё тянуло на дно кирпичом.

- Ну, вот и порядок! Находка моя неожиданная! До вечера далеко, а у меня тут дела кое-какие нарисовались, составишь мне компанию?

Надя согласно кивнула, улыбнувшись сквозь слезы.

- А теперь смотри, на что способен моряк ради прекрасной дамы!

Алексей поднял руку, и по мановению этой волшебной руки прямо перед ними словно из-под земли возникло салатовое такси, бешено скрипнув тормозами. Не взглянув на машину, он открыл заднюю дверцу, приглашая девушку. Сам уселся на переднее сиденье рядом с водителем.

- Куда едем? – радостно, как родного, спросил тот.
-На Эгершельд.
-В «Альбатрос»? Понимаю, - уважительно протянул таксист.

- Соображаешь! – моряк достал из кармана пачку жевательной резинки, небрежно бросил на панель, - Сувенир из Сингапура!

Надя восхищённо смотрела на своего спутника, не решаясь задавать вопросы, и только на подходе к элитному магазину, торгующему импортным товаром за валюту, и как всегда окружённому толпой жаждущих, она тихонько шепнула: «А меня туда пустят? Я там ни разу не была». Он крепко сжал её руку.

- Ты со мной! Тебе не о чем беспокоиться! Решать проблемы обязаны мужчины, а девушки должны восхищать и повелевать!

И они вошли в заветную дверь, сопровождаемые завистливыми взглядами.

- Постой тут! – он оставил её у окна, а сам устремился сквозь толпу к продавщице в красивом фирменном батнике. Небрежно опершись о прилавок, та со скучающим видом поправляла высокую причёску пухлой рукой, обильно украшенной перстнями, и гордо оглядывала покупателей. За её спиной на полупустых полках лежало несколько рулонов ткани какой-то линялой расцветки. Девушка почувствовала разочарование, она не заметила ни туфель, ни платьев, ни китайских термосов - вообще никакого дефицита. Казалось непонятным, для чего здесь собрались все эти люди и зачем, собственно, привёл её сюда моряк. Внезапно взгляд продавщицы остановился на Алексее, и мгновенно расцветшая улыбка стёрла выражение скуки и презрения с её лица. Они о чём-то переговорили, склонив головы, потом женщина оценивающим взглядом оглядела Надю с ног до головы, как будто мерку сняла и исчезла в подсобке.

Моряк взял свою спутницу под руку, и они прошли в другой отдел, где за прилавком практически при полном отсутствии покупателей маялась без дела девушка в импортной блузке - мало кто решался тратить драгоценную валюту на вино и сладости. Любезно переговариваясь с ней, как с хорошей знакомой, Алексей приобрёл большую коробку конфет в виде сердца и красивую бутылку.

- Ты что, знаешь всех продавщиц в городе? -  удивилась Надя.
- Ну, ещё официанток всех ресторанов! – засмеялся он.

Они оставили покупки в салоне поджидавшего их такси, завернули за угол магазина и оказались во дворе, захламлённом пустыми ящиками и коробками, мужчина закурил.

- А чего мы ждём? – спросила Надя.
- Подарка!

И тут же, казавшаяся запертой дверь служебного входа слегка приоткрылась, и женская рука с множеством перстней поманила из тьмы. Алексей бросил сигарету и проскользнул в щель. Надя увидела, как промелькнул, оказавшись в руках мужчины большой пакет в серой обёрточной бумаге. Послышался ни с чем не сравнимый шелест купюр, затем слова обоюдной благодарности и заверения в вечной дружбе.

Всё это казалось таким необычным и значительным. И только неясная фигура в тени дома за штабелем ящиков вызывала беспокойство. Надя всматривалась в тёмный силуэт: женщина в брюках, кудрявая и черноглазая жадно курила папиросу и в упор смотрела на неё.

Моряк выскользнул из двери, которая тут же захлопнулась. Он схватил Надю за руку и быстро повёл к машине, а она всё оборачивалась назад, к чёрной женщине. Мужчина бросил пакет на сидение и сел рядом с девушкой.

- Трогай, шеф!
Такси мчалось по городу, оглашая воздух мощными звуками музыки. Рядом с Надей сидел весёлый, красивый мужчина, нашептывая ей на ухо комплименты, они ехали в прекрасное будущее, она это чувствовала!  Радостная беззаботность захлестнула её, а центре этого праздника стоял он, маг и повелитель Вселенной, всемогущий и восхищённый ею. Это было волшебство.

Они махом вознеслись на третий этаж и оказались в незнакомой квартире. Алексей стыдливо распихивал по ящикам шкафа рубашки и носки, разбросанные повсюду, извиняясь за беспорядок. Девушка с любопытством оглядывала явно холостяцкое, хорошо обставленное жилище. Она провела пальцем по запылённой поверхности полированного стола, залюбовалась кораллами и причудливыми ракушками за стеклом стенки.

- А теперь примерь вот это! – Алексей подал ей тот самый пакет. – А я пока кофе сварю.

Надя нетерпеливо принялась рвать толстую бумагу, внутри оказалось несколько маленьких упаковок. Сначала она извлекла из хрустящего целлофана прелестное бледно-голубое платье с золотой каймой и маленьким букетиком капроновых цветочков на груди. Девушка тут же надела его, застегнув золотые пуговки и благоговейно спрятав внутрь бирку с волшебной надписью «MADE GAPAN». Она давно мечтала о таком наряде, он прекрасно оттенял её золотистые волосы, только вот простые босоножки никак не подходили к туалету. Надя вернулась к пакету и достала из коробки босоножки на шпильке цвета топлёного молока, изящные и прелестные, как и вся японская обувь. Она опустила ноги в эти волшебные туфельки, и ощутила их нежные объятия. Девушка притопнула каблучками и закружила в танце, едва не налетев на вошедшего моряка.

- Как ты прекрасна! – воскликнул Алексей, восхищённо глядя на неё.
— Это просто платье красивое! – застыдилась она.
- Нет, платье – это только удачная оправа для твоей красоты! Бог мой, ты засверкала, как настоящий бриллиант! Позволь мне заботиться о тебе, я хочу всегда быть рядом с тобой!

-  Эти подарки, эти слова – я не понимаю, что это значит? Это что - предложение? – робко проговорила Надя.
- Да! Да! Да! Я прошу тебя стать моей женой, - он взял её за руку, нежно привлёк себе.
- Но мы с тобой так мало знаем друг друга, - слабо сопротивлялась она.
- Дорогая! Браки совершаются на небесах, мы предназначены друг другу, это – судьба! Я сразу это понял, когда увидел тебя! Ты это тоже чувствуешь, я знаю! Ты веришь мне?
Она медленно подняла дрожащие ресницы, взглянула на него, и твёрдый взгляд его открытых, мужественных, ласковых, нежных влюблённых глаз сказал ей больше слов, она просто утонула в этом океане любви и обожания. Она не смогла долго выдержать лучезарный поток сияющего восторга и прикрыла веки, отдавшись во власть этого невозможного счастья….

- А ну, открой глаза! Куда прёшь, совсем сдурела! – этот резкий окрик заставил очнуться, она оглянулась.

За её спиной стояла сухощавая смуглая женщина, она мёртвой хваткой вцепилась в её плечо своей сильной рукой, не давая шагнуть вперёд под блеск косы, застывшей в воздухе. Мужик, остановивший смертельный ход стали, замер с разинутым ртом. Капли пота, крупным бисером покрыли мгновенно покрасневшее лицо, глаза его полезли из орбит.

Какой-то морячок с кучей пакетов на минуту остановил погрузку покупок в салатовое такси. С любопытством взглянул он на разыгравшуюся перед зданием суда драму, но поняв, что продолжения не последует, разочарованно плюхнулся на сиденье, обменялся шуточками с водителем и умчался куда-то по своим делам.

Чёрная женщина трясла Надю за плечи, била по щекам крепкой сухой ладошкой.
 
Страшный гул стоял у неё в голове, как будто множество чугунных колотушек колотили в её череп, как в колокол, извлекая из него убийственную какофонию. Изо всех сил она пыталась вырваться из жёстких объятий, избавиться от мучительных звуков. Собрав все силы, она стряхнула с себя чужие цепкие руки, но терзавший душу звон не прекращался. Только он один казался непобедимым  и вечным. Надя, наконец, открыла глаза. И опять закрыла их.

Будильник разрывался от злости. Утро наступало на горло. Искусственный сон медленно отрывал свои липкие щупальца от воспалённого мозга. Сознание возвращалось медленно, безжалостно разрушая вялые миражи наркотического сна.
Надя нехотя разлепила веки. Мягкий свет ночника создавал волшебную ауру умиротворения и покоя, продлевая магию сновидений, постель не выпускала из нежных объятий.  Занавески на окне, собранные в причудливые оборки, падали широкими волнами на пол, покрытый пушистым ковром.

Надя откинула одеяло и опустила ноги прямо в мягкие тапочки. В комнате было тепло, и она не стала надевать халат, оставаясь в ночнушке. Она на мгновение замерла, оглядывая свой милый мирок. Все это игрушечное колдовство она создала себе сама, тщательно подбирая детали, чтобы смягчить неизбежный удар при переходе от сладостных грёз к безжалостным будням.

Она давала себе минуту, чтобы собрать всё своё мужество и взглянуть в лицо суровой действительности если не смело, то хотя бы без отчаяния.

Будильник отзвенел и замолк. В динамике послышалось шуршание, и полилась тихая мелодия «Утра над Москвой-рекой», предварявшая душераздирающие звуки гимна Советского Союза, многие годы будившего её в 6 утра. Она вздохнула – вот и кончилась эта минута.

Надя протянула руку к выключателю и резко нажала. Она знала, что произойдёт. Очарование ночи неизбежно рассеется, разрушив прекрасные миражи светом 100 ваттной лампочки. Ворвётся новый день, этот кошмарный сон жизни, который надо будет как-то пережить, перетерпеть, пока не придёт новая ночь и принесёт с собой  долгожданные  сновиденья –  начнётся её настоящая жизнь. И она снова станет красивой, любимой, успешной. Она готова ждать эти счастливые часы. Потому что, как бы ни были безумны её видения, они не шли ни в какое сравнение со сволочной реальностью.

