13
- Мама?! – удивленно воскликнула Алена по возвращении из столицы. Татьяна занималась уборкой.
- Мама, где ты пропадала? Тебя ищет полиция, ты знаешь?
Татьяна обняла дочь и с чувством расцеловала. Алена поняла, что с матерью произошло что-то серьезное, - она давно так крепко не обнимала и не целовала так горячо.
- Полиция? Они приходили сюда?
- Нет. Но Семен Игнатьевич сказал, что заявил в полицию. Он говорит, что ты его обворовала. Я, конечно, не поверила. Но где ты была? Что вообще происходит?
Татьяна отвела глаза. Она отстранилась от дочери и подобрала трубку пылесоса.
- Все дочка! – сказала она, вновь включая пылесос, - С Семеном покончено. Я поняла - это не тот человек.
- А-а! – воскликнула Алена и, наклонившись, выключила прибор. Она раскраснелась, ее глаза метали крохотные молнии, - Нужно было все испортить, пустить все по ветру, чтобы потом вот так спокойно произнести: «Я поняла – он не тот человек»! Что ты еще поняла? То, что была не права, когда выгоняла папу?
- Прошу, Алена, не надо так…
Мать и дочь стояли лицом к лицу и глаза их вглядывались с напряжением в глаза друг друга.
- Почему, мама?! Тебе плохо? Тебе нехорошо? А каково было мне? Мне, маленькой девочке, ведь я любила, и маму, и папу! Маленькой девочке, от которой ничего, абсолютно ничего не зависело!
Татьяна увидела, как по щекам Алены покатились слезы. Горло сдавило спазмом, и она почувствовала, как слезы затуманили ее взор. Она вздохнула горько и, перешагнув через разделявший их пылесос, обняла свою взрослую девочку.
- Прости меня, дочка! – зашептала она, - Прости, пожалуйста. Я тогда была уверена… я была уверена, что действую правильно… что действую в твоих интересах. Я, конечно, была неправа, но Владимир тоже виноват.
- В чем? – Алена отстранилась от матери, - В том, что ты не захотела понять его? В том, что ты прогнала его, как собаку? Ты выгнала его из дому, а он виноват?
- Да, да! Я одна виновата. Но скажи, - как я тогда должна была поступить? Мириться с бездельником-болтуном? Когда нужно было выживать, когда нужно было упрятать подальше, и гордость, и достоинство и прочие вещи, о которых он говорил. Легко осуждать меня, ты не помнишь, быть может, как все тогда обстояло, а мне пришлось лихорадочно принимать меры против надвигающейся нищеты. Что я должна была делать, когда твой отец стал в позу, да еще начал спиваться? Вот и пришлось выбросить, как выбрасывают балласт, грозящий потопить всех на корабле.
- Балласт! Мама, ты хоть понимаешь, что говоришь? Это же мой отец, это же твой муж! Человек, в конце концов!
- Ну, извини. Но я говорю правду о том, как тогда думала, как в то время воспринимала и обстановку и людей. Согласись, - и Володя повел себя не лучшим образом.
- Да, но он остался человеком. Я его понимаю, - он растерялся тогда. Согласна, может быть это не совсем по-мужски. Но ведь он не намеренно! Нужно было просто поддержать его, потерпеть немного, пока он сориентируется в новой обстановке. Он бы обязательно сориентировался, ощути он твою поддержку. Ты же лишила его последней опоры. Вместо того, чтобы удержать его от дальнейшего падения, ты еще подтолкнула к краю пропасти. Спасибо этому дяде, он вытащил папу в самый последний момент. Это просто чудо!
- Тебе легко осуждать меня, но посмотрим, как ты будешь обращаться со своим мужем, когда выйдешь замуж. Особенно, если он вместо того, чтобы зарабатывать и кормить семью, станет рассуждать и пить, пить и рассуждать,.
- Всякое может случиться, но я не сделаю ничего, что подтолкнуло бы его к водке. Поэтому и не придется выгонять его из дома.
Татьяна горько усмехнулась и вновь взялась за уборку.
