Во время учебы в институте у нас проводились занятия по дополнительным видам обучения на военной кафедре. По окончании обучения мы получали звание лейтенанта по специальности «военный инженер». Но для того, чтобы это получить, надо было основательно «попотеть», потому как было это не очень просто. У нас даже форма одежды была «полувоенная» - гражданский костюм плюс военная рубашка с военным же галстуком. При этом комсомольский значок – обязателен, некомсомольцу нет места на военной кафедре!
Дело в том, что обучение в институте и на военной кафедре довольно сильно отличались друг от друга. Главное отличие было в том, что в институте по спецпредметам мы изучали более-менее современные устройства и технологии, а что касалось военной кафедры...
В то время у нас ходила такая поговорка: сложность современных радиотехнических устройств определяется числом транзисторов, устройств вычислительной техники – числом микросхем, а военной техники – числом прицепов. Что можно сказать? Мы изучали «суперсовременную» военную аппаратуру по автоматизации обнаружения и сопровождения воздушных объектов, выполненную на древних лампах. Единственный прицеп, как сейчас помню ЭВМ 5Э89, - был сплошь из одних транзисторов. Во всяком случае, микросхемы в изучаемой нами технике не использовались.
В принципе, этому было объяснение. Как сказал нам один из наших преподавателей, «военная техника не должна бояться ни ядерного взрыва, ни солдата с молотком». А если серьезно, была такая информация, что отдается приоритет использованию электронных ламп в военной технике в связи с тем, что они не реагируют на электромагнитный импульс - один из поражающих факторов ядерного взрыва. И ремонтировать такую технику удобно – несправный блок выбросил, исправный - вставил.
Кроме изучения техники у нас на военной кафедре проводились занятия по строевой подготовке. Это была своего рода веселая разминка, преподаватели это отлично понимали и, как мне кажется, веселились вместе с нами. Тогда мне было совершенно непонятна неприязнь солдат и курсантов к подобному времяпровождению. Потом-то я понял, что все хорошо в меру – одно дело пару часов в неделю, другое – часа по три каждый день. А тогда мы это воспринимали как отдых от скучного сидения в классах, типа перекладывания нагрузки «от поп на ноги».
Тетради с конспектами выносить с территории военной кафедры категорически запрещалось, для изучения «военной науки» отводились специальные часы самоподготовки, примерно пара часов в неделю. За это время выучить что-либо было совершенно невозможно, поэтому мы и не пытались. Экзамены, правда, никто не отменял. Каким образом мы умудрялись их сдавать я, честно говоря, не помню. Хотя, говорят, бывали и такие случаи:
- Товарищ майор, студент Петров для сдачи экзамена прибыл!
- Отвечайте на первый вопрос. Что молчите? Не знаете?
- Так точно, товарищ майор, не знаю.
- Ладно, отвечайте на второй вопрос.
- Не знаю, товарищ майор!
- Ничего не знаете?
- Так точно, ничего!
- Можете идти, свободны.
И оценка за такой экзамен могла быть «удовлетворительно» или даже «хорошо»! Самое главное - выполнить все четко, по уставу. Ведь преподаватели – тоже люди, понимают, что два часа в неделю самоподготовки, а потом полдня перед экзаменом – это очень мало.
После четвертого курса проводились месячные учебные сборы. Ребята с моего курса обычно ездили в Архангельскую область, в радиотехнический батальон. По возвращении сдавали выпускной экзамен за все время обучения на военной кафедре. Мне и еще примерно тридцати студентам повезло, нас оставили для подготовки помещения и оборудования военной кафедры к следующему учебному году. И, что самое существенное, мы были освобождены от сдачи выпускного экзамена: кому «светил» диплом с отличием, получали «автоматом» «отлично», остальные – «хорошо». Так что одной нервотрепкой меньше.
Я попал в распоряжение полковника, начальника общевойскового цикла. Звали его, как сейчас помню, Петр Михайлович, фамилию, к сожалению, забыл. Мужик был – замечательный, перед студентами не кичился своим положением, вел себя как с равными, рассказывал много интересного. Давно это было, к сожалению, ничего не запомнил. Я и еще один товарищ оформляли кабинет для занятий по общевойсковой и тактической подготовке наглядной агитацией: писали лозунги и листы с текстами из устава, развешивали их по стенам. Я раньше никогда ничем подобным не занимался, рисовать не умел, мне, по аналогии с музыкой, «медведь на руку наступил». Как я попал в «рисовальшики» - сам до сих пор не понял, мой напарник, Валера, меня неплохо обучил и буквально уже на второй день справлялся со своими обязанностями если не отлично, то на твердую «четверку». Он вообще был очень способный парень – и художник, и музыкант, и певец, но, к сожалению, в нашей новой «рыночной» жизни применения себе не нашел, как и многие талантливые, но не честолюбивые люди.
