5
Виталий Соболев все-таки приехал, как обещал. Но Владимира не застал. И удивился, узнав, что у того объявился дядя миллиардер. Алене нравилось называть дядю миллиардером, это звучало намного солидней, чем миллионер, как она полагала. Никто, конечно, не верил; друзья, подруги, однокашники и соседи не хотели верить в то, что она теперь– дочь миллиардера.
Виталий понравился Алене с первого взгляда, но она не подала виду; глядела на «крутого» бизнесмена сверху вниз – пусть не зазнаётся. Она сказала ему:
- Мы, Павловские, (ей нравилась эта фамилия; казалось, что в отличие от простого Павловы, Павловские звучат аристократически) принадлежим к знатному роду. А мой прадед перебрался на остров Надежды, когда в двадцатом году прошлого столетия эмигрировал из России после гражданской войны. И основал там свою компанию. Называется «Надеждинский международный морской порт». А папин дядя, Роман Владимирович, завещал папе компанию и все свое состояние, так как у него нет наследников.
Виталий не мог представить, чтобы тот избитый, в грязной, рваной одежде человек, которого он подобрал когда-то на шоссе, обладал теперь миллиардным состоянием. И он спросил:
- А как получилось, что ваш дед был миллиардером на том острове, а вы жили здесь?
- Когда прадед покидал Россию, прабабушка моя была беременна. На моего деда. И поэтому осталась – прадед боялся, что она не выдержит путешествия морем. Наверное, он собирался потом приехать за ней, но не сумел. Он взял с собой старшего сына – дядю Романа, тому тогда было пять лет. Оказывается, дядя Роман искал нас всю свою жизнь, а нашел только теперь. Папе передали, что дядя у смертного одра. Поэтому папа уехал так спешно. Ему нужно принять наследство, пока дядя жив.
- А – а… - протянул Виталий с некоторым почтением. Затем поинтересовался:
- У тебя есть братья? Или сестры?
- Нет, - отвечала Алена, - Так что, я – наследница теперь уже папиных миллиардов.
- Да?! – Виталий окинул взглядом девушку, и сделал ей комплимент, - А ты и впрямь миллиардерша.
С тех пор он не называл ее иначе, как Миллиардершей. Виталию нечего было делать здесь, но он не торопился с отъездом. Они с Аленой гуляли по городу, он водил ее в рестораны, казино, ночные клубы и прочие тому подобные заведения для богатых и крутых, в которых никогда не приходилось бывать Алене. Она имела стойкое предубеждение против их завсегдатаев. Но оказалось, что публика тамошняя культурная и образованная. Ее поразила утонченная роскошь салонов, изысканная кухня и вежливый сервис. Везде ее встречали приветливые улыбки, мужчины рассыпались комплиментами. Все – и обслуживающие, и посетители, были с ней очень предупредительны, и Алене пришлось изменить свое мнение о людях богатых, тех, которых она прежде обозначала презрительно: «эти тупые крутые».
Она познакомилась с несколькими знакомыми Виталия, которым он представлял ее, как наследницу владельца миллиардов. Алена видела, с каким почтением обращались к ней, слышала, как шушукались дамы, передавая друг дружке магические слова: «наследница миллиардов!», «ее отец уехал принимать наследство в несколько миллиардов долларов!», «оказывается, они теперь владеют целой компанией!»
Но потом Виталию пришлось уехать к себе – дела. После его отъезда Алена почувствовала пустоту, и поняла, как привязалась к веселому и ироничному парню. Уезжая, Виталий поцеловал ей руку и пригласил в гости. Она обещала приехать.
Татьяна, узнав об освобождении и отъезде Владимира, приуныла. Известие о дяде-миллиардере, завещавшем Владимиру все свое состояние, довольно сбило ее спесь, и она ходила теперь в постоянной задумчивости. Семен Игнатьевич всячески старался низвести Владимира в ее глазах.
- Ну и что, что он унаследовал миллиарды? – говорил он, - Нужен ум, чтобы не растранжирить доставшееся наследство. А он, (Семен Игнатьевич никогда не называл Владимира по имени, обозначая местоимениями) не имеет ни ума, ни бережливости, и достаточно безалаберен, чтобы спустить это наследство. Помяни мое слово – так оно и случиться! Пропить, профукать миллионы многого ума не надо.
