16
Наконец, новоселье состоялось. Не обошлось без нервотрепки – Майре не понравился гостиный гарнитур, привезенный Бекханом из столицы. У нее непостижимый вкус. А может быть, дело не во вкусе – просто у жены очередной приступ чувства противоречия. Ну и, возможно, она догадалась, что не обошлось без вмешательства другой женщины, - взять этот гарнитур Бекхану посоветовала Виолетта. Она ездила в столицу вместе с ним.
Это произошло, это должно было произойти – они стали близки, они признались друг другу в любви. Да, свела их судьба благодаря расчету одного из них; Бекхан продолжал играть роль бессребреника, рыцаря без упрека, но полюбил он Виолетту искренне.
Были в его жизни любови, были, но эта, поздняя, может быть, последняя в его жизни, казалась ему самой настоящей, самой единственной. Конечно, он забыл, как учащенно забилось его сердце, когда он впервые прильнул трепещущими губами к губам девочки из степного рая. Стерлись из памяти волнующие встречи с девушкой с голубыми глазами и русой косой, встреченной им после армии в лесной глуши, в русской деревне с поэтическим названием «Листвяги». И уж конечно, он уже не вспоминал горячие ночи с юной красавицей Майрой, непостижимым образом превратившейся теперь в мегеру с хронически недовольным лицом.
Нет, теперь он считал, что Виолетта, Вета, его веточка цветущей сирени, его Прекрасная Кореяночка – это Божий дар и, удостоившись ее любви, он забыл обо всем, что было в прошлом – ни одна из его прежних любовей не могла бы соперничать с ней. Они с Виолеттой соединились, и душами, и телами, и теперь он не мог и помыслить своей жизни без нее.
Да, оба задумывались, пока только врозь, об их дальнейшей судьбе. Они понимали, что счастье их не полное, что им придется скрывать свою любовь, свое единство, и что, возможно, впереди их ждут годы торопливых поцелуев, мимолетных встреч в отелях, мотелях, в чужих съемных квартирах. Но они были благодарны высшим силам за то, что встретились, что познали друг друга, что не прошли мимо в этом невообразимом «муравейнике», где отыскать родного, предназначенного тебе человека подобно немыслимому лотерейному выигрышу.
Виолетта оказалась девственницей, и хотя Бекхан и ожидал, что так оно и будет, но все же теперь испытывал некоторое затруднение. Она отдалась на его милость, бросила к его ногам свою девственность, свою честь, всю себя, а он взял ее, прозрачную, родниковую, в свои не совсем чистые руки, и даже не смог предложить стать своей супругой. Он понимал, что поступил безответственно, приняв ее любовь, ведь он знал, что ничего определенного он ей не может предложить, кроме, конечно, своей любви. Он знал, что она станет его любовницей, его тайной любовью. На большее она не могла рассчитывать. Он думал, что вряд ли сможет пожертвовать семьей, детьми ради нее. А она думала: предложи он ей руку и сердце, то приняла бы такую жертву от него?
Алихан и Зайра обустраивали свое новое жилье с энтузиазмом и радостью, а Майра долго брюзжала – то это не так, то то не эдак. Бекхан с дочерью и сыном стойко выдержали эту беду, и ко второй половине дня Майра смягчилась.
- А вообще-то гарнитурчик ничего, - соблаговолила она изменить свое первоначальное мнение, - Со временем мы его, конечно, поменяем, а пока сойдет.
Все облегченно вздохнули.
- Когда отпразднуем новоселье? – поинтересовалась Майра, когда после хлопот они сидели за вечерним чаем.
- Да хоть завтра, - отвечал Бекхан, чем вызвал недовольную гримасу на ее лице.
- Ты что, ненормальный? – вскинулась она, - Нужно же подготовиться! Я хочу, чтобы ты пригласил всех, кто был на именинах дочери Талгата.
Для Майры не существовали отчества, она всех подряд звала за глаза по именам.
«Ничего себе замашки! – подумал Бекхан, - Ее не интересует, доросли ли мы до таких гостей».
А вслух сказал:
- Да, я приглашу мэра и банкиров, но вряд ли они примут приглашения.
- А почему? Чем мы хуже этого Талгата? Он-то со своей Жакен будут, я надеюсь?
- Да, Талгат Мухамеджанович сказал, что ждет приглашения.
- И потом… - Майра вперила в Бекхана свои пронизывающие глаза, - Наверное, ты захочешь пригласить эту Виолетту? А я вот не хочу. Пригласим ее отца, с этих Кимов хватит.
