Глава 19. Покушение.
На этот раз, Роберт не побежал за мной. Я понимала, что произнесла, одну за другой, чудовищные фразы, которые причинили ему невыносимую боль. Я повела себя, как неблагодарная, развратная дрянь, и не жалела об этом. Мне не хотелось стоять между ним, и его отцом. Между ним, и его долгом. Я слишком любила Роберта, чтобы позволить себе слабость и остаться с ним.
Я хлопнула дверью, отсекая от себя единственный шанс, быть счастливой, и стала озираться в поисках калитки. Я не помнила, как оказалась в доме Роберта, и с удивлением обнаружила, что рядом с его «Рэнчровером» стоит моя «Мазда». Помнится, я оставила её во дворе Марининого дома в районе Беляево.
Соображать, каким образом моя машина очутилась во дворе дома Роберта, не было ни сил, ни времени. Я подбежала к ней, и дёрнула дверцу. Она оказалась незапертой. Это казалось невероятным, но ключ был вставлен в замок зажигания, и я незамедлительно повернула его, приводя в действие двигатель. Въездные ворота, по счастью, были открыты, и я быстро покинула территорию дома Роберта.
Что я чувствовала, когда ехала по мокрой от дождя дороге, прочь от своего любимого мужчины? Наверное, ничего. Только, почему-то, проклятые слёзы градом катились из глаз, мешая мне контролировать происходящее за окном. Я вытирала их чересчур длинным рукавом рубашки, которая, к сожалению, не сохранила на себе запаха своего хозяина, потому что была идеально чистой, выстиранной в хорошем стиральном порошке.
Через несколько минут я оказалась у себя. Припарковав машину под навесом, я поднялась в дом. Мать сидела в гостиной, глядя куда-то мимо включённого телевизора. Услышав шаги, она вздрогнула, и уставилась на моё лицо, всё ещё хранившее на себе следы страсти Роберта.
-Мам, только ничего не говори, - жалобно попросила я, - все равно, ничего не отвечу.
Мать кивнула, и тихо сказала:
-Главное, что вернулась. Я уже на это не рассчитывала.
Я с уважением посмотрела на мать. Она стала гораздо мудрее, раз у неё хватало здравого смысла не осыпать меня глупыми вопросами, типа: «почему тебя так долго не было?», или: «что у тебя с лицом?», или: «почему на тебе мужская одежда, и где твоя, собственная?» Раньше она так и сделала бы, но теперь…
Я беспрепятственно прошла в свою комнату, и сразу включила воду в ванной. Мне было просто необходимо полежать в тёплой воде, и расслабиться.
Моя новая жизнь не сулила ничего хорошего. Я уже не могла представить, как можно быть счастливой без него, Роберта, которого я так грубо оттолкнула сегодня.
Что ж, придётся наслаждаться тем немногим, что есть в этой жизни – горячей ванной, чашкой крепкого кофе по утрам, хорошей погодой, интересной книгой, общением с друзьями. Интересно, как быстро и эти маленькие радости покинут мою жизнь? То есть, как быстро за мной придут те, кто получил приказ доставить меня к Ясным? Насколько скоро из меня сделают равнодушную машину, призванную сохранять призрачное равновесие между теми, кого принято называть людьми, и теми, кто таковыми не является?
Погружаясь в горячую воду, и добавляя в неё ароматную пенку для ванн, я поняла, что мне уже всё равно. Было только немного жутковато, когда я представила свою скорую насильственную смерть. «Хоть бы не больно, хоть бы не больно», - шептала я про себя.
Я высунула из воды руку, и посмотрела на неё, внимательно изучая синяки, которые остались от прикосновений Роберта там, в ночном клубе. Он тогда не сдержался, и сделал мне больно, не желая этого. Я же причинила ему большие страдания, причём намеренно. Синяки и ссадины заживут, а вот раны на сердце никогда не затянутся. По щеке опять скатилась предательская слеза.
Я вспомнила, как он старался не причинять мне боли, как контролировал каждый свой шаг, зная, что гораздо сильнее меня. Роберт! Роберт! Я уже рыдала, не стесняясь своей слабости. Ну, почему, всё так глупо? Почему ты – не обычный парень, а я – не обычная девчонка? Мы ведь могли быть так счастливы!
Следующие дни проходили, словно в тумане. Я ходила в университет, зная, что никогда больше не увижу там Роберта. Слушала лекции, которые по-прежнему наводили на меня тоску, участвовала в семинарах, общалась с Антоном и девочками из группы. Надо сказать, что мы стали неплохо ладить, после Марининого дня рождения в клубе.
Прошло несколько месяцев после того, как я в последний раз видела Роберта.
Однажды, когда я пришла на первую пару раньше всех, и уселась за парту, в аудиторию вбежал Антошка, возбуждённо потрясая в воздухе каким-то журналом. Судя по фотографиям, это было издание, посвящённое знаменитостям. Приятель подскочил ко мне, и заорал:
-Новость года! Надеюсь, уже читала?
Я удивлённо помотала головой. Нет, жёлтую прессу я не читала, в Интернет тоже давно не заходила.
-Наш английский красавец женится на своей партнёрше по фильму!
Приятель положил на стол передо мной журнал, на обложке которого красовалась большая фотография счастливой пары. Я взглянула на неё, и почувствовала, как сердце готовится выпрыгнуть из груди, чтобы потом не вернуться обратно.
