Не получившие офицерских званий из-за внезапно начавшейся войны, танкисты получали их уже в бою, заменяя убитых командиров. Говорят, на торжественной церемонии по случаю окончания офицерских курсов, намеченной на начало октября 1973 года, должна была появиться сама Голда Меир... В 2003 ее уже давно не было в живых, и уцелевшим курсантам звания присваивал тогдашний министр обороны Шауль Мофаз. Скорее, символически. С опозданием в тридцать лет. По случаю очередной годовщины Войны Судного Дня.
Долгие годы искала женщина парня, вывезшего с поля боя тело ее сына. Теперь у ее мальчика хотя бы есть могила... Может быть, тот парень выжил? Так хочется его поблагодарить...
Мальчики давно выросли. Некоторые поднимаются в Латрун уже со своими детьми. «Папа, - говорит отцу подросток-сын. – Кажется, этот человек ехал сзади нас, а сейчас собирается занять стоянку перед нами». Отец бросает взгляд на водителя. Похоже, узнает его и улыбается сыну: «Не волнуйся. Этому человеку я уступлю стоянку всегда. Благодаря ему я жив. Если бы он не подобрал меня тогда в Синае, тебя бы тоже, скорее всего, не было».
Об этом коротком разговоре отца и сына Ярон узнает чуть позже, как и о том, что мать погибшего парня, тело которого он вывез с поля боя в октябре 1973-го, разыскивает его на протяжении многих лет.
Герой мой немногословен. Военная привычка. При том, что с армией расстался много лет назад. Ярон Матт. Танкист, удостоенный высокой воинской награды за спасение боевых товарищей во время Войны Судного Дня. Сын легендарного полководца Дани Матта, чьи десантники форсировали Суэцкий канал, изменив ход всей военной кампании. Осенью 1973-го Дани и Ярон вели бои были буквально в нескольких километрах друг от друга. 18 октября – при переброске танков на ту сторону Суэцкого канала, из разделяло расстояние не больше пятидесяти метров, о чем оба и не подозревали, но увиделись они только после окончания войны, когда отец приехал в больницу навестить раненого сына. О чем говорили? Ну о чем можно говорить после такой войны? Радовались, что оба живы, что ранение не очень тяжелое... И этого было вполне достаточно.
Каково ему было расти в семье, где оба родителя – участники Войны за Независимость, и отец больше времени проводит в армии, чем дома? Никакой телефонной связи. Дети не видят отца неделями. Приезжает из армии на сутки и снова – в часть. Единственный раз, когда семья не разлучалась целых два года, Ярон будет вспоминать всю жизнь. Счастливейшее время: отец учился в военной школе во Франции, они виделись каждый день, а по выходным всей семьей путешествовали по Европе.
Кстати, его родители и познакомились тоже в армии. Отец – командир, мать – солдатка из его отряда. В одной из операции ее ранило. Отец поехал в больницу навестить, ну а дальше началась совсем другая история, в результате которой в 1953-м на свет появился Ярон, а вслед за ним и его братья-сестры.
Понятно, что в семье, где родители-герои, а отец - командир десантников, растешь с ощущением, что от тебя тоже ждут каких-то подвигов. И понятно, что твоя дорога изначально предопределена: боевые войска, а еще лучше - спецназ.
Вот и Ярон начинает десантником. С ним – парень из его класса. Тяжелейшие сборы. Ярон – впереди всех, а у товарища дела - хуже некуда. Комбат вызывает Ярона: «Или отчисляем его, или бери на себя». С этого момента сын прославленного полководца все делает за двоих: буквально тащит на себе в марш-бросках своего неудачливого товарища и его амуницию. От перегрузок сдают ноги. В результате врачебный вердикт: «Полгода на восстановление». Идти в «джобники» пусть даже на полгода? Да ни за что! Нельзя прыгать с парашютом – можно воевать в броне. Чем танкисты хуже дусантников? Спросил отца. Тот выбор одобрил. В общем, решено.
Позже он скажет мне, что в танковых войсках добился даже большего, чем в десанте. Две недели тяжелейших боев. Спасение товарищей под нгепрекращающимся огнем. Собственное ранение – уже по ту сторону Суэца, в районе Дженифы, буквально за два дня до прекращения огня. А потом еще Первая Ливанская – в самых горячих точках...