- Эх, Аленка, Аленка! – сказала она, - Глупая ты еще. Ты думаешь, что все так просто? Если бы это было так. Я ведь тоже так думала.
- Плохо ты думала, мама. А если точнее – думала не так, как нужно было. Скажи, как ты тогда представляла будущую жизнь с папой?
- Ну, как? Обыкновенно. Мы полюбили друг друга…
- Зачем ты врешь, мама! Какая там любовь? Папа любил, верю. Но ты…
- Откуда тебе знать, что я?!
Татьяна блеснула глазами. И добавила:
- Тебя тогда не было.
- Зато теперь я знаю тебя и представляю, как все тогда происходило. Ведь ты пошла за папу по расчету? Признайся хоть теперь, мама!
- Ну что ты говоришь, Алена!
- Я знаю, что говорю. Ведь я знаю, что ты ничего не делаешь из того, что не входит в твои расчеты.
- Что плохого в том, чтобы рассчитывать? Я думала – Владимир будущий специалист с высшим образованием. У него была своя благоустроенная квартира, он был направлен на крупнейший в городе завод, а это говорило, что он может сделать хорошую карьеру. И что будет хорошо зарабатывать. Так я думала, и не вижу в этом ничего плохого. Ну и, кроме прочего, он мне нравился. Не скажу, что испытывала что-то вроде: «Жить без него не могу!», но он мне нравился.
- А папа тебя любил! Любил, понимаешь? Я уверена – ему и в голову не могло прийти, что вот мол, подходящая кандидатура в жены – продавец в универсаме, имеет шансы сделать карьеру в потребкооперации, будет доступ к дефициту. К тому же имеет дом с участком за городом, а это готовая дача, своя картошка и овощи. Что еще было у тебя в собственности?
Татьяна молчала, не зная, что сказать дочери, которая попала в самую точку с домом и участком в пригороде. С той лишь разницей, что не Владимир так думал, а она сама.
- Пусть так! – заговорила она затем, - Но ничего плохого в желании иметь обеспеченную жизнь, нет. Чтобы дети жили в достатке, чтобы они имели все, чтобы могли одеться прилично, чтобы жили в благоустроенной квартире, и чтобы у них была дача, на которой можно вырастить картошку и овощи, где можно пожить летом, чтобы не тесниться в духоту в двух комнатах. Чтобы отец этих детей был дипломированным специалистом, а не каким-нибудь кочегаром или дворником.
- В том, что человек хочет жить в достатке, нет ничего плохого. Плохо то, что человек выбирает себе в спутники жизни другого человека, руководствуясь вышеперечисленным. Плохо то, что если б папа не был дипломированным спецом, а простым кочегаром или дворником, то ты бы не вышла за него замуж. А нашла бы себе другого, неважно, как его зовут, Владимир или Семен, лишь бы у него была благоустроенная квартира, и диплом, и виды на высокую должность. Разве не так?
- Нет, не так, - отрицала Татьяна неуверенно.
- Нет, так! И это доказывает, почему, как только папа перестал соответствовать твоим представлениям о подходящем муже, ты тут же поспешила заменить его тем, кто соответствует. Получается - тебе неважно, с кем жить, для тебя важнее его статус и его доходы. Ты так рассуждала, когда выходила за папу, и когда выходила за этого Семена Игнатьевича.
- Ага! Когда Семен оплачивал твою учебу, он был «дядей Семеном», а теперь превратился в «этого Семена Игнатьевича»?
- Это к делу не относится! Почему теперь ты ушла от него? Он обанкротился? Разорился? У него проблемы?
Татьяна опустила глаза.
- Нет, сидит крепко, - сказала она, - Но я не хочу с ним жить.
- А с кем хочешь?
- Ни с кем…
- И с папой?
Татьяна молчала.
- Что ж ты молчишь, мама? Скажи, что была не права. Скажи, что папа лучше всех. Что ты поступила несправедливо с ним. Скажи же это, наконец!
Татьяна заплакала. Она стояла, прислонившись к шкафу, и тихо плакала. Алена заметила слезы и осеклась. Она взирала на невиданное зрелище – мама плачет! Она подошла и взяла ее руку.