Я увидела, как мой Роберт, неправдоподобно красивый, в сером костюме из английской шерсти, держит в объятьях субтильную коротко остриженную брюнетку с нервным, злым лицом. Я где-то видела её, наверное, в каком-то фильме, только не помнила, в каком именно.
-Кто это? – спросила я Антона помертвевшим голосом.
-Ты что, не знаешь её? – округлил глаза он, - это же Тина Миллер. Они вместе снялись в нескольких фильмах. В прессе постоянно возникали новости об их романе. Говорят, он длится уже два года. Они всё время то сходятся, то расходятся, и вот, наконец, решили пожениться этой зимой.
У меня внутри будто заморозили всё живое, что ещё осталось после расставания с Робертом. Стало не просто холодно, но мучительно, нестерпимо холодно. Я откинулась назад на стуле, и заставила себя улыбнуться.
-А я думал, ты расстроишься, - честно признался Антошка, - по-моему, вы друг другу нравились. Это было заметно.
-Немного, - согласилась я, - но мы были очень мало знакомы. Что за отношения можно было создать за это время?
Про себя я подумала, что можно было страстно, безумно полюбить, спасти жизнь любимой, рассказать о самом сокровенном, о том, что никто и никогда больше не узнает, и разрушить самую тесную, самую прочную связь, во имя душевного спокойствия того, кого ты любишь больше всего.
-Правда, они подходят друг другу? – оживлённо вопрошал Антон, разглядывая фотографии. Успокоенный моим равнодушием к новости, он уже не волновался, что сделает мне больно.
Я взяла журнал, и стала, молча, рассматривать снимки. Они были дополнены развёрнутым, большим интервью, которое актёры давали этому изданию. У меня не было сил читать всё то, что там было написано, поэтому я просто вглядывалась в лицо Роберта, обнимавшего свою субтильную невесту. Я надеялась разглядеть хоть что-то, что могло рассказать мне о его душевном состоянии, но у меня ничего не вышло. Ни единого намёка на боль. Горечи, обиды в его взгляде не было ни на грамм. Только безмятежное счастье светилось в этих серых, похожих на зимнее море, глазах, которые я так любила.
На одной из фотографий был запечатлён нежный момент в жизни этих двоих счастливых влюблённых. Тина Миллер, повёрнутая в пол-оборота к фотокамере, устремила на Роберта взгляд своих прекрасных зелёных глаз, полный нежности и страсти. Он отвечал ей таким же взглядом, готовый вот-вот дотронуться до губ невесты своим полураскрытым ртом. Я никак не могла поверить, что он мог на кого-то смотреть так, как смотрел на меня. Желать кого-то, как желал меня. Защищать кого-то, а не меня. Но это стало реальным на страницах рокового издания. В этом теперь не было никаких сомнений.
Они оба были так прекрасны на этих фотографиях, что, если бы я до сих пор не любила Роберта, то могла бы только порадоваться за эту гармоничную пару.
После занятий я пришла домой, не помня себя от горя. А чего, собственно, ты хотела, Мила, мысленно спрашивала я себя. Ты сделала всё, чтобы оттолкнуть его. Он предлагал тебе остаться с ним. Обещал что-нибудь придумать, чтобы освободить тебя от рокового дара. Подарить тебе право жить спокойной, полной любви жизнью. Но ты, смертельно обидевшись на него, сказала, что хочешь видеть вокруг себя поверженных мужчин, поклонение, чувствовать, что властвуешь во всех этих беззащитных перед тобой сердцах. Ты полагала, что, изъявляя желание стать Ясной, освободишь его от необходимости постоянно бояться? Бояться, что тебе причинят зло. Потому, что наибольшее, с его точки зрения, зло, ты желала принять, как благо.
Он покинул Россию, что было вполне объяснимо. Наверное, его миссию здесь можно было считать завершённой. Ему следовало начать жить, и постараться забыть о том, что произошло. Вскоре, если он очень постарается, его уязвлённое мужское самолюбие успокоится, и он вновь обретёт счастье и мир в душе.
Я всё понимала, раскладывая по полочкам возможные «за» и «против». Непонятно было одно – что же теперь делать мне. Тоже, что ли, жениха найти? Я усмехнулась. После того, как Роберт пропал, я не могла смотреть на других мужчин, и тихо радовалась, что в нашем ВУЗе их так мало. Совместные семинары я старалась больше не посещать, договорившись с Семипалатовой, что буду сдавать ей «хвосты» отдельно, а в придачу, добуду ей для кабинета новую жидкокристаллическую панель. У меня ещё оставались деньги Руднева, которые я не тратила. Преподавательница довольно легко согласилась на моё предложение, посетовав лишь на то, что без практики из меня получится плохой педагог. Я только усмехнулась в ответ. Знала бы эта тётя, какой отличный персонал выйдет из её ученицы через какое-то время. В том, что рано или поздно за мной придут, не было ни малейшего сомнения. Просто, Роберт мог поговорить с отцом, чтобы отсрочить моё неминуемое перевоплощение, но нельзя же вечно просить за меня! Когда-нибудь, может быть, очень даже скоро, ему станет глубоко наплевать на то, кто такая Мила Богданова. И Ясные, наконец, примут окончательное решение. Интересно, а мне сообщат о нём, или так, без предупреждения, выпустят пару пуль из-за угла, а потом, подобрав тело, введут свой хитрый препарат, уже опробованный на Роберте?
В дверь моей комнаты тихо постучали.
