Изе Мошковичу фатально не везло, судите сами, из тысяч человек, находившихся в тот день на стадионе “Пахтакор”, именно ему спортсмен засветил диском промеж лопаток. Очевидцы события разошлись во мнении, одни утверждали, что это акт антисемитизма, другие, что игра случая.
После первого толчка знаменитого ташкентского землетрясения у Изи внезапно ослабели ноги и несколько минут он, как приклеенный сидел на диване, наблюдая за Соней, мечущейся по квартире. Она то пыталась упаковать в коробку немецкий обеденный сервиз на двадцать четыре персоны, то хваталась за станину швейной машины “Зингер” с ножным приводом. Потолочное перекрытие прогнулось и противно потрескивало. Оконные стекла полопались и от сквозняка входная дверь колотила по косяку, как нервный однорукий инвалид. Сверху непрерывно сыпалась штукатурка. Наконец, Изя вышел из состояния ступора и заорал жене:
- Ценное, ценное хватай, дура!
Сам он бросился к платяному шкафу, извлек из него ордер на квартиру, два паспорта, сберкнижки... и все это завернул в сорванную со стола бархатную скатерть. Получился солидный тюк, который впоследствии спас ему жизнь, забросил его за спину и устремился вниз, во двор. За ним побежала Соня, схватившая в итоге, в одну руку мельхиоровый половник, а в другую электрическую чудо - печь, в которой она, обычно, выпекала на Пурим медовый пирог “лэках”. Супруги скакали по ступенькам, балансируя на шатающихся лестничных маршах. Во дворе была почти фронтовая обстановка. С крыши слетали вниз и разрывались на асфальте куски шифера, свистели осколки. Объятые паникой жильцы бежали к находящемуся рядом стадиону “Пахтакор”, стремясь расположиться на его футбольном поле. Уединенная эта плоскость казалась им самым безопасным местом на шатающейся и гудящей земле. С прошлого матча на информационном табло стадиона осталась надпись: “Пахтакор - Арарат, Ереван. 0 - 0. “
Изя вместе со всеми миновал арку стадиона и понесся по аллее ведущей к футбольному полю. Аллея заканчивалась двумя гипсовыми скульптурами атлетов. Слева стояла девушка с веслом, справа дискобол закрутил в тугую спираль свое тело. Лицу девушки скульптор придал недоуменное выражение, что, в общем то, соответствовало моменту. Дискобол же разглядывал свою подмышку, нисколько не интересуясь окружающей обстановкой, от засохшей грязи левая половина его лица была мрачнее правой. Изя пробежал мимо атлетов, намечая глазами еще не занятый клочок футбольного поля, который он через мгновение оккупирует для своей семьи. Но тут произошел рецидив катаклизма, земная твердь колебнулась, девушка уронила весло, а дискобол, крякнув, метнул диск, при этом с атлета посыпался гипс, обнажая проволочную арматуру. Его рука, что была сзади, оказалась впереди, а диск вяло пролетев, ударил всей своей массой убегающего Мошковича по тюку и повалил его на землю. Соня в ужасе завизжала. Двое мужчин, бежавших рядом с ней, бросились на помощь, сняли с несчастного диск и помогли ему подняться. Вокруг Изи сразу образовалась группа сочувствующих. Кто-то из них, апеллируя к пробегающим, требовал носилки, кто-то настойчиво предлагал понести тюк. Но Изя, отстранив опекунов, как неукротимый хавбек, прихрамывая, затрусил в штрафную площадку “Арарата” и забил “гол”, то есть плюхнулся на землю и захватил территорию. Рядом упала Соня и только смогла выдохнуть:
- Как ты?
- Нормально, все цело, - произнес он, инстинктивно ощупывая при этом тюк со сберкнижками.
- Кто я, - сидя на земле и криво улыбаясь, думал Израиль Мошкович, -
защитник или нападающий? Скорее всего, защитник, - заключил он, прижимая тюк локтем плотнее к телу.
