«Когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка».
Харуки Мураками.
ПРОЛОГ
Меня часто спрашивают, отчего в моих картинах столько леса.
Я и пишу его красками, и рисую карандашом.
Особо одаренные товарищи даже представляют меня этаким румяным грибником в прорезиненном плаще. В особенности, думаю, к подобному образу располагает мое замечательное древнеславянское имечко.
И очень удивляются, когда видят настоящего меня.
- Кто это? – проносится по галерее, когда я, опираясь на неизменную палку, появляюсь, по своему обыкновению, у кого-нибудь из знакомых за спиной.
- Как кто? – в свою очередь поражаются «посвященные». – Автор…
- Автор?.. – недоуменно поднятые брови. - Совсем его другим представляла…
Я понимаю их. Дама, которой я, будучи бедным студентом, пытался втюхать хоть что-нибудь из своих работ, бродя за ней на полусогнутых по мастерской (которую мы снимали на троих и там же и спали, поэтому выглядела она, сами понимаете), сказала, обводя изумленным взглядом холсты:
- У вас же лицо урбаниста, Ярослав. Где вы – и где все это?
Ничего не купила, естественно.
Я не знаю, как должен выглядеть урбанист.
Я тогда выглядел, как молодой человек, не жравший неделю, что практически соответствовало реальности. С идиотским платком на шее, идиотскими очками на носу и идиотской палкой в руках: меня тогда как раз угораздило сломать себе ногу.
Ничего страшного: перелом со смещением, два месяца на аппарате Илизарова.
Идиотскую палку я таскаю с собой по сей день, хотя врачи утверждают, что я нуждаюсь в ней примерно со степенью нуждаемости рыбы в предмете, спасающем ее от дождя.
Должен же, в конце концов, у каждого быть свой костыль.
«Выпендриваешься, Воробьев», - качает головой Тот, кто Мудрее.
Он всегда со мной, сколько бы мне не было лет.
И семнадцать, и двадцать пять, и, страшно подумать, тридцать три.
И он всегда старше и всегда на редкость омерзителен.
Меня утешает только одна мысль – рано или поздно он сдохнет.
Иногда я думаю, хватает ли у кого-нибудь ума связать меня, модного живописца, с маленькой заметочкой в районной газетке: «Пятеро московских студентов и преподаватель пропали в заповеднике при невыясненных обстоятельствах».
Эта заметочка уже шестнадцать лет режет мне глаз своей несообразностью.
Наташка Панина не пропала при невыясненных обстоятельствах. Она выбросилась из окна московской психушки.
А Геныч не был преподавателем…
Я читал, что человек, вокруг которого выходят из строя все, иногда теряет связь с реальностью.
Ему начинает казаться, что это как раз он выпал из реального мира.
Если допустить на минуточку, что этот реальный мир вообще существует…
Ну, что, пришло время рассказать эту историю, не так ли?
Тогда на старт…
Глава 1. К вопросу о пространственном воображении
«Лес - более или менее значительное пространство, заросшее деревьями, и вся растительность, покрывающая почву между деревьями, состоящая из кустарников, трав, папоротников, грибов и т.д.»
Автор неизвестен.
В то лето я окончил первый курс биофака пединститута.
Учиться на биофаке было легко, но не интересно. Вообще-то я хотел поступать в Строгановку, но не добрал одного балла. И мама вспомнила, что в детстве я любил рисовать растения. Или деревья. Или цветы. Не помню, короче, что я любил рисовать, по ее мнению.
И посоветовала подать туда документы. Я не возражал. Кроме Строгановки мне было вообще параллельно, где учиться.
Мама всегда смеялась, что «у Ярика есть Цель. Если достижение Цели срывается, то Ярик может годами лежать на диване».
Моя мама была хорошим человеком, и я всегда буду вспоминать о ней с любовью, но она обожала, того, посмеяться.
В общем-то, она, конечно, была права…
После первого курса нас загнали на практику. На биостанцию. «Нас» - это Вовку Королева, Наташку Панину, Валеру Трифонова и Свету. И меня. Костик за мной сам увязался.
Нас поселили в какую-то халупу, по-моему, предназначенную на снос.
Девочек отдельно, естественно.
Трифонов с Вовкой целый день играли в карты и курили, Костик ныл, что в поселке, который за пять километров, один магазин, в котором продается водка и баранки («Так хорошо же!» - восклицал оптимист Королев, но Костику его слова совершенно не поднимали настроения), а меня все раздражало.
Конечно, они начали встречаться… Вовка с Наташкой, а Трифонов со Светкой. Месяц на станции. В глуши. В семнадцать-восемнадцать лет…
Мне оставался только Губарев.
Костик считался моим другом. Вообще многие люди считаются моими друзьями, не являясь ими на самом деле.
У меня старомодные узурпаторские представления о дружбе. «Сам погибай, а товарища выручай» и прочий садомазохизм.
Еще мне крайне не нравится понятие «близкий друг». А что, есть еще «далекий»?
Это ладно.
В общем, Костик был моим «близким другом». «Близость» эта выражалась в том, что он звонил мне в любое время дня и ночи и жаловался, что его опять кинули на бабки.
Если бы видели Костика, то поняли бы, что не кинуть его на бабки мог только человек с душой нерожденного младенца. Хотя, у не рожденных младенцев бывают очень старые души…
Этак я никогда не закончу.
Если вы когда-нибудь смотрели хоть один американский фильм, где показан чувак, садящийся задницей аккурат в середину свадебного торта, то портрет Костика у вас перед глазами.
Останется добавить пару-тройку мазков.
Костик был Жирным. Его так и называли, за глаза, конечно. А Трифонов, предполагаю, и в глаза. Он был не просто толстым, он был потрясающе, невообразимо, феерично толстым.
Это и стало причиной того, что он погиб первым…
Но не буду забегать вперед.
Костик ничего не видел. Я тоже ничего не вижу («хорошего от жизни», так и хочется добавить), но я не сообщаю об этом каждому встречному и поперечному, и не хватаю чужие стекла потными ладонями с воплем: «Блин, опять свои дома забыл, дай формулу с доски переписать!»
По-моему, выносить его мог только я. Да и то в силу того, что я большую часть времени, как выражается моя жена, «вне зоны доступа». Меня часто не раздражают совершенно невозможные люди. Я их не очень замечаю.
Итак, стандартный вечер в нашей халупе…
Трифонов травит похабные анекдоты, Вовка читает книжку про растения, найденную в тумбочке, Вовке абсолютно все равно, что читать, была бы печатная продукция, Панина заваривает чай, а Костик стонет, что совершенно нечего пожрать.
А я украдкой рисую Светку на внутренней стороне крышки от конфетной коробки.
Светка умопомрачительно красива, мне даже кажется, что она светится изнутри, полностью оправдывая свое имя.
«Фотиния»…
У меня поразительная память на всякий архаизм, во времена моего детства с нами жила бабушка, практически никогда не выныривающая на поверхность из религиозных молений.
Я рисую Светку и думаю, что ей бы хорошо подошло время рыцарских романов, прекрасных дам, сумрачных героев на белых скакунах, растрясающих свои кости во славу их прихотей, и стукнутых по башке менестрелей, слагающих баллады, прекрасные и пошлые, как бабушкины настенные ковры…
Валере же все это, конечно, не приходит в голову, и он спокойно хлопает ей по заднице при посторонних.
И тут Наташка поворачивается ко мне…
Наташка повернулась ко мне и тоном, не сулящим ничего хорошего, произнесла:
- Воробьев, а ты вообще думаешь собираться? Разлегся тут, считаешь, на нас все дела должны быть повешены?..
Я закинул крышку от конфетной коробки в тумбочку.
- Вот с этого места поподробнее… Куда собираться?
Губарев уставился на свои кроссовки. Учитывая его габариты, вышло это у него не очень-то ловко.
- Я им сказал, что ты тоже идешь…
- Куда иду-то? – заинтересовался я. – И почему я не знаю, что я куда-то иду?
Королев с грохотом захлопнул книжку.
- Я так и думал, что он не в теме…
- В теме чего?..
Светка улыбнулась, и по комнате, словно пролетели миллионы танцующих бабочек:
- Ярик, мы упросили Геннадия Андреевича, чтобы он сводил нас в поход. С ночевкой. Показал заповедник.
- А то тут со скуки удавишься, - добавил Вовка.
- Только ему шесть человек нужно, - мрачно резюмировал Трифонов. – А то он жопу с дивана не поднимет.
- И вы решили, что шестой буду я?
Меня всегда поражала эта восхитительная способность сплоченной группы моделировать ситуацию, не учитывая мнение не входящих в нее от слова «совсем».
- Ну, не Барсик же! – возмутился моей непонятливостью Валера.
Барсик был местный дворовый кот, который вечно отирался у порога лаборатории в надежде, что его чем-нибудь подкормят.
- Я бы лучше, ей Богу, с Барсиком в поход пошла, чем с Воробьевым, - произнесла в пространство Наташка. – Зануда.
- Сачок, - добавил культурист Трифонов. – Ему бы только на диване поваляться…
- С книжкой, - подхватила Наташка с такой интонацией, словно в ее глазах чтение приравнивалось, как минимум, к эксгибиционизму.
Я выразительно посмотрел на Вовку.
- Ну, книжки-то, они, того, ладно… - неуверенно сказал он.
- Ярик, ну, чего ты, в самом деле… - заныл Губарев. – Прикольно… Тут же вообще туши лампу…
- Скучно, - подтвердила Светка.
- А что Геныч понимает в походах? – недовольно спросил я, придавленный их натиском.
- Да ты что! – Вовка даже сел на своей кровати. – Он же старый походник! Он так про лес рассказывал! Зашибись! Словно он живой!..
Геныч был начальником биостанции. Хмурый жилистый мужик с вечно красным носом. Мне он не нравился.
- Он и есть живой, - удивился я. – Птицы, звери… Да и деревья. Не забывай про грибы.
- Я от Ярослава сейчас в осадок выпаду, - Наташка села к Вовке на колени. – Есть же такие…
- Я б с ним вообще никуда не пошел, - разозлился Трифонов, - если бы шестой был не нужен. Заманал своим окном уже. Ботаник шизнутый…
- Каким окном? – удивилась Светка.
- Да он окно вечно открывать заставляет! Проветривать… Воздух ему нужен свежий, а у нас типа накурено… А он типа некурящий…
Я развернулся к нему:
- А ты у нас, видимо, представляешь собой новый, недавно обнаруженный и еще не исследованный до конца, подвид кольчатого червя, который способен к благополучной адаптации в условиях отсутствия кислорода?
- Ну, я тебе сейчас хавальник-то закрою! – пообещал Валера.
- Ой, б… - простонал Вовка, ссаживая Наташку и вновь открывая растения. – Сколько ж можно собачиться… Месяц живем, покоя нет старому больному человеку. Ярослав, солнце мое ясное, да открывай ты это окно! А ты, Валерий, свет моих очей, подходи и на хер закрывай! Меня вообще уже ничего не… - он покосился на девушек и деликатно продолжил. – Не волнует. Я достиг нирваны.
- Знаете анекдот про хер? – встрял Костик, глупо улыбаясь. – Исторический…
- Ярослав, - железным тоном спросила Наташка, реагируя на Губарева так, словно он был предметом повседневного интерьера халупы, унылым, но неизбежным, вроде кадки с засохшим фикусом, - ты пойдешь в поход или нет?
- Он обиделся, - ответил за меня Королев. – А, если Ярик обижается, то это на месяц. Он отойдет как раз, когда нам придет время возвращаться в Москву, - он очень точно сымитировал гудок и движение поезда.
- Я не люблю лес, - сказал я.
Более того, я его немного побаивался. Когда мне было шесть лет, бабушка, отдыхая со мной на даче, потащила меня в него собирать грибы, и я до сих пор помнил ощущение могильного холода, забравшегося мне под воротник, как только мы прошли черту, отделяющую его царство от цивилизации.
Бабушке я, правда, в этом так и не признался…
- Ты ничего не любишь! – возмутился Костик. – Ты в комп даже не играешь… Тебе, Ярик, вообще в другом веке нужно было родиться…
Ему явно очень хотелось оказаться полезным тусовке.
- Хорошо, - сказал я, - я пойду.
Геныч долго придирчиво осматривал наше снаряжение.
- Ну, молодежь… - наконец, процедил он сквозь зубы. – Вы будто на пикник собрались… Вот что у тебя в ушах? – спросил он, подходя к Королеву.