Бекхана словно укололи в сердце. Майра о чем-то догадывается. Видимо, она почувствовала интуитивно, что между ним и Виолеттой существует связь; она чувствует это еще смутно и уже подозревает, хотя пока не знает, в чем именно нужно его подозревать. То ли еще будет!
Но он не подал виду. Лишь пожал плечами равнодушно и сказал:
- Как хочешь. Только боюсь – Владимир Иванович не придет. Он может обидеться. Ведь он нигде не появляется без дочери.
Майра нахмурилась. Затем произнесла, словно делала великое одолжение:
- Ладно, пригласим и ее. Но, в последний раз. Пусть не воображает о себе ничего такого… я дам знать ей, намекну, что она сама по себе ничего не значит, что пригласили мы ее только ради ее отца.
- Делай что хочешь, - бросил Бекхан все так же равнодушно. Но предостерег:
- Только, прошу, не восстанови ее против нас – она имеет на Владимира Ивановича большое влияние. Он постоянно советуется с ней, я сам сколько раз был тому свидетелем. Так что не переборщи.
Майра задумалась. А задуматься она должна была – она не забывала ни на минуту, при чьем покровительстве жизнь их семьи улучшилась настолько, что теперь их вероятными гостями являются отцы города.
- Нам всем нужно одеться по-человечески, - заявила Майра после минутного молчания, - Ты обещал мне драгоценности.
Бекхан улыбнулся облегченно. Деньги на наряды и драгоценности он заработал. Недавно он участвовал в первом серьезном деле, выполнил первое поручение Аликеева, - переправил с дальней границы партию наркоты – перевез вместе с грузом стройматериала. Бекхан лично сопровождал этот груз, ну и конечно, рядом были парни Талгата Мухамеджановича.
Все прошло гладко; на «рубежах» и таможнях проверялись накладные и другие документы. Давали, как водится, «на лапы» кому следует, но Бекхан, естественно, волновался. И еще его угнетала мысль - он впервые приложил руки к тому, что называется наркобизнесом.
Все это время он чувствовал в глубине своей души, как занозу, голос заглушенной совести, но зато теперь смог вывалить перед женой и детьми кучу денег со словами:
- Вот вам, и наряды, и драгоценности!
Майра сгребла к себе пачки зелененьких банкнот, перехваченные резиновыми жгутиками, и с загоревшимися глазами начала пересчитывать. Когда она закончила, Бекхан поинтересовался:
- Хватит их на одежду и украшения?
- Хватит, - отвечала Майра, - Но откуда они?
«А это не твоего ума дело!» - как хотелось бросить это ей в лицо! Но Бекхан ответил спокойно:
- Это очередная премия. Я вкалываю, как вол.
- Ну что ж, - заметила Майра невозмутимо, - За такие деньги можно и повкалывать.
- Папа, посмотри, какую диадему я купила, - воскликнула Зайра по возвращении из похода по магазинам. Она сияла – у нее теперь есть драгоценная вещь – с настоящими бриллиантами!
- Красивая диадема, – одобрил Бекхан выбор дочери, - У тебя хороший вкус.
Зайра зарделась.
И Майра была довольна кулоном с крупным камнем.
- Тебе идет, - сказал Бекхан, а про себя добавил: « как корове седло».
«Вот женщины! – думал он, поглядывая на то, как жена и дочь примеривают и перепримеривают свои обновки, - Стоит им вырядиться в красивые тряпки, навесить на себя дорогие побрякушки, и нет счастливее их на всем белом свете».
Бекхан понимал, что и Майра, и Зайра, хочет он этого или нет, войдут в общество городской «элиты», и им придется стать одними из тех «разряженных пустышек», щеголявших дорогими нарядами на дне рождения дочери Аликеева. Жена и дочь вольются в эту пеструю массу, растворятся в ней, станут частью ее, потеряв свою индивидуальность.
«Ну что ж, значит, такова ваша участь, - думал он, - К этой жизни вы стремились, и к этой жизни подтолкнули и меня».
И он мысленно сравнил их с Виолеттой.
«Милая моя, любимая! – думал он о ней с нежностью, - Никто, ни одна женщина не сравнится с тобой. Ты – единственная, неповторимая. Тебе не нужны никакие наряды, никакие драгоценности – облачись ты в рубище, и тогда будешь богиней на Олимпе, будешь ангелом парить на небесах».
Тем временем Зайра одела на себя все, что сегодня купила, нацепила бриллиантовую диадему, тщательно поправила все перед большим зеркалом, и, обернувшись к отцу, спросила:
- Ну, как?
