Когда наступил крах Великой стране,
«Его» папа в министерстве пост занимал,
Само в руки шло, и он не стоял в стороне,
"Сам себе был-закон", в казне много украл.
Хоть неплохо и сытно жилось до развала,
А после, всё подпольное стало легальным,
Новое время, молодёжь иную создало,
Для которых Кембридж, был актуальным.
Лихие девяностые, обошли «Его» стороной,
Потому что папа умел рулить у кормила,
Мог позволить «Себе» каприз любой,
На Луну мог слетать, если желание было.
Подарил «Ему» папа, министерскую дачу,
Поместье вокруг, за трёхметровым забором,
А чтоб сыну вольно и сытно жилось, в придачу,
Казино и пруд, окружённый сосновым бором.
Тусовки, вечеринки, фейерверки карнавалов,
Гости в авто дорогих и на вертолётах,
Лица, известные из гламурных телеканалов,
«Он» тратил себя, в этих хмельных заботах.
Среди многих, была у «Него» давняя страсть,
Сильно оружие, запах пороха и охоту любил,
На спор, без оптики белке в глаз мог попасть,
Много фанатов охоты, лавров победы лишил.
Шкуры медведей и тигров в каминном зале,
На стенах головы оленей, кабанов и лосей,
«Сам» всё добыл, убивая на разных сафари,
Хвастал «Собой», ублажая «Себя» и гостей....
…Звёзды, глянув напоследок, в зеркало пруда,
Дослушав песню, предрассветного соловья,
После своего «сиятельного», ночного труда,
Отдыхать удалились, до окончания нового дня.
Под первым лучиком солнца, ночь отступила,
Камыши закачались от ветра, листвой шелестя,
Армада цикад и пернатых певцов, приступила,
К исполнению гимна тёплого, доброго дня.
Поднялся и тут-же растаял лёгкий туман,
Над рябью воды, караси расплескались,
Рыкнув, к водопою подошёл дикий кабан,
Звери поменьше, от него в миг разбежались.
У самой воды большая, старая ива росла,
Распустив ветки-косички,в тёплую воду,
Много пичуг она в ветках своих спасла,
От вечно голодных хищников и непогоды.
Под ивой, среди размытых под дёрном корней,
На пруду, вот уже несколько сезонов подряд,
У пары грациозных, белых как снег, лебедей,
Появляются по несколько серых лебедят.
«Здравствуй любимая», заплыл под сень шатра,
Лебедь-папа, приветствуя нежно лебёдку свою,
Часовым из «дозора», на посту пробыв до утра,
Он просто обязан беречь свою молодую семью.
«Здравствуй родной», лучится любовь в её глазах,
«Через несколько дней, станешь папой ты вновь»,
А над ними иволга, купаясь в рассветных лучах,
Звонко пела про вселенскую в мире любовь.
Лебедь-мама, в уютном гнезде поправила,
На яйцах, из пуха и тёплого мха покрывало,
Под надёжным присмотром их папы оставила,
«Я вас очень люблю», на своём прошептала.
«Будь осторожней родная, не залетай далеко»,
Он проводил за шатёр, размять крылья подругу,
«Да-да дорогой», оттолкнувшись взлетела легко,
Выше сосен, полетела над прудом по кругу.
С нежным трепетом в сердце, представляла она,
Своих неуклюжих, будущих вскоре птенцов,
Для папы, первые сутки, почти совсем без сна,
В поисках пищи, для своих непосед-сорванцов.
Когда пролетала над прудом второй круг,
То нарушая благодатный их мир и покой,
Сороки тревожный шум подняли вдруг,
«Осторожно! Прячьтесь! У нас чужой!».
И тут же с берега вспышка из камышей,
Следом резкий гром-выстрел прозвучал,
Лебёдка очень старалась улететь поскорей,
Не смогла, её сердце попал горячий металл.
Слились в один, крик горя и крик ликования,
Лебедь видел её крыльев последний взмах,
Жгучая ненависть затмила его ум и сознание,
К «Нему», к убийце на том берегу, в камышах.
