В предыдущей главе. Невнятный разговор с отцом лишь усугубил положение Тиссарии. Принцесса уверовала в силу Надзора. Бриэль Бешеная использует одержимость, чтобы связаться с Тиссарией. Ей она наказывает через некоторое время выехать в отдаленную крепость. Невольным заклятым переговорщиком становится давняя подруга принцессы Эгрен Ежиха. Проводив Эгрен до станции, Тиссария встречает подземельца Такоба Искру. Случайно ли?
Появление майтр-гард в командной палатке было полной неожиданностью. Прислужник – долговязый малый в крахмальной рубахе до колен – сдуру (а то и с наглости) так и остался стоять на входе. За что его грубо пхнули в бок и добавили мыском сапога, когда тот возмущённо заскулил. Шнурок, уплетающий за обе щеки ломоть белой булки замер, отчего недоеденный кусок вывалился изо рта. Незнакомые юнцы с командирскими шевронами, снявши шляпы с багряным оперением, беззастенчиво играли в кости и лишь недовольно покосились на Тису. Симон Змея сидел в кресле, по-хозяйски закинув ноги обтянутые кавалерийскими сапогами на стол, и что-то нехотя втолковывал удручённой горе, в которой только по поникшим усам можно было признать сгорбившегося Морана Колуна.
Бывший гард глянув на неё исподлобья, казалось, оживился: вздрогнув, повёл шеей. Тисе хватило ума захватить из своей палатки новёхонький запасной камзол (старый, износившись, не давал запахнуть грудь). Там же, рассматривая лагерь через прозор клапана, она вдруг меланхолично прошлась щёткой по платью и натёрла ботики восковой мазью.
После суровых расспросов (впрочем, не принятых всерьёз) юного повесы, что веселился в обозе, она узнала, что на днях в число авангарда вошёл богатый человек Лимиэль Серебряный. Парень так и выговорил, нарочито жеманясь: богатый человек Лимиэль Серебряный. Чем поставил закипающую от ярости Тису в замешательство. Передовой отряд майтр-гард выглядел весьма пёстро на фоне остатков регулярного войска Пограничного королевства и даже Морской стражи прибрежных земель, но чтобы богачи взялись за клинок – что-то будет далее. Юнец, ничуть не запинаясь, сообщил, что Лимиэль отвечает за многих вновь прибывших, в том числе и за них. И командование авангарда, развязно заулыбался тот, ничуть не против, даже наоборот… Выше её титулом в авангарде вряд ли найтись человеку, поэтому лишние тумаки не обременительны. Так хмуро рассуждала Тиса, потирая саднящие костяшки пальцев.
Лагерь более напоминал загулявшую ярмарку, когда и продать-то уже бывало нечего, но народ хаживал в винный ларь, и находились ещё захмелевшие простаки с деньгами в кошеле. В эти дни затевали драки, зло шутили и творили сущие безобразия на беду немногочисленной страже Горилеса. И хоть винный ларь в лагере не установили, от одной братии до другой шатались люди посторонние: сельчане с плетёными коробами за спиной, дородные городские торговцы. Не нужно иметь наметанный глаз, чтобы понять, что те и эти сбывают залежалый не маркированный товар домашних винокурен. Успела она заметить нескольких разгульного вида девиц, (не чета походным прачкам и служанкам) породу которых в городе называли праздными или гулящими. Всюду траву устилали остатки ночных пиршеств, начинающие распространять сладковатое зловоние. Рассёдланные лошади, подобно хозяевам, бесцельно бродили меж палаток, оставляя за собой щедрые следы. Близ входа в её палатку в задумчивости жевала грубую траву косматая овца. Безвольно висевшее ухо было окольцовано – признак провиант-скота. Недалеко зычно, нестройно рвали глотку захмелевшие вояки.
Боем да руганью эдакую пьяную свору не унять, кисло рассудила злополучная майтр-гард. Кое-где в лагере ещё сурово покрикивали. Делали это «Забияки» Симона Змеи, случившись по пяти человек, с притороченными палашами на поясе и короткими кнутами в руках. При виде «Забияк» ещё стереглись, но провожали тяжёлыми, налитыми багрянцем глазами. Ожидать кровопролития от скуки оставалось недолго.
Тиса срочно разыскала гончего из числа знакомых на лицо мальчишек. Ему она наказала отыскать десятников «Забияк» и передать тем, чтобы собрали отряд, и ожидали у командной палатки. От мальчишки она вызнала, что Симон Змея едва ли не весь день находится там, замещая её на должности письмоводителя.
Принцесса медленно, нарочито надменно оглядываясь, дабы скрыть смущение, прошлась до кресла. Симон Змея спешно вскочил, вытянулся, по-молодецки выпучив глаза. Даже каменный на чувства дядюшка едва заметно ухмыльнулся. Негодуют, досадливо заметила про себя Тиса, и поделом. Кресло так и осталось не занятым.
– Кто такие? – не особо любезно обратилась она к незнакомцам, не ожидая, впрочем, ответа. – Здесь полагается быть лишь командующим. Потрудитесь покинуть палатку и пригласите ко мне Лимиэля Серебряного.
То, что мальчишки имеют отношение к «богатому человеку» она сообразила мгновенно. Не так уж много в авангарде людей, чтобы не знать своих десятников. А давать назначения вновь прибывшим, ни Симон, ни Шнурок не подумали бы.
Один из них, курносый с презрительным прищуром глаз, открыл было рот, но приятель решительно потянул его за собой. Отдать приветствие они вольно позабыли и бежали вон. Следом за ними чуть не плача, причитая по-бабьи, выбрался прислужник.
Тиса ни на кого не глядя, наконец, уселась в кресло и ни к кому не обращаясь, осведомилась:
– Что это за человек Лимиэль Серебряный?
Присутствующие промолчали и только верный оруженосец, едва прожевав булку, давясь, отрывисто донёс:
– У него была булла провиант-мастера, мой полковник. Насколько мне известно, его отец – богатый купец Златограда Логан Серебряный.
– Ишь ты, – по-простецки хмыкнула принцесса. – Сын носит Имя Высоких, как какой-нибудь… – она запнулась, подбирая подходящее звание.
– Имя стоит не дорого, – ворчливо, но уже мирно сообщил Симон Змея, нарочито подравнивая стопку писчей бумаги.
Тиса, наконец, осмелилась поднять глаза на командира «Забияк». Ей казалось, что глядит она сурово, холодно, но вышло настолько вымучено, что даже зачерствевший нутром мальчишка совсем смягчился.
– Я едва ума не лишился, – иронично заметил Симон Змея, – пока разбирался с бумагами. Но их большая часть – удел провиант-мастера. Пора бы и честь знать. Скоро ледяные дожди, а их лошади не перенесут.
– Верно, – мрачно поддакнул Моран Колун, пощипывая ус. – Видели бы вы наш табун: общинные лошадёнки, да списанные клячи. Не миновать нам падёж в дороге.
Тиса участливо запрокинула голову, хоть положение тела и не способствовали ни положению, ни титулу, ни приличию. Поход, только дорога, полная неизвестности, – отрада жизни, которой она не желала. Отгоняя бесславные мысли, она представила себе кавалерийский табун тяжёлым презрительным галопом сыпавший с крутояра в пойму пересохшей реки. Медная степная земля порошит соловые бока лошадей, будто прах предыдущих битв. Там внизу в закатном мареве дрожат копья кочевников, развеваются заместо знамён их серые рубахи. Её полк пенится серебряными клинками. Парадные плюмажи на шлемах сливаются в единую рябь. А в голове эхо протяжного зевка полкового горна, возвещающего: к бою!
