Генетическая склонность Володи к изучению русского языка, к его тонкостям и особенностям все время вели его к совершенному овладению им, а плохая интернатская школа тормозила и мешала. Основательно помог в свое время Сергей Юсупов. Он фактически взял на себя обязанности его преподавателя и наставника. Понадобилось три года для серьезного продвижения. Устная речь у Володи всегда была безошибочна. Его хороший русский литературный язык удивлял многих. Особенно если учесть, что он говорил на языке конца прошлого — начала XX столетия. Потом последовало серьезное изучение русской классики и тех произведений и авторов, которых давно запретили в СССР, таких как Бунин, Мережковский, Бальмонт, Гумилев, Набоков… И прекрасных беллетристов более раннего периода: Мельникова-Печорского, Данилевского, Ершова, Шелер-Михайлова. После русской классики необычайно интересной показалась Володе европейская литература. Немалое любопытство возникло у него к истории отечественной. Он не надеялся поступить в университет, сия мечта казалась несбыточной, хотя и сдал экстерном экзамены за 10 класс, а потому самозабвенно занимался самообразованием, пользуясь уникальной библиотекой Юсупова.
Но вот Юсупов скончался. Не стало Володиного бескорыстного друга. Небо, снова показалось ему с овчинку, как после смерти матери. И он возненавидел похороны. Для него они сделались не ритуалом печали, а трагедией потерь и ощущением своего одиночества в этой суровой и несправедливой жизни. Стоял морозный январский день, когда он возвращался после кладбища. Облаков на небе почти не было. Солнце светило как-то странно, будто нехотя. Ветер куда-то вдруг подевался. Снег скрипел под ногами, и Володя думал о своем одиночестве. В голове неожиданно возникла мысль, как ему, Юсупову, он звал последнее время его дядей Сережей, поди там холодно на кладбище, да еще под мерзлой землей! Ведь хоронили-то его без пальто… Фу ты, какая ерунда, вспомнил Володя. Он же умер и ничего не чувствует! А как же душа? Где она теперь? Наверное, летает? Может и ко мне прилетит проститься. В виде какой-нибудь птицы – голубя или воробья. Или во сне явится. Коммунисты, правда, уверяют, что никакой души нет. И бога нет. Но этого не может быть. У них возможно и нет. Нет души, нет бога, нет совести. Но у нормальных-то людей — все есть. Ведь ходят же они в церковь, и, несмотря на запрет, крестят детей, и отпевают умерших, и молятся Богу, и постятся, и справляют Рождество Христово и Пасху.
Еще в шестнадцать лет познакомился Володя с отцом Николаем, настоятелем храма Ильи Пророка, что на Пречистенке, привел его в храм Борис Обухов и с тех пор подружился он с настоятелем и тот согласился быть его духовным отцом. С ним Володя постигал библию и церковную «грамоту». Добряк, умница, очень скромный и кроткий. И на все смотрел философски. «Все проходит, и болезни и печали, и несчастья. И людская злоба и зависть не так страшны, если веришь в господа нашего Иисуса. Все еще изменится для тебя к лучшему, даст Бог! — нередко говаривал он Володе в минуты его отчаяния. — Бог поможет, он тебя помнит». Все эти мысли витали в голове Володи, когда он возвращался с похорон домой. Купив на последние деньги бутылку вина, он решил справить поминки сам, не захотев поехать к родственникам Юсупова. Больно уж равнодушно восприняли они его смерть. В своей каморке выпил Володя за помин души прекрасного и добрейшего человека, когда-то блестящего гвардейца, аристократа, знавшего нашего последнего русского царя и его августейшую семью. Вот и нет больше той эпохи! Она умерла. Вернее, ее расстреляли.
Может быть, она осталась в далеком от нас Париже? А Париж, словно другая планета. А Москва и вся советская страна, так теперь называли коммунисты Россию, не признавала свое прошлое и выдумывала новую историю, построенную на беззастенчивой и наглой лжи. — «Гнусное время! — вырвалось у Володи. — И угораздило же меня в него родиться!»
