В Вареновке пишут хоки. Размышления об искусстве. В трёх частях.
Околонаучная историческая статья.
Памяти моего деда, славного казака вареновского, Семёна Сафроновича.
***
Белый с яблонь дым,
Цветёт в огороде хрен.
Вареновка, милый дом!
Вареновские хоки.
Введение.
Полез я утром на чердак.
На чердаке же энтом и чёрт ножку сломит! Давно собирался порядок там навесть, да всё недосуг мне было! То одно, то другое, то выходные, то праздники, пятое-десятое… В деревне работы завсегда непочатый край! Летом мы зиму готовим, а зимой… Зимой тожеть. Может, вы думаете, мы в деревне как собрали урожай, сливы да яблоки, картошку да купорки с орехами в пианины позаталкивали, балыки из сазана в роялях позасаливали, отгуляли свадьбы и на печь скорей? Под бараний тулуп? Какое там! Только мечтаем об отдыхе! Зимой у нас забот полон рот!
Перво-наперво, снегом огороды закидывать. Чтобы раки, насекомые панцирные, до весны не помёрзли! Потому как больно нежные оне создания! Боятся крепких морозов. На Покрова как уйдут раки на зимовку, в ямы глыбокие позалазят и до самой весны – ни-ни! Ни гу-гу, то есть! Носа из нор рачьих не кажут. А только торчат усы рачьи из-под снежного савана. А ежели зима малоснежная выдастся, не могут уснуть раки в ямах подземных. Мёрзнут. Шевелятся раки, ползают на своих хрустящих ножках, в подогородной тёмной пространстве, налазят друг на дружку, жмутся один к другому, а согреться всё одно не могут. Бывает, разозлишься ты на такие погодные условия, вытащишь таз люминевый в огород, крикнешь: «Залази, по одному, насекомая!». Раки туда налезут, налезут, а ты бегом их на печь! Хлоп! И ещё соли туда пачку, шлёп! Вода в тазу кипит, булькает; раки в кипятке купаются, краснеют раки, шебурхаются в тазу от великого удовольствия. Ты дровишки в печку подкидываешь, подкладываешь полешки берёзовые, а всё одно обратно раков несть приходится, чтобы новую партию захватить для обогрева. Вот и получается: раков зимой варить – всё одно, что мёртвому припарки! Невозможно круглыми сутками раков на огне кипятить, никаких дров на них не напасёшься!
А как на Крещение морозец придавит, придавит, то вообще, пиши - пропало! Свистят раки, волнуются. Только ты мимо рачьей ямы пойдёшь, по какой своей надобности - раки тут как тут! Выглядывают наружу, ворочают глазищами осоловелыми в разные стороны, клешнями колючими щёлкают, усы двухметровые недовольно топорщат. «Снега, снега нам подбрось!» - требуют насекомые - «Мёрзнем мы тута!». Вот и кидаешь ты снег деревянной лопатою, накидываешь сугробы и там, и сям. К середине зимы у тебя не огород, а чистый Дальний Восток! Торчат кучи снежные, ровно сопки Маньчжурские. А над центральной ямой рачьей, посерёдке огорода твоего, и не сопка уже, а настоящая Фудзияма возвышается!
Другим делом, немаловажным, у нас в Вареновке баня числится! Баня – энто… Как бы объяснить подоходчивее… Баня у нас - не просто тебе помывка. В ранг искусствы баня возводится! Энто в Городе, залез ты в ванну, окунулся как-нибудь, мочалкой теранул за ухом и дело с концом! Будто за пять минут ты грехи все с себя, совместно с грязью, очистил. Но так то - в Городе! У нас всё иное. Совсем по-другому в Вареновке. К бане мы загодя готовимся! С самой, почитай, весны! Как вишня в садах зацветает, то самое и время. Самое время для подготовки!
«А при чём тута вишня? – спросите вы меня - Что вишня? Для чего она, вишня? Какое, то есть, она фрукта диетическая, отношение к бане имеет? К помывке и очищению от накопленных грехов?»