Раньше Татьяна обязательно поддакнула бы, но сейчас что-то расхотелось. И она неожиданно оборвала его:
- Да не каркай ты!
И добавила презрительно:
- Завидуешь, да?
Семен Игнатьевич был поражен.
- Что с тобой?! – взвился он. Разговор происходил параллельно с готовкой, которой занималась Татьяна. Все у нее не ладилось; посуда гремела, выскальзывая из рук. В мусорном ведре лежали осколки большой чашки, и Семен Игнатьевич не преминул сделать замечание по этому поводу.
Татьяна разозлилась. Ей захотелось назло ему перебить всю имеющуюся посуду.
- Да не мельтеши ты тут! – прикрикнула она, - Чего без толку мотаешься? Помог бы лучше. Вон, картошку нужно почистить, я не успеваю.
- Ну, знаешь! – оскорбился Семен Игнатьевич, - Тебе не превратить меня в прислугу!
- Да ну! – Татьяна озлилась не на шутку, - Еще как превращу! Кого ты корчишь из себя? А?! Кто ты вообще? Ноль без палочки! Держишь паршивый магазин и считаешь себя пупом земли? Ком-мерса-ант! Торгаш ты, вот кто! Спекулянт несчастный!
И она сплюнула. Семен Игнатьевич побледнел и только повторял, запинаясь, пуча свои инопланетные глаза:
- Да т-ты! Т-ты…
Не выдержав напряжения, он подался в кабинет, но и там не усидел – уехал в свой супермаркет, где сорвал зло на служащих. Досталось всем – от заведующих отделами до охранников.
Татьяна не могла не поверить рассказу Алены о дяде – миллиардере. Алена показала матери и отчиму свою долю долларов, которые оставил ей Владимир. Специально, чтобы досадить им. Семен Игнатьевич долго изучал доллары, щупая и рассматривая их на свет, два раза пересчитал их, не веря самому себе.
- Вроде не фальшивые, - разочарованно произнес он.
Сообщение Алены выбило Татьяну из привычной уверенно – сытой колеи. Она как бы обрела новое зрение и заметила всю убогость своего существования. Она начала вспоминать любовные утехи с Владимиром. С Семеном Игнатьевичем она не имела секс в его обычном понимании, удовлетворяясь вялым ерзанием, которым он одаривал ее примерно раз в месяц. Дотоле она обманывала себя, соглашаясь с ним в том, что «они пожилые и солидные люди, что они уже перебесились, и что им не к лицу страдать подобной ерундой». Но теперь она поняла, что вовсе не «перебесилась», и что она достаточно жива, чтобы иметь добротный секс хотя бы раз в неделю.
Ей вдруг опротивели жирные руки теперешнего мужа. Его неуклюжие ласки, его ровный, занудный голос, его толстый живот, его привычка громко пердеть с выражением важности происходящих в его кишечнике процессов на своем одутловатом лице. Он весь ей опротивел. Лежа с открытыми глазами рядом с Семеном Игнатьевичем, слушая его раскатистый храп, Татьяна вспоминала, как месил ее Владимир, разминая ее тело до последней косточки, до последнего хрящика, доводя ее до полного экстаза.
Воспоминания распаляли ее, и она со слезами на глазах мастурбировала, постанывая и выгибаясь своим отучневшим за последние годы телом. Однажды Семен Игнатьевич проснулся внезапно и всполошился:
- Что с тобой? Ты заболела?
На что она отреагировала слишком резко:
- Чего не спишь?! Храпи дальше, болван ты бесчувственный!
Ее душили слезы; впервые после развода с Владимиром она заплакала, заревела, от обиды на него, от обиды на себя…
- Дура я, дура! – кляла она себя, - Господи! Какая я, в самом деле, дура!
После той ночи она запила. Сначала только прикладывалась к рюмочке наливки, настойки, хорошего вина, но скоро перешла к водке. И начала курить. Если то, что она «тяпнула малость» удавалось как-то скрывать от Семена Игнатьевича, то запах табака он учуял сразу.
- Не пойму, почему здесь пахнет дешевым куревом? – спросил он, морща нос, - Кто-то был у нас?
- Кто к нам придет?! – отвечала Татьяна зло.
- Но откуда здесь такой запах?
- Оттуда!