Шалая мысль пронеслась перед глазами столь живо, что в ушах ещё стояла дробь множества копыт. Тиссария сонно моргнула, украдкой смахивая песок с век.
Недалеко стучали топоры. Симон Змея с кем-то переговаривался у клапана палатки; верный Шнурок впился глазами в бумаги, бормоча под нос; дядюшка неожиданно навязчиво, выжидательно навис над ней. Тиссария вопросительно изогнула бровь. Моран Колун только кивнул и чувствительно ткнул костяшками твердокаменных пальцев в плечо. Забавам конец.
Тиссария по-детски вздохнула, но получился писк, который суровый воин изволил не заметить. Нет, она и думать не думала гнать мальчишек навстречу степнякам. Понаслышке от знающих людей, слышавших от ветхих дедов, среди горожан ходили сказки, что нет искусней воина, чем нищий степняк. И даже старый горный король в пьяном бреду говаривал, подвернувшейся вдруг Тисе, что – ох, как хотел бы знать, откуда дикие племена знают ловкий конный строй.
– Мой полковник, – негромко позвал её Симон Змея.
Голос его был до крайности неуверенный. Тиссария невольно привстала с кресла. Моран Колун и тот подался всем телом к конт-принцу.
– Вы наказали собраться моим ребятам. Кто мог здесь. Да то не подмога – так, десятка два.
Тиссария ещё силилась понять, когда дядюшка едва не сбив Симона Змею с ног, высунулся голову вон из палатки. Пребыв в подобно положение недолго, оглянулся на несмело улыбающуюся принцессу.
– На провинность мастера нет, – недобро, глухо обронил он пословицу. – Ну, да я их покамест…
Вездесущий Шнурок, будто дитя, шмыгнул мимо великана Морана и выглянул наружу. Все эти мэтры точь в точь заглядывают в кошель с подарком, потирают от удовольствия ладошки и ждут, когда всё узрит виновница торжества. Замешательство сгубил всё тот же оруженосец. Вернувшись в тень палатки, он с напускным задором, в котором угадывалось сильнейшее волнение, пролепетал:
– Лимиэль Серебряный и его люди. Свора, чтоб мне лопнуть.
Тиссария вскочила, но должно быть вообразив себя со стороны всполошенной курицей, дала слабину напряжённым плечам. Бесстрастно уселась на подушку кресла и прикрикнула:
– Довольно! Дядюшка не давайте волю рукам, встаньте подле. Мэтры присаживаетесь. Мы всего лишь ожидаем провиант-мастера.
Моран Колун вдруг утратив суровость, покорно застыл близ кресла, впрочем, втайне готовясь разорвать всякого наглеца. Шнурок умудрился выполнить наказ принцессы, едва та произнесла первое слово, и уселся на ближайший бочонок. Симон Змея несколько недоверчиво уставился на неё, но без промедления шепнул несколько указаний «Забиякам». Ближайшее к нему кресло по-прежнему пустовало. Мальчишка остался стоять, всем видом оказывая небрежность, но ладонь невзначай покоилась на рукояти шпаги.
Тиссария окаменела в кресле, но грудь распирало от волнения. Нет, и впрямь забавам конец. Это не сказки читать, да травить рассудок мыслями о несбыточных битвах. Сражение начнётся здесь в командной палатке. Слово на слово – иначе не быть ей полковником в армии Валери Янтарной. Лимиэль наверняка созвал к палатке всех людей, надеясь, что майтр-гард выглянет, да обмочится. Да будет послушной, ведь у богатого человека людей поболее. Не на ту напал, вымесок.
Край палатки резко откинули, и в тень её вошёл юный статный красавец. Таких живописцы воображают на полотне. Оттого показался он принцессе картинным, будто морок навели. Уж лучше бы оказался рябой, худой, кривой, ну, хоть с каким-то изъяном. Хоть за что-то его можно было ненавидеть. Открытое лицо храбреца, выправка лихого кавалера – истинный полководец. За таким, пожалуй, прыгнут и огонь, и в воду. Не то что девка в наряде фехтовальщицы. Мелькнула скверная мысль, да сгинула. Упрямство горцев сражало преклонный страх.
– Мой полковник, – мальчик склонился в поклоне ровно настолько, чтобы не показаться неучтивым, – Честь имею представиться: Лимиэль Серебряный, вечно слуга ваш.
Манерность выдала в нём поклонника побережных нравов. Новёхонькая чёрная шляпа с серым, охровым по кайме, плюмажем на мгновение затмила её владельца. И едва мальчик вернул горделивую осанку, Тиссария решила презреть его, хотя бы и за наглость. На чиновника интенденсии он едва ли годился. Багряный с золотыми галунами плащ едва покрывал чёрный камзол с причудливыми петлями и занятной шнуровкой. Там, где угадывались сочленения, те были ущемлены лентами всех оттенков алого. В отличие от иных кавалеров он носил не мешковатые, но достаточно узкие, тонкой шерсти, с кожаными вставками, бриджи для верховой езды. Вдобавок высоким кавалерийским сапогам, он предпочёл низкие ботики с серебряными пряжками, отчего щеголял упругими икрами, обтянутыми в гарусные чулки.
– Лимиэль Серебряный, – нарочито холодно, безжизненно произнесла Тиссария, глядя в пустоту, – в отсутствие командующего вам надлежало явиться к любому из фланговых и приступить к прямым обязанностям.
– Со всем возможным рвением, мой полковник, – сложил ладони на груди мальчик.
– Тогда почему провиант-скот разгуливает по лагерю?
– Служки будут наказаны, мой полковник. Но дерзну напомнить, что скотные загоны не были готовы, когда мои пастухи пригнали отару. Верно, мой полковник ещё что-то желает знать?
Тиссария не удержалась на мгновение, чтобы зло сверкнуть глазами. Но этого хватило, чтобы с лихвой удовлетворить провиант-мастера. Он предумышленно склонился вновь, дабы никто не видел его лица. Дядюшка уж на что чурбан-служака и тот понял – песок на зубах заскрипел.
– Скот, который вы сюда привели, – с ядовитой издёвкой продолжила разнос Тиссария, – никуда не годится. Дерзость их сочетается с желчью.
Он понял мгновенно о ком речь, оставив веские подозрения в том, что история с нападением на селян – ловкий маневр.
– Я немедленно накажу их, мой полковник, – мальчик вложил в речь всё своё рвение, сравнимое с гневными, а от того более пылкими речами Тиссарии. – Но укажите мне их, прошу, – он нарочито посторонился, по-прежнему пряча глаза, – у меня не так много людей.
Более крыть его было нечем. Тиссария замерла, с большим трудом не давая себе возможность оглянуться на дядюшку. Не позаботиться о случившемся – не ответить дерзости, выставить себя в постыдном свете. Выйти – растеряться под сотней (или сколько у него там) пар насмешливых глаз и доставить несравненную радость этому купчику. Ещё не известно что хуже. Ну, зачем ей нужно было гнать себя на показ. Каменное сердце, великая воительница, пламя тебя пожри.
– Полковник не нуждается в ваших указаниях, – не скрывая враждебности, отчётливо сцедил Симон Змея, невзначай делая шаг к провиант-мастеру. – Мэтр, – сделав паузу, презрительно добавил он.
