Первый раз я отправилась в путешествие в 4 года. Я долго и тщательно готовилась — накопила несколько сухариков и припрятала вязку сушёной корюшки. Я знала из сказок и книг, которые мне читали в большом количестве, что в дорогу всегда берут котомку с сухарями, ну а корюшку я просто очень любила, да и сейчас люблю. Заныкала среди игрушек несколько медяков, выданных мне на мороженое, которое продавали на углу прямо рядом с нашим домом.
Я понимала, что зимой по снегу далеко не уйти, и потому ждала весну. Но и во время этого долгого ожидания, я не скучала и не сидела сложа руки. Понимая, что в путешествии по «белому свету» нужно уметь всё, и я упорно готовилась к разным испытаниям.
В садик я не ходила по состоянию здоровья, и потому, когда родители уходили на работу, я оставалась дома совсем одна. Нет, меня конечно пытались отдавать в ясли, а затем в садик, но иммунная система у меня была настолько слаба, что я тут же ловила все инфекционные заболевания, какие только существуют в детской среде, и после 2-3-х дней в саду, я опять месяцами сидела дома или лежала в больнице.
Так вот, дождавшись, когда родители уйдут, я взяла большой мамин платок, в котором она бегала в сарай за дровами. Отец сам подшивал наши валенки, и у него на верстаке в сарае всегда лежал большой моток суровых ниток, именно из них я и сделала стропы к платку, ставшему парашютом, приладила к нему небольшую корзинку, и взяв под мышку Ваську, поднялась на чердак. Труднее всего было отковырять примёрзшее окно, и было жалко, что мне не видно было, как приземлился Васька с моим парашютом, но судя по тому, что он встретил меня у двери на крыльце, полёт прошёл нормально. И я , подняв со снега и расправив парашют, опять полезла на чердак.
Страха я не помню. Трудно было залезть на низкий подоконник в валенках и шубе, а шагнула с подоконника я легко и без промедления. Вошла я в сугроб мягко и глубоко, и безнадёжно застряла. На мой крик прибежал сосед дядя Вова Ирохин и вытащил меня за шкирку, как я таскала за собой Ваську, и отшлёпав меня по заснеженной заднице, отправил домой.
В следующий раз, когда мать вечером придя с работы, растопила печь, а я в ожидании когда она сварит ужин, пекла на чугунной плите кружочки сырой картошки, и тут же ела их, посыпав крупной солью. Я улучила момент, незаметно сунула коробок спичек в карман шаровар и ретировалась от греха подальше.
Теперь осталось научиться разжигать костёр. Конечно же я не раз наблюдала, когда мы ездили в лес на речку, как разжигал костёр отец, но видеть — не значит уметь, и я решила потренироваться. Я пошла гулять во дворе и, вытащив палочку из засова на двери сарая, где стоял отцовский мотоцикл с люлькой, хранились канистры с бензином и керосином, стояли банки с солидолом, а земляной пол был весь пропитан мазутом. На свободном месте я положила кучку щепок, сунула клочок газеты и начала разжигать костёр...
Что подтолкнуло отца, провидение или долгое моё отсутствие, история умалчивает, но я до сих пор помню как он побледнел при виде содеянного и даже не ругался, а, затоптав мой костёр, он схватил меня на руки, прижал к себе и виноватым голосом сказал: «Мамке не говори!»
Спичек добыть я больше не смогла, и вот пришла весна. Мама объявила, что в воскресенье поедем за подснежниками в сопки, и я решила, что пора.
Утром, когда все ушли, я с особой тщательностью оделась, взяла свой радикюль, сложила в него свои запасы, долго думала над ящиком с игрушками, но взяла только маленького голого пупсика, и не оглядываясь, пошла прочь от дома.
Раньше мне уже доводилось ходить с матерью к ней на работу, и я знала, что если от дома идти прямо, перейти речку через «Красный» мост, подняться на сопку по дощатому тротуару вдоль дороги, и идти всё время прямо-прямо до самого красивого палисадника. Его видно уже когда поднимаешься в гору, в палисаднике росли большие кусты золотых шаров, на клумбе до поздней осени цвели бархотки и ноготки, а на завалинку пыталась залезть ползучая настурция. Вот от этого палисадника слева начинались больничные бараки, в одном из которых было родильное отделение, где и работала моя мама. Мне даже как-то раз пришлось самостоятельно идти к ней на работу.
Было мне тогда только три года и меня закрывали дома на ключ, а ключ оставляли соседям за стеной. Мать ставила мне на пол кастрюлю с густой манной кашей, втыкала в неё ложку, стелила на пол тулуп и уходила на весь день. А ещё раньше она привязывала меня за ногу к ножке стола. Так делали в те далёкие времена все, у кого не было бабушек, ведь отпуск по уходу за ребёнком был два месяца. Но я этого не помню, а вот в три года помню.
Тогда я очень захотела корюшки, которая продетая через глаз сушилась на верёвочке на окне. Подставив стул, залезла на окно, и держась одной рукой за натянутую бечёвку, другой рукой дёрнула рыбку. Приспособление не выдержало, и я вместе со всей связкой рухнула за окно...
Жили мы тогда в новеньком бараке, которые отличались от старых, тем, что были двухэтажными. Асфальта ещё не было, тротуары были не везде, и я приземлилась на четыре точки. От того полёта со второго этажа у меня остались метки — заросшие под кожей камешки в левой ладони и на правом локте, потому что я не дала как следует промыть раны.
Соседей тогда дома не оказалось, ключа у меня не было, и мне не оставалось более ничего как, помывшись кое как из-под колонки, идти к маме на работу, где мне и проделали экзекуции, промывая глубокие ссадины на коленях, локтях и кистях, и даже на скуле.
Но собравшись в путешествие, я не пошла через «Красный» мост — в тех краях я и так всё знала. Я пошла по дороге направо через «Белый» мост. Это позже я ходила по нему в школу и однажды, решив опробовать лёд на крепость, провалилась и утопила валенки, но глубины там было мне по пояс, и я вылезла и догадалась бежать к тёте Фросе, которая жила ближе всех. Она растёрла меня вонючим жиром, укутала и уложила на топчан у печки, а вечером отвела домой. Но это позже, а тогда мне было 4 года, я дошла до стадиона, за которым летом с детворой лакомились клоповкой и моховкой, а вот дальше начиналось неизведанное...
Долго ли коротко ли я шла, но тут вдоль дороги начался базар, на котором продавалось всё: лианы лимонника и медвежий жир, гусиные яйца и козье молоко, сушёные грибы и корюшка. Я долго разглядывала всю эту снедь, потому, что шла я долго и очень проголодалась. Серьёзно приценилась к большой кедровой шишке и сушёному шиповнику.
И тут ко мне подошёл постовой милиционер. Запомнились только его блестящие пуговицы, которые я крутила двумя пальчиками, пока он нёс меня на руках.
Так закончилось моё путешествие, остались только фотографии из того времени.
Летом я повторила попытку уйти в неведомые страны, но следующее путешествие окончилось более трагично, и шрамы от того приключения я ношу на лице всю жизнь...