Бекхан считал свою дочь миловидной. Но эти наряды, эта диадема совершенно изменили ее облик. Зайра предстала теперь сказочной принцессой и ее глаза лучились не хуже бриллиантов, сиявших над ее чистым лбом. Она стояла, ожидая слов отца, словно вердикта жюри на конкурсе красоты. Бекхан невольно залюбовался ею – она напомнила Майру в юности - такие же «яблочные» щечки, по которым сейчас бродила нежная краска, такие же взволнованно вздымающиеся груди.
- Да ты у меня красавица! – воскликнул Бекхан, поднимаясь с места. И добавил с искренним восхищением:
- Истинная принцесса!
Зайра не могла сдерживаться более. Она бросилась навстречу отцу на крыльях радости и повисла на его шее. Бекхан подхватил ее и закружил по комнате.
- Спасибо! – кричала Зайра, заливисто смеясь, - Спасибо папа! Ты самый лучший отец на свете! Самый настоящий!
Бекхан искренне радовался вместе с ней. Но радость эта омрачилась голосом недремлющей совести: «Знала бы она, на какие деньги куплена эта диадема. Отольются эти бриллианты слезами чьих-то настоящих пап и мам».
Бекхан сидел за столом в своем новом кабинете, и тут вошла Виолетта. Бекхан не удержался, и, выйдя из-за стола, пошел ей навстречу. Она прижалась к нему и подставила свои губы. Он прильнул к ним губами, а потом покрыл ее лицо и шею поцелуями.
- Вета! Ветка! Веточка моя! – ласково повторял он, передавая интонациями голоса всю нежность, всю свою к ней любовь.
- Бекхан! Как я люблю тебя! - шептала она в ответ.
Бекхану хотелось бы простоять так весь свой оставшийся век, но он, в отличие от нее, не совсем терял голову. И, легонько отстранив девушку, вернулся на свое место.
- Извини, любимая, но нас могут застукать, - сказал он улыбнувшись.
- Я заперла дверь, - она озорно улыбнулась.
- Правда? – Бекхан забеспокоился, - Нужно отпереть. Я не хотел бы, чтобы по офису поползли сплетни.
- Ой, какие мы трусишки! - Виолетта отправилась снимать замок с запора, а Бекхан быстро привел себя в порядок.
- Вета, - сказал он, когда она вернулась, - Давай будем немного осмотрительней. Мы любим друг друга и не видим в этом ничего предосудительного. Ведь мы не виноваты, что родились в разное время, и что у меня теперь семья. Это так, и вроде бы нам нечего стыдиться, и незачем скрываться. Но, ведь не все люди думают так, большинство имеет догматическое мышление, оперирует вдолбленными с детства представлениями о супружеской верности. Люди считают, что законная жена имеет неоспоримые права на мужчину, так, что он даже не может полюбить другую женщину. И им не может прийти в голову, что человек не волен над своими чувствами. И то, что человек, даже связанный семейными узами, должен оставаться свободным, что он – не собственность супруги. Ты знаешь, как я верен своей семье; обязательства перед женой и детьми для меня святое. Я от семьи не отказываюсь. Но я человек, свободная личность, и имею право на любовь. Но разве это доступно заскорузлому мышлению! Есть много людей с никчемной, темной душонкой, неспособной на высокие чувства; такие люди не понимают любви, она для них недоступна. И вот они, отмеривая по себе, считают любящих распутными, и, будучи ханжами, спешат осудить, низвести, втоптать в грязь. Таких людей нужно остерегаться.
Поэтому, давай спрячем нашу любовь от их нескромных глаз, спрячем наши чувства, чтобы не дать им оболгать, очернить себя. Нельзя, чтобы возникли сплетни – это самое отвратительное из всего, что придумано людьми. У нас будет куча неприятностей, если эти сплетни достигнут ушей Майры. Тогда мне придется выбирать между тобой и детьми – я не сомневаюсь, что именно так поставит вопрос Майра. И не только она, – дети тоже не поймут меня. Так уж повелось, что дети – большие эгоисты.
Так что нам придется контролировать себя, строго контролировать. Ты согласна со мной?
Виолетта сидела, опустив глаза. Она была согласна и понимала Бекхана. Он честен перед ней, он прямо говорит о том, что вряд ли пожертвует семьей ради нее. Но она не хочет скрывать свою чистую, возвышенную, свою первую, настоящую любовь. Ей хочется кричать о ней на весь мир, ей хочется гордиться ею, гордиться тем, что удостоилась такой любви, гордиться тем, что оказалась достойной любви такого мужчины. Человека с большой буквы. И как горько, что ничего этого нельзя, как печально, что приходится скрывать такую любовь.