- Наушники, - Вовка подарил ему одну из своих пленительных улыбок.
- А зачем они тебе в лесу?..
- Как зачем? – пораженный до глубины души незнанием простых вещей Вовка не сразу смог найтись с ответом.
- Повеситься, - подсказал я. – Мало ли что…
Геныч окинул меня презрительным взглядом.
- Мальчик, лично тебя я уже не могу просто видеть. Ты вообще когда-нибудь обращаешь внимание, какое у тебя выражение лица? - все воззрились на мою физиономию. – Словно ты тут самый умный…
- Точно, - неосторожно произнес Трифонов, и Геныч тут же переключился на него.
- А тебя тоже касается. Что у тебя в сумочке? – он кивнул на Валеркин тощий рюкзачок.
- «Ява», - широко ухмыльнулся Валерка.
- А веревка? А топор? Чтобы хотя бы сделать навес, раз уж вам так лень было брать напрокат палатку?..
- Геннадий Андреевич, - возмутилась Панина. – Мы же идем на сутки. Можно и вообще не спать. Погода прекрасная. Тридцать градусов жары. А пропеллент от комаров я взяла…
- Ты б, Наталья, еще туфли на шпильках взяла, - сплюнул Геныч. – По этим вашим дискотекам мослами трясти, - Наташка оскорбленно отвернулась в сторону.
- Геннадий Андреевич, - улыбнулась Светка. – Да что с нами может там случиться? Вы же сами говорили, что люди годами там ходят, изучают…
- Да с вами что угодно случиться может, - буркнул Геныч. – У людей-то пропуск. А я вас под свою ответственность беру. Случится что, с меня башку свинтят…
- На самом деле, - Костик, пыхтя, взбирался за мной на холм, - это не самая лучшая идея была, мне кажется…
Солнце стояло в зените, жарило еще сильнее, чем накануне, и уже в девять утра моя рубашка вся пропиталась потом.
Вокруг звенели комары. Лес шумел, смыкаясь вершинами, и казалось, что они перешептываются. Иногда, когда кто-нибудь приподнимал ветку, чтобы пройти, она тихо хрустела, будто вздыхая.
«А он реально живой», - подумал я.
- Скажи им это, - посоветовал я, показывая на четверку впереди и Геныча, возглавляющего процессию. – Им это, по-моему, нравится все…
Периодически до нас долетали отзвуки смеха. Валерин бас, Вовкино вечное ехидное хихиканье, Наташкин клекот и Светкин звон колокольчиков.
- Ржут, - Костик недовольно сплюнул себе под ноги. – Тут думаешь, как бы кони не двинуть…
Лицо у него было красное от натуги и отчаянно несчастное.
- Мы чужие на этом празднике жизни, Губарев, - усмехнулся я. – Смирись, это нужно принять.
- А? – Костик хлопнул себя по лбу, уничтожая какое-то вредоносное насекомое. – Чужие, говоришь?..
- Ну, да…
Иногда он все же до невозможности раздражал меня своей неимоверной тупостью.
Я остановился, поправляя лямку рюкзака. Костик скосил на меня глаза из-под пряди волос, прилипших к черепу.
- У тебя там пожевать ничего нет? – спросил он с надеждой.
- Жевать будешь на привале, - отрезал я.
Некоторое время мы шли молча. Потом Костик изрек:
- Я вот смотрю на тебя, Ярик, все тебе легко дается. И учишься ты хорошо, и все у тебя получается…
- Что у меня получается? – поразился я.
С моей точки зрения, у меня не получалось решительно ничего из того, что, на мой взгляд, должно было быть непременно реализовано.
Но донести эту мысль до Костика я бы просто не смог…
- Ну, вот держать себя так, словно ты отдельно… И они отдельно… А у меня вот нет… - Губарев запутался в словах и затих.
Я пришел ему на помощь.
- Это потому что я – интроверт. А ты – экстраверт.
- И? – Костик напряженно вглядывался мне в глаза, ожидая развития теории.
- И как-то так, - разочаровал его я.
Губарев обиженно засопел, сбивая носком кроссовки крапиву. Видимо, оставшееся до вечера время он пребывал в попытках снять завесу со столь волнующей тайны, потому что мы с ним больше не разговаривали.
Я помню все, как будто это случилось вчера…
Каждый момент, даже самый незначимый.
Я рисовал это снова, и снова, выдавливая из себя красками, выскребая мастихином, я множил и множил копии, пока окружающие не решили, что я окончательно сошел с ума, и не наступили тишина и забвение.
А потом вдруг это стало модно…
Горит костер, Геныч, похожий в его отсвете на меднолицего дьявола, помешивает палкой угли, Костик, Наташка и Вовка спят, а Трифонов со Светкой уединились в кустах…
Трифонов со Светкой уединились в кустах, и до меня доносились отголоски ее смеха, шелест одежды, жужжание молнии, расстегиваемой на джинсах.
Геныч проследил направление моего взгляда.
- Потерпеть не могут… Вот молодежь пошла… - внимательно посмотрев на мои скорбно поджатые губы, он добавил. – Нравится она тебе?..
Я неопределенно пожал плечами.
- Да я же вижу, нравится! – усмехнулся Геныч. – Так отбивай, за чем дело-то стало?! Или так и будешь в углу сидеть?..
Я тоже усмехнулся:
- Я же не могу человеку стать насильно интересен…
- Так ты потому человеку и не интересен, - отрезал Геныч, - что сидишь и молчишь все время с умным видом. Девушки-то задорных любят, весельчаков…
- Геннадий Андреевич, - попросил я, - можно я не буду с вами обсуждать, кого любят девушки?
Не дожидаясь его ответа, я отошел от костра, спустился к реке и достал сигареты.
Я вовсе не был некурящим, как меня считали в халупе.
Просто я не понимал, почему курение должно обязательно относиться к актам коллективной деятельности. Они бы еще в туалет вместе ходили. Мне нравилось курить одному и редко, когда мне реально этого хотелось. На станции я обычно шел на пристань, садился на край дощатого настила, смотрел на пароходы, медленно и торжественно уходящие за горизонт, на чаек, носящихся над водой с визгом пожарной сирены, на солнце, плавающее в прохладных сумрачных водах…
И незаметно выкуривал полпачки.
На второе утро солнца не было.
Сначала я считал их, потом сбился со счету, все утра слились в непрерывную тягостную процедуру поднимания своего тела с земли и задания ему определенного направления.
Но то утро я хорошо запомнил. Солнца не было, небо хмурилось ватными тяжелыми облаками, и бурлящая внизу река выглядела какой-то особенно яростной и непримиримой.
- А нам обязательно по нему идти? – Светка выразила общее сомнение относительно надежности сооружения, находящегося перед нами.
- Этому мосту уже сто лет, - усмехнулся Геныч, - пока ничего не случилось… Все ходят.
- Это пока, - загробным тоном произнес Королев.
Он посмотрел почему-то на меня. Я посмотрел на мост, от которого у меня сводило в желудке, потом на Вовку…
- Нет, ребята, - Геныч вдруг разъярился. – Вы просили, чтоб я с вами сходил в поход?.. Я пошел вам навстречу. Теперь вы подвергаете сомнению надежность маршрута. Пожалуйста, давайте вернемся на станцию. Мне же лучше…
- Да ладно, не слушайте их, - сказала Наташка. – Они просто трусят, высоты боятся…
- Кто тут боится высоты? – завопил Трифонов. – Я боюсь высоты? Да я на раз по нему пройду…
- Вот и пройди, - тихо сказал Костик.
Трифонов не двинулся с места.
- Мост проверяют регулярно, - сообщил Геныч. – Так что, можете не беспокоиться. Если у кого кружится голова, достаточно не смотреть вниз.
Он уверенно встал на некрепкое, на мой взгляд, основание…
- Сначала Валерка идет, - скомандовал Королев, - потом Светка с Наташкой. Потом я. А потом вы, - он обернулся ко мне и Костику, застывшему в полном оцепенении.
- Достаточно не смотреть вниз, - напомнил я ему.
Я сразу и не понял, что произошло. Сначала истошно завопила Светка, с ужасающим медленным скрипом начали отрываться доски от основания, а потом…
Я не знаю, что было потом. Этот кусок вырван из моей памяти, словно его кто-то специально отсек острой пилой. Я запомнил лишь картинку, которую по тысяче раз подбрасывал мне разум в период бессонных ночей. Костик валится в пропасть, а его рюкзак летит впереди него, и в нем что-то позванивает. И еще Вовкины губы, которые беззвучно шепчут: «П…ц».
- Это надежный мост! – кричал Трифонов, хватая Геныча за лямки рюкзака. – Это надежный мост, я вас спрашиваю?! Это мост, который регулярно проверяют?! Это он, мать вашу тридцать три раза?!
Лицо у Геныча было серое и безжизненное.
- Этого не могло случиться, - он смотрел в пространство перед собой. – Этого не могло случиться. Просто не могло. Я же ходил по нему две недели назад…
- Значит, за две недели он сгнил! – рявкнул Валера.
- Или не был рассчитан на таких жиртрестов, - добавила Наташка.
В ее голосе мне послышалось осуждение, словно даже сейчас, уже мертвый, Костик в ее глазах представлял собой аномалию, недостойную находиться рядом с приличными людьми.
- Как тебе не стыдно, - тихо сказала Светка, скидывая рюкзак, садясь на землю и закрывая лицо руками.
- Да по нему зубры проходят, - Геныч дрожащими руками достал из пачки сигарету, и Вовка щелкнул перед ним зажигалкой.
Руки у Вовки тоже тряслись, словно он перебрал накануне. Я сел рядом со Светкой.
- Ярик, - она убрала руки, и я увидел, что на глазах у нее блестят слезы, как капельки росы на листьях, которые я заметил накануне в лесу. – Ярик, что же теперь будет?..
- Я вот думаю, что я его матери скажу, - вырвалось у меня.
Светка в ужасе отшатнулась.
Река ревела под нашими ногами, перекатывая тело человека, который еще два дня назад порывался рассказать скабрезный «исторический анекдот». Человека, который сказал мне, что мне все легко дается…
- Ярик, с тобой все в порядке? – испуганно спросил Королев, нагибаясь ко мне.
- А что? – я посмотрел на небо.
Солнца не было. Почему-то это меня представляло огромную важность, то, что не было солнца.
- Да ты уже минут пятнадцать в одну точку смотришь! Геннадий Андреевич говорит, что назад только этот путь был, теперь нужно в обход идти…
- Геннадий Андреевич с землей никак не может связаться? У него же мобильник есть…
Я поднялся с земли.
- Так вот он говорит, что мобильник скоммуниздили… Пропал он у него куда-то…
- Кто? Белки? – после случившегося я, в принципе, не исключал и подобную возможность.
- А просто пить надо меньше, - Наташка обернулась к нам. – Он же бухал полночи, вы, что, мальчики, не чувствуете, как от него перегаром разит?..
- Может, и нам нальете, Геннадий Андреевич? – поинтересовался Валера. – По чуть-чуть? После пережитого стресса?..
- Ты, правда, думаешь, что это смешно? – взорвалась Светка. – Какие же вы все…
- А какие? – поинтересовалась Наташка. – Ты, скажешь, Жирного любила? Или ты? – она посмотрела на Королева. – Да вы же ржали над ним постоянно. Не надо и сейчас комедию ломать. Просто и другие же могли погибнуть… Если бы он в середине шел. А так повезло…
- Замолчи, пожалуйста, - тихо и серьезно произнес Вовка. – А то я тебе нос сломаю. Будет у тебя некрасивый нос. Никто тебя любить не будет.
- Хам! – Наташка вспыхнула до корней волос. – Можно подумать! Я же правду говорю…
Геныч шел, глядя прямо перед собой, и молчал. В его молчании мне почудилась обреченность.
«А ведь его, наверное, посадят», - подумал я.
- Геныч говорит, - шепотом сообщил мне Королев, - что в обход дня три идти. У нас настолько жратвы не хватит.
Я пожал плечами.
Вовка на ходу курил сигарету за сигаретой. «Так они у него закончатся еще раньше, чем жратва», - равнодушно подумал я.
В лесу парило, как после дождя, паутина липла к лицу омерзительными тягучими нитями.