Эх, непонятливые вы люди! Дажеть бестолковые! И-и-и! А вам-то и невдомёк, невдомёк вам, сограждане, что мы в Вареновке в баню с вишнёвыми вениками ходим! Да. Иные с дуба веники режут или, скажем, с берёзы… Но то так. Баловство одно! Оно, впрочем, неплохо дубовым веничком части тела некоторые пропарить. Пройтись по им туда и сюда, легонько так пообмахиваться для оздоровления организма. Но, что дуб, что берёза, что иное какое дерево не имеют в себе такой силы и внутренней энергии, как цветущая вишня! Как только вишня в садах зацвела, пчёлы, шмели мохнатые загудели, полетели на опыление, выходим и мы всей деревней на заготовку веников! Хорошо, если год, когда вишня рясно цветёт. Из такой вишни веник для бани высший сорт! Чем больше соцветий на ветке, тем веник крепче будет! В энергетическом плане, то есть! Режем мы ветки вишнёвые где-то в апреле-мае. Перед Пасхой. Потом веники из них вяжем. И на просушку гербарий! Вешаем веники в хате, над печкой. От вишни, опять же, запах! И-и-и! Великолепный аромат фруктовый! Великое благоухание ото всех хат окрестных раздаётся! И до самого края земли!
«Чем же веник вишнёвый так хорош? В чём его энергетическая сущность заключается?» - спросите вы меня.
Эх, тёмныя! Тёмныя вы люди! Дажеть неграмотные! Но я вам скажу. Я вам отвечу!
Да только, чтобы весь процесс от корня постичь, для начала надоть… В общем, ежели не устали вы, расскажу-ка я вам историю.
Глава 1. Ещё один Вареновский миф.
Случилося это в аккурат по окончании русско-японской. В девятьсот пятом году. Мой дед воевал тогда на Жёлтом море с японцем. Про самую войну рассказывать нечего. Об том вы в учёных книжках исторических и сами почитать можете. Ту войну проиграли мы. А только пришёл дед мой с войны победителем, героем народным, славным порт-артурцем.
Прийти-то пришёл, но вроде как, чуть не в себе. Сам-то, понятно, герой! Герой народный! В бескозырке с надписью золотой «Кореец» и тельняшке полосатой. И с воротником синим морским на белой рубахе. Вся грудь в крестах-медалях на андреевских лентах да владимирских, тех что «Да вознесёт вас Господь в своё время!». Грамот и писем благодарственных от самого царя у деда цельный чемодан был! А от императрицы-матушки табакерка с её портретом, драгоценными каменьями выложенная, золотыми вензелями расписанная! И георгиевский прибор серебряный для торжественного застолья деду моему императорской четой пожалованный. О, какой у меня славный был дед!
Прибыл дед мой с той войны с духовной победою, не посрамивши честь солдатскую и доблесть русскую воинскую, гостинцев привёз всяческих, невиданных: краба мраморного, креветку и кальмара для разводу в Сливянке-речке; из Жёлтого моря живой вернулся на родную сторонушку, хотя и на одной ноге деревянной, вроде, и слава Богу! А только чудной дед мой какой-то стал. Он и до толе чудил немало. А то, вдруг, совсем непонятное делать начал.
Вышел дед, как-то по весне, на огород. Поглядел на растительность на нашенском огороде произрастающую. Поглядел так, внимательно. И молвил:
«Энто… не пойдёт! Не пойдёт, к чертям собачьим, такая растительность!»
А мы испокон веку хрен в деревне сажали. Овощ энтот у нас, навроде, основной культуры сельскохозяйственной. Да. Все областя и губернии окрестные от нас хреном питаются. По всей, значит, Рассее-матушке! От южного моря и до самого Ледовитого окияна! И по сей день. А не то в стародавние годы! Ежели у нас огород засажен, то хрена этого до хре… То есть, до самой Сливянки грядки хреновые тянутся! Со Сливянки-речки же и полив овоща осуществляется, сливовым компотом. Оттого хрен наш такой могучий, пышный, крепкий и сладкий одномоментно! Листья у хрена вареновского, что у твоей пальмы финиковой! Что у фикуса! А корень… Корешок до самого, может, центра земли прорастает! Идёт хрен-корень в оригинальной укупорке, как по России всей, так и в экспортном исполнении. Любят русский хрен, хрен вареновский, в неметчине, в румынской области или ещё какой заграничной земле! Оттого овощ диетический так хорош, как растим мы его с душой! И от компотной составляющей! Потому как компот сливяновский – он всему основа! Всякому хрену! А во времена деда моего хрен был куды крепче, нежели в наше слабосильное время!..
