(Рассказ из цикла "Санькино лето)
Весь день Санька провёл на речке. Только в обед он сбегал домой, к бабушке, чтобы перекусить. Сидя на длинной деревянной лавке за столом и спешно заглатывая наваристые щи, он то и дело поглядывал в окно – не вышел ли из своего дома Лёнька, его деревенский друг и сверстник. Лёнька тоже вместе с Санькой прибежал с речки, проголодавшись.
Залпом хватив стакан охлаждённого молока, Санька чмокнул бабушку в щёку:
- Бабушка, я ведро с собой возьму, мы будем рыбу спасать!
Не дожидаясь ответа, Санька вылетел из избы, заскочил в сарай, ухватил первое попавшее на глаза ведро, не забыв при этом взглянуть в него на просвет – целое ли дно. Выбежав на улицу, он увидел Лёньку с ведром, и друзья скорым шагом направились за деревню, в длинную извилистую речную пойму. Там, в конце поймы, речка уходила в старый тёмный ельник, но перед ельником сегодня утром они обнаружили на луговине несколько полупересохших бочагов. Подходя к одному из них, Санька заметил, как в нескольких местах у краев бочага всплеснуло, шевельнулась в воде трава. «Лягушки или щурята? – озадачился Санька и замер. Он прождал минуту-две, но ни одна лягушка не всплыла. «Значит – щурята!» - утвердились в своём предположении друзья. В остальных бочажках была та же картина. Весной, когда речка разлилась, на тёплое, прогретое солнцем мелководье выходили нереститься щуки. Вода спала, а проклюнувшиеся из икры мальки остались в бочагах.
Техника отлова щучьих мальков была предельна проста, но стопроцентно эффективна. Пацаны, предварительно набрав чистой воды в свои вёдра, забирались в мелкую бочажину и начинали топтаться в ней, поднимая со дна ил и грязь. Уже через минуту вся бочажина превращалась в мутную жижу, существовать в которой вряд ли могла хоть какая-то рыбёшка. То здесь, то там на поверхности воды показывались головки задыхающихся щурят. Мальчишки проворно хватали их и бросали в стоящие на берегу вёдра с водой. Щучья молодь была совсем небольшой, в детскую ладошку длиной, но это были будущие щуки.
Когда в бочаге всё замирало, и щурята больше не всплывали, пацаны тащили вёдра к речке и выливали, радостно наблюдая, как спасённые пленники расплываются в разные стороны. Затем мальчишки возвращались, переходили к другому бочажку, и всё повторялось. Случалось, что им удавалось отловить и перенести в речку за один раз около сотни щурят, которые зимой неизбежно погибли бы в промёрзших до дна бочажках.
Вот и теперь, пройдя по мягкой ровной отаве поймы до найденных бочагов, Санька с Лёнькой споро принялись за давно знакомое дело.
… Солнце уже закатывалось за сосновый бор, что означало, что рабочий день у взрослых заканчивался, а пастух гонит стадо в деревню. Значит, и бабушка сейчас встречает у калитки с круто посоленным ломтем чёрного хлеба свою чёрно-белую Ветку, которая всегда приветствовала бабушку радостным долгим мычанием. Санька и сам любил давать Ветке солёную краюху, которую корова аккуратно забирала с его руки своим длинным шершавым языком.
Санька прибежал домой… и вдруг заметил на крыльце знакомые коричневые туфли на низком каблучке. «Мама приехала!» - пронзила Саньку радостная догадка. Но радость тут же сменилась тревогой: «А зачем она приехала – не за мной ли? Хорошо, если ей дали отпуск. Сейчас начало августа… две недели отпуска – значит, в самый раз. А если не отпуск… Нет, не поеду домой!»
Санька влетел в избу, обнял мать:
- Мам, ты в отпуск?
- Нет, Саня, не дали. Работы много, вот только пять дней в счёт отпуска выпросила сюда съездить.
Отскочив от матери в сторону, Санька как можно решительнее объявил:
- Я домой сейчас не поеду!
- А с кем ты поедешь потом?
- Сам приехал, сам и уеду, - приговорил Санька.