-Ты есть будешь? – послышался снаружи голос матери.
Чёрт подери! Она, потихоньку, становится просто идеальным воплощением родителя. Тактичная, ненавязчивая, без претензии на главенство в семье. Что это с ней? От былой сварливой манеры общаться с дочерью не осталось и следа.
-Сейчас спущусь, - пообещала я.
Есть совсем не хотелось, но я не могла обидеть мать отказом.
-Хорошо, дочка, - сказала она, и я услышала её удаляющиеся шаги по лестнице.
На улице начались холода, и в доме тоже становилось зябко, хотя мы и включили отопление. Я накинула на плечи тёплый вязаный свитер, и стала спускаться в столовую.
На столе меня уже ждала тарелка, до краёв наполненная дымящимся супом. Я с благодарностью посмотрела на мать, и пробормотала:
-Спасибо. Лучшее средство от непогоды – горячий суп.
-Да, - радостно согласилась моя родительница, - говорят, завтра снег пойдёт. Ты резину заменила на зимнюю?
-Ой, - растерялась я, - нет, забыла.
Разиня! Как можно было позабыть, что поздней осенью полагается менять на своей машине колёса с летних, на зимние?
-Ладно, только не забудь, - настойчиво сказала мать.
Мы немного помолчали. Я нехотя ела суп, делая вид, что мне очень нравится. Мать сидела рядом, обводя стены отсутствующим счастливым взглядом. Наконец, она произнесла:
-Твой отец звонил.
Таким образом, мама прояснила все сомнения относительного своего счастливого вида. Она говорила с отцом, и это делало её добрее и терпимее ко всему, в том числе, и ко мне.
-Чего хотел?
-Вы же должны были встретиться. Он сказал, что около месяца назад.
-Да, - равнодушно подтвердила я, - но потом что-то не срослось.
-Вот он и поинтересовался у меня, что именно. А я ответила, что сама не пойму, что с тобой происходит. Сидишь дома, никуда носу не кажешь, кроме университета. А он удивился, почему, тогда, не находишь времени, чтобы с ним встретиться. Трубку не берёшь. А я? Что я могла ответить? Предложила ему к нам приехать.
Я флегматично пожала плечами. Конечно, после отъезда Роберта меня уже мало что интересовало, в том числе, и отец. Что с того, если он расскажет мне о своей принадлежности к Ясным? Я уже знала об этом. Никакой галактики он бы мне не открыл.
-Позвони ему, он волнуется, - настойчиво напомнила мать.
Я обрадовалась возможности покинуть своё место за обеденным столом, и поспешно схватила мобильный телефон, который лежал на журнальном столике напротив телевизора.
Набрав знакомый номер, и дождавшись ответа, я сказала:
-Привет, пап.
-А, привет дочка, - сказал отец, - что-то, давно не встречались.
Я ничего на это не ответила. Мне было удивительно, что он произнёс эту фразу. Мы ведь никогда не встречались часто, никакой регулярности, свойственной некоторым семьям. Про нас можно было просто сказать, что мы поддерживали связь, только и всего.
Помню, как в детстве, когда мне было три-четыре года, я проводила с отцом всё время. Мы вместе ходили в парикмахерскую, и меня стригли так же, как его. А точнее, под «ноль», несмотря на то, что я была девочкой, и надо было отращивать косички. Обычно мама лишь вздыхала, в очередной раз, обнаружив, что её дочка напоминает тифозного таракана. Отец брал меня на встречи со своими друзьями, с которыми пил пиво в летних кафе. Он никогда не отказывался, если я просила у него разрешение попробовать слабый алкоголь, и я, отхлебнув, неизменно морщилась и говорила: «Фу, гадость». Может быть, именно потому, что мне, совсем ещё малышке, было дозволено пить пиво, в последствии я не питала к нему никакой симпатии, да и к остальным спиртным напиткам тоже.
Я помню холостяцкие квартиры, куда папа ходил общаться со своими знакомыми, а меня брал за компанию, и я ела на кухне неизменную яичницу с варёной колбасой. Всё это безумно мне нравилось. Наверное, именно тогда я и переняла отцовскую манеру общаться – непринуждённую и доброжелательную, вызывающую неизменную симпатию у людей. Конечно, в последний год, когда мой дар стал проявляться сильнее, мне приходится быть с этим поосторожнее….
Я, практически, не помню маму в этот счастливый период моего детства, так как всё время проводила с отцом. Ситуация резко изменилась, когда родители приняли решение расстаться. Я ходила, как потерянная, и повторяла одно и то же: «А у меня папа и мама разводятся». Эту фразу я адресовала всем, кто мог принять во мне участие – воспитательнице в детском саду, соседке – собачнице, которую мать изредка просила посидеть со мной, в то время, пока сама была занята на работе.
Я осталась один на один с матерью. А она осталась один на один со своей болью – раздавленная и уничтоженная, но всё ещё не растерявшая гордости.
Для нас обеих настали тяжёлые времена. Я как-то быстро повзрослела, и поняла, что осталась совсем одна. Мать была полностью поглощена собой, а я должна была научиться жить по-новому. Бесконечные секции, кружки, курсы… Всё, что могло избавить от необходимости оставаться с собой наедине. Я старательно избегала собственного дома, где вечерами сидела моя несчастная, потерянная мать. Не в силах ей помочь, я загрузила себя по полной - занималась хореографией, постоянно участвовала в спектаклях. Играла на гитаре, брала уроки вокала, сценической речи. Все преподаватели хвалили мои способности, но мне было безразлично, талантлива ли я. Просто, я не хотела проводить вечера в одиночестве, уподобиться маме.