Ну, так вот. Засучил дед мой рукава и весь хрен с огороду повыдергал. Может, оставил самую малость, чтобы в зиму крутить горькую хреновину. Глядят на энто дело жители и удивляются: «Что это старый пень удумал? Что за такое новаторство? Куды ж без хрена?».
А посадил дед мой заместо хрена дремучего… вишню! «Вижу я… – дед мой говорит, за горизонты вглядываясь, – Вижу, как в деревне моей, в р0дной Вареновке, сад будет цвесть! Вишнёвый! Пышное цветение в будущем обозримом наблюдается! В перспективе, то есть. На радость всем человекам!».
«Совсем ополоумел старый дурак!» - покрутили пальцем у башки жители. - «Где ж это видано, чтобы совсем ни хрена, то есть? А толькоть одна вишня?».
А дед мой сказал твёрдо: «Будет! Будет сад в нашем огороде вишнёвый!». И ещё завещал после кончины своей сад энтот ни в коем случае не вырубать! Приказал строго-настрого.
Так оно и вышло. Цветут сады нынче вишнёвые розовопенные, белоснежные по всей нашей земле вареновской! И дажеть персики про меж вишен попадаются! А всё потому, как у деда моего великий дар предвидения имелся. С тех пор минуло лет немало. Немало, немало компоту утекло в мировой Окиян из нашей Сливянки.
Плохо я помню своего деда. Мал я тогда был ещё. Но кое-что застряло, задержалось в памяти. Помню я рассказы дедовы. Слушал я их, чисто сказки какие! Да только то и не сказки были, а прожитое… Про войну одну, другую, третью… Про то, как в Порт-Артуре дед мой осаду держал и на Цусиме с адмиралом Того бился, про то как в плен японский попал, тама томился, а перед Второй мировой японца на Халкин-Голе гнал через всю Маньчжурию!
Но особенно часто дед мой вспоминал о первой войне русско-японской и своём тогдашнем пленении. Такие сказки дед мой рассказывал! «Один раз…» - дед говорит, а был он адмиралом Того на Цусиме пленённый и работал у того садовником…
Ага. Как-то поутру приходит японский адмирал из дальнего похода и – шасть, прямиком в сад! А сад у японца под самой Фудзиямой находился. Энто гора такая в Японии, снежная и весьма высокая гора. «Сад тот японский - дед мой рассказывал, - богатый, добрый такой был сад! В саду адмиральском вишни повсюда произрастают, черешни и персики. И никакого хрена! Сплошь цветущая фрукта. Посреди сада озеро. На озере утки, лебеди чёрные плавают, журавли лягушку достают. Вода в озере прозрачная, почти как в нашей Сливянке. Видно через неё всё-всё, что на дне озера происходит: где краб сидит, где креветка полосатая каракатицей пятится, где рыбки золотые плавниками шевелят, ожидают дармового питания! А на воде, среди лилий цветущих, плавучая беседка, из бамбука сплетённая, бултыхается…». Адмирал часто по утрам в сад приходил. Любоваться отражением Фудзиямы снежной конусной в тихой воде и, в общем, для успокоения расшатанной нервной системы. Для медитации, то есть.
Придёт адмирал утречком, покуда не жарко, в сад, деду под козырёк честь отдаст, и говорит: «Здорово, Семён! Здорово, русский солдат! Скоро уж домой тебе. Вот подпишут мировую Россия с Японией, инператоры про меж собой по рукам вдарят и отпустят тебя на все четыре стороны! Ехай, куды хошь! Возжелаешь - женим тебя здеся, на какой принцессе японской, дом тебе из бамбука справим - живи, солдат, хозяйство налаживай! А нет, так иди ты до дома, до хаты, до своей таинственной дремучей Вареновки! Русскую доблесть я очень-нно уважаю, как и всяческий порядочный самурай; ты, Семён, толькоть потерпи малость!». А дед мой, уж на что он православный християнин был и имел в себе великое терпение и человеколюбие, достоинства, однако, воинского никогда не терял. «Ладноть, супостат! Ладноть, вражья сила! - дед японскому адмиралу отвечает – Ладноть, раскосая твоя душа! Покудова потерплю я маленько, садовником буду числиться, за вишней с персиком ухаживать, но как из плену ослобонят меня, как получу вольную - не задержуся я в энтой Японии, хотя и хороша страна и весьма приятна обычаями! А пойду в сторонушку р0дную, тама и дом построю, и бабу себе по сердцу выберу, и ребятишек нарожаю! Да толькоть, собачий сын, не надейся! Не надейся, чертяка, что позабуду вероломства я вашего самурайского! Ни за что не позабуду, как топил я гордый «Варяг»-крейсер в Жёлтом японском море!». «Горд ты, казак, русский, - говорил в такие минуты самурай - нам бы такую силу духовную в Японию, была бы, как есть, страна Солнца Восходящего первейшей мировой державой!».