Серый плюмаж – мальчик всё ещё замер в лёгком поклоне – не вздрогнул, не качнулся. Сделал вид, что не расслышал советов командира «Забияк».
– Что ж, если мой полковник не желает… – спокойно произнёс Лимиэль Серебряный, вновь открывая лицо.
Лицо открытое, пышущее благополучием – он близок к победе. Зачем это ему? Посеять смуту в авангарде? Допустит ли подобное маршал? Ах, как мало знала она истинных дел своего круга, как много грезила несбыточным.
– Довольно! – изящно, как учила когда-то Бриэль, встала с кресла принцесса. – Идёмте, Лимиэль Серебряный. Следуйте за нами, мэтры.
Мэтры шагнули, едва их пригласили. На мгновение показалось, что оставшись в одиночестве, купчик сдаст позиции. Лимиэль Серебряный с участливостью радушного хозяина откинул край палатки.
Глаза высекли светом. Воспоминания боли и страха маленькой девочки опустошили нутро. Ещё той девочки, которую только-только без жалости оторвала от подола мать и швырнула к ногам законоучителя. Члены не желали двигаться, губы неслышно шептали, призывая в помощь всемогущих добрых богов, дух которых впитался в каждого ныне живущего, кроме единобожников. Но лица окружающих едва ли полны сострадания и окаменели, будто живописец, поддавшись лени, позабыл вложить в них чувства. О, сейчас принцессу не сломили бы розги, но ей предстояло испытать удары иные, исход которых знал разве Книгочей Судьбы, или Всемогущий Отец, что одно и то же.
Стоящие перед командной палаткой синие камзолы спешно отдали здравицу, коснувшись пальцами тульи шляп. Тиссария, едва кивнув, сделала несколько шагов. Несколько поодаль, не равняя рядов, скорее, как толпа гуляк, перетаптывались мальчишки. Истинно пёстрая ватага – другого слова и не подберёшь. Они походили на разбойников из книжек: разномастных, неопрятных, вооруженных, чем попало лихих рубак.
Случайно или нет, но величаво, и в то же время, сторонясь иных, стояли русоволосые юноши в небогатых камзолах с алой тесьмой и дорожных плащах. Были они словно единоутробные братья, как на подбор высокие, опасные. Но на глаз их не более двух десятков. Были в толпе и побережные дворянчики, чьи богатые вычурные наряды со множеством лент говорили о кошельке владельца и полном неведении предстоящего похода. Немалым числом стояла знать поплоше в одежде, что много лет подъедала моль и если бы не бдительные старики и вовсе оказалась гнилой. Те кутались в плащи и глядели недобро; явно недовольны, что ими командует девка. Ясно, поддались на уговоры красавца и богача Лимиэля. Может, у него и матрикула куплена, иначе отчего дворянам предпочесть купца принцессе.
И едва ли не половина – праздношатающаяся молодёжь, чья принадлежность к авангарду подтверждала охровая перевязь, надеваемая на куртки. Те глядели кто с любопытством, кто в хмельном изумлении. Последних поддерживали товарищи, оттесняя назад – лишь бы толпа не уменьшалась.
Принцесса позволила себе лёгкую ухмылку. Похоже, Лимиэль потратил немало золота, чтобы подобная орава стращала её.
– Мои люди, – просто произнёс провиант-мастер, но сделав шаг вперёд и оказавшись в чувственной близости, навязчиво прошептал. – Одно слово и они станут вашими, а я слугой ва…
– Славно, – бесстрастно отозвалась Тиссария, легко уклонившись от юного соблазнителя. – Славно.
Перед глазами мелькнула давнишняя история первой трёпки Симона Змеи и сборного войска в старых казармах. «Строй ряды» – приказ едва ли подходящий. Её-то сотня едва двигалась, а эти только посмеются. А за спиной удовлетворённо расшаркается Лимиэль Серебряный. И чего он так расстарался? Уж не думает ли залезть ей в бельё? Жар опалил щёки, словно матушка отхлестала за подобные глупости. Тиссария невзначай натянула шляпу на глаза и ещё раз исподлобья оглядела мальчишек. Попались ей несколько знакомых лиц с ночи дежурств. Те, очевидно, мыли лошадей, явившись с ними под уздцы в одних сорочках. Животные перетаптывались, невольно оттесняя людей из новоявленного войска.
А ведь свои-то не подведут, осенило принцессу. Медлить перед толпой негоже.
– Славные ребята, Лимиэль Серебряный, – лихо заявила она провиант-мастеру. – Хотелось бы видеть их во всей красе.
Она обернулась. Купчик, если и недоумевал, то не подавал виду. Симон Змея глядел косо. Это уже начинало надоедать. Дядюшка кивал, но лишь для того, чтобы подбодрить. Вечно потешный Шнурок преданно глядел в рот.
– Горнисты! – с тяжестью в голосе потребовала она.
Мгновенно разыскали пару ребят из числа «Забияк». Те явились с дедовскими костяными ребристыми трубами – поделками старых мастеров, не чета нынешним.
– Трубить сбор! Коня!
Глубокий протяжный вой перемежался с молодцеватым отрывистым маршем. Симон Змея спешно на ходу отдавал приказы, примешивая к словам крепкие ругательства. Люди Лимиэля взволновались – общая лихорадка захватила и их. Тиссария с удовольствием отметила их недалёкость. Действительно – сброд. Её мальчишки опрометью бежали к палаткам, подавая темп животным.
К ней подвели свежую лошадь, осёдланную, покойно сносившую бешеный ритм горнистов. Чего не скажешь о вновь прибывшем кавалерийском табуне. Животные, не познавшие выездки, пугались, играли, но едва ли давались седокам. Об этом ей сообщили несколько позднее.
– Мэтр, – в обращении к купчику у неё появились ноты презрения, сравнимые с недавней желчью Симона Змеи. – Уснули вы что ли? Командуйте людьми.
Лимиэль Серебряный сплоховал. Ему бы стоять в сторонке, доказывая окружающим, что войсковой сбор не его удел. Но находясь ещё под впечатлением задуманного, он утратил хладнокровие. Всполошившись, подскочил к мальчишкам, что-то крича. Русоволосые, казалось, начали тормошить зевак, но тех было больше и немало нашлось таких, кто с гонором.
Прошло много-много четверть часа, а ровную кошенину перед кромкой лагеря взрывали подвязанные копыта лошадей. Восемьдесят всадников исправно, но неумело равняли строй. Всякий при оружии и не так дурно смотрелись те, кто не запахнул камзол или по-молодецки сдвинул на бок шляпу. Несколько поодаль перетаптывались сыновья помещиков, не зная ещё к кому примкнуть.
В лагере, будто полуденная рябь застилает глаза, копошились люди. Неразборчиво кричали или бранились, где-то даже под стук палок дрались. Гомон порой перекрывала лужёная глотка, в которой принцесса легко узнавала бывшего гарда, когда тот выходил на службу, откушав лишь кружку тройного вина, уважаемого всеми горцами. Более медлить не стала. Не дав отмашки рукой, повела лошадь к палаткам. За ней, не сговариваясь, следовали остальные.
