Морозы не пришли, а нагрянули как-то неожиданно, без предупреждения и намека на сильную зимнюю стужу. Давненько таких не бывало! Отвыкли люди-то от морозов таких лютых, давно уже отвыкли в здешних местах! А зима совсем бесснежная выдалась, пришла, как сирота, голая и безликая. Только к февралю и принарядилась, да так богато, что снова не в угоду. Человек капризен по сути своей: снега нет - плохо; насыпало-замело - опять носом крутит:
- Куда ж столько-то?
Открыв с трудом утром дверь, Михалыч вышел во двор. Сугробы снега, выросшие за ночь, приятно удивили и одновременно озаботили его. Недолго думая, вернулся он за лопатой, давно ждавшей своей очереди. Наконец-то пригодилась! Расчистив малость площадку вокруг себя, отбросил снег в сторону навеса, в угол которого выходила асбестовая труба-вытяжка газового котла. На небольшом выступе-площадке, выложенном из кирпича, сидели, прижавшись друг к дружке, мамаша, кошка Сонька, и ее молоденький рыженький котенок, Люсик. Поначалу-то была Люся, дикая, в руки не давалась. Потом-то выяснилось... воочию -Люсик! Здесь, у Михалыча, всегда кто-то зимовал возле теплой трубы. Шерстка на спинках квартирантов была малость припорошена снегом - и сюда, под широкий навес, заносило его.
- Нуууу, как вы тут? ...Люсик, нук иди сюда, - протягивая руки, обращался Михалыч к "меньшим братьям".
Те выгнули спины,разминаясь ото сна, повернулись к хозяину зимовки.
- Что и вас занесло?
И тут вдруг Михалычу пришла идея:
- Кошкин дом надо построить ! Это ж я мигом! У меня же коробка есть как раз по размеру "припечка"!...
Окинул взглядом территорию двора, всю занесенную снегом: подождет, не к спеху! Михалыч охотно принялся воплощать свою идею в жизнь. Измерил,прикинул, начертил на коробке кружок, вырезал его. Потом тут же сделал прорезь, снова прикинул на глаз и вырезал вход в "кошкин дом". Уложил коробку как надо: как будто тут и была! Труба оказалась внутри домика в углу. Завершив работу по устройству домика, поместил туда законных жильцов.Получилось просто здорово! Теперь тепло трубы постоянно спасало случайных питомцев от холода. Из вырезанной двери новой кошачьей избы выглядывали две ушастые мордочки.
-Ну как, хорошо вам там? ...Щас покормлю, грейтесь пока,обживайтесь там!
Михалыч бросал снег с частыми остановками-передышками,
но сугробам , казалось, не видно было конца и края! Кажется, еще совсем недавно он делал это с большим удовольствием - бросал широкой лопатой нарезанные куски-квадраты, рафинад, как любил пошутить Михалыч. А сегодня,видимо, дал о себе знать возраст: уж до шестого десятка рукой подать, да и пенсионер он уже "по вредности". Сначала прокопал дорожку до конца, оглянулся ,опершись на "держак" лопаты, отдышался, оценивая сделанное.
- Почти как лунная вышла!- усмехнулся в мыслях, высморкался и снова побрел мелкими шажками в обратную сторону, нарезая очередную порцию снежного рафинада. Пар клубился от частого дыхания и морозного воздуха, напоминая что-то из детства: то ли запах мороженого,то ли еще чего-то далекого, до боли знакомого, душевного. Вспомнились санки. Огромные такие, с широкими полозьями. Может, потому именно широкие вспомнились, что тогда, в далеком прошлом, он рассматривал их испуганными глазами очень близко перед собой... под общий хохот детворы. Он дышал паром во все стороны, пыхтел, как паровоз, что-то мычал жалостно прилипшими к металлу языком и губами. Подшутили над ним, обманули, как и всякого в детстве, кто...отведал на вкус полозья санок.