Один раз Геныч спугнул какую-то птицу, и она, мощно хлопая крыльями, унеслась в горячую синюю высь. Солнце снова, словно решило взять нас измором, в голове мутилось, и мне даже начало казаться, что из ветвей за нами кто-то наблюдает…
- Хоть бы палатку взяли, - прошептал Геныч, останавливаясь на привал. – А так… Что…
- Давайте рассуждать логически, - Вовка сел на землю, скрестив ноги по-турецки, - мост упасть не должен был?
Геныч покачал головой.
- В прошлом месяце проверка приходила. Смеялись еще, что он всех нас переживет…
Он махнул рукой и начал смотреть на муравья, неторопливо переползающего бутерброды, которые Наташка разложила на газете.
- Значит, кто его специально сломал, - высказала предположение Светка.
- Зачем?.. – Вовка пожал плечами. – Зачем кому-то специально ломать мост? Да еще и так, чтобы, если бы все были примерно одинакового веса…
- Ты хочешь сказать, что, если бы все были примерно одинакового веса, - перебила его Наташка, - он бы нас выдержал?..
- Наверное…
- Или не выдержал бы, - сказал я.
Трифонов пихнул меня в бок:
- Ты заткнешься, нет?
- Он вообще-то все время молчал, - заступилась за меня Светка, механически жевавшая кусок хлеба.
- Вот и пусть молчит! – Трифонов вытащил сигарету из Вовкиной пачки. – Он меня бесит. А когда меня что-то бесит, я…
- А его можно специально сломать? – продолжал Вовка. – Что-нибудь испортить, там?.. Он же деревянный…
- Он может сгнить, - Геныч крутил в руках бутерброд. – Такое ощущение у меня, что он и сгнил… Но он не мог сгнить за месяц…
- А ему можно помочь сгнить?.. – продолжал упорствовать Вовка.
Ему, видимо, очень нравилось играть в частного детектива.
- Пойдемте, ребята… - Геныч встал. – Нельзя рассиживаться, нам много придется пройти…
Вовкин вопрос так навсегда и остался без ответа…
Мы зашли в чащу. Эта часть леса явно не была предназначена для туристического маршрута. Идти по ней было сложно, мы спотыкались о корни и путались в вервях.
«Костик бы не выдержал», - подумал я.
То, что произошло дальше, произошло очень быстро.
Вот Геныч, приостанавливается, чтобы взглянуть на небо, еле просвечивающее сквозь плотно сомкнутые вершины, потом снова делает шаг вперед и проваливается под землю…
Визжит Наташка, идущая следом, Вовка хватает ее за руку, оттаскивая от края обнажившейся в земле глубокой ямы.
Я кидаю рюкзак на землю и подхожу туда. Наташка продолжает визжать, Вовка обнимает ее и прижимает к себе, что-то бормоча. Трифонов матерится. Светка почему-то обводит взглядом деревья.
Все звуки приглушены, и от этого непривычно заложены уши, а потом они вдруг обрушиваются одновременно, и я морщусь от взрыва боли в голове.
В центре ямы из земли торчит кол, на который насажено тело Геныча…
В центре ямы из земли торчал кол, на который было насажено тело Геныча. Единственного человека, который знал, как выйти из леса.
- Это ловушка, - задумчиво сказал Вовка. - На животных… Я такую в книжке на картинке видел… Они сверху дерном прикрыты обычно. Человек… Зверь, то есть, не видит, а потом…
- Какая разница! - взвыл Валера, и от его голоса под черепом, словно прошла волна, прессующая мозг. – Вот какая сейчас разница, какая это на хрен ловушка?! Делать-то что?.. Вот что делать…
Он полез в рюкзак за сигаретами.
- Что делать? – Вовка встал с земли, отдирая от джинсов репейные колючки. – Надо слазить туда, рюкзак его забрать, пошмонать, может, еда какая-нибудь осталась… Или еще что-нибудь нужное…
- Нужно карту забрать, - добавил я.
Он кивнул.
- Кто полезет забирать карту и рюкзак? – к Наташке уже вернулось ее обычное самообладание. – И как туда можно спуститься?..
- Можно ремни связать, - предположила Светка. – Только они могут развязаться…
- А веревки у нас нет, - Наташка саркастически округлила глаза и, не спрашивая, потянулась к Трифонову за сигаретой.
- А тебе бы только издеваться… - он недовольно посмотрел на нее, но сигарету дал. – Сама бы лучше что-нибудь придумала, а потом вякала…
- А я и придумываю, - возмутилась Наташка. – Я, во всяком случае, в истерики не впадаю…
- Послушайте, - я выдал мысль, мучавшую меня последние полчаса. – Ведь сейчас такие ловушки не делают. Неужели за сто лет ее так никто и не нашел?..
Все воззрились на меня, как на человека, который во время извержения вулкана предложил поиграть в нарды.
- Ярослав, - выразительно сказала Наташка. – Это сейчас самое главное?.. Главнее того, кто полезет в яму?..
- Валера, - Вовка соединил колючки в бесформенную фигуру и швырнул ее в кусты. – Кто в яму полезет?
- А что сразу Валера?! – взвился Трифонов. – Вот чье предложение, тот пусть и лезет…
- Давайте я слажу, - предложил я, глядя на Светку.
Мне не нравилось ее выражение лица. Казалось, она прислушивается.
Я тоже невольно начал прислушиваться. Тихо шелестела листва, жужжали пчелы, окучивая колокольчики. Над трупом уже начали собираться мухи…
Наташка, зажав левой рукой сигарету, покрутила пальцем правой у виска:
- Воробьев меня точно добьет. Ты-то куда? Цвета моей кофточки…
Она показала на зеленую олимпийку, повязанную вокруг пояса.
- У меня голова болит, - огрызнулся я.
- Бухал, что ли, с Генычем вместе? – оскалился Валера.
- Геныч уже не побухает, - Наташка раздавила окурок кроссовкой.
- Не кидай в лесу! – возмутилась Светка. – Пожар будет…
- Мне его, что, в карман положить?..
- Все, блин, - Вовка рывком начал выдергивать ремень из джинсов. – Достали трындежом своим уже… Я полезу.
Он довольно ловко спустился вниз, снял с Геныча рюкзак и подтянулся на ремнях наверх…
В рюкзаке оказались пачка галет, котелок, в котором мы кипятили воду накануне (Геныч не признавал воду в пластиковых бутылках, считая городской причудой), нож, сразу же перекочевавший за пояс почему-то Королеву…
- А где карта? – спросил я.
Вовка растерянно развел руками. Физиономия у него была не румянее моей.
- Не было…
- А где ж она? – я хорошо помнил, как Геныч водил по ней пальцем, когда мы с ним сидели у костра.
- Может, она у него в кармане? – предположила Светка.
- Может быть… Не, ребят… - Вовка посмотрел на свои джинсы и футболку, заляпанные кровью. – Я больше не полезу… - он лег на траву и закинул руки за голову. – Не герой я. Можете забросать меня тухлыми помидорами…
- Тогда ты, - ткнул в меня пальцем Трифонов. – Ты ж рвался…
- А она точно была? – Светка смотрела на меня с тревогой, словно я собирался грохнуться в обморок.
- Точно… - уныло сказал я.
В яме меня сразу начало мутить. Содержимое желудка рвалось наружу, и я зажал рот рукой. Карта оказалась во внутреннем кармане жилетки Геныча, к тому времени кровь уже успела пропитать рубашку насквозь, и я жалел, что вообще ее не снял…
- Кошмар, - прошептала Светка, когда я протянул им карту, которую Наташка тут же начала энергично оттирать листьями.
- Тебе, патологоанатомом нужно было становиться, любимая… - отозвался Вовка с травы, но она даже не повернулась в его сторону.
- Ну, и, что, Воробьев, ты знаешь, как в ней разбираться? – деловито спросила она, потом перевела взгляд на мою рубашку и нехотя добавила. – У меня в рюкзаке запасная футболка есть. Могу дать, если ты бабскую наденешь...
- Да Воробьев бы твои трусы на себя нацепил, если бы это помогло ему из лесу выбраться! – сыронизировал Трифонов.
- Отвяжись, - буркнул я.
Я посмотрел на Наташку. Та футболка, что присутствовала на ней, была вполне себе унисекс.
- Реально, отвяжись, - вдруг поддержал меня Вовка. – Ты туда не лазил…
- А ты не можешь эту снять? – попросил я.
Наташка посмотрела на меня так, словно я спросил, что она делает сегодня вечером.
- Ярослав, ну, ты охамел…
Голову вдруг, будто сплющило тисками, и я бросился в кусты, где меня несколько раз вырвало. Я сидел на земле, пережидая приступ слабости, и слышал, как они переговариваются между собой…
Светкин голос, растерянный и потухший:
- Похоронить же надо. Не по-людски как-то…
Наташин, усталый и раздраженный:
- У тебя лопата есть? Ветками закидаем…
Вовкин, казалось, совершенно отрешенный от реальности.
- Тогда его вообще не найдут. И не похоронят…
Валерин… Злой, словно все вокруг виноваты в постигшей его неприятности.
- А ты крест поставь. Как в кино.
Я вышел из кустов, достал из рюкзака бутылку с водой и плеснул на ладонь, умываясь.
- Воробьев, - Трифонов посмотрел на меня отвращением. – Ты вообще ошизел?! Вода заканчивается, ручей неизвестно когда будет, а ты добро переводишь!.. Я с тобой последнюю каплю делить не буду! – он поймал взгляд Королева и огрызнулся. – А что?! Ты, что ли, станешь делить с ним последнюю каплю?..
- Не знаю, - Вовка пожал плечами. – Как фишка ляжет…
- Ярослав! – Наташку волновал лишь один аспект. – Мы ничего в этой карте не понимаем. Иди, сюда, у тебя по математике «пять», значит, пространственное воображение есть…
- У всех пространственное воображение есть, - заметил я, заглядывая ей через плечо. – Только в разной степени…
- Что это за крючки, Ярик? – спросила Светка.
- Это не крючки, - поправил я, - а деревья. А вот мост, который мы переходили… Значит, нам сюда, - неуверенно вычислил я, показывая на обозначение какого-то крупного поселения на юге.
- Или сюда, - добавил Вовка, проводя пальцем по другому обозначению, меньше размером.
- У тебя нет пространственного воображения, - отрезала Наташка, - иди отсюда.
- Здесь же река, - пояснил я Вовке. – Как мы ее перейдем, по-твоему?
- Вплавь, - отозвался не вовлеченный в процесс Трифонов.
- По мосту… - Вовка пожал плечами.
- По мосту, - сказала Светка, - я больше не пойду.
- Возникает вопрос, - я сложил карту и засунул ее в карман джинсов. – Каким же маршрутом хотел повести нас Геныч?
Лес задумчиво шевелил ветвями.
Казалось, он ухмыляется…
Глава 2. Маршрут в никуда
«Не знаю, известно ли тебе, что леса переселяются? Стоит им сняться с места, и они начинают медленное и долгое движение в поисках места получше».
Милорад Павич.
Вовка вдруг приостановился и пошел вровень со мной.
- Я вот, думаю, - признался он, - ведь Губарев, наверное, не был таким уж дураком, как мы про него считали…
Я посмотрел на него.
- Да что ты говоришь?! Наверное, когда я сдохну, вы и во мне найдете кучу неоспоримых достоинств. Напишите некролог. Наша кураторша его зачитает. Может быть, всплакнет.
- Не заводись, Ярик, - попросил Вовка, - тебя же никто трогает…
- А не надо ко мне лезть… - я почувствовал, что тяжелое дыхание леса обволакивает меня, забирая воздух и заставляя кровь пульсировать в висках.
Мы шли уже три дня. Впереди не было ни малейших признаков цивилизации.
- Ярик, - ко мне обернулась Светка. – Не надо волноваться… - как будто я был сумасшедшим, на которого, к их большому сожалению, они были обречены по правилам некой безумной игры, и старались его умаслить, дабы не развопился на всю Вселенную. – Когда кто-то волнуется, это притягивает его, я чувствую…
- Кого? – спросила Наташка.
- Лес…
Валера присвистнул и демонстративно покрутил пальцем у виска.
- Почему ты так думаешь? – спросил я.
- Я чувствую… Он смотрит на нас. Но не всегда… Только, когда кому-нибудь плохо…
- Тогда нужно сделать так, чтобы все было хорошо, - встрял Вовка.
- Можно анекдоты рассказывать… - неуверенно предположила Наташка. – Или загадки…
- Давайте, - оживился Валера. – Вот зачем у таблетки прорезь посредине?
- Чтобы отверткой в жопу запихивать, - ответила Наташка. – Трифонов, ничего умнее не мог придумать?..
