Появившись на свет, он закричал так странно, что я сразу забеспокоилась. Это был мой первый ребенок. Но тем не менее я поняла: что-то не так. Возможно, мой испуг был связан скорее не с его первым криком, а с потрясенным возгласом доктора, принимавшего роды. Буквально сразу после выхода младенца из моего измученного тела доктор испуганно воскликнул: «Го-о-о-с-с-споди ты боже мой!» А потом раздался этот писк летучей мыши. Летучая мышь, конечно, не насекомое. Но раньше я не слышала,как кричат гусеницы…
Доктор поднял новорожденного с перерезанной пуповиной на руки:младенец шевелил в воздухе шестью ногами. Он был похож на человека, только из живота торчало еще четыре лишних конечности. Я потеряла сознание.
Потом меня спрашивали, не облучилась ли я случайно во время беременности. Или, возможно, мой муж работает на предприятии, связанном с радиацией. Я коротко мотала головой: нет. Не могла же я им рассказать, как муж, рассердившись на меня , уже не помню точно за что, неожиданно ударил меня ногой в живот. В то время я носила малыша уже два месяца, и его отец об этом знал. Он вообще любил меня «воспитывать», как это совершенно серьезно называла моя мама. Когда малышу, испуганно сжавшемуся в моем животе, было четыре месяца, муж опять избил меня. В тот раз он пустил в ход и руки, и ноги. Сильно, наверное, рассердился… Мама, присутствующая при избиении, безучастно наблюдала. Когда я снова и снова вставала и падала от очередного удара на пол, я успела заглянуть ей в глаза и увидела, что она всё-таки сочувствует. Мужу. Она понимала, как со мной трудно…
Наконец, после многочисленных обследований, врачи пришли к выводу, что первоначально внутри меня сформировалось двое детей. Но по каким-то причинам второй близнец растворился в утробе, отдав свои конечности брату. Возможно, это были сиамские близнецы или проявилась сложная генетическая мутация, встречающаяся в одном случае на миллион. Мне же пришло в голову, что второй ребенок просто не захотел родиться, но я об этом никому не сказала.
Муж и мать, навестив меня в роддоме, пришли в ужас. С кем они жили все эти годы?! Нет, женщина, рожающая многоножек, ему не нужна. Домой не возвращайся! И ко мне тоже, добавила мама. Они ушли из палаты, взявшись за руки: общее несчастье сплотило их.
Разрешение на операцию подписывала только я. Хирурги обдумывали, какие из конечностей можно удалить у моего паучка. Когда я смотрела на него, он забавно шевелил всеми ногами, тянул их ко мне. Я даже кормила его грудью несколько раз. Но когда, на четвертый день медсестра принесла его на кормление и я увидела, с каким отвращением и брезгливостью она подала мне несчастного младенца, чуть не выронив на пол, у меня пропало молоко.
Через три недели после операции нас выписали из больницы. Я попросила подругу заехать за нами на машине и отвезти к бабушке: больше идти мне было некуда. Подруга открыла дверцу автомобиля пошире, когда я усаживалась с ребенком. «Как ты думаешь, отрезанные ноги у него снова вырастут?» - спросила она меня, поворачивая ключ в замке зажигания. Я не знала. Из свертка выглядывали два глаза. Большие серые глаза с удивительно длинными ресницами. Он не спал. Догадывался ли он, о чем говорили люди?..
Бабушке малыш понравился. Она даже удивилась: зачем удалили ножки? Он ведь мог так быстро бегать… Бабушка была старой и, наверное, мудрой. Еще она сказала, что мне нужно обратить внимание на насекомых. Потому что ребенок, похоже, не человек, а гусеница.
Я послушалась и пошла в парк. Там я высмотрела в листве паучка и посадила его на ладонь. Я испытывала к нему нежность. У него было много ножек, и он смутился, оказавшись в незнакомом месте. Он хотел убежать. Я вернула его на лист. Он помчался к мерцающей на солнце паутинке, которую я сразу не заметила. В нее попала маленькая муха. Она пыталась сопротивляться. Потом затихла. Мне показалось, что паучок обрадовался. Он поспешил к еще живой мухе. Я отвернулась. Потом я увидела на дорожке толстую гусеницу. Она быстро перебирала ножками, торопясь миновать опасный для жизни участок. Я тоже взяла ее в руки. Она была очень мягкой и беззащитной, может, немножко липкой. Но ее существование не вызывало ни у кого отвращения и отторжения. У нее был свой мир, приспособленный для нее и принимающий ее. У моего младенца не было.
Когда я вернулась и подошла к подъезду, услышала, как бабки на лавочке зашептались: Идет! Чуду-юду родила и рада. Вот зараза!.. Такие вот и уничтожат человечество… Я по телевизору видела…
Что они видели, я не узнала. Я зашла в подъезд, с силой притянув сопротивляющуюся дверь с магнитным устройством.
Бабушка пила на кухне чай. «Что, листиков из парка для гусенички принесла?» - спросила она меня, медленно повернув седую голову, - «А тебе из общества защиты животных звонили. Хотели о встрече договориться»…
Я не ответила. Прошла в свою комнату не разуваясь и села возле детской кроватки. Он не спал. Смотрел на меня своими серыми глазками и ждал. Он всё понимал. Я взяла со своей кровати подушку и накрыла его лицо. Придавила совсем чуть-чуть. Он и дернулся-то всего два раза.
(Из сборника "100 рассказов про тебя")