С отцом мы практически не виделись. Точнее, виделись не чаще одного раза в год. Обычно он звонил, и назначал встречу у какого-нибудь метро. Я долго и тщательно подбирала одежду, которой было очень немного, старательно наводила марафет, безумно волнуясь – найдёт ли отец меня красивой, или нет. Зачем мне нужно было казаться красивой, я не совсем понимаю и сейчас.
Наконец, ровно за десять минут до назначенного времени, я нетерпеливо оглядывалась по сторонам в оговоренном месте. Сердце заходилось от волнения и трепета, ещё бы – сейчас произойдёт встреча с отцом! Как правило, он опаздывал минут на двадцать, но я быстро прощала его, преданно заглядывая ему в глаза.
Встреча длилась недолго. Обычно он быстро пихал мне в руки пакет с какими-то безделушками, перемешанными самым небрежным образом, - жвачками, пластиковыми бусами, заколками для волос, и, чмокнув в щёку, уносился прочь. А я стояла, словно только что у меня украли сказку, лучший сон, и начинала различать вокруг озабоченные хмурые лица прохожих, обшарпанные стены подземного перехода, лежащих на кусках картона бомжей. Мне становилось горько и обидно, и я плелась домой, чтобы там под одеялом, пока никто не видит, вдоволь наплакаться от детской обиды. Я знала, что после меня он произвёл на свет ещё нескольких детей от разных женщин, но, ни с кем из них не остался. Теперь, когда мне стало известно об отце гораздо больше, я понимаю, почему так произошло.
-Так, когда можно к тебе подъехать? – нетерпеливо спросил отец, прервав мои воспоминания.
Он всё ещё ждал моего ответа. Я почувствовала, что ему давно хотелось объясниться со мной по-взрослому.
Из всех его детей я оказалась ближе всего к нему, судя по проснувшемуся во мне дару. Проклятому, досадному дару, от которого хотелось поскорее избавиться, чтобы быть с Робертом. Впрочем, это уже невозможно. Сердце ёкнуло. Интересно, а мой отец когда-нибудь хотел оказаться без этих способностей и зажить нормальной, человеческой жизнью? Вряд ли, ведь он никогда не влюблялся. Я знала это так же верно, как то, что два умноженное на два равняется четырём. Это только меня угораздило. И Роберта. Хотя… судя по фотографиям влюблённой пары в журнале, может он и не любил, а так, был немного увлечён мной.
-Мы уже несколько раз договаривались встретиться, но всё никак не получалось, - напомнила я, - может, больше не будем оговаривать точное время? Ты просто приедешь, и всё. Ты узнаешь, где я, уверена. Если, конечно, захочешь.
Отец немного помолчал, разгадывая, должно быть, скрытый подтекст, заложенный в моей последней фразе. Наконец, он сказал:
-Добро, дочка.
Я отсоединилась. Мне по-прежнему было безразлично, что со мной происходит. И даже отец меня больше не интересовал.
Я решила, что просто буду жить, не задумываясь о завтрашнем дне, и никого не любя.
Шли дни, и с каждым часом моё сердце становилось всё более и более твёрдым, непробиваемым. Словно его заменили, вставив вместо него, чуткого, трепетного, мёртвый камень.
Я понимала, что за мной могут следить, и была готова к любым вариантам, к любому исходу. Вместо тупой покорности судьбе, которая воцарилась в душе после нашего с Робертом расставания, мною овладело совершенно новое чувство. Я стала мрачно и ожесточённо ждать того, кто появится, чтобы убить меня. Ведь именно это должно было случиться перед тем, как я стану другой. Если препарат правильно подействует на меня.
Я понимала, что не владею никакими боевыми навыками, и потому абсолютно беззащитна перед любой угрозой. Роберт мне больше не поможет, поэтому надеяться, особенно, было не на кого. Тем не менее, я ждала этого посланника смерти, чтобы расхохотаться ему прямо в лицо, и, может быть, даже влепить уроду звонкую пощёчину (я была, почему-то, абсолютно уверена, что это будет мужчина).
В одно утро я приехала в университет. Припарковав машину, я направилась к центральной лестнице и сразу поняла: он здесь. Тот же взгляд, что преследовал меня с первых дней моего пребывания в университете. Янтарный, бесстрастный взгляд, каким могут смотреть только животные, или… убийцы. Я вздрогнула, и остановилась на дорожке, которая вела от стоянки для автомобилей к главному входу в здание. Переминаясь с ноги на ногу, я встряхнула гривой, словно испуганная лошадь. Оглядев пространство вокруг себя, я пришла к выводу, что никого не вижу. Только нечёткий размытый силуэт маячил то за одним, то за другим деревом. Со мной, будто, играли в какие-то странные прятки, где тот, кто ищет, должен быть порядком напуган, иначе неинтересно. Я, и вправду, слегка испугалась. Ещё бы, не каждый же день тебя убивают! Интересно, а мне будет больно? Этот вопрос я задавала себе уже в сотый раз. Тот, кто сейчас прятался от меня, тоже не знал ответ, но вряд ли интересовался этим.
Я ещё раз осмотрелась, и двинулась своим маршрутом. Как назло, вокруг не было ни одной живой души. В этот день я рано проснулась, и решила приехать пораньше, чтобы оказаться в аудитории одной из первых, и ещё раз почитать материал, который готовила для семинара.