А часто садился адмирал в лодку, деда моего с собой звал, для общения; командовал адмирал гребцам, чтобы выгребали те лодку до беседки бамбуковой. Тама сидели они цельный день, самурай японской и казак русский, предаваясь медитации. Что оно такое энта медитация – дело не слишком понятное. Тёмная дело! Да одно, кажись, не хлопотная. Сиди себе на плетёном коврике, дуй из маленьких чашечек фарфоровых чай липовый, пирожными воздушными закусывай да на снежную гору гляди. И что видишь глазом, то в книжицу тот час записывай! Над горой ежели солнце красное встаёт, озаряет белые снега розовыми своими лучами – так и пиши: «Восход». Ежели лебедей стая на озеро передохнуть от перелёта дальнего опустилась - пиши: «Лебеди в пруду». Вишни ежели, по весне, с персиками в страстное цветение вошли - а по-японскому вишня и иная фрукта «сакурой» зовётся - пиши так: «Сакура в цвету!». И так далее. Вот энтим нехитрым занятием дед мой коротал японский плен. А как пришло время, получил дед от инператора Японии ослободительную грамоту, орден за мужество и, распрощавшись с адмиралом и прочими самураями до следующей войны, отправился домой, в Вареновку, жизнь налаживать.
Вот, помню деда своего, ещё молодого, статного, в красной рубахе, в сапогах гармошкой и непослушным чубом воронова крыла, из-под картуза торчащего. Сидит дед мой под цветущей вишней и смотрит куда-то вдаль. А может и не вдаль, а в самую глубь себя. Цельный день мог вот так просидеть, под вишней, дед мой! Поглядит-поглядит часок-другой, свертит козью ножку, закурит дым, на балалайке тренькнет мелодию да достанет из штанов золотую книжечку. Послюнявит карандаш химический и чегой-то туда возьмёт и запишет. Раз запишет, другой, иной раз… А потома опять сидит, внутрь своей сущности вглядывается. А подует южный тёплый ветер - осыпает деда вишнёвым цветом, точно снегом фруктовым! Как-то спросил я у деда своего, отчего это он всю весну под вишней сидит и что такое в книжечку он свою секретную заносит. Какие-такие наблюдения? А дед поглядел на меня своими глазами внимательно – туманной поволокой глаза у деда задёрнутые, горит огонь пламенный в глазах его мечтательных!
«Не твово, не твово ума дело, пострел! Мал ишо!» - так мне дед мой тогда ответил.
А через три весны на четвёртую помер дед мой. Схоронили его на деревенском погосте, крест из той самой вишни вытесали. Под которой он дни напролёт штаны просиживал. И теперича, кажную весну, расцветает крест на дедовой могиле белопенным вишнёвым цветом! Вечная память!
А только, как я подрос, как убывал из деревни своей родной на обучение в Город всяким ремёслам, так дала мне матушка ту самую заветную книжечку.
«Возьми, сынок, - сказала мне матушка - книжицу энту заветную! Вот память будет тебе добрая от деда твоего!».
А как раскрыл я в Городе книжечку ту, а тама… Не поверите: в книжке той стихи! Правда, стихи -они, как сказать, стихи! Одно название! Странныя, чудные несколько! В кажном по три строчки – кажись, и немного да всё какое-то непонятное. Непонятное мне описание. Ни в склад, ни в лад, про сакуру в цветущую, про Фудзияму-гору, про хрен тожеть… А только потом, много позже, узнал я что стихи энти непонятные называются хоки. А привёз такое стихосложение дед мой в давние времена из-за самого Жёлтого моря, из самой чужедальней Японии…
Глава 2. Новейшая история.
«Погоди, погоди, капустная кочерыжка, что ты нам мозги-то запудриваешь? - скажете - Стихи, они стихами, хоки хоками, а при чём здеся баня? И вишнёвые веники? Веники с баней ты чего к японской поэзии, старый дурак, приплёл?».