- Ты плачешь… мама, неужели ты плачешь?!
Алену пронзила острая жалость к матери; она вдруг ясно осознала, как та несчастлива. И она, всхлипнув, обняла свою несчастную мать и заплакала вместе с ней. Она плакала и чувствовала, что ей становится легче, словно она освобождалась от чего-то тяжелого, давившего на плечи, не дававшего вздохнуть полной грудью, не дававшего жить по-настоящему. В тот момент она страстно желала, чтобы и папа ее оказался здесь, чтобы и он присоединился к ним, и, обняв жену и дочь, заплакал, пролил слезы прощения и очищения…
Татьяна безвылазно жила в своей старой квартире, но спустя некоторое время Семен Игнатьевич все же узнал об этом. Он явился и потребовал, чтобы она вернулась к нему. Но Татьяна не стала даже разговаривать с ним. Он просил ее одуматься, обещал забрать заявление, грозился посадить. Татьяна вытолкала его за дверь, и послала к черту. Семен Игнатьевич поехал в участок и вернулся с полицейскими.
Татьяна отвергла все обвинения, но ее посадили в КПЗ.
- Как дела? – справился Семен Игнатьевич, когда им было устроено свидание.
- Лучше всех! – отвечала Татьяна, вызывающе глядя в его инопланетные глаза.
- Сомневаюсь, - возразил он, - Ты обвиняешься в краже в крупных размерах. И можешь надолго распрощаться со свободой.
- И все же у меня дела идут лучше всех! – упрямо повторила Татьяна.
- К чему эта бравада, Татьяна! Ты зря бодришься, поверь мне.
- Нет, не зря. Я избавилась от тебя. А тюрьма, зона… все это пустяки.
- Не-ет, не пустяки. Тебя ждет не курорт. К чему это ребячество Татьяна! Что на тебя нашло? Жили – не тужили. С жиру взбесилась, да? Определенно, тебе полезно полежать на нарах. Когда до тебя дойдет, что лежать все же лучше в моей спальне, дашь знать. Я тебя вытащу.
И Семен Игнатьевич поднялся, собираясь уходить.
- Э нет! – возразила Татьяна, - Твоя спальня меня не прельстит. Шикарная она, не спорю. Только там не хватает одного, самого существенного – мужчины, настоящего мужика, который для бабы важнее, чем его просторная кровать. Так что я тебе сразу скажу – возвращайся к себе один. Мне противна твоя спальня, противен твой дом, противен ты сам. Прощай, я не хочу больше тебя видеть.
И она отвернулась. Семен Игнатьевич ушел, негодуя. Дело Татьяны закрутилось, и, хотя она по-прежнему отвергала все обвинения, адвокат, нанятый Аленой, ничем не мог обрадовать. Герман Фридрихович Цигенгагель, а это был тот самый адвокат, защищавший несколько месяцев назад Владимира, просил рассказать, где пропадала Татьяна после того, как ушла от мужа. Он говорил, что это самое существенное в обвинении, так как Семен Игнатьевич утверждает, что все это время Татьяна посвятила тому, чтобы промотать наворованное.
Татьяна молчала. Не могла же она сказать, что была с другим мужчиной, так как соскучилась по настоящему мужику. Да и не хотелось втравливать в это дело Антона Жилина.
Алена встретилась с бывшим отчимом и попросила забрать заявление. И в качестве компенсации предложила доллары, оставленные Владимиром.
- Не будьте дураком, Семен Игнатьевич, - сказала она, - Мама не вернется к вам. И она ничего у вас не крала, вы же сами это знаете.
- Я никогда не был дураком, - блеснув своими окулярами, возразил тот, - И свое я ни за что не упущу!
- Но что вам даст то, что вы посадите маму? Или силой заставите ее вернуться к вам? Неужели вы не понимаете, что ничего хорошего из этого не выйдет? Мама не хочет с вами жить. Она не любит вас, мало того – терпеть не может!