Второй примечательный случай, но первый хронологически, произошел с
Мошковичем, когда он еще являлся дамам в образе подающего надежды холостяка с небольшим брюшком и вполне маскируемой лысиной. В то время он увлекался бегами, играл по маленькой и был вполне счастлив, окруженный женским вниманием и конским обаянием. Естественно, что он захотел побольше узнать о предмете своей страсти, и однажды помчался в публичную библиотеку где, в спешке, взял два тома, первый и второй, на переплетах которых было выдавлено золотом “Кони”. Ниже эмблема - голый человек с трудом удерживает вставшую на дыбы лошадь, а еще ниже стояло: “Изд - во Риккертъ. Cанктъ-Петербургъ. 1912.” Изя тогда торопился в командировку и представлял себе, как, лежа на верхней полке купе, раскроет книгу и, под стук колес скорого поезда, будет читать о своих любимых ахалтекинцах, рысаках и першеронах. Ничто не помешает ему культурно отдыхать, а дорожную скуку развеет описание благородных животных. Из-за этих книг, вместо обычного тощего портфеля, он взял с собой в командировку неуклюжий чемодан. Теперь легко представить размер его разочарования, ибо оба тома были сборником речей знаменитого юриста Анатолия Федоровича Кони. С досады, на какой-то станции, где поезд стоял пять минут, Изя загнал эти книги старикану, бывшему красному кавалеристу, торговавшему на перроне овощами с собственного огорода. Затем он купил бутылку водки и распил ее на пару с угрюмым попутчиком кавказской национальности.
Через полгода публичная библиотека обратилась в суд и на предприятие, где тогда трудился Израиль Мошкович (книгоед - по выражению истца), пришел исполнительный лист на достаточно крупную сумму. Мошкович срочно уволился и перешел на новое место работы, но и там до него дотянулась суровая рука закона. Он бросил государственную службу, начав шить дома ондатровые шапки, и... потихоньку богатеть, но завистливые соседи настучали участковому и вскоре его выслали из города, как тунеядца, живущего не трудовыми доходами. Но и в Сибири Израиль Мошкович продолжал неутомимо кроить меховые шапки, доведя до совершенства высокое ремесло скорняка. От заказчиков не было отбоя.
- Гуманисты приблизили ко мне клиента, - объяснял он окружающим, подразумевая под гуманистами сотрудников республиканских репрессивных органов.
Вернувшись обратно, Изя по праву вошел в семью, предпочитающих тень, ташкентских цеховых джентльменов.
Третий случай произошел с Мошковичем, когда он ступил на благодатную землю Израиля. Не за долго до отъезда знающие люди шепнули ему в синагоге:
- Помоги здесь, тебе помогут там.
Предложение было заманчивое, тем более, что в те годы если из СССР и выпускали граждан, то совершенно обструганных, словно прошедших фуговальный станок.
- Ох, никто нам не поможет, Изя. - как обычно, тревожилась Соня.
- Брось свой хлеб на воду, женщина, и он к тебе вернется сторицей. - успокаивал Изя жену, для убедительности цитируя Танах.
Он начал, как мессия, творить добро - горстями раздавая бедным свое, нажитое и забирая у них соответствующие даянию расписки.
Кто бы мог подумать, что, например, у Моти Бернштейна, ютящегося с семьей в полуподвальной однокомнатной квартире где-то в Чиланзаре - дядя израильский миллионер. Правда, Мотина мама запомнила дядю трехлетним мальчиком, покидающим СССР в спящем состоянии на руках у бабушки в 1924 году, тем не менее, миллионер дал понять Мошковичу, что тот получит эквивалентную сумму в израильских лирах по прибытию на землю обетованную. А брат старого Менделя Шварца - заместитель министра....
Таким образом, Израилю Мошковичу одному из первых удалось решить экономическую проблему конвертации советских деревянных рублей в израильские деревянные же лиры.
Когда супруги маршрутом Вена - Тель - Авив на высоте десяти километров пересекали Средиземное море, любуясь ландшафтом, в непредсказуемом Израиле произошла денежная реформа и лира девальвировала. Конечно, с честных еврейских богачей Изя получил по распискам сполна, но практически получил “клюм”, то есть ничего.
Автобус катился в кибуц Эйн - Геди, поднимаясь на холмы и спускаясь в долины. Соня рассеянно разглядывала унылый, опаленный солнцем пейзаж Иудейской пустыни и все время шептала:
- Что делать? Что делать?
- Жить, - бодрился Изя, вытирая носовым платком потную лысину. - Шапки шить.