Он снова наполнил свою граненую рюмку. Дрова в голландке прогорели. Володя разгреб угли, дождался, когда погаснут синие язычки угарного газа, закрыл трубу и, помолившись, уснул. Во сне ему снилась матушка и Юсупов. Проснулся он весь в слезах. Прошел год. И кое-что изменилось в Володиной жизни. Его тяга к писательскому творчеству была неодолима, и он написал свой первый рассказ о деревне, в которой отдыхал летом у знакомых. Деревня находилась в глуши, в стороне от шоссе в сорока километрах от старинного города Торжка, что в Тверской губернии (в советское время — Тверь называлась Калинином). Его поразили два явления. Во-первых, что люди здесь живут как в XVII веке. Почти ничего не изменилось, кроме сельсовета, красных флагов, вывешиваемых в праздники, и электропроводки без электричества. Не стали тянуть сюда линию электропередачи. Дорого и нерентабельно — решили местные власти. В деревне осталось всего двадцать пять дворов. И, во-вторых, удивили характеры самих людей. Они словно и не изменились с прошлых веков, также самобытны и просты.
Володя хотел показать свой первый рассказ известному писателю Паустовскому, которого он любил за его прекрасную прозу. Он отправился в Союз писателей повидать Паустовского, куда тот приезжал крайне редко, так как жил в своем зимнем доме на природе в деревне.
Володю долго не хотели пускать в Союз советских писателей, как в свое время героев романа Булгакова «Мастер и Маргарита». «Предъявите членский билет», — рявкнула старуха у входа. На ней был какой-то нелепый форменный пиджак с медными пуговицами, длинный нос и маленькие подслеповатые злые глазки смотрели на Володю подозрительно. И всем обликом и поведением своим она напоминала крысу, того гляди вцепится в тебя. «Ну и ну», — проговорил вслух Володя и стал объяснять причину своего визита. Старуха слушать ничего не желала. «Раз нет членского билета, значит, покиньте помещение». — Володя даже растерялся от такого неприкрытого хамства. Но тут раскрылись высокие застекленные двери и с мороза вошел толстый седовласый человек, очень важный и осанистый. На лице его застыло выражение: «Мне ни до кого на свете нет дела». Старуха вдруг вся преобразилась, заулыбалась, засуетилась, ее рот, напоминавший замочную скважину, искривился, изображая радость, и она бросилась снимать с толстяка шубу с бобровым воротником и отряхивать веничком его ботинки, интересуясь его здоровьем. «Ах, оставьте, Роза Семеновна», — пробасил толстяк нехотя, но раздеть себя позволил. Пока он причесывался перед зеркалом, Володя обратился к нему. Толстяк выслушал равнодушно и дал указание старухе позвонить по внутреннему телефону в секцию по работе с молодыми. Пусть за ним зайдут и разберутся, показал он глазами на Володю и, мягко ступая по ковровым дорожкам, проплыл мимо. Уже гораздо позже узнал Володя, что это был всесильный тогда секретарь Союза писателей СССР по оргвопросам, и поставили его сюда аж из самого ЦК КПСС блюсти порядок и бдить. Мало ли что могут вытворять эти писатели! К литературе он, конечно, никакого отношения не имел, зато ранее сам являлся «ответственным» работником ЦК и сидел на Старой Площади. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — мелькнуло в голове у Володи, при виде сей картины. Силен в России дух чинопочитания и холуйства. И, похоже, неистребим!
Вскоре за Володей спустилась прыщавая девица и повела его по лестницам и коридорам в секцию по работе с молодежью. Здесь сидела женщина лет пятидесяти по имени Эмилия Борисовна, с лицом худым и желтым, словно только что после желтухи, но оказалось, это из-за курева. Дымила она нещадно, манеры имела резкие и скорее мужские, хотя туалет ее выглядел вызывающе. Короткая юбка в обтяжку, подчеркнутый мощный бюст и в довершении огромная серебряная цепь с бляхой на шее. Дама достала какую-то карточку и начала свой «допрос». Где родился, где учился, кто родители… Прямо как в КГБ, решил Володя. Заполнив карточку, «мадам» задала вопрос, что он хотел? И Володя стал объяснять про свой рассказ. Дама выпустила струю дыма и заученной интонацией предложила: «Оставьте, мы дадим прочитать кому-нибудь из консультантов». Володя возразил, он не хочет отдавать кому-нибудь.