- Пусть эти придумывают, - разозлился Валера. – С «пятерками» по всякой хрени…
- А хотите, я вам сказку расскажу? – миролюбиво спросил Вовка.
- Вован, ты совсем уже обалдел от общения с Воробьевым?
Валера еле успел пригнуться, уклоняясь от перекрещенных веток, внезапно возникших у него на пути.
- Я ж говорю вам: нельзя ссориться, - убежденно сказала Светка. – Он нашими эмоциями питается…
- Кто еще?
Валера с остервенением вытряхивал обломки коры из волос.
Вовка рассмеялся.
- Я могу сказку рассказать?
- Да, блин, трепи, про что хочешь, и без тебя тошно…
- Ярослав, мы правильно идем? – спросила Наташка.
Я сверился с картой. Пятна крови высохли и казались похожими на брызги от вишневого сока…
- Правильно, - сказал я. – Солнце справа.
- Тогда рассказывай!
- Короче. Жила была принцесса, и все у нее было, только ног не было…
- И рук, - подсказала Наташка.
- И рук, - согласился Вовка.
- Начало веселое… - Светка шла со мной вровень, мы даже задевали друг друга рюкзаками…
- То ли еще будет! Короче. И влюбился в нее прекрасный принц…
- А у него не было самого главного! – подхватила Наташка.
- Не, у него все было…
- Он что, долбанутый, твой принц? – поинтересовался Валера. – Типа Воробьева?
- Я могу тут что-нибудь рассказать? – вскинулся Вовка, явно предваряя конфликт, потому что у меня уже чесались руки повалить Трифонова на землю и пинать его кроссовками, пока он не успел скинуть рюкзак…
Правда, это было бы нечестно.
- Да легко…
- Короче. Влюбился в нее прекрасный принц по самое «не могу». Так, говорит, люблю, что аж задница ноет…
- Кому он это говорит? – сквозь общий смех спросил я.
- Королю. Папаше ейному. Ну, и папаша ейный , не будь дурак, тут же придумал такую тему. У нее, говорит, рук-ног нет, потому что ее злой колдун заколдовал. А ты, мол, найди колдуна, отсеки ему башку, все такое прочее, я за тебя дочку и отдам. И мешок золота отвалю. А еще три компа, мобильник и этот… Как его…
- А зачем ему три компа? – спросила Светка.
- Пригодится!
Сказка текла дальше и дальше, прекрасный принц сражался с драконами, единорогами, по-моему, даже птеродактилями, и всей нечестью, которую только смог вообразить себе быстрый Вовкин ум.
В какой-то момент мне показалось, что лес исчез, а мы идем по призрачному зеркальному лабиринту, в котором отражаются все наши…
- А теперь продолжает Ярослав, - Вовка тоном учительницы литературы вывел меня из зыбкого полусна.
- Как? – встрепенулся я. – Я не умею…
- Все ты умеешь, - отрезал Вовка.
Он приблизился к моему уху и прошептал:
- Да гони любую пургу, не видишь, настроение у всех «в психушке пересменка»…
«И у меня», - подумал я, но пургу погнал.
В моей интерпретации прекрасного принца крошили на мелкие части злобные гарпии, гидра вылезала из озера и показывала свое хищное нутро, Медуза Горгона замораживала неосторожных насмерть…
Меня потянуло почему-то в «Мифы и Легенды»…
Наконец, я подошел к логическому финалу.
Принц целовал принцессу взасос, ноги и руки восстанавливались на глазах, как в триллерах про сумасшедших ученых…
- А ты даже лучше Вовы рассказываешь, - мечтательно произнесла Светка, а Трифонов сверкнул на нее недобрым взглядом.
- Конечно, - подтвердил Вовка. – Слушай, Ярик, пойдем с тобой калымить в редакцию модного молодежного журнала. Я буду писать от имени парней, про прыщи и, как сделать, чтоб она легла… - Наташка стукнула его по руке. – А ты от имени девушек, про это самое, что у них бывает…
- Почему это я от имени девушек? – я почувствовал, что краска заливает мои щеки, но, хвала всем чародеям, упомянутым в моей версии, мы шли почти, что в полумраке.
- Ну, пиши от имени родителей, - великодушно разрешил Вовка. – «Мой сын носит кольцо в носу, что мне делать?..»
- Нос сломать, - хмуро отозвался Валера.
Королев задумался.
- Не, это жестко.
- Ничего не жестко, - Валера поморщился. – Моя сестра, вон, бровь себе проткнула. Это нормально, по-твоему?
- Чем тебе не нравится пирсинг? – поинтересовалась Наташка.
- А чем он может нравиться?..
- Ну, ты вообще… - протянула Наташка. – Отсталый… Воробьев, - она вновь обернулась в мою сторону, - тебе нравится, когда у девушки пирсинг?
- В интимном месте, - подсказал Вовка.
- Воробьев, что, у девушки интимное место видел?.. – удивился Валера.
Светка смущенно уставилась на свои кроссовки.
- Я тебя сейчас убью, - сказал я.
Я произнес это так запросто, словно умерщвление Трифонова было самым логичным поступком, который мне доводилось совершать за последние семнадцать лет.
Мне показалось, что в ветвях прошелестело: «Верно, все верно», и я даже дернул головой, отгоняя наваждение.
- Чего? – Трифонов от удивления даже остановился, и Наташка, ругаясь, налетела на его рюкзак, грохочущий котелком Геныча. – Чего ты мне сейчас сказал?
- Я сказал, что я тебя сейчас убью, - я скинул рюкзак на землю.
- Может, не надо? – настороженно поинтересовался Королев, обращаясь исключительно к Валере.
Светка приблизилась к нему и обняла руками за шею, что еще сильнее сгустило тучи бешенства у меня в голове.
- Реально, не надо, Валер, ты же видишь, он нарывается…
- Воробьев мечтает, чтобы ему морду набили, - усмехнулась Наташка. – Вот мазохист…
Она села на свой рюкзак и посмотрела на часы.
- Итак, засекаем время…
- Вы что, рехнулись совсем? – Светка встала между мной и Валерой. – Ярик, ты нормальный? Ты что устраиваешь?.. Он же прикалывался, он всегда так прикалывается…
«Ярик ненормальный, - подумал я, - остальные нормальные…»
Лес шумел у меня в голове, гоняя по венам свой стылый сумрак…
- Не, ну, почему, если человек хочет быть избитым, почему нет?.. – Наташка отгрызла заусенец.
- А тебе прикольно будет? – скривился Вовка.
- Не, а почему нет?..
Я ударил первым. Трифонов, видимо, все-таки не ожидая, что я не шучу, охнул, но тут же сгруппировался.
Дальнейшее потонуло в багровом тумане, куда изредка просачивались вскрики:
- Ты что, Воробьев, совсем озверел?.. Мало тебе?.. Вот стукнутый…
- Да прекратите вы, блин, нашли место и время…
- Ярик, что с тобой?.. А ты вообще хорош, чуть ребро ему не сломал…
- Вов, а ты так стоять и будешь?..
- Не, а что тут сделать можно?..
Наконец, туман рассеялся. Я сидел под кустом, а Светка прижимала мокрый платок к моему виску.
Я хотел сказать ей, чтобы не тратила воду, но вместо слов изо рта вырвалось невнятное бормотание.
Вовка щелкнул пальцами у меня перед носом:
- Але, Земля вызывает. Дальше идем или тут посидишь?..
- Может, привал сделаем? – предложила Светка.
Она подошла к Трифонову, и я с удовольствием отметил на его скуле наливающийся синевой кровоподтек.
- Привал делать рано, - сказал Королев. – Нужно идти по графику. Иначе придем в жопу.
- Мы и так придем в жопу, - Наташка передернула плечами. – Ты посмотри на него, - она ткнула в меня пальцем, как в неодушевленный предмет, - он же совсем ошалел…
- А мы правильно идем? – перебила Светка.
- Да правильно, блин!.. – Вовка отошел от меня. - Посмотри на солнце!..
- Я лично его не вижу, - сказала Наташка.
Мы все подняли головы. Солнце клонилось за горизонт.
- Валера, - приказал Вовка, - собери хворост. Хорошо, будем жрать… Только особо нечего…
Мы тщательно растягивали наш скромный паек.
- А что я самый крайний! – завопил Трифонов, держась за физиономию. – Пусть Ярослав, - он издевательски тщательно выговорил каждую букву моего имени, - собирает. Он нынче борзый…
Светка подмигнула Наташке.
- Пойдем, мы соберем, а то, пока от мальчишек дождешься…
- Я пойду, - сказал я.
В зарослях было тихо и сумрачно, тянуло болотом. Хотелось прямо здесь вытянуться на мшистой земле, закрыть глаза и…
- Мы совершили роковую ошибку, - донесся до меня голос Паниной. – Мы взяли в поход опасного психопата…
- Он не психопат, - возразил ей Вовка. – Он нервнобольной…
- Для тебя есть принципиальная разница?..
- Есть. У него, если что, друг погиб. Это тебе на Жирного положить, а ему, может, не положить, - рассудительно произнес Вовка. – Они дружили…
- Как с Жирным дружить можно? – Наташкин голос был полон сарказма.
- Как с тобой дружить можно? – неожиданно для меня встрял Трифонов. – Ты ж человека затрахаешь…
- Ты в хорошем смысле? – хладнокровно парировала Наташка.
- В самом наилучшем, - огрызнулся Валера.
- Вообще это ты к нему прицепился…
- Вообще это ты начала…
Вовка резко хлопнул в ладоши, и по чаще пронесся тихий вздох.
- Заткнулись! Оба два. Как нам Светик вещает: лес слушает…
- Зашибись, - выразительно произнес Валера.
- Еще раз так скажешь, - возмутилась Панина, - уйду к Воробьеву.
- Его, кстати, там не убили? – подала голос Светка. – Что-то долго его нет. Мало ли что…
- Пойди, проверь, - усмехнулся Трифонов.
- А и проверю. Если вам плевать…
Мне категорически не хотелось, чтобы Светка меня искала, и я постарался двигаться быстрее. Но она появилась рядом буквально через мгновение…
- Ты ж вообще ничего не собрал! – Светка всплеснула руками. – Сейчас солнце сядет, вообще же ничего не увидим…
- А сами собирайте, - отозвался я, глядя себе под ноги.
- Ты же предложил… - она подошла ко мне вплотную, и у меня возникла сумасшедшая мысль, что она сейчас меня поцелует, от которой я чуть не выронил то немногое, что удалось нагрести, но она всего лишь приложила палец к моему виску.
- Болит?
- Где у меня должно болеть? – ледяным тоном осведомился я.
- Глаз, - удивилась Светка.
- А почему он должен у меня болеть?
- Ярик, ты что? – еще больше удивилась Светка. – Он же у тебя подбит…
- У меня все болит, - неохотно признался я.
- Что с тобой происходит? – она помогала собирать мне ветки, и от этого было немного проще находиться с ней наедине. – Ты, словно не в себе…
- Света, - я выпрямился. – За три дня погибло два человека. Мы не знаем, правильно ли мы идем. У нас заканчивается еда и вода...
- Нас, наверняка, ищут, - перебила Светка.
- Что-то я не заметил признаков активности, - усмехнулся я. – Ни вертолетов, ничего такого. Ну, и потом… - мне очень не хотелось говорить об этом, но я не смог удержаться. – Тебе, правда, кажется, что он живой?.. Что он наблюдает за нами? И ждет, когда мы ошибемся?
Она затравлено кивнула.
Убедившись, что я не сплю, Вовка, дежуривший у костра, подсел ко мне.
- Ярик!
- Чего тебе? – я смотрел на звезды, тускло мерцающие сквозь шатер листьев, и мне совершенно не хотелось разговаривать.
- У тебя сигареты есть, я знаю, - на Вовкином лице играла хитрая ухмылка.
- И чего? – я не отрывался от созерцания млечного пути.
- И дай! Мы свои уже все скурили…
- Надо было свои не скуривать… - я отвернулся от него к Наташке, сладко сопящей носом, обняв свой рюкзак.
- Жлоб ты, Ярик, - мрачно сказал Королев. – Товарищам тебе жалко…
- Товарищам, которые со мной последней каплей не поделятся, - усмехнулся я, разглядывая брелок, подвешенный на лямке рюкзака Паниной.