Впереди предстоял долгий, долгий день. Дневными глазами оглядела она своё жилище.
Она стояла посреди маленькой 12-ти метровой комнатки на вытертом во многих местах ковре. У одной стены располагался разложенный на ночь продавленный диван, застеленный далеко не новым бельём. Пододеяльник и простыни несли на себе гостиничные штампы – всё это она купила там по дешёвке по остаточной стоимости благодаря знакомой кладовщице.  Так же, как ветхие занавески, героическими усилиями превращённые всякими рюшечками и оборочками во вполне приличные и даже нарядные гардины.

К стене напротив прислонилось облупленное трюмо, на котором помещался маленький чёрно-белый телевизор «Рассвет» и единственная новая вещь в доме -  швейная машинка. А рядом журнальный столик на шатких ножках – дары всё той же кладовщицы.
Третью сторону комнатки занимало окно с широким подоконником, на котором вплотную стояли горшки с роскошными, постоянно цветущими розами, гвоздиками и жасмином – гордость хозяйки и её единственная отрада.

Двери на четвёртой стороне комнаты вели в коридорчик и небольшую кладовку, использующуюся, как шкаф. Там на полках  умещались все пожитки девушки, а на плечиках висела немногочисленная одежда.
 
В маленький коридорчик, совмещавший в себе прихожку и кухню, она умудрилась втиснуть холодильник. Кусок фанеры, приколоченный к стене в углу, выполнял функцию стола. На нём стояла электрическая плитка, а на полках за тюлевыми занавесками – посуда.  Из удобств имелся умывальник с холодной водой и крохотный туалет.

Всё было маленькое, чистенькое и всё вопило о бедности, и бедности безысходной.
Надя подошла к зеркалу. Из туманного зазеркалья унылым взглядом тусклых глаз на неё смотрело отражение сутулой женщины с заурядной внешностью, на лбу которой крупными буквами стояла надпись: 30 лет.

Она вздохнула, собрала в жидкий хвостик длинные тёмные волосы и с сожалением спрятала коробочку с таблетками. До вечера. Настало время собираться на работу.
Туман в голове рассеивался медленно, наступающий день с кровью отдирал от сознания блестящие миражи ночи, всовывая вместо них постылые хлопоты, изо дня в день одни и те же, повторяющиеся с садистским постоянством.

Почти автоматически она поставила чайник на плитку, убрала постель. Наступал день. Надо было как-то жить. Она вяло выпила чашку чаю, как всегда по утрам, без аппетита, и яичница осталась на сковороде нетронутой.

Отодвинув на минуту занавеску, Надя глянула в темноту зимнего утра: на термометре стояло минус 25. В окнах общежития напротив горели редкие огни.

Она натянула чёрный свитер, толстую серую юбку, закрывающую колени, и серый бесформенный пиджак. Нахлобучила на голову шапку из перекрашенного песца, пальто с таким же воротником, на подошвы сапог наклеила свежие куски пластыря – чтобы не скользить, и покинула своё жилище, заранее сгорбившись в ожидании ветра и мороза. Она не ошиблась – Владивостокская зима встретила сурово, как свекровь. Надя спрятала нос в жидкий мех воротника и заспешила к электричке, стараясь не поскользнуться.

Снега в городе не было. Может быть, он лежал где-нибудь в лесу за его пределами, может быть, Надя не знала, зимой за город она не выезжала. А здесь, во Владивостоке голые красные сопки, обнажали базальтовые разломы, кое-где прикрытые коркой льда, и это «кое-где» располагалось именно там, где пролегал её тропа. Она шла, осторожно ступая, как по минному полю, стараясь в точности повторить свой вчерашний маршрут. Иногда на дорогу падал скудный свет из окон, и Надя благословляла этих незнакомых людей, вставших в такую рань, чтобы осветить её путь. Она испытывала к ним тёплые, почти родственные чувства.

Проспект «Столетия Владивостоку», который ей предстояло пересечь, выглядел очень заманчиво, там горело несколько фонарей, проезжую часть очистили ото льда. Но идти туда не имело смысла   - машины шли сплошным потоком, светофор стоял далеко от её маршрута, а кидаться под колеса она не рискнула и побрела в подземный переход, теряя время. В подземке горела одинокая лампочка, раскачиваясь от ветра на голом шнуре. Вцепившись в скользкие перила, Надя ступила на обледенелые ступени, потратив немало сил, чтобы осилить эту преграду. Наконец, и это препятствие она одолела, перебралась через рельсы железнодорожного полотна и вышла к перрону в толпе таких же, как она, сгорбленных фигур.

По обледенелой платформе гулял ветер, неся жидкие снежинки прямо в море, превращённое морозом в ледяную пустыню. Надя стояла на пронизывающем ветру, стараясь держаться к нему боком, чтобы не потерять домашнее тепло. Время поджимало, она решала: покупать билет или ехать зайцем. Проездной  уже закончился, если электричка придёт вовремя, то идти за новым поздно. А если опять опоздает – есть шанс погреться в кассе. Она глянула в сторону стеклянной будки – очередь вытянулась длинным хвостом и тоже стыла на ветру. «Не пойду, - решила Надя, - лучше здесь помёрзну, зато не придётся бежать по скользкому перрону за вагоном, и есть шанс занять сидячее место в вагоне». Показались огни – поезд шёл без опоздания.

Рабочий день начинался ровно в 8, глянув на часы, Надя удостоверилась, что пришла вовремя - без пяти восемь. Тем не менее, она робко отворила дверь и неуверенно проговорила: «Здрасьте». Окинув кабинет быстрым взглядом, она отметила, что не все на месте. Она повесила пальто на плечики, подписанные её инициалами, и разместила в шкафу, где уже висела одежда её коллег с дорогими воротниками: с ламой, норкой, соболем. И даже одна шуба – из белки.

Рабочий день начался. Начальник, молча, посмотрел на часы. Замначальника сощурила свои и без того узкие глазки, тряхнула чёрными кудряшками и проверещала пронзительно:

- Как министр заявилась! Без пяти минут! А надо бы знать, что приходить на работу нужно за полчаса! Я тут уже сколько сижу, а ты как барыня спишь долго!

- Электричка задержалась, - промямлила Надя, с ненавистью глядя в плоское лицо Дарьи Ивановны.

- А как раньше мы на работу ходили? Вообще без транспорта! А вы, молодые, вам это как зарядка, - завела она своё поучение.

Надя уселась за стол, на самое неудобное место в отделе, разложила работу и стала терпеливо дожидаться момента, когда можно будет зайти в соседний отдел забрать необходимую информацию. Ждать, когда нормальные люди соберутся, поделятся новостями и утренними впечатлениями от поездки в транспорте; пока обменяются комплиментами и колкостями, выпьют по чашке кофе, выкурят по первой сигарете, поправят причёски, подтянут колготки и сменят зимние сапоги на легкие туфли – короче, совершат свой ежедневный ритуал, который задавал темп новому дню, и вторжение в который было так же бестактно, как визит ночью в супружескую спальню.
Надя вздохнула, как жаль, что в их коллективе такой ритуал напрочь отсутствовал.
И вообще, атмосфера висела напряжённая, наэлектризованная, зачастую взрывоопасная. Казалось, здесь, в отделе новых технологий управления рыбодобывающей компании собрались случайные, малознакомые люди. Сошлись на день-два, а завтра все разойдутся, и никто даже не вспомнит, как кого зовут. А ведь всех их связывала многолетняя совместная работа в море на плавзаводах! Но все они были страшно разобщены и, казалось, воспринимали друг друга не как коллег, а как конкуренток, соперниц, если не сказать - врагов. Что уж говорить о Наде, никогда не ходившей в море, и появившейся у них почти случайно. В этом пафосном обществе она чувствовала себя чужой – дворняжкой, ненароком прибившейся к своре породистых сук. 

Надя подумала, что в этой нервной обстановке в отделе виновата Дарья Ивановна. Она патологически ненавидела абсолютно всех. До судорог она завидовала благополучным – их успеху, достатку, красоте, здоровью, мужьям, любовникам. Презирала и с наслаждением гнобила людей неблагополучных за их слабость, некрасивость, отсутствие связей, денег, за неустроенность в быту и семейной жизни. Эти недобрые чувства так и клокотали в ней, продуцируясь в неимоверных количествах, готовые в любую минуту извергнуться из её плотно сжатого безгубого рта. И если с успешными коллегами ей приходилось сдерживаться, то в отношении слабых она самозабвенно отдавалась своей всепоглощающей страсти. Сколько крови она попортила у Нади!

Если бы не она, ей жилось бы вполне сносно. Со всеми другими коллегами Надя ладила. В отделе сидело десять человек – в одной большой комнате на одном телефоне. Начальник Николай Иванович, единственный в отделе мужчина, держал себя лояльно ко всем. Он дожидался своего места на новой плавбазе, часто засиживался у курирующего заместителя генерального директора Симонова и сквозь пальцы смотрел на работу подчинённых. Он не вникал в бабьи разборки и иногда, глядя на Надю, позволял себе каламбур: «Надежда – ты моя последняя надежда!»  Этим и ограничивались их вполне мирные отношения.

Из женского коллектива ближе всех к Наде по возрасту, но не по положению в обществе, стояла Ирка – здоровенная деваха, успевшая сразу после института устроиться в управление и сходить в декрет. Она была хорошо упакована, в её жизни имелся полный комплект: муж, дочь, квартира, машина, дача, папа – капитан второго ранга и мама с хорошей должностью в Крайкоме профсоюзов. Что ещё могла пожелать эта процветающая особа, Надя даже не могла себе представить, недоуменно глядя на её вечную суету. Особенно странным выглядело её негодование, когда кто-то произносил её фамилию – ХарькОва, делая ударение на О, Ирка настаивала на акценте первого слога -  ХАрькова. «Что я вам – хорёк, что ли?» - возмущалась она. И самым страшным оскорблением для себя она считала именно это неправильное произнесение фамилии. Конечно, интересы они имели слишком разные, чтобы допустить хотя бы мысль о дружбе. Впрочем, застать Ирку в отделе практически не представлялось возможным, она всегда находилась или на больничном с ребенком, или в курилке.