Ох, смешной вы народ, как я погляжу! История только-ть начинается! Это ж был самый её исторический зачин, то есть! Мифология! Понимать надо! А вы всё спешите куда-то, всё летите, сломя голову! Поколение… Куды? Куды спешка? В энтом деле историческом спешки допускать никак невозможно!
Как дед мой помер, минуло уж немало годков. Расцветала вишня в саду моём не один десяток раз. Схоронил я и бабку, и батю свово и ещё многие, многие нашли приют последний на погосте вареновском… Но сей час не про это.
Случилось не так давно у нас в Вареновке побывать японским предпринимателям. Цельная делегация их прибыла, в маленьких шустрых автобусах, аж из самой Японии, из столичного города Токио. Устанавливали японцы в деревне нашенской систему сложную, систему компьютерную. Для равномерно-капельного поливу хрена. Потому как хрен наш в Японии очень уважают. Ещё со времён деда моего. С самой русско-японской!
Ага. Приняли мы гостей заграничных, как полагается. Хлебосольством Вареновка наша с давних времён славится. От своего основания! Вареников японцам с вишней наварили! Сварили такой им вареник, что во внутренность евойную три ведра вишни с четвертью поместилося! Тесто для вареника энтого катали всей деревней перед церковью Вареновской, потому как тама одна у нас полезная асфальтированная площадь имеется. Три дня и три ночи японцы вареник с вишней уплетали! Лопали, лопали, а осилить всё одно не смогли! Японцы, что с них взять! Да.
На отъезд делегации истопили мы баньку япошкам. Нашу баню, русскую. Вареновскую баню. Сливяновского компота им туды подали. Ведер с двадцать. А Пасечник бочку медовухи сверху прикатил. С мёду липового сваренную. А посреди японской делегации оказался, на свою голову, один самурай. Самураи в Японии - великие воины. И все сплошь люди образованные. Поэты, в высшей степени! Дажеть в баню самураи с мечом кривым своим самурайским лезут! И тама, как разопрёт их, опосля парилочки, стихи декламируют. Хоки японские. Самурай тот, как в баню залез, со своим мечом, как веники увидал вишнёвые – так взяла его великая тоска по родной стороне! «Энто… - говорит самурай – Энто великая дело, с вишнёвыми вениками в баню ходить! Веник из сакуры потому настраивает человека на лирический лад! Посредством веника из сакуры пропитывается человек наскрозь поэтической энергией!».
Запарили мы венички, в кадушке, самурая на самый верхний полок взгромоздили и давай его хлестать, выпаривать по всей, так сказать, науке банной! «Этоть тебе не бамбуком париться! – приговаривает Пасечник и лупит самурая веником, куды ни попадя. - Вишня - она не только поэтическую энергию придаёт, но и, в общем-целом, кровь разгоняет! Духовная слобода внутренняя открывается в человеке от вишнёвого веника! Идёт, идёт очищение всего организма, от грехов накопленных! Поддай-ка парку! Поддай!..». А самурай орёт дурным голосом, охает, вспоминает маму свою японскую! А нам смешно! «Так его, друже, так его, собачьего сына! – хохочу я и парку одно поддаю – Колоти его раскосую душу, чтоб запомнил надолготь японец нашу Вареновку!». Вылез самурай из парилки на четвереньках, будто заново рожденный. На ногах не стоит, как есть чумной! Компоту сливового пропустил пару кружечек, немножко очухался. Прочистила мозг ему сливянка вареновская. Потом полез японец на лавку и давай хоки свои нам декламировать! Складно так читает, собачий сын. Одну как-то особо я запомнил:
Послышится вдруг «шорх-шорх»,
В душе тоска шевельнётся.
Бамбук в морозную ночь.
Знакомой показалась мелодия! Сбегал я до хаты, из пианины книжечку вытащил секретную. И самураю хоки дедовские-то прочёл, прочёл! «О! О-о-о! – удивился японец - Хорошие хоки у тебя, знатные!». «Такое впечатление, - говорит - что настоящий самурай их слаживал!». Ладони совместил в самурайском привете, поклонился низко. «Очень-нно уважаю я тех, кто великим искусством хоки интересуется! Потому как имеется в стране Солнца Восходящего такое поверие, что дажеть самая завалящая хока – самурай говорит – гарантирует человеку бессмертие!». И подарил мне свой кривой меч самурайский. На добрую вечную память. Напарили мы самурая в тот раз здорово! Насилу вытащили того из бани. Три дня отходил-отлёживался японец от парилки. Охал да ахал, а японцы всё маленькими термометрами ему давление меряли. Делегация ихняя уехала… А только с тех пор увлёкся наш вареновский люд энтими хоками. Складывает их, где ни попадя! В основном же в бане. Бессмертие себе, так сказать, обеспечивает!
