Анук прижимала к груди последнюю оставшуюся в живых лозу и плакала сухо, без слёз. Она готова была принести в жертву всё, отдать всё, что у неё есть, только бы лоза не засохла, не умерла, как другие четыре. Если бы она только могла.
Когда она выбирала и любовно укутывала в ткань виноградные ветви, чтобы довезти в целости и посадить в, казалось, приветливую, податливую и гостеприимную землю подмосковного военного городка, куда был направлен её супруг, то многие говорили ей, что это пустая затея. Виноград не примется на новом месте в чужом климате, без родного воздуха, без каменистой, но милой сердцу земли. Анук верила, что сможет силой своей заботы, любви, старанием своим сделать так, что частичка родины в крупных гроздьях чёрных ягод навсегда свяжет её дорогое прошлое со светлым настоящим и счастливым будущим.
Все пять лоз, по одной для двух сыновей, двух дочерей и для ребёнка, который ещё только готовился появиться на свет, перенесли путешествие хорошо. Осеним утром по росе, тщательно выбрав солнечное место в затишке за сараем небольшого дачного участка на берегу Клязьмы, женщина, любовно подготовив землю, высадила виноград, прибегая к множеству хитростей и соблюдая все необходимые предосторожности. Весной с радостью поняла – прижились все пять. Укрываемые на зиму, своевременно подрезаемые, подрыхленные, подкормленные лозы будто и должны были тут расти, на этом самом месте, им было хорошо. Виноградник не болел и быстро креп, набирал силу. Уже на третий год завязались плодоносные почки. Крепли и взрослели дети.
Андрей, муж Анук был тогда капитаном, служил в одной из частей ПВО. Семью свою возил за собой, тем более, что жена была по профессии воспитательница и работа ей всегда находилась. Младшие дети оставались у неё под присмотром в гарнизонном садике, а старшие бегали в школу. Антон к моменту последнего переезда уже заканчивал десятый, Верочка была в восьмом, Софико во втором, а Даник ещё не ходил в школу. Неожиданное осознание того, что скоро семейство пополнится ещё одним солнечным человечком и радовало, и тревожило. Ведь придётся обустраиваться. Будут трудности с жильём, с вливанием мужа в новый коллектив. Расставание со старыми друзьями тоже было нелёгким. Но приказ есть приказ. Быт не пугал Анук, она давно привыкла довольствоваться самым необходимым, но, надо отдать должное супругу, тот всячески старался облегчить и улучшить жизнь своего семейства. Ещё помогал женсовет городка. Командирские жёны сообща решали множество бытовых проблем и поддерживали каждую вновь прибывшую семью.
Детки у Андрея и Анук были просто замечательные: красивые, взявшие всё лучшее от отца и от матери, черноглазые, смуглые, крепкие, с курносыми как у отца носами. Темноволосые, только у Данилы волосы были светлее, чем у остальных: папин сынок. В школе и в саду ребят всегда хвалили.
Родился младшенький Петя немного раньше срока и был по сравнению с другими детьми таким маленьким и слабым, что мама сразу осознала, какие взрослые у неё уже ребята. Те помогали, пока мама возвращалась к нормальной жизни, потребовалось ей для этого не много времени, всего пара месяцев и она уже бегала на работу в садик, пока кто-то присматривал за малышом. Многие офицерские жёны были не прочь разбавить свои однообразные будни помощью подруге, установили дежурство. А в годик Петя уже пошёл в ясельки, как раз к этому времени он научился ходить, самостоятельно кушал и пил, освоил горшок. Анук была в группе воспитателем. Всё складывалось как нельзя лучше. Лозы подрастали. Росли и дети. Андрей получил очередное звание и повышение в зарплате, паёк тоже «потяжелел». Жизнь начала входить в нормальное русло.
Старший Антон поступил в институт в Москве, после первого курса как положено пошёл служить в армию. Провожали всем военным городком, много напутствий, пожеланий, уверенности в том, что не подведёт, не посрамит. Антон гордился тем, что попал в элитные десантные войска. Полгода в учебке пролетели незаметно. Отправлял каждую неделю весточку домой, мол всё нормально, родители, всё путём. На присягу приезжали Анук и Андрей, сделали несколько фото с друзьями. Они и теперь лежат в альбоме, там сынок улыбается, повзрослевший, посерьёзневший, живой.
Куда его отправят он не знал, да и не положено было сообщать. Зато отец знал про боевые действия в Афганистане, слухи доходили и до мамы, но её сердце не почувствовало беды, письма приходили реже, в них тот же лейтмотив: всё нормально – не волнуйтесь. А потом вдруг ранение, госпиталь в Узбекистане. Женщина бросилась туда, а там… Не смог её Антон принять то, что остался без ног. Получала тело сына уже седая старуха. Отец в ярости бродил из угла в угол: Слабак, сын слабой женщины, это всё твоё воспитание, ты его слишком жалела, вот и… Анук плакала. Одна лоза засохла, так и не принеся плодов.
Жизнь шла своим чередом. Раны потихоньку затягивались, обида на жизнь, судьбу, мужа забывались в повседневной суете. Верочка вышла замуж, родился внук. Женщина как могла помогала дочери. Соседи дивились, как в условиях суровой зимы и жаркого лета получается собрать такой урожай чёрных виноградных гроздьев.
