34
Тот, кто в своей жизни постоянно встречает всякие преграды, кому ничто так просто не дается, кто привык за все бороться, отвоевывать с великим трудом, в поте лица, бывает очень удивлен, когда вдруг улыбается удача. Заманжол Енсеев знал по своему богатому опыту, что встреча с бюрократической системой не сулит ему легкой победы, и что вряд ли удастся с ходу добиться опеки над Алтынай. Он приготовился к разного рода вопросам, не столько продиктованными требованиями дела, сколько неким, непонятно кем и для чего установленным ритуалом. Он готовился к сбору многочисленных справок, которые нужно будет добыть в десятках других учреждений. Все эти бумаги никому не нужны, они осядут мертвым грузом в недрах системы и они необходимы только, чтобы соблюсти все тот же бессмысленный ритуал. Заманжол приготовился к трудному путешествию по лабиринту кабинетов и приемных, отделов и бюро, комиссий и комитетов, обитатели и члены которых очень любят играть в футбол, пользуясь просителем вместо мяча.
Перед первым кабинетом Заманжол остановился и пожелал себе выдержки и терпения. Он представил, что его встретит обрюзгшая личность, которая начет с того, что с неудовольствием оглядев ненормального, ищущего на свою голову лишнюю проблему, вытащит из ящика стола или шкафа объемистую папку со всевозможными инструкциями и директивами, и скажет, тыча в эти бумаги, что делать то, что задумал посетитель, нельзя, так как это запрещено подзаконным актом таким-то, постановлением от такого-то числа, такого-то года...
Но все вышло совсем не так. Заманжола встретила симпатичная женщина почти одних с ним лет, и начала она с того, что приветливо улыбнулась и предложила сесть. И представилась:
- Алия Бектемирова.
Заманжол назвал свое имя и фамилию.
- Я слушаю вас, - сказала Алия.
Она сразу понравилась Заманжолу, и он понял, что найдет понимание у нее. Он рассказал все о себе и Алтынай.
- Вы мне верите? – добавил он потом, - Вы не считаете, что я того?
И постучал по своему виску.
- Нет, что вы! – Алия рассмеялась.
- Конечно, история ваша необычна, - продолжала она, - Но то, что было когда-то, по сути, нас не касается. Мотивы, заставившие вас пойти на этот шаг, благородны и я приветствую их. В любом случае вы действуете из милосердия, из желания помочь попавшему в беду человеку. Может быть, вы приняли бы это решение, если бы даже не чувствовали вину перед этой девушкой. Я могу верить вашей невероятной истории, или нет, - это не существенно. Эта история вообще не должна фигурировать в деле об опеке – зачем усложнять его? Вы напишете сейчас заявление, что хотите взять под свою опеку эту девушку. Я только хочу предупредить - вы должны проникнуться великой ответственностью. Вы сказали, что, по мнению врача, эта девушка имеет большие шансы к восстановлению утерянных функций, но вы должны быть готовы к тому, что этот прогноз не оправдается и ваша Алтынай останется прикованной к постели на всю оставшуюся жизнь.
- Я уверен, что сумею поставить ее на ноги, - сказал Заманжол, - Но если этого не случится, я не отступлюсь и буду с ней до конца.
- Что ж, я вижу – вы настроены решительно. Но, приготовьтесь к длительной процедуре оформления – такие дела так быстро не решаются. Кроме заявления, которое должна подать и ваша супруга, вы должны представить кое-какие справки и копии документов. И еще. Насколько мне известно, у этой девушки нет документов. Значит, мы должны будем сделать соответствующие запросы. А все это требует времени. Короче, наберитесь терпения. И… положитесь на меня. Я ценю ваш поступок – не много найдется людей, согласных взять на себя заботу о постороннем человеке. Да-да, конечно! - она для вас не посторонняя. Но, все же…
Алия открыла какой-то журнал и взяла ручку:
- А теперь скажите мне ваш домашний адрес и телефон – я свяжусь с вами, когда комиссия приступит к изучению этого дела.
Заманжол дал адрес и телефон, написал заявление, и ушел. Он проникся доверием к этой деловой женщине, которая обещала по-человечески подойти к его просьбе. В хорошем настроении он отправился в школу.
«Есть же в этих учреждениях живые люди!» – подумал он, и вспомнил мытарства, которые ему пришлось испытать в прошлом году, когда добивался назначения пособий семье одной ученицы. Тогда он вымотал все нервы.