Но как ни ухищрялись они, изменение в их отношениях не укрылось от сослуживцев. По офису поползли сплетни. Конторские работники этой фирмы – особая каста; они отличаются дьявольской проницательностью, и если учесть, что многие считают своей первейшей обязанностью держать себя в курсе дел соседа по офису, а свою работу – делом второстепенным, то любой, попадающий в их поле зрения, немедленно просвечивается насквозь, как под лучами Рентгена. Поэтому Бекхан был очень бдителен и старался держаться на расстоянии, когда они с Виолеттой оказывались на людях. А она не умела скрывать свои чувства, - она улыбалась ему особенной улыбкой близкого человека, когда думала, что все поглощены своей работой. Неискушенная девушка недооценивала глаза поднаторевших в таких вопросах сослуживиц.
Вот и сегодня просторный кабинет бухгалтеров сдержанно загудел, узнав, что Виолетта Владимировна скрылась в кабинете Бекхана Кенжеевича.
- А парочка ничего, - подала реплику бухгалтер материального стола, - Как ни странно, они очень подходят друг другу.
- Да ну! – возразила ее коллега с расчетного, - Они вовсе не пара.
- Почему? Они очень колоритно смотрятся.
- Да брось! Ты думаешь – Бекхан Кенжеевич влюбился в нее? Как бы не так! Не будь она дочерью шефа, он бы и не взглянул в ее сторону.
- Ты просто завидуешь, - вмешалась в спор кассир, - Конечно, ты в чем-то права. Но не думаешь же ты, что Бекхан Кенжеевич заинтересовался бы, например, тобою. Будь ты даже дочерью Владимира Ивановича.
Бекхан пользовался неограниченным авторитетом у всех сотрудников фирмы, но особенно уважали и любили его женщины. Он стал для них кумиром. И каждая ревновала его, и к Виолетте, и друг к другу.
- А чем я хуже ее? – взвилась «расчетный стол», - И не нужно мне быть дочерью Кима! Если я захочу, то Бекхан Кенжеевич будет моим.
- Не смеши меня! – бросила кассир и рассмеялась. Присутствующие в бухгалтерии женщины присоединились к ней.
- Смейтесь, смейтесь, - говорила бухгалтер расчетного стола, доставая зеркальце из своей сумочки и поправляя прическу, - Я погляжу, как вытянутся ваши лица, когда я его соблазню.
Эта женщина считала себя красавицей. Да, она была симпатичной, и часто принимала легкие ухаживания и заигрывания от знакомых и незнакомых мужчин. Бывало, что ее приглашали в рестораны и отели, но дальше пары-тройки проведенных с ней ночей дело не продвигалось. Она была вдовой; ее муж погиб на одной из стройплощадок фирмы, и благодаря этому она сумела устроиться в бухгалтерию – у нее было соответствующее образование. Главбух часто жаловалась начальству на нерадивую бухгалтершу, – та не блистала профессионализмом, и в конце каждого месяца бухгалтерию лихорадило от путаницы в рабочих ведомостях. Но начальство не могло ее уволить – она была единственной кормилицей пяти ребятишек. К тому же ее муж погиб оттого, что были грубо нарушены правила техники безопасности.
И вот теперь она вознамерилась отбить нового заместителя Владимира Ивановича у его дочери. Она начала докучать Бекхану своим откровенным ухаживанием, своими грубыми заигрываниями.
- Алла Денисовна, - вежливо отказывался он от приглашения на ее именины, - Извините, но я не смогу прийти.
- Почему? – женщина беззастенчиво льнула к нему.
- У меня жена больна, - Бекхан ляпнул то, что первым пришло на ум.
- А я вашу жену и не приглашаю! – и она заливисто засмеялась, и Бекхан невольно смутился – разговор происходил при людях.
В другой раз она сунула ему записку в карман пиджака. В записке той она признавалась в любви и тут же предлагала свое сердце и свое тело – так и написала: «… думаю, вы будете в восторге от моей фигуры. Я доставлю вам несказанное удовольствие, и вы надолго запомните ночь, проведенную со мной».
Бекхан оторопел, прочитав записку. Он вызвал ее в кабинет и в этот раз сам запер дверь на ключ. Алла Денисовна попыталась обнять Бекхана, но он ловко увернулся от ее распростертых рук.
- Не надо! – его голос прозвучал довольно резко, настолько, что любая женщина должна была бы образумиться. Но Алла Денисовна словно и не заметила этого откровенного окрика. Бекхан закурил, чтобы успокоиться и произнес мягче:
- Алла Денисовна, я хочу поговорить с вами. Прошу отнестись серьезно к этому разговору.