— А что же вы еще хотите, — удивилась дама и вытаращила на него глаза, похожие цветом на дохлую рыбу.
— Я хочу показать рассказ Константину Георгиевичу Паустовскому, — отчеканил Володя.
Дама громко засмеялась и сейчас же закашлялась от дыма.
— Ну, знаете… — промолвила она и пожала плечами. — Сегодня вторник, у него присутственный день. Хотя он сейчас болен. Но вряд ли он станет читать ваш опус, — бросила она вдогонку, когда Володя уже выходил.
И все же Володе повезло, и он встретил в коридоре Паустовского, уже собиравшегося уходить. Смущаясь, Володя обратился к нему и назвал причину своего визита. Паустовский внимательно посмотрел на Володю и пригласил в свой кабинет. Расспросил о его жизни, судьбе, о том, чем он сейчас занимается, забрал рассказ и обещал прочитать. Оставил телефон и предложил позвонить через две недели. Ровно в указанный срок Володя позвонил. Константин Георгиевич разговаривал с ним ласково, сказал, что рассказ прочитал.
– Вы, голубчик, образно мыслите. Язык у вас неплохой. Но вам следует серьезно работать над собой. Хоть дар божий у вас имеется и пробивается. Но следует избавляться от подражания, даже Бунину. Надо идти от своей индивидуальности. Литературная учеба вам также полезна. Но сие есть познание тонкостей ремесла и без этого нельзя. А сейчас, извините, я приболел немного. Позвоните мне дней через десять, может быть, я смогу, и мы повидаемся.
Больше Володя так и не смог с ним встретиться. Вскоре из газет он узнал, что Константин Георгиевич Паустовский скончался. Были некрологи и выступления по радио писателей и всякое другое. Но путь земной его завершился. Остались книги Паустовского, прекрасные и поэтичные, берущие за сердце. Много лет спустя, став уже профессиональным литератором и драматургом, в Дубултах на семинаре встретил Володя одного старенького детского писателя, знавшего хорошо Константина Георгиевича. И он рассказал Володе об этом исключительно добром человеке и изумительном писателе.
Стоял май. Балтийское море плескалось за окном. Юрмалу заливало солнце, цвели тюльпаны и в дом творчества Яна Райниса съехались писатели на семинар со всего Союза. Белые ночи опускались на Дубулты, и совсем не хотелось спать. Запах сирени и ландышей витал в комнате Володи, он так любил цветы. Стройные красивые женщины с синими глазами гуляли по набережной, и картина жизни казалась идиллической. Только с грустью вспоминался тот морозный день, когда Володя в первый и последний раз увидел Паустовского, высокого, очень худого с орлиным профилем и добрыми усталыми глазами, так много повидавшими в этом мире.
А годы бежали, не останавливаясь, словно мальчишки взапуски. Вот один уже выдохся, его время вышло, и на смену спешит новый. Володе иногда хотелось остановить мгновенье уходящего старого и появления нового года. Или чуть задержать его, как задерживают дыхание, чтобы потом полной грудью вдохнуть и заново ощутить аромат жизни. Но ему не удавалось.
Да, стать писателем в СССР, как выяснилось, дело тяжелое. Не достаточно иметь талант, знания, упорство, даже «правильные» убеждения в духе коммунистических догм и советских верноподданнических чувств. Писательская профессия в советском государстве превратилась в политический мощный рычаг давления на массы, помогая коммунистам оболванивать их. И если лозунг 20х—30х годов «У нас все должно быть партийно» несколько перекроили, смысл остался прежним. Псевдоученые марксисты придумали новый термин — «социалистический реализм» в искусстве, куда входили все виды и жанры оного: литература, театр, кино, музыка, живопись, и т.д.