Семен Игнатьевич недоуменно пожал плечами, и до конца ужина не проронил ни слова, выводя Татьяну из себя тем, что время от времени принюхивался с подозрением.
Но шила в мешке не утаишь, и скоро он застал Татьяну пьяной. В стельку! Она лежала на диване с дымящей сигаретой меж пальцев. Он бешено затормошил ее, а она только плевалась и материлась. Можно представить его возмущение, и можно представить скандал, который он закатил наутро. Но Татьяна нахально отшила его.
- Я буду пить, сколько хочу, и когда захочу! – орала она, пугая его свирепым с похмелья лицом.
- И курить буду, не смей делать мне замечания! Я не продавщица в твоем магазинчике.
Его особенно выводило то, что его гордость, его супермаркет она называла теперь паршивым магазином или магазинчиком.
- Но ты мне жена! – попробовал он урезонить ее.
- Ну и что?!
Татьяна стояла, уперев руки в бока и угрожающе нависая над ним.
- Жена – не рабыня! Я буду делать, что мне вздумается. А если недоволен – вон дверь!
Татьяна сама удивилась своей наглости – квартира, на дверь которой она указывала, принадлежала ему. Но он не посмел напомнить об этом.
Семен Игнатьевич вынужден был обратиться к Алене. Он встретил ее на улице возле университета. Падал редкий пушистый снег. Снежинки лениво опускались на асфальт, превращаясь под ногами прохожих в грязную кашицу. Семен Игнатьевич печально глядел на бюст какого-то деятеля, украшавшего двор вуза. Небольшой пуфик из слипшихся снежинок образовался на носу деятеля, делая того похожим на клоуна. Но Семену Игнатьевичу было не до смеха.
- Алена, я хочу поговорить с вами об очень важном деле, - начал он, не зная, как приступить к разговору, - На очень серьезную тему.
И он завздыхал. Алена не понимала, что нужно отчиму. Она спешила, а Семен Игнатьевич мялся, неизвестно отчего. Она не узнавала его; прежде он всегда был таким уверенным, если не сказать, - самоуверенным.
- Ну, говорите же! – прикрикнула она, - Что-то случилось? Где мама? Что-то с ней?
- Нет, не с ней - тянул Семен Игнатьевич, - То есть, да…
Затем предложил:
- Давайте сядем в машину, здесь так холодно. И снег… такой мокрый.
- Дядь Семен, я тороплюсь! Что вы тянете! Говорите же, что с мамой!
- Я хочу поговорить с вами, - продолжал Семен Игнатьевич, начиная злить падчерицу, - Так продолжаться дальше не может. Это какой-то кошмар! Вы должны поговорить, посодействовать.
- С кем поговорить? В чем посодействовать?!
- С Татьяной - она стала совсем неуправляемой.
- Мама? – удивилась Алена, - А что с ней? Вы поссорились?
- Да… - и Семен Игнатьевич тут же опроверг себя, - То есть, нет.
- Так поссорились или нет?!
- Дело не в ссоре. Татьяна… как бы это сказать… Может, сядем в машину, - предложил он вновь, выведя Алену из себя.
- Да говорите же, что с мамой! – крикнула она, - Чего заладили: «в машину» да «в машину»! Чего я не видела в вашей машине?
Семен Игнатьевич вздохнул и сказал:
- Татьяна начала пить. И курить.
Алена молчала, усваивая услышанное.
- Алена, прошу, сядем в машину, - еще раз попросил Семен Игнатьевич, - Это не пятиминутный разговор.
Алене пришлось уступить. Оказавшись в салоне иномарки отчима, она предложила:
- Расскажите обо всем по порядку.
Семен Игнатьевич долго усаживался на своем кресле. Потом завел мотор и включил отопитель. Алена с выражением откровенной неприязни на лице следила за его движениями и думала: «Что я делаю в этой машине с этим человеком? Что у нас общего, какие у нас с ним могут быть дела?»
Наконец, отчим вперил немигающие зенки свои в Алену, и заговорил, изобразив высший драматизм на своем фантастическом лице:
- Татьяна совсем изменилась, стала нервной, психованной, - сообщил он, - Ругается по пустякам, цепляется по мелочам. Недавно мне показалось, что она пьяна, но я подумал – может, просто устала. Хотя отчего бы ей устать? А как-то от нее несло дешевым куревом, я и подумал, что у нас был кто-то посторонний. Я сказал ей об этом, а она накричала.