Сзади раздался шелест. Я резко обернулась, и увидела Олю – девочку, которую впервые разглядела в бассейне, в тот день, когда Роберт спасал меня от самураев. Я тогда ещё хотела научить её плавать, настолько неуверенно держала она себя на воде. Потом мы с ней несколько раз беседовали на занятиях, а ещё она присутствовала на той вечеринке, по поводу дня рождения Марины, когда Майкл привёл меня к Вадиму Олеговичу. Девчонки, во главе с Антошкой, дружно напились, и плохо помнили происходящее. И как оказались дома, тоже не помнили.
-Привет! – радостно сказала Оля.
Светлые кудряшки обрамляли её тонкое болезненное лицо, с ярко выделенными скулами. Тонкая, словно пергамент, бесцветная кожа, была почти как у ребёнка – без единой морщинки, без малейшего прыщика или чёрной точки. Неужели, подростковые проблемы её не коснулись? Ведь, даже после того, как этап полового созревания успешно пройден, на коже взрослого человека остаются некоторые несовершенства. На Олиной коже не было и намёка на трудный возраст. И как я раньше этого не замечала?
-Здравствуй, - машинально ответила я, и развернулась, чтобы идти дальше. Говорить не хотелось. Но девчонка была настроена на общение. Она снова окликнула меня:
-Куда торопишься? Занятия только через сорок минут начнутся.
-А я лучше посижу, подготовлюсь по-человечески, - флегматично ответила я.
-По-человечески? – усмехнулась Оля, - а может, не надо так обречённо?
Я встала, как вкопанная, и стала удивлённо таращиться на свою собеседницу.
-Мне жаль тебя, - вдруг сказала девушка, - ты такая живая, непосредственная. А приходится сдерживаться, чтобы никому не навредить. Это очень благородно с твоей стороны, и очень глупо.
-Что ты хочешь этим сказать? – изумилась я, - что ты вообще знаешь?
-Я знаю, что ты не очень-то мне нравишься. А мужчинам вокруг, по-моему, наоборот. Очень даже нравишься.
-Спасибо за откровенность, - отрывисто сказала я. До меня стало медленно доходить, что этот странный разговор затевается неспроста.
-Признаюсь, ты мне не нравишься настолько, - зло начала Оля, - что я была бы рада, если бы, тем утром, на поле, Самураи открутили тебе голову. Но вмешался Ясный, сын главного, и ему всё сошло с рук. Вообще-то, это не по правилам. Ясные имеют право вмешиваться в действия других, только если не затронуты их личные интересы. Это запрещено. На мой взгляд, Роберта следовало бы наказать.
Процедив эту фразу, Оля уставилась на меня злым, и в то же время, внимательным взглядом, словно, проверяя, какое впечатление произвели её слова.
Она, и в самом деле, меня озадачила. Конечно, я не раз прокручивала в голове сцену, в которой за мной приходили, чтобы нанести мне смертельное ранение. Я могла представить множество вариантов, но только не этот! Я ожидала встретить грозного убийцу, а тут на меня шипит субтильная малышка, очень безобидная на вид. Она даже плавать толком не умеет! Как она собирается завалить меня?
-Ты не в состоянии подчиняться приказам, - продолжала она, - такая неорганизованная личность не потерпит никого, кто попытается управлять ею.
Я насмешливо прищурилась, и спросила:
-Ты это к чему клонишь?
Конечно, уже не было смысла скрывать, что я поняла, кто она такая, и зачем пришла. Я вспомнила, как напряглись Лиза и Герберт, почувствовав что-то неладное во время лекции. Тогда они предпочли не рисковать, и просто вывели меня из университета. Сейчас я понимала, кого они почувствовали. Эта Оля была там. Я даже помню, как она скользнула мимо нас в туалет, когда мы вышли. Потом Роберт сообщил Лизе, что уничтожил Черепанова, и они все успокоились, решив, что мне больше ничего не угрожает. Скорее всего, Стронг поговорил с отцом, и тот заверил его, что за мной больше никто не охотится. А потом Лизу и Герберта услали куда-то, видимо, по «делам партии».
Оля уже не скрывала своей ненависти ко мне, и, молча, буравила меня неприветливым взглядом.
-Ты не боишься, - усмехнулась я, - что с тобой случится то же, что и со следователем Черепановым, или как там его звали на самом деле?
-Так ты для этого, потаскуха, спутала Роберта Стронга? Ему ведь закон не писан! Его папочка приказал привезти тебя мёртвой. Наш человек с задачей почти справился, если бы не вмешался этот Роберт, и не вколол тебе антидот. А потом он ещё нашёл и уничтожил того, кто просто выполнял приказ. И что? Наказали его за это? Нет, - выпалила Оля.
-А ты тоже приказ выполняешь, следя за мной? – ехидно спросила я.
-Нет, ради собственного удовольствия стараюсь!
-Слушай, - прищурилась я, - ты чего такая злая? Ты же – Ясная, а это красиво звучит.
-Ну, до Ясных мне далеко, - неожиданно смутилась Оля, и её голос смягчился. Я почувствовала, что мои слова попали в цель.
-Так, кто же ты?
-Наблюдатель.
-Так же, как и Вишневский, который здесь появился и на ощупь стал определять, что за девочка тут обладает известными способностями? – усмехнулась я.