Женщина улыбнулась и, сев против Бекхана, закинула ногу на ногу. При этом обнажила бедра, насколько это было возможно.
- Я слушаю вас, Бекхан Кенжеевич.
- Извините, но вы ведете себя не совсем корректно. Я уважаю вас, но если вы не прекратите…
В этом месте он замолчал – не знал, каким словом обозначить ее приставания. Она же продолжала улыбаться.
- Я уважаю вас, - продолжал Бекхан, - Но это не дает вам повода так опекать меня. Я семейный человек. И верен своей жене.
- Так ли это? – Алла Денисовна смотрела ему в глаза и улыбалась, - А, по-моему, это неправда.
Бекхан смутился. Нужно решительно осадить ее, она слишком зарвалась.
- Что вы себе позволяете! – он вновь повысил голос, - И на каком основании вы подвергаете сомнению мою супружескую верность?
А Алла Денисовна лишь усмехнулась.
- Вы думаете – у меня нет глаз? Нет ушей? Да все знают, что у вас с Виолеттой Владимировной роман. И то, что вы с ней спите, ни для кого не секрет.
Бекхану показалось, что его шарахнули кувалдой по голове. А бухгалтер продолжала:
- Конечно, это не мое дело. Такой мужчина, как вы, имеете право держать любовницу. И не одну. Я просто к тому, что можете не говорить о своей верности жене.
Она ждала, что теперь скажет Бекхан, но он потерял дар речи. Не дождавшись, Алла Денисовна продолжала:
- Да не смущайтесь вы так! Это дело житейское, и я не думала вас осуждать. Просто предлагаю себя – я ничем не хуже ее, а в вопросах секса даже предпочтительна. Ведь она, пожалуй, совсем неопытна. А я…
Бекхан замотал головой – такого он еще не встречал!
- Послушайте, Алла Денисовна! Почему бы вам не поменять профессию? Бухгалтер из вас никудышный, а вот…
Он вовремя опомнился – еще чуть-чуть и сказал бы, что проститутка из нее получится первоклассная.
Бухгалтер встала. Она испепеляла Бекхана глазами.
- Договаривайте, что ж вы замолчали? И почему это я никудышный бухгалтер? Пока что Раиса Архиповна не жаловалась на мою работу.
Бекхан был в затруднении. Он-то знал, что Раиса Архиповна, главный бухгалтер, постоянно жаловалась Владимиру Ивановичу на Аллу Денисовну, но сказать об этом сейчас он не мог – неизвестно чем это могло обернуться. Тем временем Алла Денисовна достала сигареты и нервно закурив, продолжала:
- Если я вдова и некому заступиться за меня – значит, можно и унижать?
Бекхан уже пожалел о своих словах.
- Простите меня, - Бекхан встал и, подойдя к женщине, взял ее за плечо. И тут она неожиданно прильнула к нему и заговорила, быстро-быстро произнося слова, так, что он едва улавливал их смысл:
- Что же вы… я так люблю вас… мне же от вас ничего не нужно… просто чуточку внимания… много ли нужно одинокой… несчастной женщине… и что вам стоит… подарить ей ласку… немного душевных слов… и вообще…
Алла Денисовна уже всхлипывала. Бекхан стоял не шелохнувшись. В таком положении он оказался впервые. И что странно, - в нем, почти против его воли, шевельнулась жалость. Да, он знал, что слезы – излюбленное оружие женщин. Но он готов согласиться с ней – эта женщина и вправду несчастна. Ведь она стала вдовой в самом расцвете женских сил, как говорят – в самом соку. И у нее почти не было шансов выйти замуж вторично – кто в наши времена возьмет женщину со столькими детьми?
Она еще долго лепетала что-то, орошая слезами его галстук, а он лишь поглаживал ее спину. Он думал о том, что возможно в другое время, при других обстоятельствах он и согласился бы стать ее любовником, но сейчас его жизнь и без того осложнилась до предела, чтобы еще осложнить ее еще одной связью. И он потихоньку выпроводил ее из кабинета, пообещав, что подумает над ее предложением. Но, как показали дальнейшие события, ему и этого не следовало говорить.
Время от времени являлась Лариса Васильевна и, напомнив, что она крупный держатель акций, предлагала поехать с ней куда-нибудь в город или в столицу. И Бекхану стоило больших трудов отвязаться от нее. Но наступил день, и ему пришлось принимать решение, – поддаться домогательствам влиятельной женщины или дать отпор. Да, эта женщина могла подпортить ему карьеру, но сейчас Бекхан, имея за спиной такого человека, как Аликеев, мог позволить себе отшить ее.