- А как раньше терпела? Как любила? Что случилось? Я стал другим? Да?
- Нет, вы нисколько не изменились. Изменилась мама. Она стала другой. И она кое-что поняла.
- И что же она поняла? Что в тюрьме будет лучше, чем у меня? Блажь все это! И очень скоро эта блажь сойдет. Сойдет, я в этом уверен! Она опомнится, да будет поздно. Когда из свободной, обеспеченной женщины превратится в зечку. Вот тогда она действительно поймет, какую ошибку совершила. Пусть помается на зоне, узнает, что по чем.
- Вы плохо знаете мою маму. Вам ее не сломать. Лучше возьмите эти баксы и отстаньте от нас. Я, так уж и быть, компенсирую вашу потерю, хотя знаю, что мама не взяла у вас и рваного тенге.
- Убери деньги! – Семен Игнатьевич отодвинул от себя сумочку с долларами, - Неужели непонятно, что дело не в них?
- А в чем, черт побери?! Вы же из тех, для кого деньги – все!
- Я знаю цену деньгам, но когда разговор идет об оскорблении личности…
- Да бросьте вы! – перебила его Алена, - Какая личность! К чему эта поза? У вас непомерное самомнение. Вы не можете простить маму за то, что она наплевала на вас.
- Наплевала? И зря! Потому что придется ответить за это. Я не я буду, если не засажу ее за решетку.
- А вот это мы еще посмотрим! Не думайте, что я буду сидеть и спокойно смотреть, как маму посадят ни за что. Помяните мое слово – вы останетесь ни с чем! Вернее – с носом.
Семен Игнатьевич был уверен в своих связях и средствах. Он задействовал все, чем располагал. Алена проконсультировалась с Германом Цигенгагелем. Адвокат был, как обычно, полон оптимизма, но сетовал на предубежденность следователей и прокуроров, которые, возможно, получили крупные авансы от истца.
- Самое лучшее в нашем положении, - сказал он, - это найти настоящего вора. Ваша матушка знает ту женщину в лицо, да вот в полиции никто и пальцем не пошевелит, чтобы организовать ее поиск. Очень усложняет дело то, что ваша мама отказывается сообщить, где была все это время. Зачем ей нужно было скрываться, раз она не виновата? Ведь это обстоятельство работает против нее.
- Я думаю, что это не имеет отношения к краже. Это мамина тайна и она не хочет раскрывать ее даже мне. А вот как найти настоящего преступника?
- Можно нанять частного детектива. Но это будет недешево…
- Пусть. Я располагаю некоторыми средствами и не пожалею ничего для освобождения матери. Кого вы можете мне рекомендовать? Вы знаете хорошего детектива?
- Здесь вы их не найдете. Есть одна контора, но детективы там занимаются преимущественно слежкой за неверными супругами и предпочитают не лезть в криминал. Вам бы поискать в столице, там несколько частных агентств и весьма серьезные люди там работают.
- Хорошо, я немедленно отправлюсь туда.
И вот Алена вновь в столице. Виталий удивился ее внезапному приезду.
- Что случилось, Алена? – спросил он, встретив ее с поезда.
Алена с ходу приступила к делу.
- Виталий, нужен хороший частный детектив. Ты знаешь кого-нибудь?
- Нет. А что случилось-то?
- Мама арестована. Ее обвиняют в краже. Нужно найти настоящего вора, иначе ее посадят.
- Ничего себе семейка! – воскликнул Виталий в своей обычной шутливой манере, - То папочку арестуют, то мамочку…
Алена вспыхнула.
- Слушай, ты! – она остановилась, как вкопанная, - Если не хочешь связываться с этой семейкой, то скажи – я к тебе не липну!
- Что – и пошутить нельзя?
- Мне не до шуток! Для чего, ты думаешь, я примчалась сюда? Нужно действовать, и побыстрее. Пока следствие не закончено. После суда будет поздно.
- Ну, все-все! Шутки в сторону! Поехали ко мне, там все внятно обрисуешь, и мы подумаем, что можно сделать.