Глава 3. Размышление об искусстве.
Теперь-то, теперича понимаете? При чём тута веники с вишнею и баня вареновская? Потому - веники вишнёвые стихосложению дюже способствуют! Вдохновение от веников вишнёвых повышенное! Так и прёт отовсюду оно, вдохновение! И не только оно одно! Толькоть хоки мы в Вареновке слагаем по-своему. Хотя и на японский манер.
Отчего так? Отчего от канона классического отступаемся? А я вам так скажу. Так вам отвечу:
Япония, она конечно, Японией, а в Вареновке нашей тожеть народ сплошь образование имеет! А то и по два! Ежели сосед мой, что по другую от Пасечникова огорода сторону проживает; его взять, к примеру, Петьку Потустороннего. Он, допустим, слесарем по шестому разряду на птицеферме трудится! Это вам не хухры-мухры. Не коровам хвосты крутить! Но то одно. А то, что в позапрошлом годе Петька курсы электрические в Городе закончил - энто вам как покажется? То-то! И иной раз Петька, как мы с Пасечником мёд качаем, нам помогает. В плане энергетики. А как накачаемся мы до полного, то есть изнеможения организма, так лезем в баню. И в бане паримся. А тама, в бане, веники вишнёвые в ход и идут! Так Петька такие стихи читает, вениками цветущими вдохновения нагнавши, такие рифмы завёртывает, такие строфы выдаёт поэтические, закачаешьси! Куды до него тем японцам, со всеми ихними хоками! Шпарит Петька хоки фантастические и про сакуру цветущую, и про черёмуху под окнами, и про хрен с редькой, и про Сливянку-речку, про раков, в его огородах зимующих, да мало ли про что ещё!
Или, скажем, ежели Петька сестрицу друга моего Пасечника, Авдотью, ведьму одноглазую завидит. Он же мимо ней без хоки порядочной не проскочит. Такую хоку скажет, что сестрица Пасечникова сначала станет, точно столб соляной, глазом своим единственным завращает, завращает стремительно, а как смысл хоки Петькиной до её разума тёмного допрёт, так хватает ведьма метлу и на Петьку! Гоняет того по всем огородам окрестным, по всем дворам; Петька через плетни перемахивает, а она за ним: «Я тебе покажу хоку! Я тебе покажу стихи романтические, собачий сын!». А Петька бежит-хохочет! Заливается хохотом, шельмец! Тута и задумаешься, какая она, эта сила искусственная, что от неё баба семидесятилетняя через плетни за хлопцем гонится, точно девка молодая!
Да. Натуры у нас сплошь романтические! И даже больше! Гораздо ширше вглядываются люди в искусство! Конечно, хоки энти японские, как жанр отдельный самостоятельный, своё существование оправдывают. В общем и ином целом. Но с нашими хоками вареновскими им ни в жизнь не сравниться по силе своей художественной выразительности! Хока Вареновская потому как - исключительная вещь! Эксклюзивная! А всё оттого, что японцы, оне даром, что глаза у них узкие, привыкли себя в рамки вот энти самые, что «5-7-5», втискивать. А мы в Вареновке слободнее, ширше на стихосложение глядим!
Да, вы вот сами подумайте: ежели, скажем, Пушкин. Да, Пушкин Александр Сергеевич, к примеру, хоку сел бы писать. Вареновской осенью. Где-нибудь в ноябре месяце. Пришёл бы он, значит, с вечернего променада или, скажем, с балу домой припёрся посреди ночи. А погода… Ну, ни к чёрту погода на дворе! Ветер свистит жутко, слякотно, холод собачий, ажно до костей все внутренности пронимает. А Пушкину что? Пушкину хоть бы хны! Тому погода до лампочки! Погода осенняя ему, как раз наоборот, вдохновению поэтическому способствует! Повышает вдохновение осень Поэту! Снимет Пушкин сапоги, шваркнет ими об стену, портянки развесит над печкой на просушку и быстрей к столу письменному. Писать, значит, стих, скрипеть гусиным пером. Призадумается на минутку, поглядит в потолок закопченный, башку под цилиндром почешет, перо в чернильницу ткнёт и строчит. И строчит. И что же? Что же Пушкин, спрошу я вас, придержися он строгова размеру японского, написал? Заместо этих строчек бессмертных:
«Буря мглою небо кроет,
вихри снежные крутя,
то как зверь она завоет,
то заплачет…»
Ну и дальше вы знаете!