И вот командир нашего взвода, сам из студентов, правда, другого факультета, бывший армейский старшина, пренеприятнейшая личность, преисполнился ко мне лютой завистью, переходящей в ненависть. Причина ее в том, что я работал в чистой комнате, не физически, а его, «начальника», отрядили копать во дворе канаву под телефонный кабель. И каждое утро, при распределении на работу, его зубовный скрежет по этому случаю был слышен в радиусе, наверное, не менее десяти метров, а высказывания типа «ты у меня еще будешь рыть канаву!» раздавались каждый день с завидной частотой.
И вот, наконец, его звездный час настал! Однажды поутру мой полковник чуть припозднился, не прибыв к началу работы, и этот старшина сразу отдал мне приказ – срочно на земляные работы. Когда я попытался ему объяснить, чтобы он не лез «в бутылку» и не накликивал на себя неприятности, потому как у меня масса работы (а мне даже рабочая одежда была не положена), он, ни на что не обращая внимания, начал орать, что моего начальника сегодня не будет, а в его отсутствие у меня единственный начальник – он, старшина, и никто другой.
В общем, делать нечего, пришлось идти копать канаву. Однако, не успел я даже пару раз ткнуть лопатой, как прибежал мой полковник, разъяренный донельзя, бросился ко мне с криком «кто приказал?!» Ну, я показал ему - кто. Далее последовала в адрес старшины «непереводимая игра слов» с использованием ненормативной лексики, смысл которой сводился к тому, что если когда-либо еще какой-нибудь е..ный старшина позволит себе забрать его работника, то он с ним поговорит по-другому. Таким образом, это был мой первый и последний день «на яме». Больше меня никто не дёргал.
В конце сборов нас вывезли на присягу в воинскую часть неподалеку от города. Мы принимали ее вместе с солдатами этой части. Они все были чистенькие, отглаженные, аккуратные – как будто сошли с картинки о Советской армии. А мы… Если не знать всю предысторию, кто мы и откуда, а просто показать посторонним людям и задать простой вопрос «кто это?», мнения бы разделились. Кто-то сказал бы, что это толпа советских военнопленных времен Великой Отечественной, кто-то – что это народная армия батьки Махно, отступающая под ударами Красной Армии. Партизаны военных времен, по моему мнению, выглядели не в пример лучше. Что можно говорить о состоянии нашей одежды, если даже сапоги были с дырками!
Но, несмотря на это, все закончилось благополучно, присягу приняли, прошли строем (как нам потом сказали, очень неплохо), пообедали в солдатской столовой, сыграли в футбол с солдатами и уехали домой с чувством выполненного долга. Таким образом, в солдатской форме я проходил в общей сложности где-то около трех часов. На военной кафедре по возвращении меня ждала «пятерка» за экзамен и напутственная речь начальника кафедры, поздравившего нас с успешным завершением обучения на военной кафедре и принятием военной присяги.
По окончании института я получил военный билет офицера запаса войск ПВО вооруженных сил СССР, и служба моя оказалась законченной, даже на сборах побывать более не довелось. Хотя попытки «загрести» делались неоднократно – в артиллерию, ВДВ и даже в спецназ ВДВ (нехватка офицеров, видимо, была столь катастрофическая, что даже я туда понадобился). Однажды уже даже оформил отпуск на работе в связи со сборами, пришел в военкомат, нас посадили в автобус, увезли. А у ворот части, где мне предстояло пробыть 45 суток, простояли пару часов в ожидании пропуска, не дождались и уехали назад. Непонятно, неужели военкоматовскому начальству и командованию части было трудно созвониться и решить вопрос по телефону, без езды за 100 километров и потери времени? Либо бензин был дешевле разговора по телефону, либо, что вернее, обычный советско-российский бардак.
А еще через несколько лет исчезло с карты мира и государство, которому я присягал на верность.