- Не надо мои слова передергивать! – вдруг не на шутку разозлился Вовка. – Я так не говорил! Я сказал, что не знаю, как случится. Откуда я, блин, знаю, что я буду делать, когда придет край?.. И ты не знаешь… И не надо корчить из себя одного благородного…
Я кинул ему всю пачку.
- Подавись… Но ему я не дам..
- Блин, - Вовка с досадой треснул кулаком по земле, и Светка во сне что-то прошептала. – Ярик. Мы что, в песочнице, куличики лепим? Мы в общей жопе, так и нужно вырабатывать общую концепцию…
- Да вырабатывай… - усмехнулся я. – Я тебе ее мешаю вырабатывать?..
- Вот что мне всегда в тебе не нравилось, Ярик, - сказал Королев, куря мои сигареты, - что ты вечно строишь из себя особенного. Словно тебе все должны. У тебя все виноваты в том, что с тобой происходит…
Я прикурил от его зажигалки, валяющейся в траве.
- Ты меня перепутал с Валерой. Это у него все кругом виноваты…
- Валера – мудак, - веско произнес Вовка.
- А дружить с мудаками, видимо, часть твоего квеста? – я смотрел, как он уничтожает мою заначку.
- Блин… - Вовка, подумав, отложил последнюю сигарету. – Когда совсем станет невмоготу, - пояснил он. – Блин… Я хотел нормально поговорить…
- У тебя невротическая потребность чесать язык обо что угодно, только, чтобы не думать над сложившейся ситуацией, - мне показалось, что лес стих, прислушиваясь, и я невольно понизил голос.
- А у тебя невротическая потребность отключаться от ситуации вообще! – взорвался Вовка. – Ты думаешь, ты один умный?..
- Я не думаю…
- Не думаю, а знаю, да? Блин… - в четвертый раз произнес Вовка. – Мне кажется, мы идем неправильно… Ну, не можем же мы идти до этой дыры неделю!
- Не можем, - подтвердил я. – Масштаб…
- На хер масштаб!.. Геныч говорил: три дня. Максимум, - слышишь, максимум, - три, я уточнял… Ярик, это п...ц. Мы пошли не туда…
- Пойди туда… - посоветовал я.
- Да ты можешь нормально выслушать?! Мы идем по солнцу. А оно, может быть, оно все время разное…
- С разных сторон, ты хочешь сказать? – я даже заинтересовался.
- Да… Или нет… Не знаю… У нас жратва на исходе. Воды вообще почти нет. Б… Если не будет родника… На карте показаны родники?.. – спросил он с тоской в голосе.
- На карте много чего показано, - уклончиво ответил я. – Она, может быть, старая. И не действительная…
- Ты так спокойно к этому относишься? – поразился Вовка.
- А мне нужно делать что? – тоже завелся я. – Проливать слезы над своей несчастной судьбой?.. В конце концов, я реально единственная невинная жертва. Вы сами сюда рвались…
- С тобой невозможно нормально разговаривать, - Вовка крошил окурок пальцами. – Ты или молчишь, или звереешь…
- Не разговаривай! – разрешил я. – Не лезь ко мне… Я тебе ни друг и никогда им не буду, - последнюю фразу я произнес, уже вставая с места, чтобы прогуляться в кусты.
Лес молчал. Ни ветерка, ни шевеления, словно что-то сковало его тяжелым сном.
«А он прав», - сказал кто-то у меня в голове.
Я вздрогнул, потому что мне показалось, что эти слова были произнесены вслух.
«Ты должен пытаться найти с людьми общий язык, - вздыхая, продолжал кто-то (мысленно я окрестил его «Тот, кто Мудрее») - иначе ты навсегда останешься один…»
«А не насрать сейчас, что я не один? – огрызнулся я. – Может, если бы я был один…»
Внезапно возникшая мысль поразила меня до глубины души.
Если бы я был один…
Листва затрепетала и превратилась в женское лицо. Зубы застучали у меня от ужаса.
«Если бы ты был один, - усмехаясь, произнес лес, - то уже вышел бы на дорогу… Я принял тебя…»
- Ярик! – тревожно крикнул Вовка. – Ты с кем там треплешься?
- Да ни с кем… - я вернулся к костру, обхватив себя руками, чтобы он не видел, как меня трясет.
- Холодно, ага… - Вовка, к счастью, истолковал мой жест неверно. – Слушай, - он задумался, - может, дерябнем?.. От Геныча пузырь остался, там на дне немного… Костика помянем… Все-таки жаль его мне что-то…
- Тебе обязательно нужно долбить в одну и ту же точку? – поинтересовался я, утыкаясь подбородком в колени.
- Да! – Вовка пошуровал веткой в костре, и вверх взмыли золотистые искры. – Да! Мне интересно, отчего ты всегда, словно…
- Словно что?.. – вяло поинтересовался я, занятый мыслями о том, что же я увидел в кустах.
- Словно… Не знаю… Над тобой очень сложно прикалываться… - Вовка замялся.
- А так хочется… - подсказал я.
- Да нет… Не то, чтобы хочется… Просто я не понимаю… Ты вроде как на другой уровень Сумрака уходишь, когда тебя задеть…
- Послушай, Вова, - перебил я его, ясно демонстрируя, что абсолютно не желаю обсуждать с ним уровни Сумрака, а, тем паче, глубину моего в него погружения. – Вот как, на твой взгляд, мост сам рухнул?..
- Ну, он сгнил… - неуверенно протянул Вовка.
- А почему он сгнил?..
- Ты знаешь, - он посмотрел на небо, уже розовеющее рассветом. – Я все время думаю об этом. Думаю, они ни хрена не проверяли. Бумажки подмахивали и все. А Геныч все при Совке живет, считает, что все по серьезному… Жил, то есть, - Вовка вздохнул.
- А ловушка?
- А что ловушка?..
- Тебе не кажется, что она свежая?.. – вырвалось у меня то, что мучило последние дни, не давая спать. – Что ее специально для Геныча вырыли? Потому что кто-то знал, что он идет первым и неминуемо в нее грохнется?.. И что мост испортили специально для Костика? Потому что кто-то знал, что он пойдет последним? Что кто-то ведет свою игру? Кто-то следит за нами? За каждым нашим шагом? И прокладывает нам маршрут… Свой собственный… – я бы никогда этого не сказал, но после обсуждения моих особенностей меня, словно прорвало, и захотелось напугать его до полусмерти. - Что кто-нибудь станет следующей жертвой, почему нет? Например, ей станешь ты?..
По мере моей тирады глаза у Вовки становились все больше и больше…
- Ты сошел с ума, - наконец, сказал он. – Такого не может быть… Просто не может… Иначе бы это было совсем нездорово.
Когда мне было лет восемь, мама повела меня в поликлинику на очень неприятную процедуру. Подробностей ее мне, конечно, не сообщили, чтобы «не психовал раньше времени». Поэтому, пока я высиживал длинную очередь в коридоре, выкрашенном зеленой краской (отчего он казался каким-то нереально зловещим), мое ни в меру пылкое воображение нарисовало мне такие танталовы муки, которые, по его мнению, меня непременно должны были ожидать, что я зашелся в истерическом плаче.
Дальнейшее я до сих пор вспоминаю с содроганием. На меня смотрела вся поликлиника. Да что смотрела! Они пялились, разглядывая меня, как морскую свинку, только что, не тыкая пальцами. Они, показывая на меня глазами своим детям, которые уже изготовились скривить рот по примеру «подстрекателя», шептали: «Ну, ты же у меня герой, ты же так, как мальчик, реветь не будешь…»
Старушки качали головой: «Надо же, какой большой парень, и никакого воспитания…»
Мама, красная от стыда, готовая провалиться сквозь землю, шикала на меня и грозила запретом на просмотр «страшных фильмов», от которых у меня совсем съехала башня.
Никто не пытался меня успокоить. Никто даже не попытался понять, в чем дело.
Наконец, на пороге материализовалась злобная медсестра, сказала, что я уже перепугал всех детей в кабинете, и протянула мне стакан жидкой валерьянки, которым мама, непрерывно благодаря и извиняясь, долго меня поила.
После этого события, добавляя его к ряду других аналогичных, я осознал одну простую истину.
Эмоции – зло. Эмоции приносят стыд, обиду, разочарования, короче, все что угодно, кроме понимания.
Поэтому эмоции нужно, того, ликвидировать.
Дорога заросла густой травой и от этого казалась призрачной и нереальной.
- Ну, и что вы хотите? – спросил Вовка.
- Мы с Валерой хотим, - в который раз уже повторила Панина, - пойти по ней вместо того кретинского маршрута, по которому вы нас тащите. Уже пять дней, на минуточку! И ни хрена. Если есть дорога, она по любому выведет к жилью…
- Заброшенная дорога может вывести только к заброшенному жилью, - заметил я.
- А мне плевать! – завопил Трифонов. – Мне вообще плевать, что они думают! Они же полные лохи, особенно, Воробьев, а корчат из себя… Где поселок, куда мы должны были выйти позавчера? Где он, я тебя, Вован, спрашиваю?! Ты мне п…л, что Воробьев разбирается в картах! Что у него есть нюх!
Я очень удивился последнему замечанию. Никакого нюха, на мой взгляд, у меня не значилось.
- Воробьев разбирается в картах, - сказал Вовка. – Только это не карта, это б…й план Средиземья…
- Слушай, я устала, - Наташка была на взводе. – У меня уже нет сил. У меня в животе все сводит от голода. Мы же уже не помним, когда жрали…
- Мы вчера собирали землянику, - тихо сказала Светка.
- Землянику! – Трифонов потряс ее за плечи. – Ты вообще соображаешь, что ты говоришь? Скопытишься от голода, тогда будешь знать…
- У нас воды полбутылки на всех, - заметила Наташка, - а Света с Воробьевым ее еще выливали…
- Значит, и будут сидеть без воды! – отрезал Трифонов. – Пусть сидят, а мы пойдем… Пойдем, Панина, - он взял ее под руку, делая несколько шагов в нужном направлении.
На лице Вовки не дрогнул ни один мускул.
- Идите, - сказал он.
Наташка вырвалась из Трифоновского захвата и бросилась к Вовке:
- А ты что, не пойдешь? Так Воробьева и будешь слушать? Ты что, Вова? Ты в своем уме? Ты же смеялся над ним! – я посмотрел на Королева, и он отвернулся. – Ты же говорил, что он воображала! Зануда! Ботаник заученный!
- Заткнись, - бросил Вовка, ковыряя носком кроссовки землю.
- Почему я должна заткнуться? – на Наташкиных щеках расцветали красные пятна. – Ты его так и называл… А еще стукачом! Вот! Ты говорил, что он стукач, и ты с ним в один сортир срать не сядешь…
- Что? – спросил я. – Это когда это я стучал?..
- Ярик, успокойся, - Вовка, наконец, вышел из ступора. – И ты успокойся… Решились, идите. Идите-идите. Думаешь, заплачет тут кто-нибудь? Да никто не заплачет…
- Воду вообще-то нужно на всех разделить, - внесла дельное предложение Светка.
- Сейчас! – выкрикнул Трифонов с дороги. – Спешим и падаем… Вы ее выливаете…
- Валера, разлей воду, - скомандовала Наташка. – Пополам… - она смотрела Вовке в глаза.
- Почему пополам? – Светка копалась в рюкзаке в поисках пустой бутылки.
- Потому что не хер выливать воду было, - у Трифонова явно заел сей факт в голове.
- Хорошо, у нас водка есть… - Королев смотрел на Наташку, она выдержала его взгляд.
- Почему я стукач? – я обернулся к Вовке и схватил его за воротник рубашки. – Где я на тебя стучал? Где я стучал на тебя? Где я стучал?..
- Не надо, Ярик, - попросила Светка, завинчивая крышку, - не надо кричать. Ради Бога, Ярик, не надо кричать!.. Давайте, еще передеремся все… То-то он посмеется…
Вовка, не глядя на меня, протянул мне носовой платок.
Кровь из носа почти перестала идти, но в голове звенела пустота.
- Ну, вот зачем ты это сделал? – Светка укоризненно покачала головой. - Вам, что, силу девать всем некуда?..
- Да я не сильно ударил-то, - Вовка был явно смущен. – Я вообще пощечину дать хотел…Тут просто высоко… Кровь сразу идти начинает… Нет, а ты знала другой способ его заткнуть?..
Меня, словно уже не присутствовало на планете Земля.
- Почему я стукач? – спросил я.