Лагерь поставили воротом, чтобы середину заполнить стойлами для лошадей, братскими столами, кашеварной, наскоро сколоченной складской. Перед стойлами шевелились мальчишки. Это напоминало базарный день в конных рядах. В нос шибал крепкий запах свежего навоза и сладковатый – гнилой соломы, от которого в горле становилось прогоркло. Кавалеры, словно дотошные покупатели, неумело пользовали упряжь, покоили взволнованных лошадей, а то и стояли дурни дурнями. Несколько ярко наряженных повес, стояли отдельно: кто хохотал над происходящим, держа коня под уздцы, кто сидел верхом. У последних на рукавах сидели соколы. Одним словом – дворяне. Пребывая в праздности, высматривали потеху служки и служанки-прачки. Торговцев, да шлюх не видать – ну, и в пламя их.
Стоило отметить, что русоволосые ребята Лимиэля, сгрудившись, высились над всем этим переполохом. Осанка выдавала в них отменных всадников, невозмутимость – хороших вояк. Сам купчик пытался затеряться среди них, но багряный плащ, словно бельмо выдавал его. Заметив принцессу во главе доброй сотни умелых защитников, он вывел на корпус свою бурую, с седой гривой, кобылу. Лицо едва ли выдавало растерянность, но плечи он опустил.
– Славные ребята, Лимиэль Серебряный, – перекрывая шум толпы, звонко выкрикнула Тиссария.
Фланговые поравнялись с ней, и даже маленький Шнурок выглядел весьма внушительно. Провиант-мастер учтиво коснулся пальцами тульи шляпы.
– Мой полковник прекрасна, – с искренним восхищением произнёс Лимиэль Серебряный. – Вы верно хотели бы отыскать виновных.
– Этот скот, – она кивнула на копошащихся мальчишек, большая часть которых, прекратив бесполезные попытки унять животных, воззрилась на многочисленных всадников, как на диво дивное, – никуда не годится. Они все виновны – ваши люди.
– У меня не так много людей, – не теряя чести, проговорил провиант-мастер.
Русоволосые, не сговариваясь, вывели своих вороных полукругом, будто раскрылось крыло.
Это было по-своему красиво. Тиссария невольно залюбовалась на ладных, но явно опасных людей Лимиэля. Замешательство длилось мгновение – над ухом многозначительно кашлянули, будто камень об камень ударили. Рядом, едва не превышая холку лошади, высился великан Моран Колун. Было странно, как он подошёл столь незаметно. Было даже странно, что несколько дней назад великана почти одолела волшебная кукла. Это заставило вспомнить о минувших трагических обстоятельствах и оторопь как рукой сняло.
Она подвела свою лошадь к мятежному провиант-мастеру. Изящность этого мальчика могла сравниться разве только с благолепием Бриэль Бешеной. Их холодное великолепие притягивало и отталкивало одновременно. Про себя Тиссария решила сторониться обоих. Прогнать Лимиэля вряд ли удастся – доказанной вины за ним нет. Да и искать нового провиант-мастера себе дороже. В конце концов, лучше знать своего врага, чем жить в неведении.
– Пусть каждый займётся делом, – мирно предложила принцесса. – Нам они будут стоить немалых трудов.
Лимиэль, кивнув, неуловимо, не касаясь упряжи, отъехал в сомкнувшееся вороное крыло. Тиссария, наконец, воочию рассмотрела войско, и мнение не изменилось: они – разбойничья ватага.
– Моран Колун, – сыто проговорила принцесса, – они в полном вашем распоряжении.
Великан неприятно ощерился в ответ, что не предвещало ничего хорошего для названных кавалеров. Видеть жёсткую муштру – удовольствие малое. Но до похода оставались считанные дни. Не хотелось растерять половину авангарда по дороге.
– Симон Змея, – не оборачиваясь, поманила она флангового. – Останетесь преемником. Наведите порядок до моего возвращения.
Она вновь нутром почувствовала его неудовольствие, но не решилась разносить командира «Забияк» перед строем. Выскажет позднее, а свой долг полковника она выполнила – нагнала страху. Ни на кого не глядя, Тиссария потянула вожжи и повела лошадь к командной палатке.
Напоследок оставалось ещё раз встретиться с магом Дюраном Тану.
Помятуя о негодовании горожан к кавалерам, Тиса вознамерилась прошмыгнуть к улице Мост-над-Плющом не главной дорогой, но переулками. К тому же в полутьме балконов и настилов вряд ли кто-то будет интересоваться происхождением всадника. Местная знать не отёсана и груба: горожанина и плетью огреть может. Иди, судись потом с ним. На пути всадника, если становилось тесно, старались не стоять. Правда, это не нравилось лоточникам, разложившим свой нехитрый товар на плетёнках.
Кто только не прибывал с холодного Востока. Уж, на что горцев и кочевников считают дикарями, а иные пришлые казались и вовсе безумными. Но все одеты по городскому уставу: мужчины в башмаки, простецкие холщовые штаны и рубахи, замкнутые льняным поясом; женщины в рубахи же и просторные мешковатые юбки. Дабы скрыть совершенно невообразимые волосы (обритые, резанные особым образом), обеим половинам следовало носить колпаки. Впрочем, здесь в закоулках за этим не следила стража, и инородцы одевались, кто во что горазд. Кое-кому из женщин пришлась по вкусу мужицкая одежда и те щеголяли в брюках, не надевая поверх ничего. И никого они не вгоняли в краску, так как многие из них были сложены по-мальчишечьи скупо. Их чумазые дети бегали в одних повязках или рваных рубахах.
Меж прокопченных стен стелилась вонь человечьих испражнений и прокисших объедков, тяжкий пар неудобоваримого мяса, смрад рыбного прилавка, грязевые потоки из каналов шахт. От вышеперечисленного горожанина с ног валило, но обжившись, и этого он не замечал, скрывая нос в платках с ароматическими маслами. Но и врачеватели без дела не сидели, считая жителей кварталов инородцев разносчиками болезней. Не раз в Доме купеческого совета ставился вопрос: наладить очистные сооружения, заплатив их создателям – морвам. Но раз за разом купцы указывали на оскудевшие кошельки. Едва ли это было одно лукавство: несколько лет продолжался недород. Но Полессью хватало зерна с предыдущих запасов и цены на хлеб не поднимались. А надолго ли хватит их – интенданты хранили скорбное молчание.
Горожане не затягивали ещё пояса, но тратиться на изделия ремесленных союзов стали меньше. Среди инородцев находились искусники: и тачали, и шили, и вырезали. И хоть дикарские поделки не гляделись мастеровито и прочно, стоили намного дешевле. А бедному горожанину того и надо, ему не перед кем одежкой хвастать. Инородцы так же бойко торговали специями, приправами и особыми копчёностями, по достоинству оцененными чревоугодниками; для обывателей с тугим кошельком и сумасбродным нравом в цене был дурман, весьма дрянной, но подданным Периша Златоносца и то в новинку. Рынок инородцев был мал и едва ли мог сравниться с торговыми и ремесленными союзами города, потому с дрекольем никто сюда не являлся.
И странное дело, дикарям полагалось жить в грязи, но со временем и они старались поддерживать чистоту. В переулках лавочники отскребали грязь, а аромат специй перебивал зловоние улиц. Божественная истина – человек сделан из воды – дошла и до этих народов.