Итак, решено: он будет танкистом. Три месяца офицерских курсов, еще три месяца учений. На торжественную церемонию присвоения танкистам офицерских званий собирается прибыть сама Голда Меир. И вдруг, буквально за неделю до получения званий, парней неожиданно перебрасывают самолетом в Синай. Начав войну стрелком, Ярон закончит ее командиром. После огромных потерь каждый уцелевший офицер на счету - пусть даже не успевший получить звание.
Так что же рассказать про начало той войны – его первой войны, но, как время покажет, не последней. В первые часы свежеиспеченные офицеры, не успевшие получить званий, даже не очень понимают, что происходит. Им кажется, все закончился в течение нескольких часов: очередной локальный инцидент. Поначалу они даже стараются двигаться по обочине, чтобы не повредить дорожное покрытие гесеницами танков. Парни еще не знают, что скоро им будет не до этого. Не до дорог...
У Ярона вот уже сорок лет хранится снимок - самый первый из того времени. Фотографировались с ребятами утром 6 октября, еще до того, как поднялись на танки. Думали, едут на операцию. Договорились встретиться после ее окончания в ресторане - отметить первое боевое крещение. На снимке – четверо парней. Уцелели только двое. Да и те вернулись с войны уже другими.
Ярон продолжает рассказывать мне про свою первую войну:
- Первые дни были самыми тяжелыми. Египтяне удивили нас «сагерами» (противотанковыми ракетами), насквозь прошивающими броню, которыми они вооружили своих пехотинцев. На третий день войны мне и самому удалось едва уцелеть: успел нагнуться, и «сагер» пролетел в нескольких сантиметрах от головы. Я срезал кусок веревочного хвоста, с помощью которого египтянин управлял едва не убившей меня ракетой, повесил его на шею вместо амулета и прошел с ним всю Войну Судного Дня, а потом и Первую Ливанскую.
Помню, как, спускаясь к Суэцу, мы проходили мимо «останков» бригады, вступившей в бой накануне. Танки, подбитые или столкнувшиеся друг с другом в жуткой неразберихе, обугленные тела... страшная картина. Мы слышали звуки боя со стороны «китайской фермы», но еще не знали, что там происходит. Утром мы вступили в бой. Наши потери были огромными, но у египтян - еще больше. Один только наш танк вывел из строя двадцать пять египетских.
...Забегая вперед скажу, что едва Ярон выпишется из больницы после ранения - еще со свежими ранами и рубцами - он вернется в часть и поедет в Синай. Проезжая знакомой дорогой, свернет к песчаным дюнам, остановится у одного из двадцати пяти подбитых его экипажем египетских танков и сфотографируется рядом с ним на память.
Ярон Матт снова возвращает меня к первым дням своего пребывания на Синае:
- Мы продвигались к Суэцу под грохот взрывов, все еще уверенные в том, что операция закончится очень быстро, но когда оказались на месте, увидели, что танковая бригада, удерживавшая северную часть Суэца, практически уничтожена: от тридцати трех танков осталось от силы два, - продолжает Ярон. – Но и от нашей бригады после тяжелых боев уцелело не больше четверти машин: одни подорвались на минах, другие пострадали от прямого попадания, третьи застряли в болотах. От египетских укреплений нас отделяло километра три, откуда непрерывно вели огонь. На моих глазах снаряд угодил в «командирский» танк, где были четыре офицера. Все они погибли - буквально в двадцати метрах от нас. Еще день войны, еще убитые... И груды искореженного железа. На второй день боев я увидел в трехстах метрах от нашего танка другой, который стоял неподвижно. Он получил повреждения, но слышно было, что мотор работает. В это время по рации все время шли сообщения от наших ребят, чьи танки были подбиты. Они оказались в ловушке: территория открытая, все время под обстрелом, укрыться негде и уйти нельзя. Я вызвался перейти на этот танк и собрать уцелевших танкистов, в то время как наш экипаж продолжит движение. Забравшись внутрь, я наткнулся на тела трех танкистов, которые лежали в лужах крови. Тело четвертого члена экипажа нашел снаружи – оно лежало рядом, на песке. Двоих из погибших я хорошо знал: один был командиром этого танка, второй учился со мной на одном курсе. Танк был поврежден, но ходовая часть не пострадала. И вот уже я кружу среди среди искореженной техники под непрерывным огнем египтян, безо всякого прикрытия, и парни прыгают прямо на броню танка... Вывез их в безопасное место. Там же мы выгрузили и тела погибших членов экипажа.