- Знаете что, Лариса Васильевна, - сказал он в один из ее посещений, - чего вы от меня хотите? У вас есть претензии к моей работе? Вы, как держатель акций, имеете право контролировать фирму. Но, насколько мне известно, у вас нет права вмешательства в оперативное управление – для этого есть президент. А он, как я полагаю, доволен моей работой. Так что, прошу вас, не мешайте мне работать и прекратите свои посещения.
Лариса Васильевна побледнела. Она дернула головой, потом вскочила со своего места, и спокойно наблюдавший за ней Бекхан, откинулся в кресле.
- Ах, так! – выдохнула Лариса Васильевна, - Ну хорошо же!
И перед тем, как направиться к двери, она бросила угрожающе:
- Ты очень пожалеешь об этом. Я тебе это обещаю.
Она ушла, и Бекхан довольно потянулся, хрустнув суставами, встал и, подойдя к окну, раздвинул пластинки жалюзи. Лариса Васильевна появилась в поле зрения, пересекая быстрой походкой двор. Бекхан проследил за ней; ему казалось, что она взглянет на его окна напоследок, и наверняка повторит свои угрозы. И точно, - перед посадкой в свой автомобиль, Лариса Васильевна оглянулась и бросила быстрый взгляд на окна офиса. Правда, с такого расстояния невозможно было определить, произнесла она что-нибудь или нет. Бекхан улыбнулся и, отходя от окна, не удержался и сплюнул.
- Вот стерва! – вырвалось у него. Он прошелся по кабинету и, вернувшись за свой стол, произнес, успокаивая себя:
- Ничего ты мне не сделаешь! Ничего! Ровным счетом ни-че-го!
Как-то Виолетта заговорила о том, что ее постоянно мучило.
- Ты знаешь, что «Мотивация» платит дань Аликееву? – она уже была на «ты» с Бекханом.
От этого вопроса он похолодел. Ему всегда становилось неуютно, когда Виолетта касалась темы взаимоотношений фирмы и «крыши». Он поднял на нее удивленные глаза.
- Кто тебе сказал? Мне об этом ничего не известно.
Виолетта неопределенно двинула рукой.
- Значит, ты ничего не знаешь?
- Нет.
Тут она заговорила возмущенно:
- Живем в начале двадцать первого века, а порядки, словно в средневековье! Фирма отчисляет энную сумму за «крышевание». Я пыталась несколько раз убедить папу прекратить это безобразие, но он не решается. Что ты скажешь на это?
Бекхан знал, что когда-нибудь она заведет этот разговор. Что он может сказать ей? Играя роль рыцаря без страха, он должен возмутиться и заверить ее, что он, как вице-президент фирмы положит этому безобразию конец. Но, вряд ли он сможет изменить заведенный издавна порядок. Аликеев доверил ему некоторые сведения относительно миллионов, отмытых с помощью «Мотивации». Владимир Иванович закрывал глаза на многие вещи, подмахивал, не глядя, документы, предложенные на подпись Рахатом Аскеровым. И Рахат, и теперь Бекхан использовали транспорты со стройматериалом для перевозки наркоты с дальних пределов страны. Огромные суммы, добытые незаконным путем, а это: торговля наркотиками, контрабанда, крышевание, и сомнительные банковские операции, даже сутенерство, эти денежные реки, вливались в потоки фирмы, чтобы потом, отделившись незаметно от них, перетечь в океан легального капитала. Но об этом знали лишь немногие посвященные.
Виолетта ждала, и Бекхан сказал спокойно:
- Знаешь, Вета, я сделаю все от меня зависящее, но этично ли, едва став заместителем, лезть в дела президента? Сначала я должен разобраться со своими обязанностями, навести порядок в том, что касается сферы моей деятельности. Я, конечно, поговорю с Владимиром Ивановичем, наверняка у него есть свои соображения.
- Папа говорит, что у него нет, ни сил, ни времени думать о противостоянии с организованным криминалом, и что он не может рисковать благополучием фирмы и всех людей, работающих в ней.
- Он прав, - Бекхан старался погасить своим спокойным взглядом возмущенные искры в глазах собеседницы. Втайне он любовался ею и думал, что в эти мгновения взлета искренних чувств Виолетта становится особенно прелестной, и что сейчас, глядя в эти освященные гневом глаза, он предпочел бы положить свою жизнь на их пути, а не рассуждать о взаимоотношениях криминала и легального бизнеса.