И хотя путь мог значительно растянуться, Тиссария могла вдоволь насмотреться на закоулки ребячьего прошлого. Где только не лазила шкода королевской крови. И уж точно не могла миновать запретные переулки. Здесь на медные осколки монет можно было накупить пресных лепёшек с мёдом, вяленые куски тыквы, маринованное лошадиное мясо, увар из гнилых фруктов с орехами; ну, и, напыжившись, глотнуть напитков: вара, сыти, медовухи, браги. И не один из этих смуглолицых не одёрнет, не прикрикнет, не сведёт к родителям; они и нацедят кружку, и лепёшку всучат, и рвотное дадут, если захудеет. Все ли таковыми были инородцы, принцесса не знала. Единственный с кем она сошлась – тщедушный пожилой торговец, чем-то потешно похожий на деда: то же одутловатое лицо, но добрые глаза со смешинками. Он угощал приятелей маленькой принцессы. Сама Тиса, разгрызая дешевую сласть, вытаращившись, слушала удивительные восточные сказки. Торговца звали Штьяр Стукнутый; полное его имя они разучивали всей ватагой, потешаясь причудливым обычаям его народа: Штьяр Стукнутый на Голову, Оставивший Дом и, Вплавь Перебравшийся на Другой Остров.
О своём прошлом он рассказывал неохотно и только то, что смолоду скитался по свету. Но Тиса не слыла приставалой – достаточно историй. От его сказок перед принцессой открывался опасный заманчивый мир к востоку от наместничества.
Конечно он давно умер, печально рассуждала принцесса. Его лоток специй располагался аккурат за обжорными рядами. Она помнила, что за безобразными, воровато вырезанными кусками конины с чёрными бляшками подгоревшего жира, чесал пучки волос Штьяр, ждал покупателей. Тиссария даже сидя верхом вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть его место. Заместо лотка, прихватив часть мясного рынка, стену прикрывала невысокая, длинная кишка парусиновой, кое-где латаной шкурами, палатки. Поверх полотна курился лёгкий дымок и наряду с пряностями голову кружил какой-то сладкий аромат. И чем ближе Тиссария приближалась, тем ощутимее становилось не по себе. Палатка напоминала лазарет, в котором перемешались люди; эдакое смешение тел, среди которых угадывались даже добротные башмаки горожан. Лица мужиков и баб (невозможно представить, что майтры и мэтры могут обитать здесь) не выражали решительно ничего, только двигались восковые губы, да кротко дрожали одеревеневшие члены. Здесь курили дурман и пили его настойки на крепком вине. Тиссария и сама несколько раз курила трубку, после которой приятно мутился разум и наступал покой, но делалось это исподтишка. На потребление дурмана косо глядели даже инородцы. Как могли измениться нравы за два неполных года с тех пор, когда она была здесь в последний раз?
Девушка, чуть свесившись с седла, с недоумением рассматривала одурманенных людей, как вдруг резко натянула поводья. Новую трубку для посетителя набивал никто иной как Штьяр. Ошибиться она не могла. Это был старый знакомец, только высохший, одряхлевший, с теми же пустыми сонными глазами что и у всех в палатке. Тиссария соскочила с седла вон и негромко воскликнула:
– Штьяр. Как здрав Штьяр?
– Мэтр, – любезно, но бесцветно отозвался торговец. – Знатный дурман и замечательный отвар. Идёмте, не пожалеешь. Отдохнёте, здоровье справите. За лошадку покойны, мальчишки присмотрют.
Он, едва ли разглядев платье фехтовальщицы, лепетал, взяв принцессу за руки, и сопроводил в одну из занавешенных мешков палатки, которых здесь было три. В одной, раскинувшись на засаленных подушках, застыла женщина с изможденным серым лицом, чьё дыхание выдавал лишь едва видимый молочный дым трубки. Тиссария растерялась, позволив усадить себя на чуть влажных заплесневелых подушках, от которых несло затхлостью.
– Штьяр, это ты, – слабо допытывалась Тиссария – ей мешали собраться с мыслями сладкие курения.
Торговец вручил ей недорогую глиняную трубку. Сделав вид, что сыплет в чашку серые крупицы, торопливо, испуганно прошептал:
– Ради всех богов не болтай с меня как приятель. Погубишь.
Как и все беженцы с востока он забавно коверкал речь, выговаривая их на лад своего наречия. Но едва ли Штьяр был удивлён, что его почтила визитом старая знакомая. И испуг его был неподдельный. Тиссария приняла трубку, присела. Обсасывая чубук, вопросительно уставилась на торговца.
– Слышал, слышал, – бормотал тот, едва ли шевеля высохшими нитками губ. – Маленький хозяйка далеко шагает, но прошу: не задавливай меня.
– Чего боишься? – в кулачок прошептала Тиссария, раскуривая трубку от уголька.
Дурман почти не даёт дыма, и за обман можно было не опасаться, если он был уместен.
– Хозяйку и боюся. Пожирательница детишков ускакала с города, а хозяйка осталася. Много бед её люди потворили. Бают и убивцы из их числа были. Штьяру не миновать беды, если узнают, что хозяйка здесь.
– Чего мелешь? – грозно прошипела Тиссария. – Убийцы среди кавалеров – кто так говорит? И что за пожирательница детей?
– Ох, говорунья хозяйка. Дитём про сказки спрашивала, а ныне дело ведаешь. Ох, далеко шагаешь.
– Штьяр, – жалобно протянула принцесса, как когда-то выспрашивая сказку.
Старик смягчился. Развернув узелок, притороченный на поясе, сделал вид, что грызёт вяленую рыбу.
– Раздор не мы начали, мэтры взбаламутили. А речи пошли от наместникова дворца.
– Откуда знаешь? – подозрительно сощурилась Тиссария. После памятных событий стать недоверчивой только впрок.
– Чего только люди под дурманом не выбалтывают. Бывает и секреткой делятся. Его продашь – много медяков получаешь. И про деревянного чурбана с топорами и про верховода его.
– Верхо… – чуть не поперхнулась Тиссария. – Да что ты о нём знаешь?
Старик сноровисто вскочил и проводил уличного мужика до кучи тел, снабдил трубкой, прибрал в поясную суму сторгованый медяк. Вернувшись на своё место, продолжил:
– Знаю. Человек один поведал.
– Поведал. Так что же ты стражникам...
Тиссария от избытка чувств перекусила чубук – старика бы дознавателям. Но дикарь твёрдо, даже особо не скрываясь, произнёс:
– К страже не попрусь. Меня и слушать не станут – зря что ль того вешали. А человек тот с торговым обозом ушагал в Морской Предел. Много дней назад. Поди уже дошагал. А коли любопытно, дык я бы на того указал. Но нужно, конечно, к морю дошагать.
Пока старик разглагольствовал, нимало ни боясь, что его подслушают, Тиссария хмуро рассуждала. Попытка свергнуть шуадье окончилась малой кровью. Погубленный мальчишка ещё досаждал ей в кошмарах. Но все домочадцы живы, Моран Колун худо-бедно устроился. Стоит ли ворошить опасное прошлое.
Пока старик говорил, голос его изменился. От пустопорожнего до напряжённого, выжидательного. Это не укрылось от девушки. Она с подозрением уставилась на островитянина.
– Штьяр, тебе нужно уйти из города, иначе ты бы мне ничего не поведал.
– Смекалиста, – угрюмо восхитился дикарь. – Блюдут меня. Опасно. Побегу в Морской Предел, а дальче не отыщут. А до того хозяйка защитит.
Ловок, проворчала про себя принцесса, ему-то безопасно будет под охраной кавалеров. Нет, не тот это Штьяр, добродушный торговец. Да и Тиссария не та – обтесали. Брать с собой старика себе дороже. В конце концов, ей вовсе не нужен «верховодец».