Алена поведала историю матери, как только они прибыли на его квартиру. Виталий задумался. Алена перешла на кухню, стала помогать его бабушке готовить ужин. Старая женщина уступила свое место, и села за стол, наблюдая, как невеста внука, каковой она воспринимала Алену, управляется с готовкой, как споро орудует ножом, нарезая лук и очищая картофель от кожуры.
Алена перебрасывалась с ней фразами, отвечала на вопросы. Ее уже принимали не за гостью, а за полноправного члена семьи.
«А она хорошая, - думала Валентина Макаровна, - Витальке повезет, если она согласится стать его женой. И характер имеет, и к труду приучена, и воспитана. И красотой не обделена, короче, все на своих местах. Только вот с родителями что-то не то. Но это нас не касается».
Тут вошел Виталий и заговорил с Аленой.
- А нельзя подкупить следователей? – спросил он.
Бабушка осуждающе взглянула на него, но промолчала.
- Не знаю, - сказала Алена, - По-моему, они уже подкуплены. Семен Игнатьевич пошел на принцип и не пожалеет денег, чтобы посадить маму. Есть только один путь – найти настоящего преступника. У меня есть тридцать тысяч долларов, неужели их не хватит на детектива?
- Дело не в деньгах. Думаю, вряд ли кто возьмется за такое безнадежное дело – в чужом городе искать вора при сильном противодействии местных ментов. А ведь ваши менты будут обязательно мешать, если я что-то понимаю в этих делах.
- И я думаю, что будут.
- Вот именно…
- Значит, я зря сюда приехала?
- Кто тебе это сказал? Я этого не говорил. Ты побудь тут, отдохни, а я поговорю кое с кем, посоветуюсь. Что-нибудь придумаем, не может быть, чтобы я не решил твою проблему.
Алена пристально посмотрела на него и согласно кивнула.
После ужина Виталий связался с кем-то по телефону. Затем, сказав, что нужно встретиться с одним человеком, уехал. Алена хотела поехать с ним, но он сказал:
- Не надо. Предоставь это дело мне. Лучше отдохни, поговори вон с бабушкой. В кои-то веки у нее появилась собеседница.
- Расскажи о своих родителях, - попросила Валентина Макаровна, когда они остались вдвоем.
Алена задумалась. Думая, что ей неприятно говорить о них, бабушка сказала:
- Вижу, - тебе не хочется говорить о них. Не хочешь – не надо, я не настаиваю. Просто хочется больше узнать о будущих сватах.
- Значит, вы считаете, что мы с Виталием собираемся пожениться? – сказала Алена и улыбнулась.
- А разве нет? – удивилась пожилая женщина. Затем добавила, глядя с осуждением, так же, как она взглянула на внука, когда тот предложил дать взятку следователю:
- Я поражаюсь легкости, с какой общаются сегодняшние молодые люди. В наше время юноша и девушка, если они не были обручены, не могли нигде показаться вместе.
- Те времена канули в лету.
- Да, конечно, но жаль.
Бабушка Виталия помолчала немного, затем переменила позу, и, взглянув в глаза Алены, спросила:
- Скажи честно, Алена, какие у тебя виды на Виталия. Пойми, мною движет не простое любопытство. Ты мне очень нравишься, у тебя открытый характер, я вижу – ты воспитана и, что немаловажно, приучена к труду. Виталий самый близкий мне человек, и я считаю, что ты можешь стать ему отличной женой. Он в таком возрасте, когда нужно жениться, создать семью, заиметь детей. Я надоела ему разговорами о женитьбе, и он недавно признался, что возможно, исполнится моя мечта понянчить правнуков.
- Да?! – Алена наигранно удивилась, - И от кого он собирается подарить вам этих правнуков?
- Я считала, что это сделаешь ты…
Алена закачала головой. Но жест этот не опровергал предположение ее собеседницы.