Мать замолчала в нерешительности, а Санька, почувствовав, что вопрос можно решить в его пользу, пошёл в атаку:
- Мам, я ещё грибов не насушил, вот только сейчас белые пошли. Да и дедушке на пасеке я нынче помогаю…
Санька неспроста помянул про грибы, поскольку в прошлом году он один заготовил целую наволочку отборных белых грибов, которые очень пригодились дома зимой. Конечно, Санька только таскал грибы из леса и резал, а бабушка сушила их на больших железных противнях в русской печке. Увесистая корзинка грибов с бабушкиной помощью превращалась в невесомую, хрустящую кучку коричнево-белых хлопьев. Санька больше недели ежедневно, с утра и после обеда бегал в лес за грибами, благо их было кругом - не счесть. На таком изобилии он даже становился придирчивым, крупные боровики, не трогая, обходил стороной. Впрочем, мелкие красноголовики, как в деревне местные жители называли подосиновики, всегда были у него в почёте, но их Санька отдавал на общее, семейное съедение на бабушкином столе, отбирая на сушку только элитный белый гриб.
Мать взглянула на бабушку, как бы ища у той поддержки:
- Не знаю, как и решить… Не шибко велик ещё…
- Ага, как на сенокос – так в самый раз, как на пасеку – тоже! И за ягодами, и за хлебом в Николаевское за пять километров! А как в поезд самому сесть – так маленький?! – завопил Санька.
- Ладно, Нина, пусть остаётся, хорошо ему здесь. Я его сама отправлю, шофёра присмотреть за ним попрошу. Чтоб в кабину Саню посадил, а то неровен час – вывалится из кузова на ухабе. До Шарьи доедет, а там уже проще, билет на поезд сам возьмёт. Пусть остаётся! – мягко вмешалась бабушка.
Поняв, что вопрос решился в его пользу, Санька радостно обнял сначала бабушку, а затем и мать.
- Оставайся, - согласилась мать, - но завтра утром со мной за черникой!
Санька собирал, правда, без большой охоты, малину, но не мог терпеть сбор земляники. Уж очень жарко сидеть на солнцепёках на такой мелкой ягодке, которая к тому же настолько уплотняется, что набрать молочный бидончик доверху ему никогда не удавалось. Правда, может это от того, что он слишком часто таскал оттуда сладкие ягоды себе в рот…
Но больше всего Санька не любил собирать чернику. Сплошные заросли этого кустарничка всегда располагались в тени высоких сосен и елей. А где тень – там и комары. Защищаться от этой кровососущей твари диметилфталатом Санька считал ниже своего достоинства, а смазывать руки при сборе ягод вообще не полагалось. Но если, отыскивая грибы, он постоянно передвигался, оставляя комаров «с носом», то собирая чернику - практически сидел на корточках на одном месте, и комары к нему слетались, как ему казалось, со всех ближайших окрестностей. Тучи комаров облепляли руки, лицо, плечи не защищали даже две плотные рубахи. Единственным спасением от них для Саньки - скоростной сбор ягод. Ловкими быстрыми пальцами он шустро обирал кустики черники и ссыпал ягоды в бидончик. Три литра черники – это была его норма, перевыполнить которую он не согласился бы ни на каких условиях. Но сейчас Санька был готов и на чернику, и на землянику, и даже в улей за рамкой без маски слазить!
Три дня мать не теряла время даром, и все три дня Санька не отходил от неё. Он собирал чернику, малину, сходил в магазин и приволок целую котомку сахарного песка для варенья, а к ужину умудрялся приносить и отборные грибы, словом - старался угодить как мог.
Облегчённо он вздохнул только после того, как проводил мать до тракта, где её очень скоро подобрал попутный ЗИЛ-157. В вездеходе даже нашлось место в кабине, где мать и разместилась со своей увесистой сумкой, предварительно поцеловав Саньку и строго наказав ему «быть умным».
Материн наказ Санька исполнил: котомка сушёных грибов этого года оказалась ничуть не меньше прошлогодней, две котомочки поменьше были полны сушёной малины и черники. Санька увёз бы в город и рыбы, но её свежей не сохранишь. Лёнька видел Санькины метания по лесам за «дарами природы» и сочувственно вздыхал. Что делать, лето кончается, скоро другу уезжать!