Оставив гнездо, лебедь к ней полетел,
«Может не насмерть, может жива?!»
Но на подлёте увидел что всё, не успел,
С борта лодки, безвольно свисает её голова.
А «Он», радостно думал, к берегу правя веслом,
«Наконец то добыл, что «Ему» так не хватало,
Может ещё повезёт, подстрелит ей пару потом,
На видном месте их поставитит, в каминном зале.
А ей пара, нёсся стрелой и был уже рядом,
Оглушённый горем, но желающий мстить,
В последний миг, они встретились взглядом,
"Он" испугался, «Его» могут сейчас убить.
Против воли судьбы, ничего не успел человек,
Ударом в лицо, «Его» лебедь выбил из лодки,
Клювом лишил «Его» глаза, на оставшийся век,
Вдобавок оборвал со щеки, кусок плоти.
«Он» привык, что «Он» здесь хозяин всему,
Атаки отчаянно-наглой птицы совсем не ожидал,
И что как царю, всё в округе принадлежит «Ему»,
Потому как «Он» хотел, так всегда и поступал.
В диком лесу без оружия и один на один,
Человек на зверя не пойдёт, он слабый,
И флоре и фауне он тогда не господин,
Не выживет, он беспомощней старой жабы!
Холодная вода привела «Его» в сознание,
Нечем было дышать и очень хотелось жить,
Тянуло ко дну намокшее обмундирование,
На рефлексах вынырнул, к берегу плыть.
Но лебедь продолжил «Его» в голову бить,
Успевший вовремя егерь, эту казнь прекратил,
Очень сильно рискуя хозяина подстрелить,
В отчаянно смелую птицу, карабин разрядил.
Егерь, за долгие годы своего таёжного труда,
Повидал в лесу и на реках, всякого и немало,
Но даже во всяких байках, не слышал никогда,
Чтобы на охотника, дичь бесстрашно нападала.
Полуживого, вытащил «Его» на берег лесник,
Из глазницы и ран на лице, кровь хлестала,
«Он» просипев, «Сделай из них чучела», сник,
А егерь: "Ох-х, давно тебя, эта беда поджидала".
По сотовой связи, вызвал подмогу лесник,
Чем мог и как мог обработал «Ему» раны,
Вдруг всплеск воды, потом хриплый крик,
Егерь опешил-лебедь всего лишь ранен.
Он видел, что несколько раз в него попал,
Бывало кабану одного патрона хватало,
Видел как тот крылья по воде распластал,
Как безвольно голова его в воду упала.
А сейчас оставляя кровавый след на воде,
Он поплыл упрямо, к резиновой лодке,
Где как живая, в крови лежала на дне,
Его половинка родная, подруга лебёдка.
Откуда храбрец столько воли и силы взял,
Со второй попытки, лодочный борт одолел,
Расправив крылья, свою судьбинку обнял,
Слабеющим выдохом, о убитой любви пропел.
«Господи Боже, прости и помилуй нас»,-
Егерь перекрестился, фуражку сняв,
Ведь он только что убийцу ангелов спас,
Бог их к людям послал, лебедями создав....
….Лучшие хирурги Европы «Его» лечили,
Исправили лицо, шрамов почти не видно,
Только вот зрение не восстановили,
Искусственный глаз, ничего не видел.
И от охоты, "Он" невольно отказался,
Стоило только «Ему» оружие взять,
Тут же холодным потом покрывался,
Руки начинали предательски дрожать.
И как прежде в усадьбе жизнь закипела,
Когда ты богат, у тебя много друзей,
Ещё «Ему» жениться всерьёз захотелось,
Чтоб молодая жена, чтобы трое детей.
У «Него» девчонок много было,
И дочери магнатов и топ модели,
Но ни одна «Его» не «зацепили»,
То дуры, лишь «поиметь» хотели.
Детей ещё одна пара недавно хотела,
И они вот-вот должны были родиться,
Но, по злой воле человека, не успели,
Им родителей суждено было лишиться.