-На то мы и наблюдатели, чтобы делать выводы, о том, кто и на что способен, - вскинула голову Оля, - главное, что у нас получается!
Я согласно кивнула:
-Ага, получается. А сейчас-то от меня чего надо?
Оля молчала.
-Ну, что вы ещё умеете, кроме как подслушивать и подглядывать, и ещё стирать следы своего присутствия? Кстати, а тяжело, наверное, жить, и знать, что о тебе никто не помнит? – засыпала я вопросами свою собеседницу.
-Мы, Спектры, - не люди. Поэтому тщеславие нам не свойственно, как и сентиментальность, от которой, как, оказалось, страдают Ясные. С твоим появлением стало очень шумно. Этот мир покинули четыре Самурая, принимавшие самое активное участие в жизни клана. По твоей вине погиб Спектр, который выполнял совместную волю.
-Совместную волю? – переспросила я.
-Спектры, чтобы прекратить череду преждевременных смертей, приняли решение уничтожить тебя. Ясные отказались давать «добро». Среди них было четверо, которые были готовы глотку за тебя перегрызть, и против них мало кто пойдёт. Тогда договорились, что ты останешься жить лишь в качестве Ясной, то есть, подвергнешься воздействию специального препарата…
-Знаю, знаю, - перебила я её, - про препарат всё знаю. Скажи мне, лучше, что ты теперь намерена делать?
Последние слова были сказаны не мной. Это было странное ощущение, очень странное. Сначала, я никак не могла понять, кто хозяйничает в моей голове, но я быстро нашла ответ – Лиза! Это её звонкий голосок в моём подсознании отметал в сторону все мои самостоятельные мысли, и хозяйничал там, заставляя задавать наводящие вопросы этой Оле:
-Ты, что, хочешь нарушить совместную волю?
Девушка прищурилась, и сказала:
-Нет, отчего же? Я всё сделаю так, как меня просили. Мне было приказано убить тебя и отдать Ясным, чтобы они смогли изменить тебя. Только, знаешь, убить можно разными способами. Пожалуй, я выберу такой, который полностью уничтожит тебя. Восстановить ткани и органы не удастся. Объясню, что не рассчитала силы.
-Зачем тебе это? – жёстко спросила я, повинуясь приказу Лизы в моём подсознании.
Она, как и я, была ошарашена таким поведением наблюдателя. Видимо, раньше, они себе такого не позволяли.
-Ненавижу тебя, - просто ответила Оля, - тебя, и таких, как ты, которым всё просто и легко даётся. А что ты сделала для того, чтобы у твоих ног валялись самые лучшие мужчины? Ты хоть раз мечтала о том, что станешь Ясной, как мечтали другие? Нет! А они уже защищают тебя от нас, и от всего света. Они даже жалеют тебя. Сомневаются, понравится ли Миле такая жизнь? Может, оставить всё, как есть?
«Так вот, в чём дело!», мы с Лизой одновременно поняли, в чём причина этой странной ненависти ко мне.
-Ты ведь тоже хотела стать Ясной? – медленно спросила я.
-Я жду этого целую вечность! – зло выкрикнула Оля, - мне до сих пор никто ничего не обещал, но я непременно стану одной из них! Конечно, мне не повезло при рождении, и я даже не полукровка, как некоторые, и всё же… У меня такие способности, и такой опыт, что Ясные должны будут согласиться на мои условия.
-Зачем тебе это? – спросила Лиза в моей голове, и я озвучила этот вопрос.
-Потому что Ясные – единственные в этом мире, кто стоит над всеми. Только они принимают решения, и только они вправе судить, кого бы то ни было. Я всегда мечтала работать в такой влиятельной организации.
«Всё понятно», - фыркнула Лиза в моей голове, - банальное тщеславие, и больше ничего – ни таланта, ни души». Я не стала озвучивать эти слова, потому, что выражение лица Оли стало меня пугать. Я, буквально нутром, почувствовала, что она вот-вот начнёт атаковать. У неё остаётся очень мало времени до того, как этот парк перед университетом огласят многочисленные возгласы прибывающих на занятия студентов.
Пока мы были одни, стоя друг напротив друга. Я понимала, что опыт, на который она намекала, вполне мог быть и боевым. Скорее всего, она хорошо знала, с какой стороны ко мне подступиться, чтобы нанести несовместимые с жизнью повреждения. Я же не знала об этом ничего. Да что уж говорить! Я вообще, ни разу в жизни, ни с кем не дралась! Может, только в шутку.
Неожиданно, в моей голове послышался приказ, сказанный голосом Лизы: «Немедленно сделай шаг влево!» Я, беспрекословно, повиновалась, и сразу почувствовала, как в миллиметре от правого уха пролетел небольшой нож. Он со свистом проследовал мимо, и воткнулся в сосну, которая росла неподалёку от того места, где мы стояли. Я, было, хотела спокойно разобраться в происходящем (не каждый же раз рядом с тобой летают ножи), но времени на это у меня не оказалось.
«Пригнись», - резко пронеслось в голове, и я немедленно послушалась. Опять свистящий звук где-то сверху, и резкий грубый выдох:
-Чёрт!
Это выкрикнула Оля. Видимо, от досады. Сколько же у неё ещё ножей? Неужели, нельзя просто пристрелить? Правда, тогда бы у меня не было бы ни единого шанса спастись. Я же не Нео из «Матрицы», чтобы от пуль уклоняться! А вот мне сейчас какой-нибудь пистолетик пригодился бы!