- Ярик, - голос у Вовки был какой-то старый и надтреснутый. – Можно тебя попросить о колоссальном одолжении? Можно, а? Проехали! Проехали! Этот треп сейчас беспредметный…
- Ты меня назвал стукачом, с которым ты не сядешь срать в одном сортире, - упорствовал я. – И мне хотелось бы знать, почему ты так сказал.
- А ты меня назвал павлином, - бросил мне Вовка. – Это мне сообщил твой друг Костя Губарев, когда пытался со мной подружиться. И я, прикинь, живу. И даже с тобой разговариваю. И даже буду не рад, когда… Если ты погибнешь… Ярик! Пожалей мои нервы! Меня уже все задолбало. Не надо кидать мне предъяв…
- Стукач – это серьезное обвинение, - сказал я.
Честно говоря, я не ожидал, что Костик сплетничает у меня за спиной…
- Хорошо! – Вовка воздел руки к небу. – Хорошо, если тебе от этого полегчает… Помнишь, мы с Трифоновым разрисовали доску между Маргаритиными парами всякой херней? А нас кто-то сдал, и кураторша еле нас отмазала? Так вот, Тася, сказала, что видела, как ты о чем-то трепал с Маргаритой…
- Тася – дура, - отозвалась Светка, – она же, небось, и заложила.
- Уж во всяком случае, не я, - сказал я Королеву.
- Ну, да… Святой дух…
- Это был не я! – я промокнул нос Вовкиным платком и посмотрел на него с омерзением. – Я с ней по другому поводу разговаривал…
- Да он чистый! – усмехнулся Вовка. – Мне мать их вечно пихает… Ярик, мне уже лично глубоко по барабану, кто что сделал, кто кого как назвал. Мы в такой жопе… Ярик, постарайся понять, в какой мы жопе, и как важен сейчас этот детский сад…
- Я с ней разговаривал по другому поводу, - повторил я.
- По какому?.. – вздохнул Вовка.
- Не скажу, - отрезал я.
- Ну, вот видишь, стукачом ты быть не хочешь и признаваться тоже…
- Я не стукач! – снова разъярился я.
- Ребята! – вдруг завопила Светка. – Ребята, смотрите, родник! Вода!
Впереди весело журчал ручей, стекая с вершины холма…
- Хорошо… - Вовка зажмурился от удовольствия, лежа на земле. – Водичка, тенек… Шашлычка бы еще… Водка есть. Даже одна сигарета, - он хмыкнул.
Я пытался застирать в ручье подол рубашки. Светка спала. Иногда по ее лицу пробегала рябь от волнения листвы, и мне захотелось ее нарисовать. Только было нечем.
- Зря мы тут час уже торчим, - недовольно сказал я. – Мы так вообще никуда не придем, если расслабимся…
- Она устала, - Вовка кивнул на Светку. – Она уже еле ноги переставляет. Если у нее ногу сведет, ты ее тащить будешь?.. Я лично не могу ее тащить, у меня у самого уже в башке все плывет…
- Да? – холодно спросил я.
- Да! – разозлился Вовка. – Я не могу представить, откуда ты берешь силы… Словно он тебе ворожит…
- Кто, Вова?
Я вспомнил про дриаду, и меня, словно обдало ледяной волной. До сих пор мне удавалось убедить себя, что это был полусонный бред…
Вовка схватил меня за руку, и я дернулся. Взгляд у него был совершенно безумный.
- Я всего лишь хотел, чтобы ты сел ближе. А то Светка услышит, а я не хочу, чтобы она слышала…
- Светка спит, - заметил я, тем не менее, подвигаясь.
- Ну, хорошо… Хорошо! Я боюсь его, - он понизил голос до полушепота и обвел взглядом деревья, лениво колышущие ветвями в такт ветру. – Вот сейчас он молчит. Ты чувствуешь, что он молчит сейчас?
Я неохотно кивнул.
- А обычно… Обычно он, словно разговаривает… Словно в мысли твои забирается… Я очень давно это заметил… Сначала думал: глупость, померещилось… Но нет… Вот, когда я тебе по роже съездил, я хотел несильно, но он, будто под руку меня толкал. Будто говорил: «Вдарь в полную мощь». И что он этого хочет… Что я сам этого хочу…
- Ты пытаешься объяснить, - резюмировал я, - что лес забирается в твое подсознание и достает оттуда мысли, которые ты сам от себя скрываешь. Например, мысли о том, как тебе хочется разбить мне рожу…
- Да ни тебе! – возмутился отсутствием понимания Вовка. – Кому-нибудь…
- Почему не мне? – удивился я. – Я же стукач…
- Ты мне пока не доказал, что это не так, - Вовка вдруг пришел в себя и снова ухмылялся.
Можно было подумать, что он все это время прикалывался…
- А давай так, - я отжал рубашку. – Откровенность за откровенность. Ты мне рассказал про свои страхи, я тебе расскажу, что я тер с Маргаритой, - Вовка с интересом ждал продолжения. - Видишь ли, мы на первой паре, если ты помнишь, писали контрольную. И я закончил первый…
- Конечно… - хмыкнул Вовка.
- Да… Так вот я закончил и от скуки начал рисовать девушку… А потом меня кто-то отвлек с просьбой подсказать, и я так и сдал тетрадь… И, вспомнив, подошел к Маргарите, чтобы она разрешила ее забрать… Сказал, что я забыл в ней деньги. Она очень удивилась, но разрешила…
Вовка напряженно смотрел на меня.
- Можно смеяться, - разрешил я.
- Зачем?..
- Ну, как… Получи удовольствие. Ты же любишь совать нос в чужие проблемы, - я снова яростно начал оттирать рубашку от крови. - Это же смешно… Что ж ты не смеешься?..
- М-да… - загадочно сказал Вовка. – Бывает же…
Я был несказанно удивлен его малоэмоциональной реакцией.
Складывалось ощущение, что лес его уже основательно потрепал…
Вовка разбудил Светку, и мы двинулись.
Она шла впереди нас, рюкзак покачивался в такт ее шагам. Солнце просвечивало сквозь ветки, и от переливов лучей начала слегка кружиться голова.
Я попытался не думать о голоде, который делался все ощутимее…
- Ты ведь эту девушку рисовал?.. – негромко спросил Вовка.
Я промолчал.
- Когда вернешься, женись на ней, - казалось, он говорит без тени юмора. – Идем уже неделю: не ноет, не закатывает истерики… Как автомат. Не прогадаешь… Такие девушки очень полезны в хозяйстве…
- Если вернусь… - поправил я, стараясь не обращать внимания на его насмешки.
- Ты вернешься… - со странной убежденностью произнес Вовка. – Я точно знаю…
Я посмотрел на него.
- Что ты знаешь?..
- Что ты вернешься… Ты человек Сумрака. А тут Сумрак… - он достал из пачки последнюю сигарету, повертел ее в пальцах и снова убрал. – Нет, еще не край…
- Только не надо мне дальше вправлять про эльфов и гоблинов, - усмехнулся я, скрывая охвативший меня ужас от его слов: я никогда не видел, как человек сходит с ума, но предполагал, что выглядит это именно так. – Я, мягко говоря, не люблю подобное творчество…
- Не буду… - ухмыльнулся Вовка. – Но ты подумай…
- А как же Трифонов? – я откинул кроссовкой попавшую под ноги шишку: пошли хвойные деревья. – Они, наверное, уже вернулись…
- Они не вернулись, - сказал Вовка, и у меня мороз прошел по коже от его тона.
- Почему ты так думаешь?..
- Нас бы уже нашли. Мы не так уж далеко отошли от этой хреновой дороги, - он отковырял кусок смолы от сосны и теперь перекатывал ее во рту, как жвачку.
- По-моему, мы вообще не отошли, - признался я. – Иногда мне кажется, что мы не движемся. Это он движется, а не мы…
- Вова! Ярик! – Светка вдруг остановилась и жалобно посмотрела на нас. – Я бутылку с водой забыла. На привале…
- О, б… - Королев с размаха плюхнулся на землю и обхватил голову руками. – Светик, ты думаешь, что наша радость была неполной?..
- Есть еще одна бутылка… - неуверенно пробормотал я.
- Еще одной бутылки мало, - отрезал Королев. – Нужно возвращаться… Четверть часа туда, четверть часа обратно… - простонал он. - Мой организм это уже не выдержит…
Светка стиснула зубы, чтобы не расплакаться.
- Давайте, я схожу, - предложил я.
- Нет, - сказал Вовка. – Мы все вместе пойдем.
Над ним, как я догадался уже много позже, водя кистью по бумаге, заканчивая работу, глядя на нее, разрывая ее на мелкие части, закуривая сигарету, туша ее, заваривая себе кофе, проливая его на разорванную работу, снова начиная все заново, тяготело извечное проклятие общительного человека…
Пока мы вместе, с нами ничего не случится.
Сколько людей, уверовавших в этот девиз, объединяются в статью, не понимая друг друга, да и не пытаясь понять…
Сколько людей влачат одиночество вдвоем, одиночество в толпе, отдаляясь все дальше и дальше.
Я вообще-то хотел написать не об этом.
Вовку я запомнил лучше всех, лица остальных постепенно стерлись из памяти, даже Светкино лицо. Я помню, что она была красива, и, скорее всего, так и оно было в реальности, ну, сделайте поправку на мои семнадцать лет.
Теперь, когда моим гардеробом занимается жена, мы, наверное, смотрелись бы прекрасной парой…
Думаю, что я так хорошо запомнил Вовку, потому что он был единственным, кто хотя бы чуть-чуть прикоснулся к моим мыслям. Иногда так случается: кто-то прикасается к твоим мыслям. В большинстве случаев из этого не получается ни дружбы, ни любви. Ничего такого, что можно было бы воспеть в балладах.
Это просто факт. Данность. И она не имеет никакого практического значения…
- Я один схожу, - возразил я. – А ты сиди со Светой. Не надо всем таскаться… Ждите меня, я скоро.
Светка посмотрела на него умоляющим взглядом.
- Не очень мне это нравится… - проворчал Вовка. – Тут ведь хрен что может случиться… Я как бы это… Беспокоюсь…
Он сел рядом со Светкой на поваленное бревно, и она прислонилась к его плечу.
И снова, уже при ярком свете, я увидел то же лицо…
«Не Трифонов, так другой… - прошептала дриада. – Ей же все равно, а ты просто глупец…»
Я ответил резче, чем планировал:
- Ну, да, я тут вроде талисмана. Человек, у которого по математике не «два», и которого только за этим держат…
- Если тебе так проще, пусть будет так, - равнодушно сказал Королев, накрывая Светкину руку своей.
Ненависть стучала у меня в висках, пока я шел к роднику.
«Опомнись, - пытался образумить меня Тот, кто Мудрее, - когда ты видел что-нибудь другое? Просто она была с Трифоновым, и ты не замечал… Он и раньше снимал ее со стула, когда она вкручивала лампочку на их половине. Однажды он перенес ее через разлившуюся лужу: и Наташку, и ее… Они просто дружат, это тебе недоступна такая дружба. Для тебя очень важно, кто до кого дотронулся. Другим же на это плевать…»
«Пошел на хер», - оборвал я его, поднимая бутылку.
«Да, да, да!» - шептал лес.
На обратном пути я услышал треск падающего дерева. Уже понимая, что это должно означать, уже слыша отголоски Светкиного звериного воя, я старался думать, что на самом деле не произошло ничего страшного…
Светка собирала букет, а Вовка кидал нож в землю. Как она объяснила, ей это не понравилось, и она попросила дать ей нож, якобы срезать толстый стебель. Она крикнула ему несколько раз, но у него в ушах были наушники, и он не реагировал.
А потом Светка услышала треск. Тот же, что и я.
Вековая сосна за считаные минуты грохнулась наземь, придавив его своим мощным стволом. Сосна, которая по здравому разумению, не должна была упасть. Так же, как и мост…
Светка рыдала, обняв другую сосну. Я погрузил бутылку с водой к себе в рюкзак, потом поднял нож, обтер его травой и сунул туда же. Затем стал перегружать остатки вещей из ее и Вовкиного рюкзака в свой. Незачем было таскать столько лишнего хлама…
Подумав, я вытащил у Вовки из ушей наушники, машинально обтер с них кровь рукавом, с рубашкой уже все равно не произошло бы ничего нового, и повесил себе на шею.
Мне казалось предельно важным выполнить все эти, несомненно, ценные, манипуляции именно сейчас. Я сосредоточился на том, чтобы выполнить их максимально точно. «Во всяком случае, они не сидели вместе на бревне…» - усмехнулся лес, и я рассеянно кивнул.