Ещё меньше общего имела Надя с остальными коллегами. Она уныло глядела на этих солидных, благополучных, уверенных в себе женщин. Все они относились к ней несколько свысока, иногда покровительственно, порой пренебрежительно, но никогда – враждебно. Она никому не мешала, никому не казалась конкуренткой, её терпели – и только. И на том спасибо.

Самой колоритной фигурой в отделе являлась Светлана – настоящая русская красавица, жена капитана дальнего плавания. Её роскошная фигура неизменно приковывала к себе взгляды всех без исключения мужчин, независимо от их возраста, вероисповедания и положения в обществе.

 Светлана состояла в дружеских отношениях с Инной, солидной и молчаливой женой старпома. Они иногда переговаривались, склонив друг к другу головы, и тогда все уважительно смолкали, стараясь хоть краем уха уловить их светские тайны.
К этой парочке тяготела Валерия, которая так же, как они ходила раньше в море. Только она оказалась не такой удачливой, и первый муж кроме ребенка ей ничего не оставил. Валерии пришлось проработать в море больше 10 лет, чтобы содержать дочь, она с теплотой вспоминала то время - годы своей молодости и хороших заработков. Там же остался упущенный шанс удачно выйти замуж – у неё не хватило духу ответить взаимностью престарелому капитану, она опрометчиво назвала его дедушкой. Этим шансом не преминула воспользоваться очень молоденькая и, как вначале казалось, совсем глупенькая официантка, за одну ночь, ставшая очень важной персоной. Всё ушло в прошлое, а теперь у Валерии имелся муж слесарь, двое детей, и, как запоздалое раскаяние в своем чистоплюйстве – тяга к дружбе с богатыми и влиятельными. Надю она не замечала, та была для неё – никто, и относилась она к ней – никак.

Так же, как Нина, немолодая, вечно озабоченная бытовыми вопросами женщина, славившаяся своим умением вкусно готовить папоротник со свининой, это являлось её почти единственным талантом. Впрочем, никаких других дарований от неё и не требовалось, поскольку её муж работал главным инженером крупного предприятия и состоял в дружеских отношениях с руководством её родного объединения. Так что производственные вопросы, в том числе регулярные сокращения кадров её совершенно не волновали. И такая мелкая сошка, как Надя, тем более.

А вот Люба – сентиментальная и слезливая любительница мелодрам очень ценила Бестужеву как безотказную слушательницу бесконечных романов и фильмов. На первый взгляд могло показаться, что вся её жизнь состоит из приключений и любовных интриг. Но на самом деле, её заурядное существование состояло из ежедневной стирки, готовки, уборки, мытья детей и посуды, консервирования огурцов и заклейки окон на зиму. Короче, там имелось всё, кроме того, что так дорого и близко женскому сердцу – в жизни полностью отсутствовала любовь. Видимо, раньше она имелась, не зря же Люба часто вспоминала время, когда она была молоденькой и хорошенькой, как за ней ухаживал её муж и ещё один человек, и с ней на улице часто знакомились моряки. Но как-то незаметно в повседневных заботах вся романтика в её жизни иссякла вместе с молодостью. И муж давно перестал быть героем, о нём упоминалось вскользь, как о предмете неодушевлённом наряду с огурцами, картошкой и окнами. Объект этот требовал заботы и ухода и отнимал драгоценное время, которое она, уединившись с книгой на кухне, могла посвятить новой амурной истории. Именно эти часы, украденные у сна, представлялись ей настоящей жизнью. Слушая, как Люба самозабвенно исполняет очередную серенаду роковой страсти, Надя не могла найти в себе силы прервать её.

Последней в отделе в полном смысле этого слова стояла Рита Францевна Полозкова. Глупая и хитрая одновременно, профессионально безграмотная и услужливая до тошноты, она смогла пробиться в руководящий плавсостав благодаря именно этим качествам. Она проработала всю жизнь на плавбазах, добиваясь самых выгодных рейсов и даже правительственных наград. У неё имелось безошибочное чутьё царедворца, и в придворных интригах она бы заткнула за пояс самого Макиавелли, если бы знала, кто это такой. В отдел её устроили на пару месяцев досидеть до льготной пенсии, но она как-то задержалась здесь уже на год. В отделе Риту Францевну не любили, называя за глаза сексотом, видимо не без основания. Пользы от неё, как от специалиста, не было никакой, поэтому в её обязанности входило мытьё посуды после дегустаций, а также доставка в центральную лабораторию образцов продукции, её же отправляли в магазин за чаем и сахаром. Весь день она смертельно скучала, бессмысленно глядя сквозь мутные стёкла очков в какую-нибудь раскрытую книгу, взятую наугад с полки технической документации. Иногда это приводило к мелким конфликтам, когда именно этот документ оказывался кому-то нужен.

Тогда Светлана или Люба громогласно объявляли: «Девчонки, у кого нормы расхода по икре?» И когда весь кабинет переворачивали сверху донизу, кто-нибудь догадывался вытащить папку из пухлых рук задремавшей Риты Францевны.

- Я уже целый час эти материалы ищу! Вы что, не слышали? Если ничего не понимаете, то хоть название читайте! Читать-то вы умеете? Если вам всё равно, с какой книжкой спать, берите старьё из архива! -  шипели на провинившуюся женщины, опасаясь громко скандалить, памятуя о ползучей любезности старухи к высшему начальству.

Полозкова обижалась, но высказываться вслух не смела, приберегая свои обиды к удобному случаю. Как фигуру слабую, Бестужеву она презирала, но за неимением лучшей компании, согласна была общаться хотя бы с ней. Та понимала это, и старательно избегала её сомнительной дружбы.

- Бестужева, горе мое! – пронзительный голос Дарьи Ивановны прервал Надины горестные размышления. – Когда ты, наконец, разошлёшь распоряжения по плавбазам? Я тебе ещё вчера сказала, ты что, ждёшь персонального напоминания? Ты же на инженерной должности сидишь, зарплату, как все мы получаешь, а толку от тебя….

- Я подготовила радиограмму, она у вас на столе лежит ещё со вчерашнего.

- А почему ты не напомнила? У меня вон сколько документов, я что, должна о тебе всё время помнить?  Где она? Сейчас проверю твою писанину!

Надя, порывшись в куче бумаг на столе начальницы, положила перед ней отпечатанный приказ.

- Не стой передо мной! Что за глупое чинопочитание? Или тебе делать нечего? – продолжала свои поучения начальница.

Надя вернулась на своё место. Общение Дарьи Ивановны с ней, как всегда, проходило оскорбительно. «Может быть, я не такая умная, как все эти женщины, и опыта морского у меня нет, но это же не повод, чтобы унижать меня!» - думала она с обидой.

Эти постоянные придирки изводили её, Надя чувствовала себя громоотводом, или, вернее, мусорным ведром, куда каждый мог безнаказанно сбрасывать свои отрицательные эмоции. Ну, почему, почему она позволяла вытирать о себя ноги? Она могла, она умела работать, а теперь - теперь она стала бояться. Как-то так случилось, что после неудачного замужества она потеряла веру в себя. «Неужели я никогда не смогу дать отпор этой злобной мегере? Характер у меня слабый», - укоряла она себя за малодушие, но каждый раз готовое сорваться слово протеста останавливал страх потерять работу. Чистую, хорошо оплачиваемую работу, на которую она с таким трудом устроилась.

Страх перед возвратом на прежнюю ненавистную должность сменного технолога в рыбном порту заставлял её ниже склонять голову и с трепетом ожидать очередного сокращения, смирившись с ролью товара третьего сорта на прилавке жизни. Она не хотела все оставшиеся ей до пенсии годы бегать по причалу в холоде, грязи, на сквозняках, под дождём и снегом, днём и ночью за скудную зарплату.

 Надя украдкой взглянула на часы и непроизвольно вздрогнула от визгливого окрика начальницы.

- Бестужева! Ну, сколько я могу тебя учить! Какую радиограмму ты состряпала?
- Вы сами мне сказали, что надо послать распоряжение всем плавбазам…
- Да кто ты такая, чтобы командовать капитанами?
- Но я же не от своего имени пишу, а от Симонова.
- Ты хоть думай, когда пишешь! Ты в подметки этим людям не годишься! Указывать надумала! Твои радиограммы должны начинаться словами «Прошу»! На, переделай!

Надя понуро забрала бумагу. Дарья продолжала изрыгать поучения, когда дверь кабинета отворилась и в отдел вплыла, окутанная облаком духов Елена Прекрасная – председатель профсоюзного комитета. Как всегда, одетая во всё импортное, в туфлях на шпильке и с пышной прической. Холёными пальчиками, унизанными перстнями, она прижимала к животу, как большую ценность какие-то миски. Её появление встретили взрывом восхищения. Вслед за ней двое матросов внесли большую картонную коробку.

- Девочки, это вам подарки к Новому году, – жеманясь и хлопая наклеенными ресницами, проговорила Елена.
 - Чтобы не говорили, что профсоюз о вас не думает! Вас тут 10 человек, на ваш отдел выделили 3 штуки тазиков. Японских, – веско добавила она.
- Как три? А остальным? – возмутилась Люба.
- Остальным – другие подарки. Есть наборы с постельным бельём, с югославским шампунем, с колготками, с хрусталём, ну, и другие. А тазы можете разыграть, как в других отделах.

Она торжественно поставила их, все три штуки на стол отсутствующего начальника, туда же небрежно побросала из коробки причитающиеся отделу наборы, после чего величаво удалилась, сопровождаемая матросами с коробкой и неизменным ароматным облаком.

