Там, далеко-далеко...

Авдотья Светозарова
Посвящаю Тебе


 


Это было давно. Может быть, сто, нет, верно, тысячу лет назад! Сейчас, когда я сижу у открытого окна, в сгущающихся фиалковых майских сумерках, прошлое кажется мне всего лишь сном, тихим и призрачным. Оно видится мне, будто сквозь туманную дымку, далеко, далеко… И я слышу, как из этой зыбкой, пахнущей идущими в рост весенними травами и лесными цветами дали, доносятся, едва-едва, сквозь распахнутое окно, неясные, тихие зовущие меня голоса. Голоса, смутно-знакомые мне, они зовут меня, манят своей колдовской, завораживающей грустной песней куда-то в бледно-синюю даль, туда, где прошла-промелькнула погожим солнечным деньком моя юность, туда, где я живу и доныне, туда, где я тихо и незаметно умру, улыбаясь счастливо и безмятежно – туда, в мое прошлое.


И мне кажется, что конец мой случится скоро, совсем скоро, и я, окунувшись в воспоминания так давно ушедших дней, вдруг вижу себя стройным и черноволосым, с дорожным чемоданом в руке, упругой походкой шагающим в лучах догорающего закатного солнца к старому трехэтажному, серого кирпича, дому по тенистой, знакомой мне с детства, липовой аллее…


Это было так давно! Сто, нет, верно, тысячу лет назад… Мы встретились с тобой случайно, на исходе весны. Помню сводящий с ума медвяный аромат цветущих лип, низкое, басовитое гудение шмелей и небо… Прозрачно-голубое небо, ласковое и теплое, как море, чистое и глубокое; стоило только запрокинуть голову вверх и она кружилась, кружилась.., и барашки облаков, медленно проплывающих надо мной в этой прозрачной, ясной глубине, словно белые паруса перевернутых лодок… О, та далекая, теплая весна, тот пьянящий запах цветущих лип! Где ты, где?!


Ты сидела с раскрытой книгой в руках, на выкрашенной свежей краской скамейке, под цветущими раскидистыми липами, постелив на нее сложенную вчетверо газету и твои острые волнующие девичьи колени, сладострастно обхваченные тонким шелком чулок… Боже мой, конечно же, нет! Все было совсем не так!


Мы встретились с тобой случайно. Был солнечный июньский день. Я стоял, облокотившись на перила ветхой деревянной пристани и, с нетерпением всматриваясь в блестящую зеркальную гладь, ждал, когда, наконец, в излучине покажется старый колесный пароход, с осевшими в воде бортами, влекомый мне навстречу сонным течением реки. Дела мои, кажется, были покончены и патриархальный уклад скучного уездного городка, с его геранью в однотипных цветочных ящиках, выставленных в окнах мещанских домов, крытых черепицей, с его пыльными кривыми, тесными улочками, с его ядовитой зеленью бесконечных заборов, с его собаками, изнывающими от жары и мух, лежащими с высунутыми языками прямо посреди тротуаров – все это осталось где-то в прошлом, – прыгающая на ухабах проселка двуколка и кучер Никитка в красной рубахе, получивший сполна и на водку, душная комната с ржавым рукомойником, и грязная ресторация постоялого двора, с занавесками в горошек и засиженными мухами плохими пейзажами… И вот, багаж мой уложен, а впереди, лениво и широко, катила свои воды к Каспийскому морю Волга. Впереди были дивные июньские вечера, преферанс и танцы на палубе, тихая музыка маленького оркестрика, задушевные, заполночь, беседы, под мерный плеск волн и оранжевая луна, тонущая в реке, и белый пароход, и много-много остановок в пути. Впереди был июнь, лето…


Ты неслышно подошла ко мне сзади, одетая в ловко сидящую на тебе белую блузку, с закатанными рукавами, матросскую шапочку и короткую, выше колен юбку. Я живо обернулся, увидев твою тень, упавшую рядом с моими ногами на дощатый нагретый полуденным солнцем настил. И ты сказала мне низким чарующим голосом: «Неужели, лето? Хорошо-то как, верно?!». Я улыбнулся тебе, недоуменно, своей светлой улыбкой и, радостно, вдруг, рассмеявшись, ответил: «Да, кажется, так, сударыня!». Когда и где это было? И, заглянув в твои прекрасные, цвета спелого ореха, глаза, я… Но нет, я ошибся. Все было совсем по-другому!