-И зачем ты в меня швыряешь все эти ножики? – выкрикнула я, когда в нашем непринуждённом общении образовалась небольшая пауза, - подойди и воткни, чего стесняешься?
-На расстоянии сложнее рассчитать силу удара, - неожиданно спокойно объяснила девушка, - можно ведь чуть-чуть сильнее нажать на нож, и тогда никто тебя уже не спасёт. А если я подойду, мне не поверят, что я случайно так глубоко лезвие вогнала.
-Тебе же приказали меня убить! – закричала я, - какая разница, как глубоко вошло лезвие? Я буду мертва, как того и хотели!
Оля зло ухмыльнулась, но всё же, ответила:
-Тебя надо доставить с минимальными повреждениями, чтобы не нарушить важных связей в организме. Так легче будет восстанавливать. Именно поэтому тот, кого присылали к тебе до меня, был столь добр, и решил использовать яд, а твой Ясный его…
На этот раз я и сама почувствовала, что нужно пригнуться, потому что Оля метнула в меня нож. Он снова врезался в кору многострадальной сосны позади меня. А я делаю успехи! Может, у меня, и правда, есть способности, которые негде было проявить? Ведь, скорость летящего ножа, хоть и пониже, чем у летящей пули, но, всё-таки, очень большая. Уклониться не так уж и просто! Первые два раза у меня получилось с помощью Лизы, а вот в третий раз, по-моему, я сама смогла.
Как только я это подумала, в голове сразу вспыхнула фраза: «эй, не расслабляйся. Прижми сумку к груди».
Сумка, и правда, до сих пор болталась на моём правом плече, я и забыла про неё. Одним движением я переместила её в область сердца, и сразу почувствовала, как что-то воткнулось в неё. Это, конечно же, был очередной Олин ножичек. Наверное, испортил один из четырёх учебников, которые я носила с собой.
«Вытряхни всё из сумки», - четко пронеслось в голове, и я принялась выуживать прямо на землю всё, что у меня было. Первыми вылетели ключи, потом посыпались книги, тетради, косметичка, и…какой-то странный предмет, напоминавший большую авторучку с выпуклой кнопкой сбоку. «Жми, быстрее», - зазвучал знакомый голос, и я немедленно повиновалась, нажав на кнопку.
В тот же миг я почувствовала, как в нескольких сантиметрах от меня замер в воздухе, буквально повис в пустоте, очередной нож с острым, словно бритва, лезвием. Я ошарашено уставилась на него, не понимая, почему он остановился.
Затем я перевела туда, где должна была стоять Оля, и удивилась ещё больше. Оля, словно испарилась, зато на этом месте уже играла маленькая девочка, лет пяти. Она была одета в изящное белое пальтишко из шерсти. На голове у неё красовалась вязаная шапочка. Так одевают только тех девочек, которых окружают истинным теплом мамы и бабушки, то есть, женская половина семьи. Они хотят видеть свою дочь и внучку опрятной, изысканно одетой, нежной и послушной.
-Давай, поиграем в классики, - неожиданно предложила мне девочка. Она уже начертила мелом на асфальте квадратики с цифрами, и теперь приветливо смотрела на меня, ожидая ответа.
Ответить мне не дали. Сзади раздались гулкие шаги, и я увидела знакомое лицо. К нам с девочкой приближался тот самый человек, который назвался Вишневский, и который в приватной беседе со мной сказал, что является Спектром, то есть, наблюдателем.
Он, на ходу, выдернул из воздуха крепко засевший там нож, и положил его в карман. Затем, не прерывая своё движение ни на секунду, подошёл к девочке, и сказал:
-Пойдём, Оля, тебя уже мама ищет.
Я, словно зачарованная, наблюдала за происходящим, не в силах пошевелиться.
-А можно я сниму шапочку? – капризно протянула малышка, - жарко.
-Можно, - спокойно ответил Спектр.
Девочка резко дёрнула вниз свой тёплый головной убор, и по её плечам рассыпались мелкие белые кудряшки. Нежная бледная кожа, худощавая, в аккуратных очках… Только взгляд другой. У той, взрослой Оли он был переполнен ненавистью, а эта малышка смотрела на меня наивными доверчивыми глазами.
«Мы даём ей ещё один шанс», - пронеслось в голове, - «в её интересах этим воспользоваться и вырасти нормальным человеком, а не мстительным тщеславным призраком, который уверен, что сможет всех обхитрить».
-Спасибо, - неожиданно сказал Вишневский, или как там его звали.
Он смотрел прямо на меня, и говорил, не спуская глаз с моего лица:
-На этот раз её воспитают по-другому. Её действительно будут любить. У неё будет мать. Надеюсь, ей больше не придёт в голову расставаться с жизнью для того, чтобы стать одной из вас.
Я кивнула, хотя многое из его слов мне было непонятно. Просто, я чувствовала, что сейчас служу, в некотором роде, передатчиком. Вряд ли его слова предназначались мне. Скорее всего, он адресовал их тому, кто тоже мог их слышать.
Мужчина взял за руку девочку, которая что-то напевала себе под нос, и направился к стоянке для автомобилей. Я, молча, смотрела им вслед, по-прежнему не решаясь пошевелиться. И только когда белое пальто девочки скрылось за деревьями, я нагнулась, чтобы собрать обратно в сумку выброшенные из неё вещи. К своему удивлению я обнаружила, что чёрная замша, из которой была сделана моя сумка, не повреждена. Как будто никто не протыкал её острым ножиком. Я оглянулась, и посмотрела на дерево. На нём тоже не было никаких повреждений. Приснилось мне всё это, что ли?