Семен Игнатьевич жаловался, а Алена думала злорадно: «Ага! Все-таки у мамы открылись глаза».
- А сегодня… а вчера… я приехал домой, а Татьяна… а она – пьяна вдрызг! В дупель! А в руке – сигарета. Тлеющая сигарета! А что, если б она упала на ковер?
И он так выпучился на свою падчерицу, словно она должна была ответить, что было бы, упади та сигарета на ковер.
- Чего, собственно, вы хотите от меня?
- Как – чего? – Семен Игнатьевич растерялся, - Поговорите с ней, пусть прекратит… безобразничать.
- А вы сами пробовали говорить?
- Да… но она указала мне на дверь.
- Ага! – вырвалось у Алены, - Каково?! Каково было папе, когда мама указала ему на дверь, когда выставила его из дому? Вы оба презирали его, осуждали, когда он с отчаяния запил. А ведь ему негде было жить! И вы запьете, если мама выгонит вас из дома.
- Но позвольте! – возмутился ее отчим, - Почему она должна выгнать меня из моей собственной квартиры?
- Послушайте, Семен Игнатьевич, - Алене расхотелось называть его дядей Семеном, - Оставьте меня в покое! Разбирайтесь сами в своих проблемах. Если не хотите жить с мамой, то так и скажите – я ее заберу. Я сегодня же позвоню ей.
С этими словами Алена покинула машину. Семен Игнатьевич крикнул вослед:
- Но я не гоню Татьяну! Даже наоборот…
Но Алена уже бежала к остановке.
Татьяна продолжала пить, и не проходило дня, чтобы Семен Игнатьевич не заставал ее пьяной. Скоро у нее появилась «подруга» - какая-то пьянчужка с улицы. Семен Игнатьевич попытался выставить ее, обзывая «бомжихой», «бичухой», чем навлек на себя гнев жены. Татьяна рвала и метала. Она обзывала его последними словами.
- Ах ты, старый пердун! – кричала она, швыряя на пол тарелки, - Черт пучеглазый! Паук! Крохобор! Козел вонючий!
Татьяна сорвалась с тормозов; брызжа слюной, наступала на мужа. Он укрылся в кабинете, но Татьяна, шатаясь, стукаясь о стены и мебель, пробралась туда, и продолжала обзывать, сдабривая слова отборным матом.
Семен Игнатьевич подавленно молчал, боясь поднять глаза на ее пышущее ненавистью лицо. А когда она начала сопровождать ругательства ощутимыми толчками и тумаками, трусливо бежал. Избавившись от него, Татьяна продолжила пьянку, пока совсем не выключилась. После чего ее «подруга» обчистила квартиру и исчезла.
Семен Игнатьевич провел ночь в своей машине. Вначале он бесцельно колесил по городу, бессильно ярясь и выражая в пространство свое возмущение. Затем припарковался возле какого-то ночного клуба, мигавшего разноцветными огнями. Подъезжали машины, из них выходили хорошо одетые мужчины и женщины в мехах и шли, смеясь и переговариваясь, в клуб.
- Что делать? – думал Семен Игнатьевич, - Татьяна сошла с ума. А все из-за этого… из-за него… как только узнала, что он станет миллиардером. Миллиардер! Господи! Какой из него миллиардер! Смех один! Но черт с ним, с этим «миллиардером»! Что с Татьяной-то делать? Алена? Бесполезно! Она даже рада, что мать запила. Она, конечно, торжествует теперь. Неблагодарная! Я оплатил ее учебу наперед, а она, как только в руки попали баксы, задрала нос. Но, черт и с ней! Что с Татьяной делать?
Так и не найдя ответа на этот вопрос, покинул стоянку у клуба и выехал из города. Он помчался по загородному шоссе, развив рекордную для себя скорость в сто километров в час.
«Тише – разобьешься!» - предупреждал благоразумный внутренний голос.
«Ну и пусть!» - говорил другой внутренний, отчаявшийся, заставляя давить на газ.
В конце концов, победило благоразумие, и Семен Игнатьевич сбавил скорость, и свернул к какому-то придорожному мотелю, где, поужинав, остался ночевать. Он проворочался остаток ночи на сырых простынях, провонявших хлоркой, и чуть свет вернулся домой. Обнаружив квартиру ограбленной, устроил скандал. Татьяна огрызалась и даже попыталась вновь выдворить его. Но на этот раз он возмутился.