Все сгрудились у стола, перебирая подарки, даже Ирка прибежала из курилки, одна Бестужева осталась сидеть на своём месте. Она знала, что окажется последней в этой очереди к дефицитным благам. Она удивлённо смотрела, как девчонки крутили в руках ёмкости странного голубоватого цвета, на дне которых красовался большой жёлтый цветок, похожий на хризантему. К чему они пригодны? Бельё в них стирать неудобно – малы, а варенье варить – велики. Надя была уверена, что ей достанется именно эта, ни к чему не пригодная вещь. Неожиданно, по репликам, доносившимся от стола, она поняла, что эти посудины – предмет всеобщего вожделения. Предлагали разыграть две штуки между собой, поскольку одну миску полагалось отдать без конкурса начальнику, Николаю Ивановичу.

- И что же, - раздался визгливый голос Дарьи, - А вдруг этот тазик достанется Надьке? А мне – нет! Кто-то всю жизнь в море ходил, а кто-то год в отделе просидел, ни дня в море, а ей – такой подарок!

Надя от такого поворота опешила. Ей представилась Дарья, умирающая от горя, оставшись без миски с хризантемой. Это показалось ей таким глупым, что она едва смогла удержать приступ смеха, но начальница всё-таки заметила её улыбку.

- Что ты смеёшься? Надеешься, что ты выиграешь?
- Да ну что вы, Дарья Ивановна, мне эта тарелка вообще не нужна, - смиренно проговорила Надя, - Можете меня из списка вычеркнуть. Я бы постельное бельё взяла, если вы не против.

Дарья Ивановна недоверчиво прищурилась.
- Да-да, конечно, бери, раз тебе нужно, – обрадовано затараторила Люба.
— Это благородно, Надя, что ты отказалась, - одобрила её бескорыстный поступок Светлана.

Бестужева не стала спорить, она забрала свой приз и отправилась в плановый отдел. В полутёмном коридоре она столкнулась с одной из девчонок из отдела труда, но не стала здороваться, по опыту зная, что ей не ответят.

Когда она вернулась в свой кабинет, делёжка уже закончилась, все подарки разобрали. Дарье Ивановне тазик всё-таки не достался, и она сидела злая, так как никто не захотел уступать свой приз в её пользу. Своё дурное настроение она по привычке сорвала на Наде.

- Где ты ходишь? – набросилась она на неё, - Сейчас Симонов уйдёт на планёрку, а ты ещё радиограммы на подпись не носила! Это надо срочно отправлять!
- Да я уже отнесла.
- Как отнесла? Без проверки?
- Ну, вы же мне сказали, что изменить – я откорректировала!
- Откуда я знаю, что ты там сделала! Ишь, какая самостоятельная! Иди, забери из папки свою писанину!
- Да я уже забрала все бумаги с подписи.
- Дай сюда, представляю, что подумал Симонов…
- Он подписал.
- Подписал? Наверное, автоматически. А я не позволю, чтобы такая безграмотная галиматья пошла в море!
- Но вы же сказали – срочно!
- Ничего страшного, завтра отправим, зато оформим, как следует!
- Ну и что тут можно ещё переделать?
-  Надежда, горе мое, сколько же я могу тебя учить!
- Да я уже пять раз всё исправляла, уж и не знаю, что тут можно ещё сделать!
- Ну почему я должна за тебя думать?  Смотри, сколько у меня бумаг на столе лежит, а я должна с твоей радиограммой возиться! А ведь ты институт закончила, и ничему там тебя не научили! Давай сюда! Так! Ты от кого пишешь? Ты от руководящего отдела пишешь, сам Симонов свою подпись ставит, а ты как начинаешь? «Прошу»! Это кто просит? Симонов что ли просит? Ты хоть думаешь иногда?
- Но вы же сами полчаса назад мне сказали…
- Я сказала! А своя голова на плечах есть? Никакой самостоятельности! Полная беспомощность! Чем пререкаться, ты бы лучше документацию почитала, да совета умного послушала, я же для твоей пользы стараюсь.

Она бы ещё долго распространялась на эту неиссякаемую тему, но тут вошёл начальник. Николай Иванович увидел у себя на столе пресловутый тазик, и общий разговор вернулся к подаркам.

Надя села на своё место, тупо глядя в своё распоряжение. Она не знала, что ей делать – бросить в лицо ненавистной Дарьи или разорвать в клочки уже завизированную бумагу.

-И чего она к тебе придирается? – посочувствовала ей Светлана, - Дай твою радиограмму.

Она пробежала глазами текст.
- Всё нормально. Я сама в радиорубку отнесу.
- А как же Дарья?
- Ты не напоминай, а она сама забудет, видишь, у неё на столе какая куча бумаг. Ей бы со своей работой справиться, а не то, чтобы про твою помнить.

Надя уткнулась в свои графики, она могла немного перевести дух. Но до обеда оставалось ещё полтора часа, расслабляться рано.

Работой Надю не особо загружали – это тебе не по причалу бегать, тем более, не на заводе вкалывать! В её обязанности входило составление графиков, ежедневных сводок, ежеквартальных и ежемесячных отчетов о выполнении плана и освоении новых видов продукции. Кроме того, она выполняла разовые поручения и экстренные задания руководства, которыми не хотели заниматься другие сотрудницы отдела. Иногда она помогала своим коллегам, если у них случалась запарка, но это происходило редко, женщины ревниво оберегали зоны своего влияния, никого туда не допуская. Они предпочитали работать по вечерам и субботам, но оставаться единственными и незаменимыми специалистами в своей области – дамоклов меч сокращения висел над всеми.

К обеду от суеты, дерготни и воплей Дарьи голова Нади буквально раскалывалась на части. Она втихаря посматривала на часы, и как только минутная стрелка соединилась с часовой на двенадцати, бросила ручку и пошла одеваться, невзирая на моментальную реакцию начальницы. Это было выше её сил – просидеть ещё и обед в ненавистной компании. Бестужева всегда уходила из отдела на перерыв, иначе она не смогла бы выжить здесь больше одного дня.

- Война войной, а обед по расписанию, - бросила ей в спину шефиня, впрочем, тоже собираясь в буфет.
- Ты опять уходишь, Надя? Куда? – поинтересовалась Люба.
- На набережной открыли новое кафе, там куриный бульон подают со свежими пирожками.
- Ой, и я пойду, подожди меня!

Наде пришлось ждать и скрепя сердце тащиться на обед с коллегой. Та повисла у неё на руке пудовой гирей и всю дорогу пересказывала новопрочитанный роман про какую-то сиротку-графиню. Надя смотрела по сторонам, стараясь не вникать в рассказ, время от времени вставляя междометия, типа: «Да ну? А он? И что? А она?» Обед был испорчен.

Люба заливалась соловьём. Впереди них по скользкому тротуару шли две девушки в импортных модных пальто с ламой. «Сапожки финские, белые, на манке, такие только в валютнике достать можно», - отметила про себя Надя.

 Девушки громко разговаривали и смеялись. Надя засмотрелась на их наряды и не обратила внимания, что сзади топтались парни, пытаясь обогнать их на узкой дорожке.

- Давай, обгоняй тёток! – скомандовал один.
-Девчонки, обождите нас! – закричал другой.

Надя, приняв последнюю реплику на свой счёт, обернулась. Парни в норковых шапках, мохеровых шарфах и джинсах, явно моряки, показались ей симпатичными. Она заулыбалась в ответ на их улыбки, но они, бесцеремонно отпихнув её и Любу, кинулись вслед за финскими сапожками. Обладательницы заграничных нарядов, заслышав шум, обернулись, и Надя увидела густо замазанные крем-пудрой морщины на увядших лицах с яркими пятнами румян.

- Да они старше нашей Дарьи! – раздосадовано воскликнула Бестужева.
- Зато в ламе! – меланхолически парировала Люба.

  То обстоятельство, что девушки очень старенькие, не остановило парней. Они двинулись рядом с ними, пытаясь завязать знакомство.

- Морячки, видно! – вздохнула Люба, - Я, молоденькая, такая хорошенькая была! Как надену косынку, все говорят, ну, прямо Алёнка!
-Какая Алёнка? – не поняла Надя.
- Ну, Алёнка – как на шоколадке!  Родители меня как куколку наряжали….

Надя уныло посмотрела вслед удаляющейся компании. «А ведь я ещё молодая, а меня уже тёткой называют…»

Обед был испорчен окончательно. Надя всегда старалась в это время побыть одна и полностью отвлечься от работы и всего, что с ней связано. А тут – Люба на ушах висит со своими романтическими историями, да ещё эта встреча идиотская! Обед прошёл быстро и для Нади безо всякого удовольствия. Время ещё оставалось, и коллега предложила ей зайти на стадион «Динамо», где по слухам продавали дешёвых китайских кукол – подделки «Барби». «Да ладно, всё равно мимо идём», - согласилась Бестужева.

Среди кабинетов административного корпуса они быстро нашли комнату профсоюзного комитета. В тёплом помещении зимняя одежда вошедших казалась неуместной. Пышногрудая женщина в импортном платье, с прической и в туфлях, как и положено работнику такого отдела, любезно указала на смежную комнату.

Там стояли две большие коробки, доверху наполненные игрушками, несколько женщин активно рылись в этих залежах.

- Сколько стоят ваши Барби? – спросила Люба.
- Недорого, девочки, всего 4 рубля, - слащаво улыбаясь, пояснила профсоюзница.
- Так дёшево?
- Они уценённые, с небольшими дефектами, но очень, очень хорошие, посмотрите сами!

Надя глянула в коробку – оттуда торчали десятки кукольных тел.
Игрушки, точно, оказались с изъянами – у одной рука отвалилась, у другой голова не держалась, третья вообще лысая. Люба принялась копаться в ящике. Надя равнодушно смотрела по сторонам, профсоюзница окинула её оценивающим взглядом.