Без материнской ласки и тепла,
Без присмотра и опеки их отца,
Под старой ивой, даже не родившись,
Погибли, четыре крошечных птенца.
А их родители в усадьбе, на видном месте,
«Его» гордость - каминный зал украшают,
Они как будто снова живы, снова вместе,
У посетителей, восторг и трепет вызывают.
Лебёдка, тревожной нежностью во взгляде,
Егерь постарался их красоты не умалить,
Гордый, сильный, её лебедь с нею рядом,
Как рука могла подняться, жизни их лишить.
А по большому счёту, это люди-манекены,
Хоть они по разуму живут, детей рожают,
Это их пустыми головами, украсить надо стены,
Стреляя в братьев меньших, Мир уничтожают!
На поиски невесты, «Он» махнул рукой,
Начал баловаться «кокой», иногда колоться,
Вечеринки превращались в длительный запой,
Папа видел, что скоро сын его сопьётся.
И потому «Его» отправил, на прииск управлять,
В Восточную Сибирь, за озером Байкалом,
«Пахать» в сезон короткий, алмазы добывать,
До зимы, пока Витим морозом не сковало.
Ни разу в жизни «Он» так не краснел,
А на прииске, "заалел" до кончиков ушей,
Когда впервые, в столовой за столик сел,
"Закаменел", столкнувшись взглядом с ней.
С золотым отливом, волнистый, рыжий волос,
Лицо в веснушках, невысокого росточка,
Фигурка «нимфы», весёлый, чистый голос,
Бригадира, любимица единственная дочка.
Как все из местных, поваром работала в артели,
Раз в день кормила мужиков, один раз в ночь,
Они даже мыслью, её обидеть не желали, не хотели,
Все на прииске её любили как сестру, или как дочь.
За чувства новые, «Он» пристыдить себя пытался,
«Не бывает Дев, способных «Его» сердце покорить»,
Но максимум-полдня, как школяр сам себе сдавался,
Искал любой предлог, минутку рядом с ней побыть.
Потерять покой и сон, в свои тридцать лет,
Из-за кого, из-за рыжего, «конопатого чертёнка»,
Когда узнает, вот смеяться будет Высший свет,
Над «Его» любовью, к почти взрослому ребёнку.
Но несмотря на разницу в годах и их сословий,
Стальной воли и благородства, ей не занимать,
Такие если любят, то навсегда и без условий,
До последнего дыхания, и не умеют предавать.
Душой чиста как слеза грудничка-ребёнка,
В своей жизни, любви к мужчине ещё не знала,
Внешне глянуть, да, она ещё совсем девчонка,
Но силой духа, взрослым мужикам не уступала.
«Он» видел как тонет белка на реке, смотреть не стала,
Витим продолжал ещё грозно льдинами греметь,
Пока дошло до всех, она рискуя, обречённую достала,
Заставила «Его» и мужиков, прятав взоры покраснеть.
Несмотря на то что шеф «Он» и сынок хозяина,
Мужики «Ему», сразу строго поставили на вид,
Не обижать девчонку, а то как бы вполне нечаянно,
«Ему» на голову, может упасть шальной метеорит.
Или леший, вдруг закружит до смерти в тайге,
Или сам нечаянно, свалится в молотья драги,
В общем понял «Он», здесь не как в Москве,
Здесь чтут закон тайги, который очень строгий.
Не зря «Он» в Высшем свете, "за бугром" учился,
Неплохо был научен, понимать психологию людей,
«Да, действительно «Он» в Рыжика-влюбился»,
И с восторгом понимал, что не безразличен ей.
И «Он» приложил всё своё умение и опыт,
В попытки её сердце - вольным покорить,
У мужиков вызывая часто, недовольства ропот,
С наркотой и пьянкой завязал, бросил курить.
Когда наедине они в короткие минуты оставались,
Просила не торопить её с женитьбой и семьёй,
«Его» безудержной страсти не поддавалась,
Хотя хотелось ей в любовь, как в омут с головой.