Была и историческая подоплека и предыстория советскому искусству. Когда все русские таланты и гении уехали после 1917 года в эмиграцию, открылось широкое поле деятельности. И всякая шушера ринулась создавать новое искусство, прославляя красный террор, совдепию и вождей, часто безумных растленцев и кровавых палачей своего народа. Кто же составил сию новую «элиту», так называемую советскую интеллигенцию? В основном, честолюбцы, авантюристы, аферисты и проходимцы, мечтавшие о славе, власти и деньгах. Среди оных были и бывшие комиссары, по колено в крови, типа Гайдара-Голикова, или партработники. Или оголтелые ненавистники России, параноики, скрывавшие свое безумие под маской классовой ненависти, вроде Демьяна Бедного. Были и единицы настоящих талантов из бывших, среди них: Алексей Николаевич Толстой, которого называли в Совдепии рабоче-крестьянским графом. Он писал о революции и славословил оную. Его опекал Иосиф Сталин. Когда-то, до 1917 года, А.Н. Толстой являлся самородком русской литературы, как жемчужина в золотой оправе. В Красной России слабыми отголосками его прекрасных рассказов стали «Хмурое утро», «Сестры» и «Эмигранты». А потом совсем уже плохо и все хуже и хуже. Холуйские попытки восхвалять Вождя и советскую власть привели его к полной деградации и в писательстве и в личной жизни. Великий Иван Бунин ругал его в эмиграции. А Михаил Булгаков сохранил свой талант, честность и благородство, создавая изумительную русскую прозу в ироничном антисоветском стиле. Его топтали, клеймили. Умер в нищете и забвении. Но создал бессмертные шедевры «Мастер и Маргарита» и «Белая гвардия».
Повесилась Марина Цветаева, талантливая и тонкая натура Цветаева, которая так восхищалась двадцатым веком в 1906 году. И вот страшный финал.
Поэта от бога — Сергея Есенина, истинно русского лирика, убили! Есть версия, что приложили руку к этому агенты ГПУ. Застрелился Владимир Маяковский. Обыватели тех лет уверяли, что он совершил сие из-за распутной Лилии Брик, спавшей сразу с двумя мужчинами. Но вспомним его стихотворение, не вошедшее ни в одно издание, где он клеймит советский молох-убийцу! И сразу возникает мысль о тайном политическом убийстве.
Так начался ХХ век в Советской России!
Пролетарский писатель из народа Максим Горький, буревестник революции, стал знаменем советской литературы, возглавил Союз Советских писателей, созданный Сталиным. И превратился в заложника Кремля. Похоже, напрасно вернулся из Италии. В Совдепии ему сократили жизнь, когда он стал прозревать. Но вскоре, к концу сороковых и началу пятидесятых, все мастодонты повымирали, отправившись держать ответ за свои грехи перед Всевышним.
А на смену явились новые, помельче. Вот они и заполнили пустоту и возглавили советскую литературу и искусство. А политбюро ЦК КПСС направляло и руководило. За хорошую холуйскую службу награждали сталинскими и ленинскими премиями, орденами, привилегиями и льготами, высокими окладами и властью над себе подобными. Неугодных и инакомыслящих чистили, сначала НКВД, потом МГБ и КГБ. Писатели сделались идеологами совсистемы. Структура сия являлась закрытой и недоступной. За малейшее вольнодумство исключали из Союза писателей и из КПСС. А это значит безработица и голодная смерть. Подлинные таланты иногда прорывались, если они умели писать эзоповым языком и скрывали свои убеждения. Правда и их нередко «разоблачали», изгоняли или сажали, как Солженицына, некоторых расстреливали. Время шло страшное. Всеобщее лицемерие превратилось во вторую натуру.