«Холод собачий.
Чашка саке.
Выпьем.» ?
Энто что ль? Такие ли стихи?
Да ни в жизнь! Нету! Это ж смех один да и только! Это ж плачь, что за хока выходит! А если бы Пушкину веник добрый вишнёвый вручить да в баньке того хорошенько попарить? Нагнать веником вишнёвым, так сказать, лирики? Да компотом сливовым опосля парной охолонить Поэта всенародного? А? А?! Представили картину? То-то!
У нас, в Вареновке, сила выразительного слова поэтического завсегда на классику русскую опирается! Хотя и стремимся мы к японскому минимализму. У нас ежели ветер, то он как зверь дикий ревёт, как стая собак голодных на околице! У нас коли лодка по морю плывёт, то разрази её гром, разорви ей напрочь парус! В бурю, в самый эпицентр урагана челны мятежные устремляются! Ищут тама,в бурях энтих, сами не знамо чего! Ежели, скажем, выпить человеку надобно с холоду и устатку, он всем наливает. Невзирая на личности! Хозяйке своей, соседям, няне-старушке. И не чашечкой с напёрсток, а от всей души льёт! Кружкой, может, литровой сливянку с медовухой из бочки черпает!
Или стихи. Стихи, к примеру, человек писать сядет. Да. Придёт человек домой с огорода, тяпки в сарай покидает, на иконку перекрестится, картошечки жаренной с сальцем навернёт сковородку, а тута его возьмёт вдохновение! Возьмёт его вот так, за грудки! Захватит ежели человека поэтическое сладострастие? О классическом ли японском метре человек будет в такую минуту страстную думать? Да ни в жизнь! А всё потому, что никакая иная хока, окромя вареновской, его чувства внутреннего человеческого, его любовь к миру всеобъемлющую, к Родине своей, в себя не вместит! Не вопрёшь ты, сколь ни пихай, в энти «5-7-5» всей красоты и глубины, и широты души русской, вольного её простору, её непонятной для иноземцев загадочности!
Такие мне мысли на ум пришли, покудова я на чердаке с животной январской в пианинах запасы перемещал, имущество от моли нафталинил.
- А что, хозяин, - животная мне учёная, вдруг, ни с того, ни с сего говорит - кажися, и я хоку СВОЮ придумала!
Вот послушай:
Холодный вечер.
Кто согреет душу мою?
В сметане сазан!
«Ишь, какая грамотная животная!» - только удивляюсь я про меж себя энтому удивительному на организмы хока-влиянию – «Выучил, выучил азбуке на свою голову! Немного от ней проку было, а теперича и вовсе забудет животная, как мышей в доме ловить! Хоки ей, видите ли, сочинять вздумалось! А, ведь, и преловко! Здорово стихи, животная моя поэтическая, складывает!».
- Я тт-е покажу! Я тт-е щас дам сазана в сметане! Отчего морда жирная? Глаза откуда такие масляные? Почему усы у тебя фосфором светятся? Отвечай мне быстро!.. Куды? Где шпротов рижских банка задевалася? Ужо я тебя веником!..
***
Коль ни с кем не делить
Лёгок сметаны горшок!
Истаял снег… Ма-а-а-арт!
Вареновка, январь 2014г.
P.S. За бессмертием, граждане, пройдите по ссылке:
http://www.proza.ru/2014/01/15/691
Коллаж Наталии Шайн-Ткаченко.
Ой-ой! Забыл же! Забыл, старый пень, что статья энто! Публикация-то научная!
Библиография.
1.Светозар Афанасьев. «Дело было в Вареновке» http://www.proza.ru/avtor/svetozar2&book=5#5
© Copyright: Светозар Афанасьев 2, 2014
Свидетельство о публикации №214012000593