До встречи с "Ним", она в «МУХУ» поступила,
Любила живопись и очень хотела этому учиться,
«Он» диплом любого ВУЗа в мире, ей купил бы,
Но был уверен, за этим к нему она не обратиться.
То что с "Ним" в конце сезона добычи алмазов,
Спецрейсом в столицу полетит, был очень рад,
Для «Него», все алмазы мира, просто стразы,
А Рыжик "бриллиант" с неоценимостью карат.
Возле «МУХИ» тайно, квартиру для неё купил,
Предложил "помочь" на факультете оформляться,
Отказалась от всего, про характер «Он» её забыл,
Целуя на прощанье, просила на неё не обижаться.
Смутилась обещая, к нему приехать на усадьбу,
После того как "на постой" устроиться в столице,
А «Он» поместье подготовил, как для свадьбы,
С трепетом надеясь, что это всё-же состоится.
«Он» встретил у ворот её, как пацан волнуясь,
Усыпал лепестками роз тропу под арками к дверям,
Вспыхнувшим румянцем на её щеках любуясь,
Невестой и «Хозяйкой», представил папе и гостям.
Такое заявление, её конечно сильно возмутило,
По поводу «хозяйки», самим принятым решением,
Ещё под прицелом сотен глаз, неуютно было,
Будто бы она диковинный товар на обозрении.
Насторожилась, по другому на «Него» взглянула,
За Байкалом, там в тайге, "Он" с ней был другим,
Чужое что-то её миру, в «Нём» тенью мелькнуло,
Как и вся эта роскошь и чужие лица рядом с ним.
После пышного застолья, они смогли уединиться,
«Он» успокоил её, целуя руки и прося прощение,
В его мире надо так, но впредь оно не повториться,
И это для неё последнее, в «Его» доме унижение.
Потом повёл показать ей дворец трёхэтажный,
Картины, скульптуры великих - всё оригинал,
Ей казалось, что они в Питерском Эрмитаже,
И наконец "Его" гордость, «Его» каминный зал.
Пребывая под магической силой искусства,
Ещё рядом «Он», сердце поёт от любви,
Она уже готова сдаться, страсти и чувствам,
Ну а живопись, так у неё вся жизнь впереди.
«О Господи», из груди её вырвался стон,
Когда они вошли в огромный старый зал,
Сладкая нега любви, превратилась в сон,
Который внезапно и грубо, «Он» оборвал.
Восприняв её возглас за восхищение,
Налил себе виски в хрустальный бокал,
В зале включил на всю мощь освещение,
Исполняя дифирамбы, сильно её испугал.
Испугал тем, что «подвиг» - медведя убить,
«Престиж» - лисицу и волка в лесу загнать,
«Круто» - бивни, у большого слона отпилить,
«Супер» - с Уссурийского тигра шкуру содрать.
Ещё испугало её, «Его» вдохновение,
Бахвальство и как «Он» себя восхвалял,
На неё как-будто сошло просветление,
«Он» полгода себя другим представлял.
«А это последний, очень трудный трофей,
Из-за них, чуть жизни «Я» не лишился»,
Указав на прекрасных, как живых лебедей,
Вальяжно напротив в кресле, "развалился".
В жизни прекрасней, ничего она не видала,
Ком к горлу поднялся, защемило глаза,
За «Его» образ жизни, ей стыдно стало,
Из под ресниц, по щеке покатилась слеза.
Ей показалось лебёдка кивнула ей головой,
Ласково глянула прямо в сердце девичье,
Даже манекенами, эта пара была «живой»,
Исторгая вокруг, вселенской любви, величие.
«Ему» льстило, «она за него переживает,
Вдруг побледнела и как статуя Мадонны стала»,
Добавил, лучше чем «Он», стрелков не бывает,
Но вдруг она, на полуслове «Его» оборвала.
«Не могу извини, тебя больше я слушать,
За что ты смог столько невинных убить,
Может тебе совсем было нечего кушать,
Или может тебе было не на что жить?