Дочистив снег, Михалыч зашел в избу, поставил на газовую плиту чайник, присел на стул, потрагивая ладонями обеих сторон заиндевевшие щеки. Двери в коридор открыты, и в широкое окно коридора видно было, как над заснеженной кромкой забора на ветках сливы покачивались остроносые синички. Их зелененькие телогреечки пушились от ветра, лохматились. Синицы судорожно перескакивали с ветки на ветку, пытаясь удержать равновесие, балансируя пуховыми тельцами.
- Надо бы им хлебушка дать, замело ведь все, - мысленно пожалел их Михалыч. - Ишь, как поглядывают на меня, есть просят, что же здесь неясного. Так, щас что-нибудь сообразим...
Мальчишеский грех всплыл в памяти моментально. Память о содеянном не спрячешь от себя, не забудешь никогда, сколько ни пытайся. Нет, не спрячешь, не забудешь. Память- это совесть твоя. И коль стыдит она тебя до конца дней, казнит - мучает, значит, не потеряна. Совесть - вещь необходимая, только не всегда и не каждому удается ее не запятнать. .Вот и хранит память Михалыча случай один из его далекого безвозвратного детства.
Шел он как-то с дружком, уж не помнит теперь с кем,а вот шалость осталась занозой в сердечке его навсегда.Попалась на пути его ,с краю дорожки, обычная картофелина, похожая на камушек-голыш. Поднял - понял, что ошибся, подбросил на руке и снова поймал. Хотел уже швырнуть в сторону, но тут прямо впереди на дорожке неожиданно появилась оголтелая стая воробьев и затеяла жестокую птичью драку. Ну и пугнул стаю картошкой паренек. Да так случилось, что один-то воробышек остался лежать неподвижно, умирая на дорожке: побился-побился чуток крылышками, да и затих. И такая обида охватила парня: как же так случилось, не хотел же он, не хотел! Взял на руки еще теплого воробышка,подышал на него. Лишь пуховый чубчик шевельнулся и все. Слезы хлынули ручьем. Потом громко заплакал малец от несчастья такого. Как будто снова обжегся о предательские полозья. Бережно хоронил воробышка в ямке, завернув в лист лопуха. Даже из сухих палочек выложил на могилке крестик. Долго горевал потом и мучился.
*****
Малость подумав и сообразив, как и что смастерить на скорую руку, Михалыч обнаружил под топчаном три пластмассовых ведерка из-под меда:собирал для...авось пригодится! Вот и сгодились круглые кружки от ведрышек. Пошарил в ящике с таким же "добром" для авось, отыскал несколько гвоздиков разного размера, взял молоток, крышки, положил в карман куски хлеба и вышел на мороз. Стайка вмиг упорхнула со щебетаньем, подняв за собой облачко серебристой снежной пудры, подхваченной ветром.
Быстро прибить крышки к высокому забору не получалось. Несколько раз молоток скользил по гвоздю, руки моментально мерзли, не слушались и становилось вдвойне холоднее, когда молоток скользил по пальцам мастера. Наконец-то три кормушки были прибиты на торце забора. Разминая хлеб в крошки, Михалыч уже не чувствовал рук, только сознание определяло правильность действа.
Чайник до половины выкипел... Михалыч попивал ароматный чаек, обнимая горячую кружку ладонями. То и дело он прислонял ладони к еще холодным щекам. При каждом таком прикосновении ощущалась боль от ударов-промахов молотка. Вдруг взгляд Михалыча упал на забытое уже окно. И в тот же момент его лицо озарилось радостью: синички вместе с воробьями наперегонки клевали крошки хлеба. Это был настоящий птичий праздник! Михалыч уставился в окно, не видя себя со стороны. Зато птицы замечали все. На них, как мальчишка с глупой улыбкой, смотрел уже немолодой человек, из глаз которого струилась доброта.
Михалыч , наблюдая за происходящим за окном , почувствовал, что где-то там, внутри грудной клетки, снова бился тот самый воробышек: что-то покалывало и побаливало. Это снова напоминала о себе та самая необходимая вещь,под именем -совесть, которая никогда не терялась.