А было так - Заманжол возвращался домой промозглым осенним вечером. Он заметил маленькую фигурку, мокнущую под нудным холодным дождем. Фигурка махнула рукой, и Заманжол остановил машину. Кричащий наряд не соответствовал, ни погоде, ни грустному выражению обладательницы. На вопрос, куда подвезти, ответила:
- Если некуда, можно на «хату», только это будет стоить дороже.
Заманжол похолодел – он понял, что подобрал проститутку.
- Нет-нет! Я не нуждаюсь в ваших услугах, - сказал он, - Я думал просто подвезти. Если хотите, я верну вас на ваше место.
- Не надо, - отказалась проститутка устало, - Мне сегодня не везет. Да и погода… если нетрудно, подбросьте, пожалуйста, домой. Я живу недалеко, в следующем квартале. Я заплачу…
- Да нет, не нужно платить, - Заманжол легонько отвел руку с мятой купюрой. И спросил с укоризной: - Сколько же вам лет?
Проститутка при ближнем рассмотрении оказалась очень юной.
- Шестнадцать, - и она добавила, оправдываясь:
- А что мне было делать? У нас пропал отец, а маму парализовало. А у меня сестренка и братик на руках. Да что вам, богатым, объяснять! Вы все равно не поймете.
- Я не богат. Я – простой, бедный учитель.
Девушка усмехнулась и сказала, окинув взглядом салон:
- Бедные не ездят на таких крутых машинах.
- Это подарок. Мой бывший ученик прислал из Германии. Он бизнесмен.
- А-а…
Она хотела еще что-то сказать, но Заманжол поспешил переменить тему.
- Когда пропал ваш отец?
- В прошлом году. Ехал на заработки, вышел на какой-то станции купить сигарет и не вернулся. Так сказали те, кто с ним был. Мама распереживалась, и ее парализовало. Вот и пришлось мне…
- А пенсию… пособия какие-нибудь не получаете?
- Нет. Говорят, что платили бы пенсии, если б папа умер, а не потерялся. Нужно ходить, добиваться пособий – а я не знаю как. Когда мама слегла, мы чуть с голоду не умерли, ходили, попрошайничали, всем соседям надоели. Вот, посоветовала одна хорошая женщина, свела с нужным человеком…
Заманжол молчал, размышляя. «Сколько жизней сломали эти «хорошие женщины» и «нужные люди», – думал он, - И как с ними бороться?»
Девушка прервала его невеселые думы.
- Может, все же договоримся, а? – сказала она, - Я сделаю все, что вы попросите. Вы не смотрите, что я такая маленькая. Не пожалеете. Мне нужно купить спортивку брату - без нее не допускают к физкультуре.
- Да вы что! – воскликнул Заманжол, - Я же сказал, что учитель! Вам самой не мешало бы ходить в школу.
- Да, не мешало бы… - девушка вздохнула, - А то, что вы учитель – это ничего. Учителя тоже мужчины и они тоже хотят… им тоже нужно развлекаться.
- Слушай, что ты мелешь! - возмутился Заманжол, рассердившись и поэтому перейдя на «ты». Затем взял себя в руки и добавил, качнув головой:
- С ума посходили люди!
Помолчали. Заманжол подумал и предложил:
- Давай, сделаем так – я дам тебе денег на спортивную форму. Но сначала поедем к вам, - я хочу убедиться насчет твоего папы. Если правда, что ты тут рассказала, я добьюсь, чтобы вам выплачивали пособия. Не годится заниматься этим… тем более в таком возрасте. Но, если ты все это выдумала… я отвезу тебя в полицию. Пусть там…
Он не договорил – маленькая проститутка выпрыгнула на ходу. Остановив машину, Заманжол кинулся к ней; она с трудом поднялась и, прихрамывая, попыталась скрыться.
- Ты что – ненормальная?! – заорал испуганный ее выходкой Заманжол, - Ты же могла убиться! Хорошо, я еще тихо ехал.
- Пусть бы убилась! – морщась от боли, простонала та, - Лучше умереть, чем так жить! Все угрожают, всем что-то нужно…
Она заплакала. Заманжол Ахметович с состраданием смотрел на съежившуюся фигурку проститутки; она показалась теперь совсем маленькой девочкой и, вспомнив, чем ей приходится заниматься, он едва не заплакал вместе с ней. Вновь усадив в машину, решил отвезти ее в больницу. Заметив, что машина свернула не туда, она забеспокоилась.