- Нет уж, это ты «мотай отсюда»! Это моя квартира, ты что, забыла?
- А-а! Так ты гонишь меня? – взвилась Татьяна, словно того и ждала.
- Нет, не гоню. Но, согласись, ты переходишь все границы. Напилась, как…
Семен Игнатьевич замялся. Он не решился сказать «как свинья», и продолжал:
- … не знаю, кто! Привела какую-то бичуху. Как прикажешь теперь заявлять в полицию? Сказать, что жена сама привела воровку?
- А что – так и скажи! Тебе же пропавшее добро дороже, чем я.
Татьяна и не думала отступать.
- Иди, звони, вызывай ментов. Чего стоишь? Засади меня в тюрьму!
Видя, что ничего от нее не добьется, Семен Игнатьевич уехал на работу. Персонал супермаркета вновь стал козлом отпущения, теряясь в догадках, что происходит с их шефом. Как всегда в таких случаях, зашушукались по углам, поползли слухи, выдвигались версии, выдумывались небылицы, и распространялись, обрастая невероятными «подробностями».
А Татьяна решила опохмелиться и отправилась в магазин. Выходя оттуда, столкнулась с одним знакомым. Антон Жилин, так звали бывшего соседа по рынку, взглянул на помятое лицо Татьяны.
- Что с тобой, Тань? – участливо поинтересовался он.
Та обреченно махнула рукой.
- У тебя проблемы?
- А у кого их нет?
Антон задержался на минутку.
- Подожди меня в машине, я сейчас…
И взбежал по ступенькам. Татьяна узнала его пикап, но не стала садиться. Она стояла, прислонившись к машине, защищаясь ею от пронизывающего ветра.
- Садись, что ж ты мерзнешь – машина не заперта, - крикнул Антон, возвращаясь.
- Куда тебя отвезти? – спросил он, когда они оказались внутри.
Татьяна пожала плечами. И поинтересовалась:
- У тебя есть стакан? Или кружка?
Антон присвистнул, когда увидел в ее руках бутылку водки. Он достал из бардачка пластиковый стакан. Татьяна быстро и умело вскрыла бутылку, налила полный стакан и выпила залпом, вызвав удивление Антона. Потом сделала жест рукой со стаканом, как бы спрашивая: «Будешь?», но он отказался.
- Ты же знаешь – я не пью. Что же случилось, Таня?
- Ничего особенного.
- Но я же вижу – что-то произошло.
- Наверное…
Татьяна устремила взгляд вперед, усаживаясь поудобней. Алкоголь всосался в кровь, и пошел циркулировать по организму, перебивая похмелье. Щеки женщины порозовели, на лбу выступила испарина. Она взглянула на бутылку, раздумывая, не стоит ли добавить еще.
- Ты что, спиваешься? – сказал наблюдавший за ней Антон.
- Ага, - подтвердила Татьяна, заворачивая крышку бутылки.
- Почему?
- А хрен его знает! Жизнь такая пошла.
- А я думал, - у тебя все о кей! Ты же, вроде, вышла замуж за крутого коммерсанта.
Татьяна усмехнулась. «Вышла замуж за коммерсанта, а могла быть теперь женой миллиардера», - невесело подумала она. А вслух сказала:
- И что? Вышла замуж за коммерсанта – и все? Ноу проблем? И женщина должна быть счастливой? Да?
- Ну, не знаю…
- Я сейчас вспоминаю те времена, когда мерзла на рынке зимой, или парилась в жару летом, добывая копейки. Тогда я была счастлива, хотя Володя и слонялся без работы, и я иногда не знала, в чем отправить Аленку в школу. Теперь я поняла, что, проклиная судьбу, кляня Володю, я не заметила, как рассталась со своим счастьем.
Татьяна замолчала.
- Что, этот коммерсант обижает, да? – осторожно поинтересовался Антон. Татьяна усмехнулась.
- Да нет, - отозвалась она со слабой улыбкой, - Хотя… хотя с какой стороны посмотреть. Нет, он не прикладывает руки, наоборот. Я сама, если надо, так отделаю его, что мало не покажется.
Антон непонимающе смотрел на нее.
- Тогда что? Словами достает? Зануда, небось? Ну и жадный, наверное? Скандалит из-за каждого тенге?