- А вы что же, не хотите выбрать куколку детям?
Надю передёрнуло - ей опять указали, какое она ничтожество, потому что у неё нет ни мужа, ни детей.
- Я уже купила подарки, - пробормотала она.

- А-а! -  понимающе протянула женщина, ещё раз оглядывая её небогатый наряд.

 Надя подумала, что та сразу заметила, что пальто на ней давно не новое, жидкий воротник перекрашен, сапоги старые, как и сумка - ручка у неё оторвалась, и она сама пришила её вручную толстой ниткой и закрасила чёрной тушью. Нарядная дама равнодушно отвернулась. Наде стало стыдно за себя и свою бедность. Она подошла к Любе и тоже стала перебирать кукол. Взять, что ли? Можно будет потом подарить кому-нибудь. Всё равно ведь дёшево.

Она стала рассматривать игрушки внимательней. И все они выглядели некрасивыми и уродливыми. Вдруг она заметила в углу коробки нежное, просто ангельское личико с золотыми спутанными волосами и голубыми глазами. Надя взяла в руки худенькое тельце, такое жалкое в помятом нейлоновом комбинезоне. Тонкие ручки, торчащие из широких рукавов, и босые ножки казались озябшими, огромные глаза смотрели умоляюще – вся она была, как заброшенный нелюбимый ребёнок.

- Попала ты в разряд бракованных, никто тебя не взял, - пробормотала Надя, пытаясь пальцем стереть большое красное пятно с правой стороны личика, уродливой кляксой расползшееся по лбу, захватывая часть щеки и бровь, оно напоминало запёкшуюся кровь.

- Ты – такая же одинокая и никому не нужная, как я, бросили тебя в кучу мусора, - острое чувство жалости захлестнуло душу. Надя решительно открыла сумку и достала кошелёк.

- Ну, вот и выбрали себе подарок, - пропела сладкоголосая хозяйка. Блистая перстнями, она отсчитала сдачу.

Люба купила двух кукол – для двух дочек. С обеда они опоздали, но на этот раз им повезло – начальство срочно вызвали на совещание, и в отделе царило спокойствие. Коллеги придирчиво осмотрели покупки, охаяли их, но, когда узнали цену, посыпались упрёки, почему, дескать, не взяли на всех. Тут же снарядили на стадион двоих добровольцев, пользуясь отсутствием руководства. Но посланцы пришли с пустыми руками, они не только не приобрели игрушки, но вообще не нашли, где их продают. Дверь в дирекцию оказалась запертой, сторож сказал, что здесь давно никого нет, прямо с лета.

- Ну как же так! – расстроилась Люба, - Да он ничего не знает, пьяный, наверное, не видит ничего!

- А может быть, вы в другом месте купили, а нам говорить не хотите? - пытали подруги. Люба клялась и божилась, призывая в свидетели Бестужеву, и пообещала назавтра отвести всех желающих на этот проклятый стадион, это уже стало делом принципа. Фальшивых Барби она завернула в газетку и засунула в сумку.

Надя не участвовала в этой суете. Свою куклу она посадила на стол, закутав в старенький пуховый платок, который она носила вместо шарфа. Ей казалось, что та мёрзнет. Она пригладила её растрёпанные волосы, потрогала кровавое пятно на виске, обдумывая, как его свести.

- Продай мне игрушку, - подсела к ней Светлана. - Я тебе дороже дам, мне на подарок надо что-нибудь недорогое и приличное, а тебе она всё равно не нужна.

-Нет! – почему-то резко ответила Надя, - Мне тоже на подарок надо.

И она спрятала свою покупку в стол, как будто испугалась, что её у неё отнимут.
До конца рабочего дня оставалось ещё время, и Надя решила сделать запись в своей расходной книге. Она потихоньку положила между бумаг маленький блокнотик, куда вносила движение своих скудных средств. В графу «Расходы» за сегодняшнее число записала: обед – 0,86руб; кефир – 0,28руб; кукла – 4 руб.   Решив, что сегодня тратиться уже не будет, подвела черту: итого 5руб 16 коп.  За день произошёл перерасход за счёт игрушки, ну, да это ничего, за неделю итог получится, как всегда, она завтра сэкономит.

Надя всегда аккуратно вела учёт всем своим тратам, доход оставался неизменным и стабильным, дважды в месяц: 50 и 140руб, а расходы приходилось контролировать, чтобы уложиться в эту сумму, да ещё и отложить хоть немного на приобретение дорогих вещей. К следующей зиме, хоть умри, а пальто с шапкой обновить нужно, а это как минимум 300 руб. Сапоги зимние тоже требуются, всё-таки третий сезон служат, как ни замазывай кремом, а трещины всё равно видны. А к лету босоножки заменить необходимо – прошлогодние совсем развалились. И по мелочам ещё сколько всего! О телевизоре она даже не мечтала, этого её бюджет не выдержит. Конечно, можно надеяться, что в конце квартала выдадут премию, да ещё ожидается тринадцатая зарплата, но всё равно, на телевизор не хватит. Её старенький «Рассвет» постоянно ломается, и, хотя достался он ей почти даром, но частые ремонты очень уж накладны.

 Надя вздохнула – даже при приличной зарплате ей приходилось экономить. Она, закрыв книжечку, посмотрела на часы. Стрелка подбиралась к пяти. С совещания вернулось начальство, в кабинете мгновенно установилась мёртвая тишина. Все уткнулись в бумаги, исподтишка поглядывая на руководство – женщины ждали известий. При одном только взгляде на Дарью Ивановну становилось ясно, что новости есть, её прямо-таки распирало от избытка информации, но она помалкивала. Молчал и Николай Иванович. Никто из сотрудниц не рискнул прервать это затянувшееся безмолвие, все сидели, демонстрируя служебное рвение. Казалось, никто не собирался сегодня домой, впрочем, такая картина наблюдалась в отделе в конце каждого дня.

Надя изнемогала от желания встать и уйти. Она с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить, заорать, хлопнуть дверью. Наконец, стрелка часов переползла, показывая ровно 5 часов. Надя выждала пять минут, десять – ничего не изменилось вокруг. Из коридора слышались оживлённые голоса спешащих домой сослуживцев, а в отделе новых технологий стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц. Часы показывали 15 минут. Больше Надя уже не могла выдержать.

Она собралась с духом и решительно встала из-за стола. Бумаги сложила стопкой, свою Барби, закутанную в пуховый платок, спрятала в сумку. Она чувствовала себя почти революционеркой, руки её тряслись от страха – девять пар глаз следили за её действиями. Она смело направилась к шкафу с одеждой.

- Ох, Надежда! И когда я научу тебя работать, - подала голос Дарья Ивановна. – И что бы тебе посидеть, да почитать лишний часик, документы поизучать, так нет! Как пять часов пробило – норовишь первая домой сбежать.

Она притворно вздохнула, но открыв рот, она уже не смогла остановиться.

- И сокращения не боишься! И кто это, интересно знать, тебя сюда устроил? А у нас, между прочим, штатное расписание пересматривают, а ты…

- Даша, уймись! Что ты раньше времени панику сеешь! – осадил её Николай Иванович.
Шефиня осеклась на полуслове, плотно сжав губы.
- Так что же, опять сокращение ожидается? И скоро? – Светлана задала интересующий всех вопрос.
- Ещё ничего не известно. Хотя Бестужеву я бы точно сократила! – не удержалась Дарья.

«Тебя саму нужно сократить и не позднее пятницы», - со злостью подумала Надя, но вслух сказала другое:

- Руководству виднее! Если решат сократить – сократят, даже если я тут до ночи сидеть стану. От этого производительность труда на плавбазах не повысится!

 И неожиданно для себя добавила, повернувшись к Любе:
- Пойдём домой, дети подарков ждут.

-Да-да, действительно! Пора по домам, - поддержал её Николай Иванович.

Женщины стали собираться, поглядывая друг на друга, ожидая, кто уйдёт первой. Первой вышла Надя, с удовольствием хлопнув дверью. Она прошла по полутёмному коридору среди нарядных благоухающих девиц. Они переговаривались на ходу, не обращая на Надю никакого внимания, она чувствовала себя всем чужой. Ну что ж, возможно, завтра её сократят после сегодняшнего демарша. Но сегодня это её почему-то не беспокоило.

Надя пошла к троллейбусной остановке, мимо толпы девчонок из отдела труда. Они не спешили на общественный транспорт, их забирали мужья и друзья на автомобилях. Одна уезжала на «Жигулях», другая на «Волге», а кто-то на появившихся недавно иномарках. Эта группа в велюровых пальто с мехом ламы, шапках из соболя и чернобурки, в импортных дублёнках и сапогах жила своей жизнью, своими разговорами. Они составляли особый закрытый клуб, с очень ограниченной возможностью входа.

Надя повернула налево и поднялась по скользким ступенькам. Ветер почти утих, фонари на Океанском проспекте, хоть и через один, но всё-таки горели, своим жёлтым светом согревая промёрзлую голую землю, прикрытую только асфальтом.
Троллейбус подошёл неожиданно быстро, он оказался практически пуст. Это выглядело почти чудом, Надя уже приготовилась к долгому ожиданию на холоде, а потом к толкотне и ругани пассажиров в салоне и крикам водителя. Она устроилась ближе к задней двери и встала в уголке, отвернувшись к окну. Сквозь него она ничего не могла увидеть, и это её устраивало - Наде не хотелось смотреть ни на усталые лица людей, ни на унылые улицы города. На заледеневшем стекле вокруг маленьких оттаявших кружочков намёрзли ледяные узоры, она смотрела на эти морозные рисунки, считая остановки. Вот троллейбус остановился пятый раз, двери медленно раскрылись, и она вышла из холодного салона на холодную улицу.