- Владимир Иванович прав, - повторил он, - Есть вещи, которые нам не подвластны, и нам, к сожалению, приходится идти на компромисс. Твой юношеский максимализм не позволяет понять мудрость… поживших людей, которые знают чуточку больше, чем молодые.
Он вынужден был применить нейтральное слово «пожившие люди», чтобы не причислить себя к пожилым. Но Виолетта не согласилась.
- Нет, отец не прав, - упрямо возразила она, - Я считаю, что честные люди, труженики сами виновны в том, что у них на шее сидят паразиты. Мы своей трусостью позволяем всяким аскеровым и аликеевым жить за наш счет и еще понукать собою при этом.
- Я не считаю Владимира Ивановича трусом, - Бекхан нахмурился. Если так пойдет и дальше, то скоро Виолетта и его самого обвинит в трусости. Он понимал, какая трудная задача стоит перед ним, - с одной стороны он должен поддержать ее максимализм, чтобы ее уважение, ее поклонение им не поколебались ни на йоту, а с другой – он не мог втянуть себя в противостояние с Аликеевым. Аликеев не Аскеров. С ним не справиться одним приемом самбо. И он продолжал, тщательно продумывая каждое слово:
- Владимир Иванович по-своему прав. Мы должны помнить – на нем огромная ответственность за благополучие тысяч, работающих у нас, людей. Борьба с такими людьми, как Аликеев, потребует колоссальных усилий, а результат непредсказуем.
- Но как легко ты справился с Рахатом Аскеровым. А ведь он казался всем могущественным и непобедимым. Стоило одному человеку проявить мужество, как «колосс на глиняных ногах» рухнул.
«Ты не права – Аскеров не был колоссом. Э-эх! Девочка моя! Колосс таится в тени, и, вполне возможно, что и Аликеев не является им. Мафия – это огромное чудище, и Аликеев, скорее всего, лишь одна из его огнедышащих голов».
- Рахат Аскеров – отнюдь не колосс, он мелкая сошка, - сказал Бекхан, - И ты переоценила мой поступок. То, что я совершил – не мужество, а самая настоящая безответственность. А настоящее мужество – это когда принимаешь на свои плечи судьбы многих и многих людей, и ведешь дела, рискуя прослыть трусом, но твои решения – единственно правильные в данной реальной ситуации. Мужество – это то, чем ежедневно занимается Владимир Иванович.
Виолетта молчала, и Бекхан заметил, как в ее глазах гаснут огоньки гнева и возмущения, и она начинает осмысливать сказанные им слова.
Бекхан с силой пихался в безнадежно фригидную задницу жены, безуспешно пытаясь вызвать в себе хоть какие-нибудь эмоции. Он уже забыл, как когда-то Майра вспыхивала от одного его прикосновения, как вспыхивает скирда сухой соломы от одной зажженной спички. Теперь она лежала на боку, как живой труп, грузно покачиваясь от его толчков, и как ни в чем ни бывало, обсуждала насущные дела. Бекхан спрашивал себя, зачем они вообще занимаются сексом, зачем Майра подставляет свою толстую задницу, лишь только он в порыве, не то жалости, не то нахлынувшей минутной ностальгии пытался приласкать ее; проводил ладонью по заплывшим жиром щекам, по отвислым равнодушным грудям, по животу, взявшемуся множеством складок.
Бекхан месил тело Майры, и оно казалось ему куском сырой глины; нет, пожалуй, в глине больше жизни, ведь она оживает на гончарном круге и меняет форму, принимая требуемую под умелыми пальцами мастера. В какие чудные сосуды превращаются кажущиеся мертвыми куски глины!
«Возможно, все дело во мне, - думал Бекхан невесело, - Ведь я произвел диаметрально противоположную, нежели гончар, работу – под моими руками живая, страстная, гибкая и пластичная девушка превратилась в бесформенный, неподвижный кусок, который теперь ни за что не расшевелить».
Бекхану приходилось заниматься сексом с женой хотя бы раз в неделю, - вынужден был поддерживать в ней уверенность, что он верен ей, что она еще что-то значит для него, как женщина, чтобы притупить ее бдительность, чтобы не возбудить в ней подозрения. Она не догадывалась, каких усилий стоит ему возбудить в себе эрекцию, и как ему приходится ухищряться, чтобы кончить. Он пихался, пихался, пихался, но не достигал оргазма. Он злился на Майру; та своим ровным голосом отбивала в нем слабые подвижки к той степени возбуждения, которая способна вызвать извержение семени.