- Скажу честно, Валентина Макаровна, Виталий мне нравится. Вы хорошо его воспитали, он трудолюбив и… и предприимчив. И вы мне очень нравитесь. Вы, как сейчас говорят, человек старой закалки. Вы верны принципам, а я таких уважаю. У меня отец такой, и я его за это люблю. Я заметила, как вы взглянули на Виталия, когда он предложил подкупить следователя. Я против коррупции, и верю, что и он не за нее. Но мы живем в мире, где установлены некие правила, неписаные законы. Не мы их придумали. Это безнравственно? Возможно. Но раз эти правила, эти неписаные законы исправно действуют, грех не воспользоваться ими ради восстановления справедливости, в данном случае для освобождения ни в чем не повинного человека.
Бабушка Виталия качнула головой, не соглашаясь.
- Любое неблаговидное дело, любое преступление, любой грех можно оправдать словами о справедливости и тому подобных высоких вещах. Мы не даем себе труда найти другие, честные и чистые пути для достижения тех же целей. Нам некогда и нам лень. Каждый человек осуждает коррупцию, но если не будет дающих взятки, не будет и берущих. Разве не так?
Алена кивнула соглашаясь.
- Да, - сказала она, - Все гениальное просто. И в той же степени невозможно. Практически невозможно.
И, предвосхищая возражение собеседницы, продолжала:
- Знаю, что вы скажете. Что возможно. Что трудно, но возможно. Что нужно каждому придерживаться принципов и законов и т.д. и т.п. Вот, в моем случае, я не имею права дать взятку следователю, это преступно и это безнравственно. Но что мне делать, если та же взятка, данная другим человеком, грозит уничтожить родного мне человека, мою маму? И ни за что, ни про что! Как мне поступить? Мне не лень, хотя времени точно мало.
- Но ведь ты так и не дала никому взятки.
- Да, но не из соображений морали или из законопослушания. Вот скажите, и так же честно, - как бы вы поступили, окажись вы в подобной ситуации? Если, не дай Бог, Виталий окажется по наговору в тюрьме и у вас не будет другой возможности освободить его, как только при помощи подкупа. Неужели вы допустите того, что он будет наказан ни за что, и вы не пожелаете поступиться своими убеждениями, имея возможность спасти внука?
Вопрос был не из легких. Валентина Макаровна задумалась. Алена ждала. Затем сказала, не дождавшись ответа:
- Вот видите – вы задумались. Вы не смогли дать быстрого однозначного ответа, а ведь Виталий на свободе и ему пока ничто не грозит. А моя мама уже сидит в тюрьме и мысль о том, что она переживает там, не дает мне ни секунды покоя.
Валентина Макаровна пристально взглянула в глаза Алены и ничего не сказала. А Алена заговорила вновь:
- Но я постараюсь обойтись без подкупа. Я верю, что Виталий поможет мне, и мама будет освобождена. И, что, возможно, мы с вами породнимся. Это я сообщаю вам по секрету, и прошу не говорить пока Виталию. Он еще не делал мне предложения, но если надумает, я, скорее всего, дам согласие. Но у меня будет одно условие.
- Какое? – бабушка Виталия улыбнулась, обрадовано и вместе с тем заинтересованно.
- Вот вы – человек старой закалки. А скажите, как вы относитесь к пьянству и алкоголизму?
- Ясно как – отрицательно.
- Тогда, значит, вы осуждаете то, чем занимается Виталий. Я имею в виду его бизнес.
- Знаешь, Алена, я много думала об этом. Народ наш пьющий и традиции питья уходят в глубину веков. И я не вижу ничего плохого в том, чтобы русский человек выпил стопку-другую за праздничным столом, чтобы поднять настроение. Не говоря уж о похоронах и поминках – там уж так заведено. И не вижу ничего плохого в том, что кто-то производит хорошее, добротное питье.
- Хорошее, добротное в том, чтобы хорошо, добротно споить этого человека? Я, наша семья очень настрадались оттого, что одно время мой папа запил. И страдали мы не потому, что он пил некачественную водку, а потому, что вообще пил. Вы понимаете меня?
- Да. И теперь ты хочешь, чтобы Виталий отказался от своего дела. Так?