Надя автоматически подняла воротник и медленно побрела в свою комнату в малосемейке, она не спешила, поглядывая по сторонам. В окнах домов горели тёплые огни чужого семейного счастья, её дома никто не ждал. Обычно вечером после работы она обходила все подряд магазины, чтобы хоть немного побыть среди незнакомых людей и оттянуть минуту, когда она окажется одна в четырех стенах. Но сегодня Надя не стала никуда заходить, она боялась, что кукле холодно на таком морозе, и пожалела, что не спрятала её за пазуху. Она направилась прямо к себе, поднялась на четвёртый этаж по грязной, заплёванной лестнице, не раздражаясь сегодня по этому поводу.

Быстренько раздевшись, она вытащила из сумки свою замёрзшую Барби с совершенно ледяными ручками и ножками, сиротливо торчавшими из нейлонового комбинезона. Надя сорвала это синтетическое тряпье, взяла в руки худенькое тельце, пытаясь согреть своим дыханием и теплом рук.

- Бедная, бедная моя, - бормотала она, с жалостью разглядывая кровавый подтек на бледном личике, - Ничего, ничего, я согрею тебя…
Надя поставила чайник на плитку.

- Сейчас я помою тебя, ты согреешься, - уговаривала она скорее себя, чем куклу, не спуская её с рук, запелёнатую в тёплый платок. Она  порадовалась, что у неё появилась возможность ухаживать за кем-то, кроме цветов на окне. Теперь ей есть с кем общаться, и даже можно поговорить, пусть даже не получая ответа - постоянное молчание угнетало.

- Ты будешь моей подружкой, - продолжала девушка, - Я буду о тебе заботиться, ты – такая же одинокая и заброшенная, как я, только ещё более слабая. Ты ведь не можешь для себя ничего сделать, зависишь от рук хозяина, а я … хотя, что я сама могу для себя сделать?

Внезапно пришедшая мысль поразила её. Она уселась на диван.

- Что я могу для себя сделать? – повторила она, - Ничего! Я – такая же игрушка в руках судьбы, как и ты. Единственное, что я могу – умыться, если есть вода, одеться, если руки двигаются… если, если, если! Если хозяин разрешит! Говорят, человек сам хозяин своей судьбы – ложь! Разве я не пыталась сама устроить свою жизнь? Что я делала не так? Разве я не была послушной дочерью и прилежной ученицей? Разве я не была верной и любящей женой? Разве я не была честной и порядочной? Я никого не обманывала, я ни у кого не думала брать чужого! Разве я мало работала и мало трудностей испытала? Вот это всё: не убий, не укради, и всё такое…. И разве что-то у меня получилось? Чья-то рука разрушила мою жизнь, как карточный домик. У меня нет семьи, нет мужа, нет надежд, мне уже за тридцать, я кое-как проживаю день и засыпаю только с таблетками. Я никому не нужна, я - неудачница!

Она обвела блуждающим взглядом своё скромное жилище.

- Никому не нужна! Как и ты. А может, нужно что-то другое, чтобы быть счастливой? А, подружка моя? Может, ты это знаешь? Может, ты научишь меня, как жить, как быть удачливой? Может, мы вместе изменим наши жизни, я – твою, ты – мою?

Она засмеялась, глядя в бесстрастное личико игрушки. Чайник закипел, пуская пар из носика. Надя достала глубокую миску и в ней, как в ванне, искупала куклу, напустив туда югославского шампуня. В воде худенькое тельце немного согрелась, но всё равно оставалось прохладным. Зато вымытые волосы рассыпались золотистыми шёлковыми волнами и очень быстро высохли, совсем как настоящие. Закутав игрушку в махровое полотенце, Надя расчесала эти роскошные локоны. Она попыталась вывести красное пятно, потерев его ваткой, смоченной сначала лосьоном, потом ацетоном, но все усилия оказались напрасными. Бросив это бесполезное занятие, она достала из кладовки сумку с лоскутками, обрезками ткани, лентами и резинками – новой подружке требовалась одежда.

Глядя на худенькую замёрзшую фигурку, Надя выбрала тёплую шерстяную ткань, синюю, в мелкую клеточку.  Не так давно из этой материи она сшила платье себе, теперь из обрезков принялась мастерить кукле такое же точно - довольно длинное, ниже колен. Оно выглядело, конечно, скромно, только белый кружевной воротничок немного освежал простенький наряд, а на шею ей она повесила свой кулон – подковку на цепочке.  Из старой перчатки изготовила кожаные туфельки, а из своей комбинации чудное кружевное бельё. Роскошные волосы заплела в косу, вплетя блестящую ленту с конфетной коробки.

Эта суета с шитьём развлекла девушку. Посчитав, что сегодня почти праздник, она решила выпить чай из парадной посуды. С прошлых отпускных она купила себе чудный набор артёмовского завода, это конечно не престижный – «Мадонна», но имя у него тоже имелось - «Татьянин день». И по сравнению с заграничным, отечественный сервиз обладал явным преимуществом: чашечки тут были легкими, тонкого почти прозрачного фарфора. Да и в сравнении с японской росписью барочными картинками нежные сиреневые цветы багульника выглядели гораздо интересней. Надя рассчитывала поставить этот сервиз в стенку, когда она у неё появится, как у всех порядочных людей, конечно, после получения квартиры. А пока комплект стоял в кладовке, она доставала его только по праздникам.

Надя осторожно вытащила коробку, заварник решила пока не трогать, только извлекла чайную пару. Она бережно поставила её на столик и ахнула – на тонком фарфоре паутинкой пробежала едва заметная трещинка. Надя не поверила своим глазам, ведь она всего пару раз пила чай из праздничной посуды, и каждый раз очень бережно! Как же так? Набор стоял в коробке, каждый предмет завёрнут в упаковочную бумагу, никто им практически не пользовался, а он – испорчен! Надя долго и горестно смотрела на треснувшую чашку, это незначительное, на первый взгляд событие произвело на неё тягостное впечатление.

— Вот видишь, подруга, так и жизнь пройдёт, а я ею так и не воспользуюсь! Так и буду откладывать всё на потом, ждать, когда мне что-то дадут: квартиру, стенку, диван по очереди.  А когда подойдёт мой черёд – глядь, а жизнь-то уже трещинку дала, кончилось моё время, а я и не пожила. Всё отсрочивала, всё экономила! Ну, хватит! Хватит ждать! Буду жить здесь и сейчас! Каждый день!

Она решительно достала набор из коробки - весь, полностью. Чашки с блюдцами выставила на полочки за занавеску, одну пару сразу на столик, в чайничек засыпала заварку, в сахарницу сахар, на пирожковую тарелку положила булочку, а в розетку – варенье. Из холодильника достала колбасу, зажарила её с луком и яйцом, налила рюмочку наливки.

 С аппетитом поужинала и, приняв таблетку, в блаженной дрёме провела с часик перед телевизором. Куколка, хорошенькая и опрятная, сидела рядом, совершенно не похожая на ту жалкую замухрышку со свалявшимися в паклю волосами, которую Надя принесла домой. Только кровавое пятно портило её милое личико.

- Ну, ничего, это мы как-нибудь исправим, в конце концов, крем-пудрой замажем, - утешила подружку Надя. – Но в любом случае я тебя не брошу, ты мне и такая нравишься!

Ей казалось, что Барби всё ещё зябнет, и она оставила её на ночь укутанной в тёплый платок. В благостном настроении с чувством исполненного долга она легла спать.

Надя стояла на самом краю скалы. У ног клубился туман, укутывая всё вокруг, скрывая страшный обрыв, и только где-то внизу среди белых клочьев кое-где проглядывали волны. Шум прибоя, глухо доносившийся снизу, манил к себе, звал, он казался спасительным и таким близким. Казалось, стоит сделать только шаг – и океан примет в свои нежные отеческие объятия.

Надя глядела в эти молочные разрывы, в тёмную глубину вод, её тянуло сделать этот маленький шаг. Никто и ничто не держало её здесь. Жизнь, оставшаяся там, у подножья скалы, ничем не могла соблазнить, эта безрадостное существование стало ей ненавистно. Она оглянулась – вокруг никого. Сердце разрывалось на части, одиночество острыми когтями рвало душу. Ветер резкими порывами облеплял стройное тело тонкой тканью платья, трепал длинные белокурые волосы, огромные синие глаза девушки наполнились слезами. Одна, всеми брошенная и забытая! Она сделает этот шаг!

Слезы горячими струйками побежали по щекам. Надя подошла ближе к краю, камень, сорвавшись из-под ног, исчез почти бесшумно – туман поглощал все звуки. «Вот так и я исчезну, без звука, без следа».

Девушка протянула руки навстречу судьбе, улыбка осветила её заплаканное лицо. Она хотела уйти в бездну, слиться с океаном. Океан ждал её, она это знала, она чувствовала его тёплое дыхание на своей щеке, как поцелуй. И она шагнула.
Но нога повисла в воздухе, чьи-то сильные руки держали её за талию.

 Она рванулась, но цепкие пальцы держали крепко, оттаскивая подальше от края пропасти. Она закричала в гневе, колотя ногами и руками невидимого человека. А он, отойдя от опасного места, осторожно поставил девушку на землю, не выпуская из своих объятий. Она с ненавистью взглянула в лицо мужчины, помешавшего ей обрести покой. Бешеный огонь синих глаз ожёг его холодным пламенем.

- Ты кто? Как ты посмел? Что тебе надо?

Белозубая улыбка стала ей ответом.

- Да что тебе, в конце концов, нужно? Что ты привязался ко мне?

Он все ближе склонял к ней своё лицо, тёплые губы коснулись её нежной кожи. Она без чувств упала в его объятья.

-Милая, милая, что с тобой? – шептал он, взяв её на руки, - Ты озябла, ты вся дрожишь….

Она открыла глаза, только теперь ощутив ледяной холод пронизывающего ветра, её босые ноги окоченели.