Подошёл Яблочный Спас. Что это за праздник – Санька не знал, но считалось, что с этого дня можно есть яблоки нового урожая. Бабушкины яблочки Санька давно уже опробовал и знал, что они поспевают только осенью. Но Спас есть Спас, а значит, пора пробовать чужие…
Это мероприятие Санька с Лёнькой уже многократно обговорили, сидя на просторном пыльном чердаке и оглядывая с высоты огороды и сады соседей. Препятствий было немного, а точнее – всего два: во-первых, ни в коем случае нельзя попадаться. Упаси бог, если хозяева изловят и приведут домой! Позору не оберёшься, да ещё и вором назовут. А в деревне испокон веков воров не бывало, на домах даже замков нет. Поставит бабушка, уходя в магазин, палку у входной двери – значит, дома нет никого. Нет, попадаться нельзя!
Второе препятствие - собаки. И пусть у хозяев выбранной яблони нет своего пса – соседские службу несут исправно и лают на всех, кто в неурочное время шастает по улицам.
А взамен такие ощущения! Тихо-тихо Санька сползает со своего чердака, где на набитом соломой тюфяке и медвежьей шкуре обитает он целое лето, выбирается на улицу. Лёгкий свист – и так же неслышно появляется Лёнька. Задами, огородами – к заветной яблоне, ползком, по росе, грязные, мокрые. И чувствуют себя пацаны разведчиками во вражеском тылу, и бьются гулко-гулко сердечки, пока пробираются они под носом у хозяев между твёрдыми как кости яблоневыми ветвями к заветным краснобоким плодам. Немного и надо – пару-тройку яблок на пробу! Ведь главное – неслышно суметь добыть…
В последний раз друзья съездили на Ветлугу, просидели до рассвета у костра, почувствовав, насколько длинной стала ночь, а туманный рассвет - прохладным и знобким. Но уже не ставили они, как обычно, перемёт (слишком холодна была вода для купания), и сама рыбалка была не столь весёлой и азартной, скорее это был своеобразный ритуал прощания с летом, осиянный лёгкой грустью.
Всё чаще Саньке вспоминался Колька (интересно – где он был всё лето), его класс, даже новые учебники, которые он получил в школе ещё в конце мая и из любопытства успел все пролистать до отъезда. Даже та… задавака из параллельного «Б»-класса, которая его «рыжим» называла. Санька уже приготовил для друзей все свои впечатления проходящего лета. Он даже просчитал их реакцию на свои рассказы… Словом – подошёл тот день, когда Санька сказал сам себе: «пора».
Бабушка испекла Саньке на дорогу его любимый пирог с малиной, который удобно уместился вместе с баночкой мёда и бутылкой молока в карманах рюкзака. В самом рюкзаке плотно улеглись мешочки с Санькиными сушёными заготовками – малиной, черникой, черёмухой. Туда же уместились и его новые реликвии: нож, честно отслуживший всё лето, пёстрое крыло добытого им в петлю рябчика, найденный на берегу Ветлуги «чёртов палец» размером с небольшую морковку и даже высохший берёзовый нарост-«кап», очень похожий на свернувшуюся в клубок белочку. Этот нарост ещё в июне Санька полдня пилил с живой берёзы старой дедовой ножовкой. Как ни сопротивлялся Санька, но огромную котомку с сушёными грибами ему пришлось везти отдельно – нечего было и думать о том, чтобы затолкать её в рюкзак.
До тракта Саньку провожали бабушка, дед и Лёнька. Остановили попутную машину, и Санька с радостью обнаружил, что место в кабине занято какой-то толстой тётенькой, зато в кузове среди других пассажиров местечко ему найдётся. Бабушка огорченно завздыхала, но Санька заверил её, что доедет наверху в лучшем виде. Бабушка поцеловала внука, дед по-взрослому пожал ему руку, а Лёнька, смущаясь и глядя куда-то себе под ноги, пробормотал:
- Ну, ты, это… Сань… на следующее лето приезжай!
Санька вскарабкался на борт, принял от деда свой рюкзак и котомку, уселся на какой-то ящик, покрытый брезентом, и долго махал прощально рукой, пока три родные фигуры не скрылись из вида за поворотом дороги.
Впереди были шестьдесят вёрст пыльной грунтовки, триста километров железной дороги, оставшиеся пять дней лета и длинная-длинная осень.