– Блюдут? Следят что ли? – тон принцессы был полон недоверия. – Кто?
– А я тех спрашивать? Мало кто здеся сболтнёт лишнего, а Штьяр в ответе.
– Чего уж проще: тюкнуть тебя по башке – и всего делов, – неожиданно цинично хмыкнула Тиссария.
Торговец недовольно осклабился, кинув последний кусок рыбы себе в рот. Отвернулся, пробурчав напоследок: «сам управлюся, дошагаю». Тиссария дала отдых членам, растянувшись в палатке. Уж не потребовать ли себе порцию дурмана, мелькнула шалая мысль. Соблазн велик. Думы слишком тяжелы. Но поверх каши в голове всплывало спасительное увещевание самой себя: ни во что не вмешиваться, пойти в поход, вернуться и всё будет как прежде. Сдался ей этот старик, который и сам наверняка докуривает трубочки посетителей, вот и мерещится всякое. А если и знает чего ценное, так это не её дело – Надзора, дознавателей или Бриэль.
При мысли о ненавистной конт-майтре Тиссария помрачнела. Невольно вспомнилось её лицо: безжизненное, безжало.… Нет, старик Штьяр явно не переживёт этой встречи. Сведения добудут ценой его жизни, это как пить дать. Подумала и сжала отяжелевшую без дурмана голову в плечи. Ох, Тиса, дура ты набитая, куда вмешиваешься?
– Штьяр, – беззвучно позвала она, – миленький, да как я тебя с собой возьму? Ведь вскроется всё, вдруг помыслы твои – удел Надзора?
Старик, не оборачиваясь, вздрогнул. Проняло? Начал неспешно собирать нехитрый свой скарб – Сёстры клонились к морю, вечерело. Но торговца негромко окликнули, неуверенно что-то потребовали. У Тиссарии даже мурашки по телу пробежали – кого-кого, а её здесь встретить не ожидала.
Младшая сестрёнка Луара в пообносившихся юбках и старой охотничьей куртке Тисы, с сердитым, чумазым личиком, взбитыми в воронье гнездо волосами походила на маленькую разбойницу, сошедшую со страниц потешной сказки. В руках она неумело держала черен посеребренного деревянного меча – неизменный символ власти предводителя над уличными мальчишками. Но как малявке Луаре мог достаться меч? А если украла, чтобы покрасоваться, её здорово поколотят – не поглядят что дитя. И уж совсем Тиссария вздрогнула, когда сестра, что-то яростно втолковывая торговцу, приблизилась к лотку. На щеке заметно алел свежий рубец. В иное время Тиса и сама изрядно желала наставить такие зловредной пигалице. Но только в думах, а не на деле.
Тиса, шатаясь, выползла из палатки.
– Мне нужно-то щепотку, баран старый! – услышала она яростный шёпот сестры. – Я знаю как его пользовать, курдючный мешок… А-ах!
Последний возглас относился к неожиданному появлению Тисы. Не узнать её Луара не могла и машинально, резко убрала за спину меч. Всё-таки украла.
– Ты чего здесь, малявка Луара? – как можно строже вопросила её старшая сестра.
У матушки наверняка получилось бы лучше – хватило бы и одного уничижительного взгляда, от которого нет спасения даже зажмурившись. Законы требуют, чтобы младший относился к старшим как к своим родителям: с уважением и страхом («отдаляй от сердца младенца, дабы он мог вкусить зрелости»). Так поступала королева, воспитанница законоучителя. Лучшее, чего достигла Тиса в бытность свою домашней принцессой, так это извозить сестрёнку в подушках, да выгнать за ухо их покоев. Покойный дед твердил, что по-горски держаться друг за дружку и пока был в уме придерживался старых правил. Вот и сейчас наглая Луара на гнев сестры шмыгнула носом, да задрала его повыше. Пройдоха Штьяр как сквозь землю провалился, предпочтя не быть на глазах у зевак. Последние, охочие до драк, с любопытством поглядывали на рассерженного девушку и уличную замарашку.
– Где меч взяла, глупая? – совсем по-домашнему насупилась Тиссария. – Чумазая.
– А ты – дрянь, – дрожащим голосом отозвалась Луара и пока сестра не отвесила оплеуху, вцепилась пальчиками в камзол, прижалась худеньким тельцем.
Тиссария было вообразила драться, но рука повисла плетью, когда из под складок одежды всхлипнули. Хлюпая носом, с полными влагой глазами, на неё глядела младшая сестра. Майтр-гард, чувствуя ком в горле, увела Луару подальше от зевак к палаткам. Там усадила на лежанку, строго пристально всмотрелась в заплаканное личико, тепло улыбнулась, обняла сестру.
Затем, обернувшись, довольно грубо потребовала привести ей лошадь. Смуглые вихрастые мальчишки не заставили себя долго ждать. Вручили недоуздки, поднесли посеребренный меч – законы улиц приняты и здесь. Символ власти Тиса приторочила к седельным кольцам.
– Это мой, – жалко выдавила из себя Луара.
Тиса с интересом обернулась, но сестра хоть и показалась замарашкой, но глаз не отвела.
– Мне дал его бондарь.
Расспросы пропали втуне. Бондарь – сын бондаря Ира – безымянный мальчишка, некрасивый, косорукий, тем не менее, был прозорлив настолько, что нет-нет, но за его советом приходили и взрослые. Вся Тисина ватага собиралась в сарае его отца, некогда подданного гор и принимавшего эти сборища безмолвно – лишь бы не ломали товар. На сборы Тиса ходила, чуть ли не две едины назад и как-то не задавалась вопросом: кого избрали главарём. Выходит – Луару. А для чего – поди, у бондаря спроси.
– Тебе надо вымыться, – походя, заметила принцесса. – Где твоя домашняя одежда? Тоже у бондаря?
Луара выразительно шмыгнула. На подозрительный взгляд сестры подобралась, нахохлилась, будто промёрзший воробушек на ветке. Несмотря на отчаянные глазёнки, послушным робким голосом осведомилась:
– Не посетишь ли ты нас сегодня, сестра? Ты так давно не была дома, мы скучаем…
– Говори открыто Луара Горная, конт-принцесса, наследница Гранитного замка.
Полный титул любого члена семьи горных королей среди людей считался за издёвку. Отец немало сделал, чтобы на приёмах скромно держаться среди сельской знати. Луара даже не вспыхнула, но затравленно вздохнув, выпалила скороговоркой:
– Я два дня как бежала из дома. Не могу выносить матушку. Знаю, это плохо. Мне не потянуть эту ношу. Но меня отыскали в тот же день, будто колдовством. Отец дал мне время до заката вернуться, иначе…
Она запнулась, наверняка представляя «ужасные ужасы», которые её ожидают, если не вернётся сегодня засветло. Тиса не перебивала, удивлённо всматриваясь в сестру. И в самые худшие времена «дрянной девчонке» Тисе не приходило в голову в спешке покинуть отчий дом. Особняк Горных королей выглядел так надёжно и если что, то имелись в нём укромные уголки, чтобы спрятаться от разгневанной матушки и переждать бурю. Знала ли об этом младшая сестра, росшая в неге, подальше от горячей руки матери? Тяжкая доля старшей среди детей свалилась на неё нежданно-негаданно. Бедняга. Тиссарии было её искренне жаль. Наплевав на законы, она, обняв её за плечи, легко подняла на ноги.