Жутко, чем ты гордишься, или правда ослеп,
Здесь неповинные души убитых витают,
Это не зал, это мрачный, могильный склеп,
Твои «подвиги», чести тебе не прибавляют».
До «Него» не сразу дошло, что она говорила,
«Как? Неужто не видит она, что «Он» - герой»,
Сколько девчонок до неё в этом зале было,
Все восторгались им - какой «Он» крутой.
Во взгляде «Его» искрой огонёк полыхнул,
Как с её восхищением «Он» мог ошибиться,
Изъяном зрения «Его» никто ещё не упрекнул,
Угораздило же «Его», в эту «язву» влюбиться.
Вмиг протрезвев, ошибку свою понял «Он»,
«Его» мечта великая - с нею рядом всегда быть,
Впервые в жизни «Он» " уши"по влюблён,
А без неё, «Ему» нет смысла дальше жить.
Укором своих красивых, жгучих карих глаз,
Пронзила «Его» душу насквозь, из зала уходя,
Такой «Богиней», «Он» её увидел в первый раз,
Впервые в жизни, «Ему» стало стыдно за себя.
Этим взглядом, сделала «контрольный» в голову,
«Его» сердце безвозвратно, она давно пленила,
Вдруг душу и тело, обдало тоскливым холодом,
Неужели конец, неужто не будет как раньше было.
Тут вдруг внезапно, все экспонаты тенями ожили,
«Он» явно, предсмертные хрипы и стоны их услыхал,
Тех, кто до встречи с «Ним» своими жизнями жили,
Тех, кто никогда «Ему» зла не творил и не желал.
«Он» слышал, что многие женщины Сибири,
Ведуньи, по наследству своих бабушек и матерей,
«Он» не трус, но тут оробел и ноги словно гири,
Будто пустили корни, не давая покинуть зал теней.
И ещё, «Он» увидел себя и то чем гордился,
Другим взглядом и будто бы со стороны,
Увидел, как олень от погони уйти стремился,
Кинувшись, в пучину горной реки со скалы.
Как медведица-мать, медвежат защищая,
Бросилась грудью на горячий свинец,
Как орёл, не вовремя над «Ним» пролетая,
Встретил внезапно своей жизни конец.
Как волк, подранком хромым притворившись,
Уводил свору людей и собак от норы своей,
Как зубрёнок-малыш, мамы лишившись,
В берёзовой чаще, долго «плакал» по ней.
Как огромный секач с большими клыками,
Весь в крови, вышел с ним один на один,
Как раскалилась "Сайга", стреляя "Его" руками,
Как в той схватке не "Он" победил, а его карабин.
Как перерезал глотку подранку газели,
Увидел её красивые и в печали глаза,
А они с укором на "Него" в упор смотрели,
И алмазом блестела, на её ресницах слеза.
И то совершенство, что над «Ним» парило,
Ослепительно белые крылья расправив,
На последней охоте, подстрелить легко было,
Своему «эго», удовольствие снова доставив.
Увидел, как судьба наказала «Его» за то зло,
Что в очередной раз «Он» природе сотворил,
Увидел, что тогда «Ему» очень повезло,
Подоспевший егерь, «Ему» жизнь сохранил.
«Он» стоял как перед судом в согбенной позе,
От камина с треском, шёл жар сухих поленьев,
Но «Его» трясло, будто «Он» голый на морозе,
Внимая каждой клеткой их немое осуждение.
Может Рыжика колдовство, может воля свыше,
Стихли стоны, тени прекратили вокруг метаться,
Держась рукой за сердце, «Он» под звёзды вышел,
Будто после марафона пытался отдышаться.
Потом найдя её в беседке из цветущих роз,
«Он» опустился перед нею на колени,
И это была не одной, из "Им" наигранных поз,
Она увидела, в нём происходили перемены.
«Он» попросил «Ему» дать шанс на исправление,
Поддержать «Его» и в «Нем» человечности остатки,
Она понимала, он такой из-за семьи и окружения,
В котором не замечают свои грехи и недостатки.