Светка смотрела на меня. Грязные пряди волос падали ей на лицо, прилипая к мокрым глазам…
- Мы же не можем оставить его вот так… - прошептала она.
«Подойди к ней, - прошептал Тот, кто Мудрее. – Обними, успокой, как сделал бы он, как сделал бы каждый…»
- Мы не передвинем дерево, - возразил я. – Даже вдвоем… - я вставил наушники в уши, включил музыку на полную громкость и протянул ей руку. – Пойдем. Мы и так задержались. Нам еще долго придется идти…
Глава 3. Человек Сумрака
«С некоторых пор мне стало казаться, что этот лес в конечном счете — часть моего «я». Я блуждал внутри самого себя. Подобно тому, как кровь циркулирует по кровеносным сосудам. Выходит, я видел перед собой собственный внутренний мир, и то, что выглядело в моих глазах угрожающе, на самом деле — эхо засевших во мне страхов».
Хараки Мураками.
- Дождь будет, - сказал я Светке.
Она не ответила. На востоке грохотало, и небо наливалось свинцовой тяжестью. В ушах у меня завывала какая-то рок-группа.
Пять минут назад я чуть не погиб. Мы выбрались на какое-то плато, и, поскользнувшись на мокрой от росы траве, я начал сползать в пропасть...
Мне часто снится этот сон.
За спиной у меня пустота, и я, карабкаюсь, пытаясь удержаться за неровные камни, раздираю себе ладони в кровь, а Светка тянет ко мне руку. Бесконечные несколько секунд между нашими пальцами воздушный зазор, потом я крепко вцепляюсь в нее, стараясь задержаться ногой хоть на чем-нибудь, ее лицо краснеет от натуги, она ложится животом на землю, и я думаю, что она сейчас не выдержит, разомкнет эту цепь, и я буду долго лететь вниз.
Но она не размыкает, и постепенно я выползаю наверх, отцепляюсь, и мы лежим во влажной грязи, приводя дыхание в порядок…
Мы лежали во влажной грязи, приводя дыхание в порядок.
Ее ухо было совсем рядом с моей рукой, и у меня возникло безумное желание дернуть ее за мочку.
Я встал и вытащил наушники из ушей.
- Я не могу, Ярик… - грудь у нее тяжело вздымалась под футболкой, когда-то густо-синей, а теперь выгоревшей на солнце до цвета незабудок. – Подожди… Я не могу сейчас идти… Давай отдохнем…
Я протянул ей бутылку, и она жадно отпила. Я подумал, что за три дня, прошедшие после Вовкиной смерти, мы вряд ли обмолвились парой слов…
«Три дня, - отрешенно подумал я. – Еще три дня. И никакого поселка. А есть ли он на самом деле? И те… Те тоже не дошли… Или нас не находят… Может быть, мы провалились в какое-то иное измерение, как в «Секретных Материалах»?»
От этой мысли мне стало совсем нехорошо.
- Когда мы вернемся, я хочу съесть торт, - подала голос Светка. – Такой большой торт с кремовыми розочками… И к черту фигуру…
- И колу? – подсказал я.
Она кивнула.
- И еще бутерброд с колбасой… Яичницу… Никогда не думала, что простые мысли о еде могут вызывать столько эмоций.
- У нас еще есть одно печенье, - удрученно сказал я.
- Одно печенье! Одно печенье на двоих… И много-много-много километров впереди… Долго еще идти, Ярик?.. – она приподнялась на локте.
- Я не знаю, - я не смотрел в ее сторону.
- Как же ты можешь не знать, Ярик? – глаза у Светки были широко распахнутыми, и я испугался, что заблужусь в них навсегда, если встречусь с ней взглядом. – Как же ты можешь не знать, у тебя же карта?..
- Пойдем, Света, - сказал я.
«У тебя карта, да, - сказал Тот, кто Мудрее, - и еще у тебя, как считал Королев, нюх. У тебя нет только самого незначительного. Удачи».
- Я не могу, - снова сказала она, - я больше не могу идти… У меня нет сил… Совсем нет…
«Вот и началось, - меня охватил ужас, - вот и началось. У нее не сил…»
У меня их, кстати, тоже уже совершенно не было.
- Света, - я ткнул пальцем во тьму на востоке. – Будет дождь. Очень сильный дождь. Скорее всего, гроза. Нам нужно зайти глубже в чащу. Мы сейчас на открытом месте…
- Я не могу, Ярик, - со странным спокойствием произнесла Светка.
Видимо, рывок, который она предприняла, чтобы меня спасти, выжал из нее последнюю энергию…
- Света! – чужим голосом рявкнул я. – Встала немедленно! Встала, я сказал тебе! Немедленно! Сейчас же!.. Считаю до трех!..
Я не знаю, чтобы я делал на счете «три», но Светка избавила меня от терзаний, с глухим стоном поднимаясь с земли.
Полились первые капли дождя, и небо отозвалось сверкающим взрывом.
- В лес! – скомандовал я. – Быстро!
- Я не могу быстро, - она брела за мной, поминутно останавливаясь. – Ярик, пожалуйста, давай отдохнем… Пожалуйста…
Дождь уже барабанил вовсю, пробирая до костей. Небо ревело, поминутно освещаясь мертвенной белизной. Светка вдруг протяжно вскрикнула и повалилась на землю. Я резко обернулся:
- Света, ну, что там еще?..
Волосы встали у меня дыбом от увиденного. На ноге у Светки красовался огромный капкан, и она трясла ногой, пытаясь его скинуть, и кричала на одной ноте.
- Б… - прошептал я. – Б… Б…
Я выломал ветку, размыкая ей адское приспособление. Молния в этот момент врезалась в дерево совсем рядом с нами, стало светло, как днем, и я увидел, что нога у нее вся в крови и, наверняка, раздроблена кость. Я оторвал кусок от рубашки, чтобы перевязать, но она дергалась и кричала.
Эти крики до сих пор стоят у меня в ушах.
Я поднял ее на ноги, пытаясь поставить ровно, но она снова рухнула, увлекая меня за собой.
- Ярик, - она вцепилась мне в ноги, когда я поднялся, - Ярик, пожалуйста, не бросай меня!.. Пожалуйста, не бросай!.. Ярик, я прошу тебя, не бросай! Я обязательно пойду сама!.. Вот мне станет чуть-чуть легче, и я пойду…
Под обжигающими струями дождя я развязал рюкзак, достал блистер анальгина и запихал ей в рот две таблетки.
Потом снова попытался поставить ее на ноги, и она снова упала.
«Все, - сказал Тот, Кто мудрее, - все, на этом поход закончен. Все».
«А это мы еще посмотрим!»
Я подхватил Светку на руки. Наверное, было бы проще закинуть ее за спину, но там у меня болтался рюкзак, которого я не хотел лишаться…
Мне показалось, что она весит тонну.
«Теперь ты понял, что был не прав, когда не ходил в качалку, - вздохнул Тот, кто Мудрее, - ты ее просто не допрешь…»
«Допру!»
Я сделал несколько шагов. Было вполне терпимо. Если бы не дождь, молотящий по ушам…
«Если бы не дождь, молотящий по ушам, - вздохнул лес, - ты бы давно услышал… Это, конец, Ярик… Конец… Если ты не бросишь ее, вы погибните оба… Еще долго идти…»
«Плевать! Я дойду!»
Светка затихла у меня на руках. Наверное, она потеряла сознание…
«Не дойдешь, - уверенно сказал Тот, кто Мудрее. – Ты даже не знаешь, сколько идти...»
«Максимум два дня!»
Дриады расхохотались, их смех смешался с треском молний:
«Два дня! Он говорит: два дня, проведя в лесу почти две недели! Какой смешной человек! Брось ее…»
«Хрен вам!» - прошептал я и швырнул на землю рюкзак, оставив себе только нож.
«Там же вода! – ужаснулся Тот, кто Мудрее. – Неизвестно, когда ты снова ее увидишь…»
«Значит, не судьба!»
У меня затекли руки, и я попытался перехватить Светку по-другому, но она пришла в себя и закричала, что ей больно.
«Твою мать! – воскликнул Тот, кто Мудрее. – Теперь ты точно упадешь вместе с ней! Сейчас у тебя сведет ногу…»
«Брось ее! – хохотали дриады. - Они бы все тебя бросили… Все до единого… Ты был не из их тусовки… Даже Костик трепался за твоей спиной…»
«Ты помнишь о людях только плохое», - брезгливо произнес Тот, кто мудрее.
Меня повело в сторону, и я вспомнил, как дальнобойщики, засыпая, бьют себя в нос. А еще кто-то резал руку, чтобы прийти в себя. Я потянул нож из-за пояса.
«Ну, тогда ты точно ее уронишь, - покачал головой Тот, кто мудрее. – Лучше сразу вскрой себе вены. И ей заодно. Очень романтично, тебе не кажется, Ярослав?»
Голос леса раздваивался, растраивался, казалось, они окружают меня. Дождь стоял стеной.
«Ты даже не дотронулся до нее… Ты мог поцеловать ее пять тысяч раз… И даже пару раз трахнуть… Вы были одни… Но ты полное ничтожество… Докажи, на что ты способен, хоть сейчас… Брось… Никто не узнает… Они бы сделали с тобой тоже самое… Она все равно не будет твоей…»
«Плевать! - сказал я вслух. – Заткнитесь, суки!»
« К сожалению, это п…ц, - вежливо заметил Тот, кто Мудрее. – Но, в конце концов, она тоже спасла тебя…»
«Она спасла тебя, потому что ей страшно было оставаться одной», - возмутились дриады.
«Нет! – заорал я. – Она спасла меня, как спасают котят, бросаясь под поезд… Она делала, то что должна была делать… И я буду».
«Она все равно умрет… - вздохнули дриады. – У нее очень серьезная травма… Скоро начнется гангрена…»
«Замолчите!»
Я снова вставил наушники в уши и врубил музыку.
- Ярик, - Светка измученно положила голову на мое плечо. – Ярик… Я вижу… Я вижу домик… Ярик! – вдруг завизжала она. – Домик же! Там домик! Там домик впереди!
В нескольких шагах от нас стояла заросшая мхом, почти вросшая в землю, избушка, кажущаяся в сгущающемся полумраке иллюстрацией к детской сказке…
Жилище казалось давно брошенным. Топчан в углу, доисторическая чугунная печка, перед которой были сложены полуистлевшие газеты, везде паутина, пыль и плесень.
Я помог Светке раздеться, стараясь не смотреть на ее кружевное белье…
«Как банально», - усмехнулся Тот, кто Мудрее.
Я с трудом растопил печку отсыревшими спичками и сел на пол рядом с ней. Вроде бы положено было радоваться чудесному подарку судьбы, но я чувствовал лишь отрешенную усталость.
Избушка, теперь избушка. Сначала родник. Дорога… Он подсовывает надежду. Он играет с нами в спасение. В возможность чуда. И с каждым чудом нас остается все меньше и меньше…
«Нас? – осведомился Тот, кто Мудрее. – Ты сказал «нас»?»
Память, словно прокрутила ленту кинопленки.
Перрон, идет посадка на поезд. Мама долбит мне в уши, что, по ее мнению, я обязательно должен делать. Я стою чуть поодаль, но чувствую, что все взгляды направлены на меня. Трифонов хихикает и что-то шепчет Наташке.
Мама доходит со мной до вагона и дает последние наставления. Мне хочется провалиться сквозь землю. Вовка широко улыбается ей, в глазах у него пляшут чертики. «Не волнуйтесь, с нами с ним ничего не случится!» Мама тоже улыбается. На ее лице нетрудно прочитать: «Вот бы у меня был такой обаятельный сын»…
Мать Губарева, толстая, раскрасневшаяся от выпитого, женщина, украдкой пихает мне в коридоре кусок пирога со дня рождения. Отец выходит провожать меня до ларька с сигаретами. «Вы знаете, Ярослав, вы первый человек, которого Костя приглашает домой… Вы, кстати, курите?..»
Мы со Светкой стоим возле деканата. Я проболел, она не сдала зачет. «Ярик, - она нежно заглядывает мне в глаза, - ты будешь мне подсказывать?..»
Провалитесь… Провалитесь вы все… Все до единого…
«Ты сам сделал свой выбор, - прошелестел лес. – Ты всю жизнь будешь плестись в хвосте…»
- Ярик! – Светка испуганно смотрела на меня с топчана. – Почему ты плачешь?