Голос внутри меня тоже куда-то исчез. Сколько я не пыталась услышать его вновь, у меня ничего не выходило. Я собрала учебники и тетради, запихнула в сумку косметичку, и пошарила по земле взглядом, в поисках странного прибора с кнопкой, который так сильно изменил происходящее. Конечно же, его нигде не было, но это меня уже не удивляло.
Я повесила на плечо сумку, и двинулась к центральному входу в университет, куда уже стал подтягиваться народ. Подумать только, ведь, если бы не голос Лизы, звучавший внутри меня, я бы могла больше не услышать этого оживлённого гомона, раздающегося со всех сторон. Студенты общались, приветствовали друг друга громкими возгласами, смеялись, и это проявление жизни показалось мне необычайно прекрасным. Я никогда так сильно не радовалась тому, что живу.
Роберт, Лиза, я очень люблю вас, где бы вы ни были! От благодарности, которую я почувствовала к ним, у меня защипало в носу.
-А! Привет! – громко поприветствовал меня знакомый голос.
Я обернулась навстречу ему.
-Привет, Антошка! – радостно воскликнула я в следующее мгновенье, и раскрыла объятия.
Парень с удивлением уставился на меня.
-Дай обниму! – воскликнула я, и кинулась на шею приятелю.
Он послушно подошёл поближе, не переставая, при этом, удивлённо таращится на меня.
-Впервые замечаю, чтобы ты так радовалась моему появлению, - растерянно пробормотал он, наконец.
Я не могла объяснить парню, отчего так безумно счастлива. А счастлива я оттого, что имею друга, который рад моему появлению. Оттого, что молода, здорова, и, кто знает, может быть, меня ожидает впереди что-то очень хорошее?
-Долго к тебе привыкала, - объяснила я, - а теперь, когда ты уже свой, не могу удержаться и не обнять. Но, если это неприятно…
-Да, нет, наоборот, - торопливо сказал приятель.
Мы ещё немного постояли на улице, и пошли на занятия. Первой парой была логика. Неутомимый профессор всё ещё пытался вбить в наши гуманитарные головы хоть какие-то основы математической мысли. Но его доводы всякий раз натыкались на скалы нашего непонимания. Я внимательно слушала преподавателя, и пыталась, так же, как и он, логически мыслить.
Итак, меня совсем недавно хотели убить. Это было поручено Спектру. Из слов Вишневского я поняла только одно – они не люди, раз Оля когда-то рассталась с жизнью. В их обязанности входит наблюдать за происходящим. Они же занимаются и другими щекотливыми делами.
Им поручают аккуратно прикончить меня, чтобы потом превратить в Ясную. Думаю, что с Робертом работала та же команда. Значит, агрессивный паренёк Слава, который ударил ножом Артёма Левицкого, и следователь Черепанов, предложивший мне посмотреть пропитанные ядом фотографии, являлись Спектрами. Так же, как Вишневский и Оля. Последняя не хотела, чтобы я воскресла после того, как она убьёт меня. Неужели её лютая ненависть была вызвана лишь тем, что я была нужна Ясным?
Она, Оля, очень хотела бы очутиться на моём месте, но, наверное, не подходила по некоторым параметрам. А точнее, Ясные не принимали участия в её зачатии. Это я понимала хорошо, потому, что уже научилась распознавать своих и чужих.
Вишневский, или как там его зовут, поблагодарил всех Ясных в моём лице, за то, что Оле дали ещё один шанс вырасти нормальным человеком. Он обмолвился, что на этот раз, ей подобрали добрую, любящую семью. У неё появилась мать. То есть, они полагают, что Оля стала завистливой и злой, потому что росла в неприветливой среде. Скорее всего, всё детство девочка нуждалась в тепле и материнской заботе. Я даже немного застыдилась, когда осознала, что у меня-то всегда была рядом мама – любящая и заботливая. Хорошо, пусть она часто была строга ко мне, не всегда обнимала и хвалила, но она была, и постоянно думала обо мне!
Значит, эти Спектры, в отличие от Ясных, когда-то были обычными людьми, а затем умерли. Кто-то посвятил их в тайны, доступные лишь избранным. Значит, они были нужны! По какому принципу отбирались кандидаты, которые, впоследствии, помогали Ясным, кто этим занимался, и почему Ясные пожалели Олю, дав ей новый шанс, я не знала. Как не знала наверняка, повторят ли они свои попытки превратить меня в Ясную.
Лиза проникла ко мне в голову, и, в буквальном смысле, спасла меня от смерти. Она понимала, что на этот раз Роберт не окажется со мной рядом. Или, Роберт знал, что вмешается Лиза, и поэтому не появился? Я была абсолютно уверена, что Стронгу было известно всё, что со мной происходит. Никакие расстояния не помешали бы ему спасти меня. Он говорил мне, что чувствует, когда мне грозит опасность. Доказательств тому у меня набралось предостаточно. Хотя, те слова, что я наговорила Роберту во время нашей последней встречи, должны были сильно испортить его впечатление обо мне. Может, поэтому, в этот раз Лизе пришлось спасать меня? Только, зачем? Неужели она успела полюбить меня так же, как я её?
Вот, так неопределённо и растерянно я рассуждала, сидя на занятиях по логике.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/03/07/820