Сказала: «Будет больно, если в «Нем» ошиблась,
В первый раз она увидела «Его» таким "чужим",
А когда-то в Сибири по весне, она влюбилась,
В того, кто за Байкалом был, добрым и простым».
Добавила, если ею дорожит и любит,
«Он» должен сделать вывод и решить,
Или дальше жить в своей «трясине» будет,
Или спасти себя и, «Человеком» жить.
Сказала, что у «Него» навсегда остаться,
Сейчас не может, после сегодняшнего дня,
Ей надо время, «с мыслями собраться»,
Чтоб «кое-что» забыть, хочет побыть одна.
И их следующая встреча, если состоится,
Будет зависеть от «Него», «Ему» это решать,
А пока она в столицу едет, продолжать учиться,
Всё же на прощание позволила себя поцеловать.
До чего же его Рыжик, прекрасна в гневе и мила,
Снова понял «Он», что она его судьба навечно,
Забытый стыд и совесть, в нем пробудить смогла,
Которые в нём тлели, как фитиль погасшей свечки.
Долго своему «Он» «Мерседесу», вслед смотрел,
Который, её в столицу с его охраной увозил,
Бог один знает, как "Он" отпускать её не хотел,
Но не судьба,"Он" проблемы сам себе сотворил.
Потом, под звёздным небом «Он» конкретно уяснил,
Не к той цели, не к той мечте, всю жизнь стремился,
«Он» тридцать лет существовал, «Он» совсем не жил,
Благодаря любимой, мир другой «Ему», раскрылся.
И сейчас, как древний путник на распутье,
Впервые в борьбу жестокую с собой вступил,
В прошлое свернуть, и дальше жить беспутно,
Или отказаться навсегда, от того чем дорожил.
Всё! Решил «Он» проститься с манией величия,
От приторной и гламурной суеты аристократа,
Не выбирать по случаю и поводу обличье,
И уничтожить свой каминный зал проклятый.
Те тысячи гектаров леса вокруг "Его" поместья,
«Ему» по силам в новый заповедник превратить,
Лучший в мире, «Он» знает как, и не ради чести,
Не для того, чтобы вину перед природой искупить.
И даже не ради маленького Рыжика, и её любви,
Хотя для него, её взаимность весомый повод,
Инстинкт охотника искоренить у себя в крови,
Мир полюбить вокруг себя - вот главный довод....
….Новый день, лучше б для «Него» не наступал,
Но время вспять, никому повернуть не удавалось,
В автокатастрофу вечером «Мерседес» «Его» попал,
К несчастью, никого в живых там не осталось.
«Он» папу и прислугу, очень сильно испугал,
Когда закрылся в комнате и сквозь рыдания и вой,
То звал её стеная, то себя за что-то проклинал,
А через сутки тенью вышел к ним и совсем седой.
На погосте упёршись в её лик, потухшим взглядом,
"Он" молчал, рядом не скрываясь утирал слезу её отец,
Её мать, копия она, только старше, рыдала рядом,
«Он», так и не женившись, навсегда теперь вдовец.
Застыла жизнь и время, когда-то бурные в поместье,
Поосыпались розы, завядшими сухими лепестками,
"Он" смотрелся старше папы, когда были они вместе,
Когда тот пытался сына излечить супер-докторами.
Лучшие психологи и клиники и мега-препараты,
Были бесполезны, душа «Его» не оживала,
Напрасны были папины заботы и затраты,
«Его» душу насовсем, она с собой забрала.
Кто раньше «Его» весёлым, бесшабашным знали,
В хороводах праздников и шоу, не раз кутили,
В седом и мрачном старике, «Его» не узнавали,
Теперь при встрече с ним, мимо проходили.
После катастрофы, ровно через год и сорок дней,
От горя, сердце у «Него» в груди споткнулось,
И «Он» радостно подумал, что будет снова с ней,
Наконец-то и «Ему и Ей», счастье улыбнулось...