– Я защищу тебя, – клятвенно пообещала она.
Пока Луара замерла, вытаращившись на сестру, Тиссария помогла ей усесться в седло. Штьяр, между тем, собрал пожитки и незаметно, не прощаясь, сгинул. Тем лучше – меньше интереса к сёстрам.
В дорогу Луаре купили леденец и «бедняжка» красочно привирая, поведала обо всех злоключениях. Как чаще сбегала из дому, как притёрлась к бондарю, как вчера участвовала в первой драке, некстати получив по лицу хлыстом от детей с почтовой станции. Но эта боль ни в каком сравнении с той, которая её ожидает дома. Поэтому она хотела упросить Штьяра, чтобы тот дал ей понюшку дурмана – всё как легче терпеть.
Тиса не перебивала. У самой сосало в желудке, потому не утерпев, в обжорных рядах купила пару похожих на куски ржаного хлеба пирогов, очень тяжёлых и сытных. К тому же через городской рынок ближе к дому бондаря. Оставлять сестру замарашкой – себе дороже.
Ремесленные кварталы – сердце города – располагались на возвышении. Некогда здесь была пещера, но со временем серый известняк осел, засыпав вход. Ныне её внутренности, похожие на подгорелый яблочный пирог, образовали едва ли не стену. С другой стороны к кварталу было не подобраться из-за широкой, шумной реки, бурлящей в канале. Да и вообще люди здесь были как на подбор: серьёзные, неторопливые, степенные. Недаром потомки народного ополчения. Одного опасалась Тиса, – если в иных улочках её сторонились, то здесь выскажут всё, что в голове варится, а то и погонят от беды подальше.
Небо укутывало Горилес бронзовым загаром, но вместо жара от плит ощутимо веяло холодом. Степенные люди заканчивали работу. Лениво постукивали, позвякивали молоточки. Кое-кто уже сидел на полоках, покуривая трубочку, или переговаривался с соседом, подперев спиной дверной косяк. Где-то внизу, за рекой, подняв тучу пыли, колыхались бесконечные спины коров. Пыль примешивалась с белым паром от тухнувших горнов кузнечных дворов. Наверняка Тису бы начали задирать подмастерья, но положение спасла младшая сестра. Осознав, что угроза здоровенной порки на сегодня миновала, она, прикончив сласть, вовсю размахалась деревянным мечом и напевала глупую песенку. Тиса пару раз выразительно на неё поглядывала, но той было ни по чём. Люди провожали их с улыбкой. Добродушной, гадливой, недоуменной, но улыбкой. Без злоключений добрались до приземистого домика бондаря Ира, чьё добро состояло в одном лишь сараюшке. Впрочем, сарай выглядел более достойно, чем лачуга, в котором обитало его семейство.
Ир редко говорил и никогда ничего не выспрашивал. Вот и ныне, когда майтр-гард окликнул его, подошёл неторопливо, обтирая руки тряпкой, в молчании рассмотрел госттю, кивнул и отошёл в сторонку. Позвали косорукого безымянного мальчишку. За лето он успел вымахать так, что догнал отца. Родитель и сын обменялись многозначительными взглядами – вот и всё общение.
– Недольче, – предупредил Тису её старый товарищ по играм.
Пока Луару отправили мыться в дворовой бочке и указали на смену белья, которую здесь держала Тиса. Бондарь сохранил тайник, не прикоснувшись к вещам.
– Как здрав? – присела на чурбачок Тиса.
– Я ей меч того… – невпопад, но по делу сообщил бондарь, встав рядом. – Малых немного, а принцесса одна. Небось, поостерегутся.
– А парни с почтовой станции?
– Говорят, ты, любка, заважничала?
Тиса недовольно поморщилась. Сняла потяжелевшую от пота шляпу, отцепила плащ, вытянулась. Шнуровка распалась, обнажив шею. Она заметила, что мальчик не отвёл глаз, наоборот пристально наблюдает за промежностью грудей. Быстро запахнув сорочку, она вопросительно воззрилась на него, но тот и бровью не повёл.
– Бают, – тяжело дыша, продолжил бондарь, – что горняцкие короли с убивцами связуются.
– И ты веришь, – зло заключила принцесса, вскочив на ноги.
– Не, – потупившись, отозвался мальчик. – Язык не чешу как некие. Только ведь баба та, Седа Кожистая и кожевенник Рион Пустомеля под горняцкими королями ходили. Ну, батьки их ещё старому королю клялись. А как старого короля сгубили… ну, не стало его. То вы в крепкой обиде на них… Будто это они…
Крепкая рука принцессы схватила бондаря за куртку и прижала к поленнице. Он ударился затылком так, что поленья полетели в стороны. Но не дрогнул, сохранив на лице глупую невозмутимость.
– Что?! – свистящим шёпотом выдохнула Тиссария. – Что ты сказал?! Короля Хогана Горного убили? Кто так говорит?
– Слухи что призраки – бродют, – пробормотал мальчик, не делая попыток вырваться. – Всяк знает: среди торговок слухи родятся.
Тиса ослабила хватку. Вспомнились хмельные слова Морана Колуна. Старый король поплатился за смелые речи. А что если поплатился жизнью. Но кто, зачем? Горным королям далеко до дворцовых интриг и едва ли кто-то принимал речи старого Хогана о возвращении исконных владений за чистую монету. Или это обычная клевета. До чесотки хотелось посетить Дюрана Тану, но она уже поклялась защитить сестру. Пора её поторопить.
К особняку Горных королей возвращались в молчании, едва успев до сумерек. Тиса не попрощавшись с бондарем, погрузилась в тяжкое месиво раздумий; Луара успела задремать, заленившись ещё в тёплой воде. Младшая сестра вовсе не хотела просыпаться, а может и лукавила, сообразив, что её сразу же отошлют спать. Майтр-гард, поднатужившись, стащила сестру с седла и едва не силком прошла с ней до тяжёлой амбарной двери. Взявшись за шершавый резной кнокер, пару раз основательно стукнула в дверь.
Её не заставили долго ждать. На кухарку Тиса даже не взглянула, прошмыгнув с сестрой в холл. Привычное сытное тепло разлилось по телу. От кухни терпко веет печёным картофелем, аромат которого легко перебивает душок нужного чулана. Холл освещает лишённый изысков канделябр. В гостиной шумно, тонко пищит кухонная утварь. Не похоже на плаху, удивлённо морщится Тиса.
– А вот и п-принцессы пожаловали, – со старческим хрипом буднично возвестили незнакомым голосом. – Прошу вас с-сюда.
Тиса напряглась – неожиданности её не радовали в последнее время. Она, надув губы, подала кухарке шляпу и плащ, ещё раз растормошила беглянку и шагнула через порог гостиной.
Матушка в сливочном бархатном платье с замкнутым без тесьмы лифом придерживает за плечи дочерей-погодок, Иннаю и Илирию. Те радостно загоготали при виде старших сестёр. Королева не одёрнула их, явно растерянная не только появлением одной Тиссарии. Король-отец в вечном чёрном кафтане скучно ковыряется вилкой в блюде. При виде дочерей он слабо, устало улыбнулся. Майтр-гард до боли закусила губу: неужели болезнь вернулась. А в полутьме залы некто лёгкий на подъём – мэтр Дюран Тану.