- Так. Вы бы знали, как я, маленькая девочка, проклинала тех, кто делает «эту проклятую водку». И думаю, что и сейчас тысячи маленьких девочек плачут и желают погибели производителям спиртного, значит, в том числе и Виталию. Я не хотела бы жить на деньги, сделанные на несчастии наших людей, на слезах маленьких девочек. Вот и все мое условие.
Валентина Макаровна вздохнула и ничего не сказала. Она поднялась и предложила:
- Давай спать. Завтра поговорим обо всем втроем – ты, я и Виталий.
Алена легла в застеленную Валентиной Макаровной постель и сразу же провалилась в объятия сна. Ей снилось, что она, совсем еще маленькая девочка, идет с мамой и папой по речному пляжу. Солнце пылает и Алене все труднее перебирать ножками. Она просит папу взять ее на руки, но он внезапно исчезает. Алена испугалась и хотела прильнуть к маме, но та тоже скрылась. Алена осталась одна, совершенно одна на огромном пространстве пляжа. Ее обуял ужас. Она кинулась в одну сторону, в другую – никого. Звала, плача, родителей – напрасно. Она споткнулась и упала. Вдруг ощутила чью-то нежную руку, прикоснувшуюся к волосам, и подумала, что это папа – такие же сильные и нежные пальцы. Алена схватила эту руку, обернулась и почувствовала, как чьи-то губы коснулись ее лба. Она открыла глаза в предвкушении встречи с пропавшими родителями и встретилась с глазами Виталия.
- Ты?! – молвила она, находясь еще во власти сна, - А где папа?
- Папа? – удивился Виталий, - Чей?
- Ой, извини! – и Алена рассмеялась, - Мне приснился сон, будто я потерялась на пляже. Будто бы я еще маленькая и мама с папой куда-то исчезли. А тут кто-то погладил меня по голове и поцеловал в лоб. Это ты?..
Виталий смутился под пристальным взглядом Алены.
- Ай-ай-ай! – делано возмутилась она, - Как тебе не стыдно! Воспользоваться тем, что девушка спит…
- Прости, но ты была так хороша – я и не удержался.
И поспешил перевести разговор на тему ее сна:
- Значит, твои родители исчезли? И к тебе на помощь пришел я?
- Нет, я не успела заметить, кто прикоснулся ко мне во сне. Я проснулась и увидела тебя.
- Знаешь Алена, я думаю – тебе приснился вещий сон. Наступает момент, и маленькая девочка теряет маму с папой и ее подбирает другой. Ты понимаешь, о чем я?
- Но я не хочу терять маму с папой!
- Нет, я не говорю о буквальной потере. Но ведь всякая девочка становится женщиной и встречает мужчину, который как бы отодвигает родителей и, в общем, заменяет их. Думаю, не зря ты потерялась во сне, и не зря я нашел тебя.
Алена молчала. Виталий ждал, вглядываясь в ее глаза. Нужно было что-то делать, он понимал это, но не мог сдвинуться с места, не мог нарушить этого молчания, этого хрупкого состояния, пронизанного глубоким смыслом. Он боялся испортить миг, прекрасный своей недосказанностью, испортить словом или движением. Он ощутил, как меж ним и этой девушкой с задумчивыми глазами завязывается тайная связь, как их души нащупывают друг друга и это взаимопроникновение настолько тонко, настолько еще неустойчиво, что любое неверное слово, неверное движение может разрушить все. И Виталий затаил дыхание, замер, не отрывая глаз от ее зрачков, которые осмысливали этот его взгляд, и, выйдя в какой-то миг из задумчивости, просто улыбнулись ему. Контакт состоялся! И Виталий наклонился к ней и коснулся губами ее губ.
Поцелуй длился только миг, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы ощутить бесконечную нежность девичьих губ. Он повторил поцелуй, уже более продолжительный, и Алена вновь улыбнулась ему. Он вошел во вкус и наклонился в третий раз, но натолкнулся на палец Алены.
- Все-все! – сказала она, сделав серьезное лицо, - Я приехала не за поцелуями. Чем обрадуешь меня?
Виталий вздохнул и приступил к рассказу.