- Нет, не угадал. Денег хватает, Алене помогаем. Дело не в этом.
Татьяна замолчала, раздумывая. Она достала из кармана пачку дешевых сигарет, и, взяв одну, прикурила от зажигалки. Антон присвистнул.
- Да, я курю, - сказала Татьяна, выпуская клуб дыма.
- Нет, дело не в деньгах, - продолжала она, - И Семен ничем особо не достает.
- Тогда в чем дело? Что-то не пойму я тебя.
- Да, в общем-то, ни в чем, - Татьяна взглянула на своего бывшего коллегу так, словно сомневалась в его способности понять ее.
- Ни в чем. Если не считать самой малости - не нравится мне он.
Антон хмыкнул. Татьяна одарила его вызывающим взглядом.
- Чего хмыкаешь? Думаешь - я бешусь с жиру? Много вы, мужчины, понимаете…
И она, наполнив стаканчик, выпила еще. Антон вырвал бутылку из ее рук.
- Ты чего?! – вскинулась Татьяна.
- Хватит пить! – и он, завертев крышечку на место, положил бутылку в бардачок. Потом включил передачу.
- Куда это мы? – спросила Татьяна.
- Развезу оставшийся товар, а потом поедем ко мне. Погостишь у меня, отдохнешь. А там посмотрим.
Татьяна не стала возражать. Она пожала плечами, мол, «делай, что хочешь – мне все равно».
Прибыв на квартиру Антона, Татьяна первым делом посетила туалет, потом приняла ванну и вышла оттуда посвежевшей. Ей не хотелось облачаться в свое тесное платье; она накинула на голое тело поданный Антоном халат и, расчесывая волосы, прошла в единственную комнату, служившую одинокому мужчине и спальней, и гостиной.
Там было чисто и уютно. Единственное окно выходило на одноэтажную окраину, и Татьяна окинула взглядом засыпанные снегом дома, дымившие трубами в пасмурное небо. Кое-где темнели фигурки одиноких прохожих; некоторые шли с салазками от водоразборной колонки. В сторонке мальчишки гоняли шайбу, бегая за еле заметным черным диском, толкаясь и крича. Из-за крайнего дома показалась бричка с запряженной в нее приземистой лошадкой. Коняге приходилось туго - колеса вязли в не успевшем укататься снегу, да и поклажа была не из легких. Завидев бричку, мальчишки бросились к ней наперегонки; двое сумели зацепиться за задок воза и тащились на ногах, словно на лыжах. Остальные, нагнав, стали толкаться, пытаясь отпихнуть их. Возница что-то кричал, не сумев достать мальчишек своим коротким кнутом.
Весь открывшийся из полузамерзшего окошка вид дышал покоем, деревенской идиллией, и Татьяне захотелось остаться тут насовсем. Она вспомнила роскошные апартаменты Семена Игнатьевича, и ее всю передернуло. Она повернулась, и ее взгляд упал на двуспальную кровать Антона, покрытую незатейливым покрывалом. Всем своим немалым весом опустилась она на нее и провела рукой по мягкому ворсу плюша. Затем откинулась и смежила веки. Она лежала, и ей не хотелось ни о чем думать; не хотелось ничего делать. Тело ее отдыхало, свободно дыша в просторном халате, и на нее накатила сладостная дрема.
Антон быстренько приготовил обед, - яичницу, нарезал соленых огурчиков, и, выставив на стол бутылку хорошей водки из холодильника, позвал Татьяну. Она не откликалась. Он прошел в спальню и остановился у порога. Дородная женщина свободно раскинулась на кровати, и не застегнутые борта халата разошлись, обнажив полные груди и выпуклый живот. Взгляд одинокого мужчины невольно скользнул ниже, туда, где курчавился рыжий треугольник.
Татьяна была хороша. Пышные формы ее соблазнительно круглились, светлая кожа отливала матово, широкое лицо с крупными, правильными чертами разрумянилось и дышало здоровьем. Антон залюбовался.
Женщина, лишенная настоящей мужской руки, бессознательно звала прикоснуться, приласкать, приложиться. Антон угадал это инстинктивно. Он присел на кровать и осторожно положил ладонь на одно из полушарий грудей. Веки Татьяны чуть-чуть приподнялись, и Антон встретился с ее взглядом. Она словно ждала, что последует дальше. Поощренный этим взглядом, Антон провел рукой по ее животу и прошелся пальцами по нежным кудряшкам. Татьяна вздохнула и потянулась.