Однажды знакомые пригласили молодую семью погостить в Армению. На недельку всего. Зимой, когда выдался у обоих отпуск в начале декабря рванули к друзьям в Спитак, маленького Геру оставили с бабушкой и дедом.
Утром, включая новости по телевизору, Анук привычно напевала бодрую песню но увидев краем глаза хмурое лицо диктора и картинку у него за спиной, поняла, произошло что-то страшное. Ленинакан, Спитак… Отец месяц искал тела дочери и зятя. Забрал их и привёз домой, чтобы похоронить. Той весной ещё одна лоза не ожила, не пустила лист и ус, не подарила тяжёлые гроздья. Гера стал называть мамой бабушку.
Когда загорелись леса вокруг городка и вертолёт части стал набирать в Клязьме воду, чтобы тушить пожары, женщина больше всего переживала, чтобы огонь не перекинулся на гаражи и дачи, которые как раз находились с подветренной стороны. С дачами обошлось, а вот гаражи, как не спасали их сами жители, частично пострадали. Когда занялся отцовский, Данила вспомнил, что видел под стрехой гнездо ласточки, а там птенчики желторотые. Схватил стремянку, полез наверх и уже вытащил птенцов, мама только и видела белобрысую макушку его в клубах едкого дыма.
- Даник, слезай быстрее – закричала она. Вдруг раздался взрыв. Баллон газовый в соседнем гараже разорвало. Мальчик получил много ожогов, не выдержало сердце болевого шока. Эту лозу срубил под корень разъярённый Андрей.
- От зависти всё, - твердил он, - это люди завидуют и счастью нашему и винограднику твоему.
Он вырубил бы всё, но Анук не дала. Пережили эту потерю тяжело. Отец никак не хотел отпускать Софико учиться в Москву, панически боялся за неё и за Петьку. Тот озорной был. Хоть к юбке ремнём привязывай, так шутили в городке. Как он свалился в эту полынью, никто понять не успел, тяжёлый овчинный тулупчик, перешитый из отцовского потянул мальчишку под лёд, Клязьма – быстрая река, утащила, закрутила. Не нашли. Андрей вышел на пенсию и уехал в Москву, ближе к Софии, забрал с собой Геру. Мать осталась одна.
Последняя лоза, которая перенесла эту морозную зиму упрекала своей свежей зеленью. На сочных нежных листах по утру словно слёзы скапливались росинки. Женщина в отчаянии молила Бога, сохранить жизнь её дочери. Она онемела от горя и не могла произнести ни одного слова вслух. Мычала, когда приходила в магазин и что-то хотела купить, мычала и тыкала пальцем, не в силах облечь свою просьбу в слова. Только молитвы произносила машинально, уже не надеясь ни на что. Просто молилась, быстро-быстро шепча «Отче наш» и «Богородицу». В городке решили, что она сошла с ума. Но поскольку была не опасна и обслуживала сама себя, то оставили её в покое.
А она и рада была, что никто не жалеет, не соболезнует, не пытается помочь. А чем помочь? Ничего уже не исправить. Лишь бы с Софико всё было хорошо и Герочка в Москве учился в своей гимназии. Андрей не звонил и не приезжал.
Осенью, когда щедрое солнце окрасило спелые гроздья в иссиня-чёрный цвет, Анук срезала их и засобиралась в столицу. Надела платье, в котором приехала сюда в городок много лет назад, повязала платок, что Антон прислал из армии, взяла сумочку, которую Верочка подарила на 8-е марта, положила в неё фото всех своих детей и внука. В корзинку сложила виноград и пошла на станцию.
Идти было около трёх километров вдоль дороги, по которой то и дело проходила тяжёлая военная техника, шли учения. На станции собралось много народа в ожидании электрички на Москву. Тут же был и мини рынок.
- Мать, по чём виноград продаёшь? – двое крепких ребят остановились около женщины. Анук только покачала головой. – Что, не продаёшь что ли? В Москву повезёшь? Думаешь там продашь дороже?
- Да у тебя там менты отберут, - ржал второй, - продай нам, пятьсот рублей дадим. – Женщина только мычала и качала головой.
- Ты что, немая что ли? Слышь, - обратился один ко второму, - а давай мы у неё так отберём, она ж и заявить не сможет и ментам не расскажет да и кто будет за корзину винограда разборки устраивать?
- Слышь, бабка, отдавай виноград, –первый дёрнул корзину на себя. Анук мёртвой хваткой вцепилась в ручку и отказывалась отпускать.
- Давай по хорошему, – завязалась возня, люди безучастно наблюдали за происходящим и никто не вмешивался. Силы были неравные и мужчины справились наконец с «бабкой», уже стали уходить, как вдруг услышали крик.
- Васятка, Васенька, как же это? Это же для доченьки моей, для Софико, вспомни как она в садик приходила мне помогать и тебе сказки читала – из глаз Анук текли слёзы. – Ты же с моим Даней в одну группу ходил.
- Анук Степановна? – Вася остановился и краска стыда залила его лицо. Он быстро вернулся и поставил корзину перед женщиной, - Простите меня.
Старуха сидела в пыли при дороге, прижимая к груди корзину с виноградом и плакала в голос. Подошедшая электричка уехала в Москву без неё.