- Не бойся, милая, я согрею тебя, - проговорил спаситель, и она доверчиво прижалась к его груди, как маленькая птичка, отогретая в тёплой ладони, притихла и успокоилась. От его большого тела исходила надёжность и уверенность, она обвила рукой его шею, гладила ладошкой маленькую аккуратную бородку, чёрный морской китель с золотыми пуговицами. Склонив к ней голову, он что-то говорил, говорил…
Она молчала, счастливая этой минутой, мечтала лишь о том, чтобы эта минута никогда не закончилась, и сильный мужчина нёс бы её и нёс на своих руках, и это продолжалось бы вечно. Она молилась о чуде. И, видно, так сильно было её желание, что чудо свершилось. Когда завершился спуск со скалы, счастье не закончилось. Оно только началось, оно продолжалось по сказочным законам.

Её принц разжал руки, но она не ступила босыми ногами на холодную сырую землю, нет, она опустилась на мягкое сиденье автомобиля. Её иззябшее тело окутали пушистые меха, голову украсил венок из белых цветов, а безымянный палец - обручальное кольцо. Тёплое южное море билось у ног, пальмы склоняли головы, а розы осыпали свои лепестки на её постель. И везде рядом она чувствовала крепкую руку любимого.

И вот снова слёзы блестят на её глазах, а он утирает их широкой тёплой ладонью.

- Дорогая, пойми, это моя работа, но ты жди! Жёны моряков всегда ждут, я вернусь!

Надя машет платком в толпе других женщин, и белый корабль отходит от причала. Всхлипывая и сморкаясь, она идёт к автомобилю, садится за руль, едет по улицам города. Они уже не кажутся ей унылыми, каждая из этих улиц хранит память о её счастье. Каждая говорит: здесь ты стала счастливой! И она улыбается сквозь слёзы, и с лёгким сердцем разглядывает людей, идущих вдоль дороги, стоящих на остановках. Некоторые поднимают руки, пытаясь остановить машину, но она едет мимо. И вдруг один из голосующих мужчин показался ей знакомым: высокий, белокурый, рядом с девушкой в красном платье. Надя узнала его. Это тот, кто сделал её  несчастной - её бывший муж. Обида и горечь вновь поднялись в душе. Она нажала на тормоз, Сашка рысью бросился к остановившейся «Волге».

Надя быстро нацепила тёмные очки, бросила на панель пачку «Мальборо». Едва она опустила боковое стекло, в окне появилась склонённая голова бывшего мужа.  «А он не так уж и красив», - отметила она про себя.

- Куда тебе, парень? – спросила она, стараясь спрятать лицо спадающими прядями волос.
- Тут недалеко, к Варягу, - заискивающе улыбнулся он.
- Мамашу в кино везёшь?
- Как мамашу? Нет! Я с девушкой!
- Эта вон та, в пожарном костюмчике? – хмыкнула Надя. Она потянулась за сигаретой, нагло выставляя напоказ бриллиантовый перстень.
- «Маркиза» - уважительно протянул Сашка, не открывая глаз от драгоценного пальца.
-Подарок мужа, - протяжно проговорила она, вздохнув, - Он сейчас в рейсе…. Если хочешь, садись, прокачу, только без бабы твоей.

Он заколебался, переводя взгляд с перстня на пачку «Мальборо», с салона машины на спешившую к нему девушку.

- Судя по твоей подруге, вкус у тебя испортился, - Надя сняла очки и откинула с лица пряди волос. – Что смотришь? Не узнал? Я тебя тоже не сразу узнала – полинял сильно. Дешёвка ты, всё-таки!

Она пустила ему в лицо струйку дыма.
- Не, не повезу я тебя! Ещё сиденье мне испачкаешь! Ищи тачку по себе, как и женщину – подешевле!

Она сорвалась с места, оставив Сашку стоять с совершенно идиотским лицом. Подбежавшая девушка что-то говорила ему, но он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. Он всё стоял и смотрел вслед умчавшейся машине. Надя хохотала, глядя в зеркальце заднего вида, на заднем сиденье тоже кто-то заливисто смеялся. Она оглянулась – привалившись к сиденью, заразительно хохотала черноволосая смуглая женщина.

- Ну, ты молодец, Надька! Здорово обломила своего бывшего! Так ему! – сквозь смех проговорила она.

Надя смеялась вместе с ней, и на душе стало легко и радостно, как будто свалился, наконец, с сердца камень, тянувший её на дно. Она повернула ручку радиоприемника, и оттуда послышался мелодичный звон, как будто сотни маленьких серебряных колокольчиков качались на ветру, рассыпая вокруг искристые звуки.

- Ах, какая прелесть! Что это? — спросила она у чёрной женщины.
— Это будильник, - сквозь смех пропела та, - Пора вставать.

Надя открыла глаза. Мягкий свет ночника создавал уютный полумрак. Тёплый ковер нежно обнял ногу, мелодичный звон будильника смешивался с музыкой Мусоргского, тихо журчавшего из динамика. Она почувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Поставив на плитку чайник, сделала пару приседаний. Запах жарившейся яичницы показался восхитительным, она с аппетитом позавтракала.

Натягивая серую юбку, подумала, что та, пожалуй, слишком длинная. «Надо непременно подкоротить», - решила она.

- Ну, не скучай, подруга, скоро вернусь! – помахала она рукой кукле и вышла на улицу.

Ветер сразу же впился в щёки ледяными иглами. Она усмехнулась: всё равно от него не спрячешься, так зачем же горбиться? Она расправила плечи и смело подставила лицо ветру и холоду. Ну, что мороз, что ветер? Что он может с ней сделать? Самое большее – шапку сорвать!

На её пути, как всегда, пролегали ледовые поля. Надя шла осторожно и неспешно, сегодня она почему-то не боялась опоздать. «Если опоздаю на электричку, поеду троллейбусом или автобусом», - решила она.

Но она не опоздала и появилась в кабинете, как всегда, без пяти восемь, там её уже ждали новости. Люба пребывала в сильном расстройстве - придя домой, она не обнаружила в сумке своих кукол. Решив, что забыла покупки в отделе, прибежала в управление ни свет, ни заря и перерыла весь кабинет, но так ничего и не нашла. Вспомнив, что после работы заходила в магазин за рисом, отправилась туда, в надежде, что оставила игрушки на прилавке. Но знакомая продавщица уверяла, что никто ничего не терял.

— Значит, у меня их украли, - решила Люба. – Когда я деньги доставала, я помню, рис положила на дно, а сверху свёрток! Ещё сумку не могла закрыть, так и пошла с расстёгнутой. Вот кто-то и вытащил!

Погоревав о потере, и посылая тысячи проклятий на головы воров, Люба в обеденный перерыв вместе со Светланой отправилась на стадион «Динамо». Но вернулись они ни с чем совершенно расстроенные. Они нашли дверь в дирекцию не только запертой, но и заколоченной. Тёмные окна ледяными узорами затянул мороз, на крыльце лежал тонкий слой снежной пороши, чистой и никем не затоптанной. Создавалось полное впечатление, что сюда много месяцев не ступала нога человека. Женщины обошли всю территорию, но не смогли даже найти сторожа.

- Так куда вы с Надькой ходили вчера? – недоумевала Светлана. – Ничего не понимаю!

Люба пребывала в не меньшем недоумении. Она долго горевала, пила валерьянку и причитала. Похоже, она сама начала сомневаться, заходила ли она вообще куда-нибудь вчера, и  покупала ли что-то. Никаких материальных подтверждений этому не существовало – её куклы пропали. Единственным свидетелем правдивости её слов оставалась Надя. Создавалось впечатление, что пресловутый стадион открыл свои двери только для того, чтобы куклу приобрела только она одна.

Коллеги сочувствовали Любе, одна Дарья Ивановна, сощурив свои маленькие глазки, выпалила:
- И что ты так расстроилась из-за какой-то дряни? Купи детям что-нибудь приличное, такая дешёвка только для нашей Надьки годится! Ей бы всё в куклы играть!

Надя, молча смотрела на злобную начальницу. И за что она её так ненавидит?

Впрочем, не только игрушечный вопрос занимал женщин - приближался Новый год. Предвкушение предстоящего торжества немного скрашивало их рабочие будни. В управлении было принято отмечать это событие всем вместе в собственном ресторане. Сам генеральный директор с супругой и внуком проводил праздничную ночь в кругу своих коллег – он любил многолюдное застолье. И всем пяти его замам с женами приходилось веселиться вместе с ним. Банкетный зал ресторана бронировали заранее. Небольшой коллектив молодых и красивых артистов театра, спонсируемого управлением, всю ночь развлекал и веселил руководящих работников крупнейшего рыбодобывающего объединения на высоком художественном уровне. В отделе раздавали билеты на банкет, цена назначалась чисто символической, столики распределялись в соответствии с рангом.

 Из производственного отдела зашла Аня, она раньше работала здесь, и Надя очень жалела, когда та покинула их, ведь она являлась единственным человеком в управлении, с кем она поддерживала дружеские отношения. Так же, как она, Аня была одинока и бедна, и это сближало их.  Её встретил радостный вопль Дарьи Ивановны:

-Анна! Заходи! Что, плохо без нас, скучаешь в новом отделе? Замуж ещё не вышла? Вы с Бестужевой нашей что-то засиделись! Надежда, что ты молчишь?

-А что Надежда? Я уже 30 лет Надежда, - огрызнулась Надя.
- Не обольщайся! Тебе уже не 30, а 31!
-Какая разница?

-Большая! Ты уже четвёртый десяток разменяла, для тебя теперь каждый год имеет значение! А в следующем году тебе вообще 32 года исполнится! Так что, хватит молодиться. И вообще, ты бы причёску поменяла, или хотя бы чёлку постригла, чтобы лицо прикрыть, а то лоб у тебя такой некрасивый!

-Лоб у меня красивый, высокий, можно сказать, Сократовский, - тихо сопротивлялась Надя.
- Сократовский? – прищурила Дарья Ивановна узкие глазки, - Ну, может быть для мужчины это и красиво, а для женщины – уродство, прикрывать надо это безобразие чёлкой!
-А вот Белохвостикова ходит безо всякой чёлки и красавица!
-И ничего красивого в ней нет! Ты лучше меня слушай! Обрежь чёлку, сделай химзавивку, будешь хоть на человека похожа!