Антон прилег к ней, обнял, и Татьяна застонала тихо от нахлынувшего желания. Без предисловий, лишь приспустив спортивку, вошел он в нее, навалившись всем своим весом, и стал тискать и мять. Она постанывала, потом вздохи ее участились и вот из ее горячего рта стали вылетать всхлипы - стоны.
Крепкая женщина легко подбрасывала тяжелого мужчину. Но и он не скупился и месил ее от души. Истосковавшаяся по здоровому, настоящему сексу женщина была на верху блаженства, и ей казалось, да что там казалось! – она любила, обожала это сильное тело мужчины, мужика, самца.
После первой бурной близости Антон не слез с Татьяны. Он видел в ее наполненных признательностью глазах некую еще неудовлетворенность. Они просили продолжения. Антон нежно проводил пальцами по плечам, губы ласкали мочки ушей, касались шеи, губ и щек женщины, бабы, самки.
И ее мягкие ладони не бездействовали – гладили мускулистую спину, ворошили короткие жесткие волосы на его затылке. Ее глаза благодарили и призывали к новому соитью. И оно последовало. Организм Антона выдавал накопившиеся запасы, и они занимались сексом до полного изнеможения.
Наконец, Антон откинулся и отключился. Они оба заснули, провалились в короткий, но глубокий сон полностью удовлетворенных людей.
Когда после помывки они сидели и с добрым аппетитом уплетали остывший обед, озорно переглядываясь, казалось – нет счастливее пары. Татьяне совсем не хотелось покидать эту крохотную квартиру, тихую пристань, где все дышало сонным покоем. Она осталась, и они едва не развалили шаткую кровать, не рассчитанную на то, чтобы над ней глумились два нехилых человека.
Семен Игнатьевич терялся в догадках, гадая, куда же подевалась Татьяна. У Алены ее не было – он звонил. Падчерица встревожилась, предложила обратиться в полицию, но он отговорил, сказав, что не стоит пока поднимать шум.
Он не знал, что и думать. К нему подкралась мысль, что, возможно, та бомжиха – лишь прикрытие. Что немалые деньги в СКВ и драгоценности унесла Татьяна, и что, вполне возможно, она покинула город, а может, и страну. Эта мысль не давала ему покоя, и он несколько раз подходил к телефону, намереваясь позвонить в полицию. Но, каждый раз его что-то останавливало. Он надеялся, что его предположение неверно. И что Татьяна вернется. Он боялся попасть впросак, и он боялся опозориться. Так он и маялся, пока не позвонила Алена. Она спросила:
- Мама дома?
- Нет ее! – несколько резко ответил Семен Игнатьевич.
- Так и не появлялась?
- Нет.
- Я что-то не пойму, Семен Игнатьевич, мама ушла от вас? Да?
- Откуда я знаю! – отчим еле сдерживался, чтобы не сорваться на крик.
- Что вы на меня кричите! – возмутилась Алена.
Семен Игнатьевич сбавил тон.
- Извините. Но и вы поймите меня – меня ограбили. Ограбили тысяч на двадцать, баксов! Это низко! Это подло!
- Кто ограбил?
- Кто? Ваша мама! Как она могла! Я по крупицам собирал эти деньги, сколько труда, сколько пота…
Алена перебила его.
- Постойте – постойте! Как – мама?! Вы что, подозреваете ее?
- А кого же еще подозревать? Привела какую-то бомжиху, напилась до бесчувствия… бомжиха та «вычистила» квартиру и исчезла. А на другой день исчезла и сама Татьяна. На кого мне теперь думать?
Алена секунду молчала, затем произнесла с нажимом:
- Это вы напрасно – мама на такое не способна. Во всяком случае, была неспособной до вас, до того, как сошлась с вами. А что до вашего «пота», то знаете, что я думаю? Ведь вы сами знаете, что лжете! Какой труд? Какие крупицы? Вы нажились, грабя простых людей. Таких, как папа, как эта женщина, которую вы презрительно обзываете бомжихой. Все правильно, все справедливо: вы грабили – теперь вас ограбили.
Семен Игнатьевич бросил трубку, не дослушав. Он был в бешенстве.