- Так… - я высморкался в Вовкин платок и швырнул его в печку, откуда выбилось несколько языков пламени. – Вспомнил одну грустную историю…
Теперь она смотрела на меня удивленно, и мне захотелось лично ее придушить.
- Историю о том, зачем я появился на свет… - пояснил я.
- Иди сюда, Ярик… - она приподнялась на топчане, одеяло, которым я ее укрыл, сползло, под ним на ней ничего не было, я осознал это без всяких эмоций, как и то, что нога у нее сделалась похожей на бревно, и скоро действие анальгина, который я снова ей выдал, закончится. – Иди ко мне, тебе тоже нужно согреться…
Я тяжело вздохнул.
- Господи, Света, ты, что же, думаешь, что движением своих бедер ты отгонишь всех демонов, что нас окружают? Очень опрометчиво с твоей стороны…
Она вспыхнула и натянула одеяло до подбородка.
«Ну, ты молодец, - похвалил Тот, кто Мудрее, - ты герой. Девушка, о которой ты мечтал, сама вешается, а ты ее посылаешь…»
«Я не хочу, чтобы мне давали от жалости», - поставил его на место я.
- Ярик, ну, подойди же ко мне, - позвала Светка. – Я же не могу до тебя дойти…
В ее голосе было такое детское отчаяние, что я приблизился к топчану…
В фильмах часто показывают, как влюбленные нежатся в объятьях друг друга. Я же чувствовал лишь существенный дискомфорт, оттого, что топчан был слишком тесен для двоих, и еще я предпочел, чтобы она не обхватывала меня так сильно руками, словно боясь, что я куда-нибудь сбегу, пока она будет спать.
В какой-то момент она вскрикнула, и я, испугавшись, что сделал ей больно, - все мои мысли были заняты только ее травмой, - спросил ее потом, в чем была проблема, а она тихо рассмеялась и поцеловала меня в щеку, слизывая остатки слез. Это тоже можно было добавить в копилку идиотизмов моей жизни. «Интересно, а с Трифоновым у нее также было?» – усмехнулся какой-то очередной вурдалак в моей несчастной голове.
Под утро она начала стонать и метаться, и я осторожно слез с топчана, напялил на себя почти высохшую одежду и вышел из избушки.
На востоке над деревьями уже алела полоса зари, дождь кончился, но крупные капли продолжали стучать по крыше.
Я сел на порог и вслушался в звенящую тишину…
И вдруг со смесью радости и ужаса осознал, что она не была такой уж звенящей. С запада доносился еле слышный, практически сразу теряющийся в звоне капель, бьющих о листья, но, тем не менее, совершенно отчетливый, гул машин на шоссе.
- День, - я не смотрел Светке в глаза. – Максимум. Один день. И за тобой сразу же приедут. Что с тобой может случиться за один день?
У нее дрожали губы.
- Ярик, я прошу тебя… Я прошу тебя, не бросай меня… Я боюсь… Я боюсь оставаться одна… Мне станет чуть лучше, и я пойду с тобой…
«Тебе не станет лучше! – хотелось заорать мне. – Ты сутки живешь на таблетках! У тебя уже началось заражение крови! Каждый день имеет значение!»
Вслух я произнес:
- Я оставлю тебе воду, - я умудрился найти рюкзак там, где я его бросил. – Я оставлю тебе нож, - мне очень не хотелось его лишаться, но мне казалось, что так будет правильным. – Света, - я попытался улыбнуться, - у нас нет выхода. Ты не сможешь идти…
- Я смогу! – в ее глазах плескался ужас. – Я только чуть-чуть полежу…
- Ты умрешь, если еще чуть-чуть полежишь! – вырвалось у меня. – Ты понимаешь, что такое гангрена?! У тебя жар, - я дотрагивался губами до ее лба, лучше бы я этого не делал: температура поднималась на глазах. – Света, ну, посмотри же трезво на вещи! У нас нет еды…
Сказав это, я подумал, что уже не хочу есть. Это мне показалось не очень хорошим знаком.
Она плакала. Теперь плакала она, а у меня не хватало ни слов, ни действий…
Я сидел возле печки и смотрел в окно, за которым садилось солнце. В ушах у меня шуршали шины, трущиеся об асфальт, фары пронзали уже сгущающийся полумрак ярким сиянием…
Один день. Я примерно рассчитал по характеру звука. Один день. Один день. И все. Лес кончится. Лес, наконец, выпустит из своего плена. Один день. Один день-один день-один день… Если бы не было ее.
- Света, - я поцеловал ее, не знаю, зачем я это сделал, то, что было между нами, казалось мне таким же далеким и призрачным, как биостанция за много километров позади, - давай рассуждать логически…
Я так никогда и не понял, что произошло.
Это было страшнее всего.
Светкина смерть словно рушила тот карточный домик, который я пытался возводить на обломках здравого смысла.
Я успел пройти совсем немного, когда услышал крик. Я четко слышал крик.
Я никогда никому не говорил про него, я вообще ничего не сказал, кроме того, что я оставил ее в избушке, а сам пошел к дороге. И дело даже не в том, что я боялся, что меня в чем-то обвинят. Просто это было уже запредельно.
Мама всегда считала мое воображение слишком ярким. Она говорила, что мне нужно меньше реагировать на разные вещи. Я так сильно старался меньше реагировать, что постепенно перестал реагировать вообще.
Или реагировал не так, как ей хотелось.
Когда мне было десять, я, памятуя о походе в поликлинику, уходил плакать на грузовую ветку железной дороги. Я сидел на откосе, смотрел на поезда, и постепенно слезы высыхали.
Потом я часто рисовал эти поезда. Даже сейчас, когда я живу в другом конце столицы нашей бескрайной родины, они иногда мне снятся, мощные, грохочущие и таинственные.
Мама же полдня не могла дозвониться домой, чтобы узнать, ел ли я приготовленный ей суп из концентрата, и мне приходилось врать, что я был дежурным по уборке класса.
Когда мне было 13, мама заметила, что я смеюсь на ее сериалах. Я смеялся как раз в тех местах, когда кто-нибудь помирал. Меня очень забавляла противоестественность постановки сего зрелища. Мама же не на шутку перепугалась. Сводила меня куда-то, там посоветовали не забивать себе голову, пить валерьянку обоим и заниматься спортом мне. Естественно, никто ничего не делал.
Когда мне было 16, я рисовал по 12 часов в день, закрывшись в комнате. Маме я впаривал, что готовлюсь к Строгановке. Когда же она рассмотрела мои работы, она снова потащила меня куда-то. Там мне долго забивали мозг какой-то мурой, а потом сообщили маме, что у меня повышенный уровень тревожность и склонность к суициду. Я был оскорблен до глубины души. Склонности к суициду у меня не было ни малейшей. Напротив, я отчего-то очень боялся помереть. Настолько боялся, что постоянно рисовал смерть в различных вариациях. Мне казалось, что так она сделается ни такой пугающей.
Когда я уходил, Светка сидела на топчане и слушала Вовкин плеер. Я успел пройти совсем немного, когда услышал крик…
Светка лежала на полу, и между ребер у нее торчал нож. Тот нож, который я ей оставил.
Постепенно я пришел к решению, что она упала на него сама.
Я не знаю, зачем она куда-то попыталась идти с ножом в руке. Я не знаю, почему она кричала.
Я вообще ничего не знаю.
Я думал об этом так долго, что не помогали уже антидепрессанты. Если бы я не умел рисовать, то был бы уже там, где Наташка.
Я помню, что я вышел из избушки и долго орал в безмолвное небо, призывая лес грохнуть и меня заодно. Не знаю, сколько это продолжалось. Потом я вернулся в избушку, положил ее на топчан и накрыл одеялом.
«Теперь тебя ничто не стесняет, - вздохнул Тот, кто Мудрее».
«У меня не было выбора, - бросил ему я. – Я не мог дожидаться ее смерти…»
«Но она все равно умерла!» - захихикали дриады, и я погрозил им кулаком.
Я шел весь день. Иногда отдыхал, пил воду, которую забрал у Светки, и снова шел.
Наконец, лес кончился. Это мне тоже часто снится. Я раздвигаю ветки, чтобы пройти, и вдруг понимаю, что больше это не потребуется. Потому что леса больше нет. Я стою на песчаном берегу, а передо мной расстилается гигантская переливающаяся закатным блеском масса воды.
Передо мной было озеро. Огромное, показавшееся мне тогда бескрайним, озеро. Я сверился с картой и обнаружил, что могу ее выбросить. Озера не было. Я вышел за пределы масштаба.
А на другом берегу озера, уже ни еле слышное, а ревущее и искрящееся огнями, проходило шоссе.
Я упал лицом в песок и долго лежал, прислушиваясь к отголоскам шума цивилизации.
«Ты не дойдешь, - вздохнул Тот, кто Мудрее, - ты даже не знаешь, как далеко оно продолжает. У тебя уже нет сил. Лучше взять ножик и… Это намного лучше, чем завалиться опять где-нибудь в лесу и медленно подыхать».
Я вспомнил историю о человеке, которого съели муравьи. Эта мысль совершенно не придала мне оптимизма.
«Последний оставшийся в живых… - усмехнулся лес, колышущийся позади. – А вот и твоя судьба…»
- Ага, сейчас, - сказал я вслух, садясь на землю и трясущимися руками закуривая последнюю сигарету. – Сейчас, как же. Жди. Я сейчас отдохну, а потом пойду… Я буду идти хоть неделю… Хер тебе…
Лес невнятно прошелестел. Казалось, он разводит руками…
Ночью я проснулся от ощущения полного одиночества. От воды тянуло холодом, и у меня не попадал зуб на зуб. Шоссе почти молчало, и от этого казалось, что я нахожусь в космической пустоте.
Мне удалось заснуть лишь под утро. Проснулся я оттого, что звонкий девичий голос очень похоже выводил песню из «Телохранителя»…
Наташка пела, иногда прерываясь, чтобы откинуть волосы, застилающие ей глаза.
Взгляд ее был устремлен в таинственные дали.
Мне удалось выколотить из нее, что, когда мы расстались, они шли несколько дней, она точно не помнила, сколько, у нее все спуталось в голове, а потом дороге уперлась в болото. Они с Трифоновым начали петлять, постепенно приходя в полное отчаяние. А потом на Трифонова напал медведь. Что при этом делала Наташка, почему ее не коснулась эта проблема, угадать я так и отчаялся. Каждый раз, когда я пытался вновь поднять эту тему, она начинала дергаться и закрывать глаза руками. В таком состоянии она, по ее словам, просидела достаточно долгое время. Почему медведь ушел, ее не тронув, и был ли он вообще, так и осталось для меня тайной за семью печатями.
Насколько я знаю, все врачи, которые с ней работали после, также не добились принципиально иного результата.
Потом она бессмысленно бродила по лесу, как я догадываюсь, все больше и больше теряя разум, и случайно вышла на меня…
Мы обошли озеро за два дня. Одному мне удалось бы сделать это быстрее, потому что Наташка регулярно садилась поперек дороги и заводила какой-нибудь хит, и мне приходилось брать ее за шиворот и резко встряхивать.
После того, как мы выбрались на шоссе, мы просто сели поперек дороги, и минут через 40 проезжающий грузовик остановился, а водитель высунулся и обложил нас матом.
Пока он нас вез, я пытался завести с ним разговор о биостанции, но он никогда не слышал о таком месте. Позже никто не мог поверить, что мы реально прошли пешком такое огромное расстояние. Названия населенных пунктов, на которые мы ориентировались, тоже никому ничего не говорили. Один старичок-старожил, правда, обмолвился, что они существовали еще до войны, а потом лес поглотил их.
Этот же старичок поинтересовался, действительно ли мы шли по лесу все три недели, ни разу не выходя из него. Когда я утвердительно кивнул, он покачал головой и сказал: «Тогда понятно, почему девочке совсем плохо…»
Больше мне из него ничего не удалось выколотить.
Вот и все.
Наверное, эту историю можно было рассказать ярче и красочнее.
Но, увы, вам попался не самый эмоциональный рассказчик.
Все, что я помню об этом месте, в моих работах.
Кому-то они кажутся забавными, кому-то зловещими, а кто-то, по его признанию, считает, что я изображаю какой-то иной мир, не подвластный восприятию.
Тогда мне начинает казаться, что я так никогда до конца и не вышел из леса.
И я не уверен, что из него можно было бы выйти вообще…