«На тебя, что ли? – Надя с ненавистью смотрела на плоское лицо начальницы с узеньким лобиком, прикрытым чёрными реденькими кудряшками, - Интересно, какой это Иван позарился на её мамашу? Наверное, геолог полгода по тундре бродил, кроме медведей никого не видел, так первая встречная нанайка ему красавицей показалась! А у них это просто – отказать мужику грех!»

— Вот язва, - прошептала Аня Наде на ухо, а вслух невинно состроила, - А мы с вас пример берём, Дарья Ивановна! Вы вот тоже не замужем!
- Так я же вдова, я уже побывала в браке! А ты бы хоть раз сходила замуж, ну, хотя бы на годик, как Бестужева!
-Ну, допустим, я три года с мужем прожила, - огрызнулась Надя.
-Ну, так пора опять по новой выходить! Я бы тоже ещё раз вышла, да никто не берёт!
- С твоим языком – кто женится! – склонилась Аня к Наде.
- Да, вышла бы, и один раз мне сделали предложение. Николай Иванович флагманский механик, да вы его знаете, вернее, знали, - продолжала Дарья,  - Ну, вот, сделал он мне предложение, а я ему говорю: «Соглашусь выйти за тебя, если оформишь свою квартиру и машину на меня, а сам уйдёт в море на полгода. А через год пообещаешь умереть»!

Дарья разразилась смехом, Светлана сурово сдвинула брови, Люба скривилась.

-Вот стерва, - проговорила Аня на ухо Наде, - Врёт она всё, я знала Николая Ивановича, и его жену покойную знала. Он порядочный человек, не стал бы он к этой заразе свататься.

-Вот я так ему сказала, а он обиделся! Ушёл в рейс, и там помер – инфаркт! – победно продолжала Дарья.
-Да, Дарья Ивановна, промахнулись вы! – злорадно проговорила Светлана.
А та, увлекшись, продолжала свои воспоминания, как токующий тетерев, никого и ничего не замечала вокруг.

 Воспользовавшись минутой свободы, Аня подсела к Наде и приступила к важному разговору.
- Где будешь Новый год встречать?
- Как все – в ресторане с отделом.
- А я не пойду! Пошли они все!
- Аня, ты что, все же идут!

- А что я там не видела? – пожала она плечами, - Мужиков интересных не будет, а Дарьину рожу я и здесь насмотрелась, чтобы ещё и в праздник на неё любоваться! В конце концов, могу я отдохнуть от любимого коллектива? Они все мне и в рабочие дни надоели.
- Говорят, будут ребята из плавсостава.
- Ага! Вместе с жёнами! Как в прошлом году – за соседними столиками механики с жёнами, а у нас одно бабьё, да лысый Саша. Да и тот бегал приглашать на танцы девчонок из отдела труда. Если бы не напились, то со скуки бы померли!

- Всё равно это лучше, чем дома сидеть одной, - вздохнула Надя и недоверчиво взглянула на подружку. – А ты где будешь? Компанию нашла? Наверное, к Ирке с Ванькой пойдёшь?
- Ещё чего! Я зареклась к семейным ходить.
- Почему? Они же моряки, у них полно неженатых друзей, там можно себе подходящего парня найти.
- Да ладно! Сколько я ним ходила, и где результат?
-  Так ни с кем и не познакомилась?
- Почему же, знакомилась пару раз. Только, вроде, мужик приглянется, пока в кино, туда-сюда, вроде всё нормально. А как в гости его приведу к себе – всё! Как волной смывает!

- Почему?
- Не понимаешь? Ты домишко мой, развалюху, видела? Во! Как они его увидят – всем сразу ясно, что нищета я голодранская и никому не нужна.
-  А ты бы тогда к ним самим в гости ходила.
- Да у них самих ничего нет! Если бы они что-то имели, их бы давно более шустрые бабы расхватали, а эти сами ищут, где бы пристроиться!
- Значит, они тоже бедные? То есть мы, бедные, для них неинтересны, значит, нам надо богатых искать?
- Богатым мы тем более неинтересны. Богатые – не для нас, на нас и бедные не смотрят.
- Но что же тогда нам делать? Отстреливать нас, что ли?

- Не знаю. Но к Ирке я больше не хожу, толку никакого, только потеря времени. Тем более что там хорошего? Соберутся одни семейные пары, дети бегают, орут, мужики напиваются, бабы их пилят, а мне что делать? Если сижу моча, меня все жалеют, если веселюсь – бабы на меня зверем смотрят, за мужиков своих обеими руками хватаются, боятся, что отобью. Вот так посижу, посижу, выпью, посуду за ними приберу, да в ванне помоюсь – вот и все развлечения!

- А что же делать?
-Пойдём на танцы сходим, там с кем-нибудь познакомимся.
- Танцы? Ты что, мне же не пятнадцать лет!
-Успокойся, мы в ДК моряков пойдем, на Эгершельд. Там всякого возраста бывают, туда моряки после рейса заходят и с девчонками знакомиться.
- Снимают, что ли?
- Что ты как школьница! Не хочешь – не ходи! А я пойду. Вон Ленка из финансового отдела сходила, к ней моряк приклеился – еле отбилась!
- Так она же замужем!
- Ну и что? Муж в рейсе, она и пошла, ей что, и потанцевать нельзя? Она что, не человек? Так пойдёшь?

-Ленка всегда хорошо одевается, у неё всё импортное, а мне и надеть-то нечего, кто на меня посмотрит?
- Да там темно почти, в зале только лампочки мигают, никто ничего не заметит. И потом, они там все в подпитии.
- Пьяные? Тем более – не пойду.
- Почему это? 
- Ты что, не понимаешь? Пьяные моряки снимают тёток на ночь, причём всё равно каких, главное – бесплатно!
- Как хочешь! -  Аня обиженно надула губы и покинула отдел.

В новогодних разговорах день закончился довольно спокойно. И даже Дарья, отпустив пару реплик в сторону Нади, и то, скорее по привычке, чем по вдохновению, собралась идти домой первой.

Надя сегодня спешила домой, она обдумывала, каким способом свести красное пятно с нежного личика своей подруги. Задумавшись, она не обратила внимания, что и сегодня ей не пришлось ждать транспорта, автобус подошёл быстро, словно по заказу, и как вчерашний троллейбус полупустой. Она быстро добралась до дома, не раздражаясь на лёд под ногами.

По привычке аккуратно повесив пальто и шапку, она поставила чайник и подошла к кукле. На её лице она не заметила пятна. Надя взяла игрушку в руки и внимательно осмотрела: это странно, но пятно исчезло. Кукла уже не выглядела такой жалкой и потерянной. Казалось, щёчки её порозовели, а ручки стали тёплыми.

- Да ты у меня просто красавица! Вот такую тебя всякий бы взял! Что значит, приодеться!

Эта простая истина, высказанная вслух, навела на мысль. Она подошла к зеркалу, осмотрела себя критически: серый бесформенный костюм сидел мешком, чёрный свитер закрывал шею. Надя приподняла юбку выше, обтянула бёдра – так гораздо лучше. Она давно не обращала внимания на свою одежду, а зря.

- Надо укоротить, - решила она, - Хорошо бы достать мохеровую кофточку с вышивкой и бусинками, как у Елены Прекрасной.

Она вздохнула -  такие вещи оставались для неё недоступными, они в универмаге не продавались, этот дефицит покупали в валютном магазине, или у моряков, привозивших всякие элитные товары из-за границы. Надя отмахнулась от крамольных мечтаний и принялась за работу.

 Она открыла швейную машинку и вскоре уже примеривала вполне симпатичную юбку спортивного типа, плотно облегающую бедра и слегка прикрывающую колени. Надя повертелась перед зеркалом – неплохо! А у неё, оказывается, приличная фигура.

Вдохновлённая успехом, она рискнула сделать то, на что не поднималась рука вот уже полгода – она решилась сшить нарядную блузку из французского шёлка, который купила по случаю у одной морячки. Она достала из чемодана отрез - алую ткань с узкими белыми полосочками и мелкими цветочками. Надя приложила к себе тонкую струящуюся материю – яркий цвет оживил бледное лицо, бросая розовые блики на губы и щёки. Надя смело взялась за ножницы. Положительно, вдохновение гостило у неё сегодня, так быстро она никогда не шила, и никогда с первой примерки ей не удавалось достичь идеальной посадки.

Она пришивала последнюю пуговицу, когда в динамике раздался последний такт гимна, и вместе с отключившейся музыкой исчезли все звуки. За работой она не заметила, как прошло контрольное время приёма транквилизатора. В панике она бросилась к таблеткам, но сообразила, что пить их уже поздно, и, если всё-таки рискнуть и проглотить волшебные пилюли, то она проспит до полудня и совсем выбьется из графика. Надя металась, не зная, что делать. Наступившее безмолвие давило на голову. Тишины она боялась так же, как темноты – это были два главных её врага, кроме одиночества, конечно.

Поколебавшись, она отложила коробочку со снотворным, решив про себя: будь, что будет. Расстелила постель, погасив верхний свет, включила ночник, его мягкое мерцание немного успокоило. Она легла, взяв книгу, и принялась читать в надежде, что сон всё-таки придёт сам собой.

Прочитав пару страниц, она встала, и, стесняясь своего порыва, устроила свою Барби на мягкую подушечку, укрыв тёплым платком. Снова залезла под одеяло на своём диване, но через несколько минут опять поднялась.

 Взяв куклу, она сняла с неё платье и туфли и оставила спать в одном белье. «Если бы кто-нибудь видел меня сейчас, то решил бы, что я – сумасшедшая», - пробормотала она смущённо, укладываясь заново.

Тёплая дремота обволокла её, мышцы тела расслабились, она выронила книгу, и впервые за несколько месяцев заснула спокойным лёгким сном, полным весёлых радужных видений: цветов, облаков, птиц и деревьев, играющих дельфинов и шумящих колосьев. Никогда в жизни она не спала так сладко.