Доносительство и подлость поощрялись и восхвалялись как героизм. Между собой «братья» советские писатели и прочие деятели искусств друг друга ненавидели и душили по мере сил, ну прямо точно, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите», «Моссолит», куда по незнанию пришел Володя, особенно славился сей «доблестью». И очень жаль, что Воланд, на самом деле не сжег его, а заодно и весь серпентарий под названием Союз Писателей СССР.
Трагикомизм советского писателя заключался в том, что ему не обязательно было обладать талантом и мастерством. Нет, ему следовало быть членом КПСС и владеть писательским членским билетом. А с пишущей молодежью было еще «веселее». Когда соискатель на звание писателя приходил в издательство, театр или киностудию и предлагал свои произведения, его спрашивали, является ли он членом Союза писателей? Если нет, ему показывали на дверь. Не понимая до конца своего положения, он бежал в Союз писателей для того, чтобы быть принятым в оный. А там его с той же улыбкой спрашивали, где изданные его книги, сборники стихов, поставленные в государственных театрах пьесы и фильмы на экранах? Сначала опубликуйте свои творения, потом поговорим. Получалось что-то вроде московской прописки. Без прописки не принимали на работу, а без работы не прописывали. И попробуй, пройди сей замкнутый первый круг советского ада.
Прошли десятилетия. Умер вождь всех временен и народов Иосиф Сталин. Остались тайной его последние дни жизни после потери сознания. Известно только, что к нему не допускали никого, даже врачей. Может для того, чтобы дать ему благополучно скончаться? Но на этот вопрос ответить уже никто не сможет. Покойники, как известно, молчаливы. Хрущевская эпоха, названная оттепелью, была бестолкова и нелепа, как и сам Хрущев с его замашками холерика и безумца. С одной стороны он осуждал культ личности Сталина и реабилитировал политзаключенных, и в тоже время расстреливал рабочих и мирное население в Новочеркасске, где погибли и дети. И вообще, годы его правления напоминали сумасшествие. Дикие и безграмотные его поступки дорого обошлись народу. То он вдруг, ни с того ни с сего, дарил бриллианты из Грановитой палаты, являвшиеся историческим национальным достоянием, английской королеве. Или заставил сеять повсеместно кукурузу вместо пшеницы, и страна осталась без хлеба. Повысились цены на продовольствие. Целина унесла многие жизни людей, бессмысленно и жестоко. Его война с современными веяниями в искусстве походила на средневековое варварство.
В конце концов, в 1964 году бескровно и благополучно произошел государственный переворот и его «друг» и выдвиженец Л.И. Брежнев пришел к власти. Тут же произошла реставрация прежних устоев и порядков. И вся имевшая место борьба Хрущева с культом личности, превратилась в фарс еще и потому, что за годы своей власти он создал свой собственный культ личности. Хрущева быстро забыли. Брежнев «царствовал» долго и не менее бездарно, чем его предшественник и его последователи.
Причина краха советской системы была в самой системе. Но как это ни парадоксально, весь советский период создал не только монстров, подонков, предателей, идиотов, палачей народа и бездарных сумасшедших вождей, но породил и героизм русского народа в экстремальных ситуациях, войнах и национальных трагедиях. Таланты, подлинные и неистребимые, все равно появлялись в науке, культуре, литературе и искусстве. И секрет здесь заключался в уникальных способностях народа, который не сумели задушить и поработить даже коммунисты.
Появились и настоящие писатели Земли русской в советскую эпоху. Такие как К. Паустовский и В. Шукшин, и другие. Все это Володя узнал гораздо позже, когда стал зрелым человеком и прошел огни и воды, и медные трубы, сохранив свое человеческое достоинство. А в те далекие пятидесятые и шестидесятые он входил в литературу не сразу, трудно и с большими жертвами. Он стал участником совещаний молодых начинающих писателей, учился в литературной студии по семинару драматургии, при Московской писательской организации. Его первым, увидевшим свет произведением стал литературный сценарий телевизионного художественного двухсерийного фильма о русских писателях-эмигрантах — Бунине, Куприне, Бальмонте, Мережковском и т.д. под названием «Мне нельзя без России». Фильм вышел на экраны в 1967 году. В нем снялись выдающиеся актеры МХАТА: Массальский, Кторов, Муравьев, Топорков, Попов и дочь Куприна — Ксения Куприна. Потом фильм благополучно сгноили в «Белых столбах», так как он не прославлял советскую систему и потому был снят на плохой отечественной пленке. А она прожила только три года. Копии не считали нужным делать.