- Куда вы меня везете?
И взмолилась:
- Прошу вас, не надо в полицию! Если мама узнает, что я… она не переживет.
- Нет-нет, не в полицию, - заверил ее Заманжол, - Мы едем в больницу. Пусть врачи осмотрят твою ногу, может нужно перевязать…
- Не надо. Отвезите домой, пожалуйста, - попросила девушка, - Нога болит, но ничего серьезного. Перевяжу сама, дома.
- Ладно, - согласился Заманжол, разворачивая машину. Потом спросил:
- Как тебя зовут?
- Ольга, - по-взрослому ответила девушка, - Ольга Придько.
- Ольга, если позволишь, я зайду к вам, поговорю с твоей мамой. Я хочу помочь вам, так не годится, вы имеете право получать пособия. Если хочешь, я помогу устроиться в нашей школе. Тебе нужно учиться.
Оля кивнула, давая согласие.
- Давайте тогда я скажу маме, что уже устроилась в вашу школу, - выдвинула она встречное предложение, - Она будет рада.
И попросила завернуть к магазину - купить продукты.
Когда они вошли в квартиру, навстречу им выбежал мальчик лет десяти, за ним маленькая девочка дошкольного возраста, и, выхватив из рук сестры пакет с продуктами, понесли, препираясь, на кухню. Они не поздоровались с Заманжолом, а бросили мимолетный недоброжелательный взгляд – может быть, он был не первым мужчиной, приходившим к ним вместе с Олей? Квартира была скромно обставлена, но в ней царил порядок. Из боковой комнаты донесся скрип кровати, и чей-то, очевидно, Олиной мамы, невнятный голос.
- Оля, что опять так поздно?
Тем временем Оля шмыгнула в ванную, только притворив дверь за собой. Скинула броские шмотки проститутки и облачилась в простенький халат.
- Я была в роно, - отвечала она, смывая макияж, - Там меня определили во вторую школу-гимназию. Потом пришлось задержаться…
Ольга лгала, протирая разбитую коленку и обматывая какой-то тряпицей, а Заманжол слышал, как вздыхала ее мама. «Она догадывается обо всем», - подумал он.
Потом Оля пригласила Заманжола в комнату матери. Она посторонилась, пропуская Заманжола, и вновь солгала, сделав ему знак глазами:
- Мама, это мой новый учитель. Он хочет поговорить с тобой.
Заманжол вошел в крохотную комнатенку, большую часть которой занимала двуспальная кровать с никелированными дугами. Здесь стоял стойкий запах лекарств. Он поздоровался с женщиной, лицо которой искажала неподвижность одной половины. Мама Оли лишь кивнула на его приветствие.
- Меня зовут Заманжол, - представился он, - Заманжол Ахметович Енсеев.
- Значит, Оля… будет учиться… у вас? – женщина с трудом произносила слова непослушными губами. Заманжолу ничего не оставалось, как подтвердить слова своей будущей ученицы. И постарался перевести разговор на тему пенсий и пособий. Он сказал, что готов взяться за хлопоты и попросил документы детей – свидетельства о рождении и т.п. Мама велела Оле дать документы и поблагодарила Заманжола Ахметовича за участие при прощании. Заметив слезы в ее глазах, Заманжол постарался ободрить ее:
- Не плачьте. Все образуется. Вы встанете на ноги, и муж ваш найдется. Обязательно найдется, не нужно хоронить раньше времени. У вас замечательные дети, а Оля – она просто молодец!
Женщина кивала, а из ее глаз струились непослушные слезы.
Уходя, Заманжол отозвал Олю на лестничную площадку и дал ей все, что было у него в кошельке.
- Не отказывайся, будем считать, что даю в долг. Потом вернешь… когда-нибудь. Пока не назначат пособия, я буду снабжать вас деньгами. Только обещай, что больше не пойдешь туда. А завтра приходи к нам в школу. Знаешь, где она находится?