...Именно за эту операцию по спасению под шквальным огнем уцелевших танкистов Ярон Матт будет удостоен высокой воинской награды.
Ярон, между тем, продолжает свой рассказ:
- Высадив парней, я сказал им, что возвращаюсь назад, к Суэцу, и если кто-то из них готов пойти со мной, не дожидаясь распоряжений других командиров - может снова подняться на танк. Вызвались двое солдат-новобранцев. Как офицеру, мне пришлось взять на себя командование танком. В этом составе мы участвовали в самых тяжелых боях по обе стороны Суцкого канала. 20 октября, в районе Дженифы меня ранило: поднялся наверх, чтобы оценить обстановку, а в это время в нескольких метрах от танка разорвался сняряд. Меня вытащили из танка, эвакуировали в Израиль геликоптером, и мое место занял другой танкист. Через два дня – я был еще в больнице - наш танк подбили: часть экипажа погибла, часть получили тяжелые ранения. Один из выживших впоследствии стал профессором. Мы дружим до сих пор. Скоро будет отмечать его шестидесятилетие: мое уже отметили.
...В ту войну Ярон сделал много снимков благодаря фотокамере, обнаруженной в одном из поврежденных танков. Позже он узнает, что экипаж его цел – просто перешел на другой танк. Техника на войне порой выживала лучше людей. «Раненые» танки с наступлением ночи ремонтировали, заправляли топливом, загружали снарядами. Наутро место убитых танкистов занимали их товарищи и танки снова шли в бой.
Ну а что же с камерой? Уцелев однажды в поврежденном танке, она все же будет разбита при прямом попадании в танк, которым за два дня до этого еще командовал Ярон. Но – не чудо ли? - катушка с пленкой при этом не пострадает. После войны пленку проявят и окажется, что многих танкистов, снятых Яроном в передышках между боями, уже нет в живых. Это были их последние снимки... Спустя сорок лет после описываемых событий Ярон скажет мне: «Лучшее, чему может научить война – это избегать последующих войн и делать все возможное, чтобы их не было».
...Этот вопрос: есть ли место страху на войне, и особенно – в первом бою? – я задавала отцу Ярона, Дани Матту, незадолго до его смерти. Спросила о том же и сына.
- Первый бой... А я сразу даже и не понял, что нахожусь в настоящем бою, и это уже не учения. Все произошло слишком быстро. По поводу страха... Его приходится преодолевать. И это тоже происходит очень быстро. Но то, что ты видишь во время боя, уже на забудешь. Моя дочь говорит, что я травмирован войной. Думаю, она права... На второй своей войне (Первой Ливанской) я был уже осторожнее. Может, потому что уже был женат, и отвечал не только за себя, но и за семью. Но вот ведь какая штука: это все равно ничего не меняет, и ты делаешь ровно то же, что и всегда - по максимуму, помня о товарищах, которые рядом; о том, насколько они зависят от тебя, а ты от них; о том, что мы все должны вернуться. Такие связи – они навсегда. Не случайно мои самые лучшие товарищи – все оттуда, с войны. Знаешь, что это такое - встречаешь людей, которых однажды спас, понимая, что их жизнь продолжилась и у них есть дети и внуки... - Ярон отворачивается и смотрит куда-то в сторону.
...Вернувшись домой, я открываю книгу об истории танковой бригады Ярона, которую он принес мне на встречу. Мемориальные страницы в ней занимают едва ли треть. Фотографии погибших танкистов. Дата рождения – 1953. Дата смерти – 1973. Этим парням было отмерено всего двадцать лет и навсегда остаться в юности. В памяти своих товарищей они продолжают жить уже сорок лет...