Мы встретились с тобой случайно, в городе, в который меня забросила судьба, городе, который я ненавидел так страстно и который любил, любил всей своей нежной, мечтательной душой. Поздняя осень рыдала дождем и усталость, и грусть, словно мокрые листья, прилипшие к тротуару,– они не проходили, не покидали меня, и в дождливой пелене я брел, неторопливо, опустевшей продрогшей липовой аллеей, судорожно стискивая в перчатках рукоять зонта. Мы встретились с тобой случайно, встретились поздней осенью, в уснувшем парке, где недавно совсем, казалось, слышался звонкий детский смех, воркование голубей и монотонный скрип качелей.  Я заглянул в твои нежно-фиалковые глаза и увидел в них затаенную печаль об ушедшем лете и искрой блеснувшую надежду. О, эти влажные, бездонные, фиалковые глаза, в обрамлении длинных густых дрожащих ресниц!.. Боже мой, нет, конечно, нет! Все было совсем не так, все случилось иначе!


Мы встретились с тобой совершенно случайно, в лиловых февральских сумерках. День клонился к закату и холодные лучи умирающего солнца уже почти исчезли за плоскими заснеженными крышами домов. То был тот странный мистический час, когда все погружалось в безликое царство теней, тот час, когда на душе становится как-то особенно беспокойно, тревожно; и тени уже казались не тенями, а затаившимися в ожидании ночи уродливыми и злобными существами. В окнах, то тут то там, загорались огни и их желтые квадраты грели мое озябшее сердце теплым, таким уютно-домашним светом. Я был один, совсем один, в огромном каменном городе, растворяющемся, тающем в снежной кутерьме февральских сумерек. Снег сыпал густо и мокрые спины прохожих, спешащих к своим очагам, согретым ярким светом зажженных (кем?) окон – скользя по ним равнодушным, отсутствующим взглядом, я ощущал себя так бесконечно одиноким! Медленно пробираясь в этом текущем непрерывно потоке зонтов, шляп и пальто, я, одновременно, находился и во вне его, во вне его суеты и движения. Я шел устало и безучастно ко всему, шел, не ожидая от будущего почти ничего, кроме разве, остывшего ужина в захудалой третьесортной гостинице, с окнами, выходящими (да какая мне была разница!) на темные, мрачного вида одноэтажные строения, холодной постели и бесконечно-длинной бессонной  зимней ночи. Как, вдруг (господи, как пошло и прозаично это вечное, как мир «…и, вдруг…»!), я столкнулся с тобой. Столкнулся совершенно случайно и, встретившись ищущими взглядами двух пар одиноких, отчаявшихся глаз – я узнал их в крупных хлопьях падающего мокрого снега – я понял, что нашел, нашел эти бесконечно-любимые, так дорогие мне, печальные карие глаза. Да, это была ты, та, которая снилась мне, так часто, зимними снежными ночами в холодном склепе темной моей спальни, та, которая нежно касалась шелковой прядью вьющихся иссиня-чёрных волос моего лица, та, чье имя слышалось в шорохе моих слез, так, которая… Но, нет! О, моя, так странно непрочная память! Нет, нет! Все было совсем не так! Совсем не так…


Мы встретились с тобой случайно. Помню только, что было это очень, очень давно, сто, а может быть, тысячу лет назад. Там, далеко-далеко, в неясной, пахнущей весенними травами и тонким ароматом лесных цветов бледно-голубой призрачной дали, там, где прошла-промелькнула, безвозвратно, солнечным летним деньком беспечная юность моя, там, где я живу, просто и бесхитростно и доныне, там, куда я скоро уйду, тихо и незаметно.



очень давно. не на этой Земле.



© Copyright: Светозар Афанасьев 2, 2012
Свидетельство о публикации №212021900539