Второй существенной творческой работой Володи явилась пьеса «Я счастливый парень», поставленная в только что тогда родившемся Московском театре-студии «Жаворонок», профессиональном кукольно-драматическом театре. За эту пьесу Володя получил даже диплом на театральном фестивале Москвы 1968 года. Сам театр считался авангардистским и идеологически невыдержанным, а потому его демонстративно закрыли в 1972 году, а декорации всех спектаклей сожгли. Инициатором этой варварской акции был оголтелый фанатик и монстр, бывший секретарь Свердловского РК КПСС г. Москвы и тогдашний начальник Управления культуры Москвы Покаржевский и его холуи из Управления культуры. В 1969 году Володю приняли в творческую писательскую организацию Комитет Московских драматургов. И началась его борьба за свою профессию, тяжелая и беспощадная.
Цензура тогда существовала чудовищная. В советском искусстве необходим был современный герой-рабочий, колхозник, или коммунист. Поощрялись также вожди. Некоторые бессовестные ловкачи создавали «образы» Ленина, Сталина в литературе, театре, кино, живописи. И делали карьеру, получали чины и звания. Потом цинизм и продажность «советских писателей» достигли апогея. Стали прославлять и изображать временщиков — Хрущева и Брежнева. Появилось и понятие «диссидент». Их изгоняли из страны, или они уезжали сами. Такие, как В. Максимов, Некрасов, Буковский, Солженицын. В СССР они предавались анафеме и объявлялись врагами.
Немало произведений, написанных Володей, не прошли цензуры и не увидели из-за этого свет, даже когда они нравились театрам, режиссерам и редакциям. Но его и это не сломило. А все же ряд его литературных и драматургических работ увидели свет рампы, телеэкрана и были опубликованы. Вот тогда-то он и понял, как стать писателем в СССР. А сколько талантливых людей на его глазах задушила, замордовала и погубила система. Сколько спились и погибли! Сколько несправедливо непризнанных и изгнанных, или покончивших жизнь самоубийством! Сколько человеческих трагедий! Общество, в котором он жил, напоминало ему джунгли.
Много лет спустя Володе удалось прочитать протоколы заседания секретариата Союза писателей СССР, когда они исключали из своих рядов Солженицына. Там он нашел выступления своих знакомых и просто известных писателей и ужаснулся от изобилия ненависти, лицемерия и подлости, вылитых на голову опального Солженицына.
Таких людей, как Паустовский, ему не удалось больше встретить в жизни. А советская литература, нередко думал Володя, была построена на крови и костях погибших, как скажем на «Беломор-канале».
Союз же писателей СССР выполнял роль ГУЛАГа в своей сфере деятельности и в идеологии оболванивания народов.
Недаром же небезызвестный автор «Молодой гвардии», лауреат Сталинской премии, секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев, узнав всю правду, застрелился. Это был мужественный поступок. Но, увы! Бесполезный.
После встречи с Паустовским, писателем изумительным и человеком благородным, ни разу не запятнавшим свою совесть в страшную эпоху коммунистического кошмара, Володе повезло еще раз. Он встретил еще одну прекрасную личность, актрису французского театра и кино, дочь выдающегося русского писателя-эмигранта Александра Ивановича Куприна, Ксению Куприну. Это произошло морозным декабрьским вечером 1965 года в Москве.
Жмите на ссылку КСЕНИЯ КУПРИНА В МОЕЙ ЖИЗНИ на главной странице и переходите на сайт, где Вы сможете посмотреть фильм "Ксения, дочь Куприна"!!!