Маг, в представлении Тиссарии, так и остался старичком с праздничной открытки; маг, который с момента их последней встречи, почти наверняка совершил грех – умышленное колдовство; маг, который знал достаточно, чтобы спасти мальчишку Рона. Присутствие его в доме горных королей не испугало, скорее, вызвало несказанную досаду.
Принцесса усадила разоспавшуюся – наверняка лишь делающую вид – сестру за стол. Подошла к отцу, низко склонилась, чтобы тот дотянулся до неё, благословил. Приблизилась к матери, коснувшись губами её холодных рук; потрепала сестрёнок по головам. И только затем вежливо, но холодно кивнула магу.
– Я не враг, п-принцесса, – склонил седую голову писец, одетый точно также как и в день их встречи.
– Но и не друг, – отозвалась Тиссария.
После её слов королевская чета беспомощно переглянулась. Матушка как никогда с тревогой вгляделась в лицо дочери. Отец попытался что-то сказать, но лишь закашлялся. Затем смущенно, будто ничего не случилось, произнёс:
– Мы думаем, что будет лучше говорить в кабинете.
– Король, королева, – смиренно просила майтр-гард. – Я провожу Луару в покои, отложим разговоры до утра.
Хоган IV, король Гор торопливо кивнул в ответ, но глаза его были полны беспокойства. Маг, расшаркавшись, пожелал всем доброй ночи. Но в его голосе, к злорадству принцессы, чувствовалось неудовольствие.
На парадной лестнице Луара, очнувшись, ускорила шаг. Старшая сестра крепко прижимала её к себе. Луара жалась к ней котёнком, когда ложилась в готовую подогретую постель. Даже слабо захныкала, когда Тиса вынула из под одеяла грелку и шагнула к каминной решётке.
– А ты ещё придёшь? А ты ещё у нас побудешь? – со слёзкой спрашивала Луара. Сестра молчала, поэтому с жаром прошептала: – Я никогда, никогда не буду тебя обижать.
– Спи, – по-матерински тепло произнесла Тиса. – Утром я ещё буду здесь. Спи.
Быстро нагнувшись, поцеловала сестру и вышла вон. Мэтр Дюран Тану неподвижно застыл в коридоре. Он казался неживым, но тень его от света сиротливой стенной свечи подрагивала, живя отдельно от хозяина. Невольно делалось жутко, и в свете минувших событий ни молитвы, ни вера в силу Надзора, не могли успокоить. Всё-таки с волшебниками нужно осторожнее.
В кабинете было тепло – не в пример бережливости короля разожгли камин. Принцесса расположилась у письменного стола. Старик, кряхтя, уселся на стул. Помолчали.
– Не задаёшь в-вопросов, отчего я з-здесь, – утвердительно качнул головой старик и, всмотревшись в лицо девушки умными глазами, добавил: – Мы все когда-нибудь в-взрослеем, начинаем думать и разбиваем наши х-хрустальные мечты вд-д-ребезги.
В иное время девушка бы призадумалась над словами, но на этот раз лишь сдержанно съязвила:
– Теперь вы мой гость. Уместно ли мне допрашивать гостя.
– Будто играем в «т-тяни-толкай», – беспомощно всплеснул руками маг. – Повторю: я не враг вам и вашей семье. Меня тут принимают за члена Надзора. И хотя з-знаю что это – я не из их числа.
Это было сказано с явным умыслом, с давлением. Но как бы ни была ненавистна конт-майтра, Тиссария следовала её бесконечному холодному спокойствию.
– Бриэль – хороший учитель, – проницательно заметил маг, затем тяжко вздохнул и примирительно добавил: – П-принцесса, верно, д-думает, что имея дар предвидения, п-покорный ваш слуга, мог предотвратить очень многое. Убийство т-того мальчишки, например.
Тиссария заметно вздрогнула.
– Увы, далеко не всё в моей власти, – искреннее сокрушался мэтр Дюран Тану. – П-предвидение – не картинка живописца, оно вязкое, неясное, к-как сон. Кто знает, что мы в-видим во сне. Явным у меня выходило с людьми знакомыми и тут – необъяснимое явление д-для разума.
– Греховные вещи говорите, – проворчала Тиссария.
– Грешен, – кивнул маг. – Хотя и не совсем п-понимаю, почему.
– Маг в доме – не к добру, – вспомнила старую пословицу девушка. – Вы здесь к добру или?..
– Буду отк-кровенен, – серьезно заговорил Дюран Тану. – За тобой следят, и ты это знаешь. В том числе и Надзор. А это очень п-плохо для тебя и семьи. Они люто преследуют тех, к-кого считают угрозой. Моё слово кое-что значит и я п-предлагаю защиту семьи в обмен на услугу.
Тиссария судорожно вздохнула, а наружу вырвался всхлип. Как ни старалась девушка скрыть волнение, это ей не удалось. Маг не пытался успокоить, но продолжал глядеть, показалось даже с сочувствием, будто вынужден сказать худое. Но страх быстро перерастал в гнев, особенно по мере дальнейшей речи волшебника. Она начала ненавидеть его подобно конт-майтре.
– Ч-что вы хотите? – обняв себя за плечи, сжалась воробушком принцесса.
– Может, и не следует г-говорить, – пошёл на попятную маг, – но за много лет меня обеспокоили события на з-западе. Мое предвидение – там собирается т-туча, ураган, который, возможно, сметёт весь п-прежний уклад. Мне нужны т-там глаза, шпион, если хочешь.
– А вы не боитесь, что нас подслушают? – с нескрываемой враждебностью осведомилась Тиссария.
– Не боюсь. Я сам нагрешил по всему д-дому и следы грехов моих дают защиту живущим здесь. Так же никто из интересантов не знает, что я в д-доме горных королей и по волшебству никто не видел к-как вошёл и выйду.
Тиссария сжала оберег Храма Сынов: спаси, защити, Отец. Маг задумчиво постукивал подушечками пальцев, сцепив ладони. Щёлки глаз под кустистыми седыми бровями не рассмотреть – то ли дремлет, то ли размышляет.
– Бриэль, знаю, дала покровительство, взамен службы на свою особу, но т-ты уже знаешь её к-коварство. Я скажу иначе: по мере уплаты д-долга ни один из смертных людей, нелюдь или нежить не п-потревожит обитателей этого дома и, по мере сил, вне его стен. Это – моё слово.
– Что вы хотите? – сменила гонор принцесса.
Ночь она провела в раздумьях. Подарок волшебника точь-в-точь пятиконечная звезда – оберег Храма. Если надеть его на шею, призрачный червь ощущался извне и обретал форму гада, прекрасного и ужасного одновременно. Тиссария на мгновение сама ощутила себя змеей и с отвращением сорвала с шеи цепочку. По словам мага нательный оберег позволял соединяться с ним и в минуту опасности уберечь от беды. Как именно, не сказал, но наказал беречь.
Иные слова Дюрана Тану смутили ещё сильнее:
– Пока вам нужно раскрыть загадку с тремя неизвестными. Кто такой Илион Зануда? Кто есть верховодец куклы? И зачем в войско прибыл Лимиэль Серебряный?
Затем он сгорбился, поник, став просто уставшим старичком.
– Решит это что-то или нет - не знаю. Но возможно вы отыщите ответ на главную мою заботу: что произойдёт на западе, отчего пошатнётся обитаемый мир.
Следующая глава:http://www.proza.ru/2014/05/18/968