Бекхан пытался отвлечься от реальной ситуации, и, отдавшись грезам, в которых на месте Майры была бы Карина или Алла Денисовна, довести себя до семяизвержения. Но Майра не давала ему и этого шанса.
- Что будем делать с учебой Зайры? – спросила она, и, не дождавшись ответа, продолжала, - Может, ей нужно поступить на юридический?
Бекхан молчал. Майра могла бы обсудить этот вопрос и потом, после близости. Не дождавшись ответа, Майра спросила недовольно, полуобернувшись к нему:
- Чего молчишь? Или тебе все равно, где будет учиться твоя дочь?
- Пусть поступает на юридический, - произнес Бекхан сдавленным голосом.
- А может она хочет на пед?
- Пусть поступает на пед!
Майра хмыкнула. Конечно, ее не удовлетворили ответы мужа. Ей нет никакого дела до того, чем они занимаются в данный момент. Она полагает, - раз он полез к ней, то, значит, горит желанием, и от нее самой не требуется ничего, кроме как лежать вот так, с выставленным милостиво задом. Она знала, что Бекхан «отработает» свое, как всегда.
А он ухищрялся, как мог. Он старательно вызывал воспоминания о былом – не помогало. Он старался уйти в грезы, в которых бы предался воображаемой любви с Виолеттой – Майра не давала отвлечься разговором, безжалостно вырывая его из фантазий своим нудным голосом. Бекхан удвоил темп, надеясь, что учащенные фрикции сами собой вызовут семяизвержение – и тут с ужасом почувствовал, что добился обратного эффекта – член его начал смягчаться и, вот, опал совсем.
Майра почувствовала это и спросила:
- Ты чё? Уже все?
- Д-да, - выдавил он из себя, проклиная в душе, и себя, и ее.
- Что с тобой? – справилась она недовольно, после того, как он отцепился.
- Что-то нездоровится, - пробормотал он, - Вымотался на работе. И понервничать пришлось – комиссия нагрянула из столицы, придиралась целый день, еле отделались.
Ему пришлось врать напропалую, чтобы погасить возникшие в Майре подозрения. Он опасался, что она может связать сегодняшнее его фиаско со своими подозрениями на счет их с Виолеттой отношений, - при всей приземленности ей нельзя отказать в проницательности, особенно в вопросах супружеской верности.
Кажется, ему удалось обмануть ее, ибо она лишь протянула:
- А-а…
И, одним движением подтянув приспущенные трусики, бросила презрительно:
- Стареешь, Бекхан – вот в чем причина!
Чем очень разозлила его.
«Дура! – мысленно костерил ее Бекхан, - Толстая, занудная дура! Ты сама постарела раньше времени. Ты хочешь, чтобы и я также состарился. Не-ет! Я еще молод! И никогда не состарюсь – у меня душа молодая. Если б не Зайра с Алиханом, лежал бы я тут с тобой! Погоди, вот устрою их и уйду. На фиг мне мучиться с тобой? Уйду к Вете – кукуй тогда одна. Может, тогда поймешь, кто ты, и кем был я для тебя».
В такие моменты его посещала шальная мысль уйти, вот так, неожиданно, среди ночи, – молча одеться, и, ничего не объясняя, покинуть навсегда дом, уйти в неизвестность, в бичи, в бомжи, на улицу, в подземные катакомбы; запить, опуститься, раствориться в стоках канав и мусорных баков. Он вспоминал Владимира, и в эти минуты понимал, что тот оказался более мужественным, более последовательным, хотя всегда думал о поступке бывшего друга, как об акте крайней безответственности.
Теперь искус покинуть дом еще сильнее одолевал его. Ведь теперь не нужно становиться бомжем – его с радостью примет юная красавица и им при этом не придется бичевать по теплотрассам.
Майра захрапела, а мысли Бекхана перекинулись к Виолетте.
«Милая моя Веточка! – думал он о ней с нежностью, - Моя Прекрасная Кореянка! Как мне хочется быть сейчас с тобой! Оказаться в твоих объятиях, блаженствовать с тобой до утра».
Бекхан почувствовал щемящую неудовлетворенность моментом; он думал о том, как было бы замечательно уйти к Виолетте насовсем и вспоминать Майру и эти ночи как дурной сон.
Он перевернулся на другой бок, и подумал:
«А не превратится ли и она со временем в такой вот бесформенный и бесчувственный кусок жира? Ведь и Майра была когда-то гибкой и страстной девушкой. Как же незаметно произошла с ней эта страшная метаморфоза! И если… нет-нет! Вета – и этот безобразный труп?! Никогда!