- Хорошо, я приду, - обещала Оля, и поблагодарила, утирая слезы, - Спасибо. Спасибо большое, Заманжол Ахметович. Я думаю, вы - самый лучший учитель…
- Ну и ладно, - перебил ее грубовато Заманжол. И добавил, легонько сжав худенькое плечо Оли, - Ты ни о чем не беспокойся – ни одна душа не узнает ничего от меня. Только держись и больше не занимайся этим. Я тебя очень прошу!
На другой день Заманжол снял с депозита, на котором они с Балжан копили деньги на дачу, порядочную сумму и делал еще несколько займов, чтобы поддержать семью Придько, пока добивался для них назначения пособий. Оля устроилась в их школу – он попросил зачислить ее в свой класс. Кроме этого он ходатайствовал, чтобы маму Оли направили в санаторий. Ее лечили, и она смогла встать на ноги. Правда, передвигалась она с трудом, при помощи трости, но и это достижение подняло ее дух. С тех пор Оля смотрела на Заманжола Ахметовича влюбленными глазами и взялась за учебу с таким рвением, что уже к Новому Году избавилась от троек.
Когда Заманжола Ахметовича отстранили от классного руководства, Оля сказала ему:
- Вы все равно лучше их всех и я все равно буду считать вас своим классным руководителем.
- Спасибо, Оленька! – поблагодарил он ее, - Видишь, и нам, учителям, бывает несладко и нам тоже требуется чья-то поддержка.
Прошел год с тех пор, как Заманжол занимался назначением выплат для семьи Оли Придько, но он до сих пор с содроганием вспоминает мытарства, испытанные в кабинетах бюрократии. Но сегодня эта система дала сбой, показав, что и в ней есть живые люди. Окрыленный успехом, Заманжол забыл, что сегодня школу должна посетить комиссия из очередной инстанции.
Только он сел за свой стол, как дверь неожиданно распахнулась, и в класс без церемоний ввалилась группа чиновников от образования, не ведающих, что и им не мешало бы постучаться. Дарья Захаровна, сопровождавшая инспектирующих, усадила их на стулья, за которыми послала учеников в актовый зал.
После того, как все расположились, и наступила тишина, Заманжол Ахметович начал урок. Вызвал к доске Азамата, которого и собирался вызвать перед приходом комиссии. Тот начал мямлить, не в силах совладать обычно так хорошо подвешенным языком. Заманжол спокойно поставил ему двойку и вызвал Диму, но и он тоже сплоховал. Следующей была Марина, но оказалось, что и она не подготовилась к уроку. Учитель упорно не вызывал тех, кто тянул руку, не желая нарушать свой план, составленный заранее. Он должен был опросить в первую очередь этих троих, и в результате комиссия, к вящему удовольствию Дарьи Захаровны, зафиксировала низкий уровень знаний у учеников Заманжола Енсеева. Прозвенел звонок, комиссия удалилась, и вместе с ней класс покинула Дарья Тиранова, одарив своего «любимчика» красноречивой улыбкой. Тот спокойно выдержал этот взгляд, и, проводив глазами гостей, стал собирать свои принадлежности. Ребята не двигались с места, все взгляды были устремлены к учителю.
- Чего сидим? – поинтересовался он, - Идите на перемену.
- Заманжол Ахметович, почему вы не вызвали к доске меня? – сказала Катя Волжская, - Я же все выучила. Разве вы не видели, как я тянула руку?
Заманжол Ахметович усмехнулся. Он сказал:
- Видел, Катенька. Ты всегда учишь уроки – поэтому и не вызвал. Не могу же я опрашивать каждый раз одних и тех же учеников.
- Эх, если б я знал, что сегодня придет комиссия! – оправдывался Азамат, чувствуя укоризну в голосе учителя.
- Ты что – учишь уроки для комиссии? – насмешливо сказал Заманжол Ахметович.
- Нет, но теперь вам, наверное, влетит, - предположил тот.
- И поделом! Значит, я плохо справляюсь со своей задачей. И огорчает меня не то, что скажут эти дяди и тети обо мне, а то, что я не научил тебя готовиться к каждому уроку, а не только к посещениям комиссий.
Ученики понуро покинули класс. Радовало то, что все они переживали за случившееся. И Заманжол надеялся, что этот день не прошел для них даром – они получили важный урок – урок неприятия показухи. Заманжол терпеть ее не мог.
Традиции показухи, этой великой лицемерки, очень сильны в нашей стране. С нею не смогла покончить и смена политической системы. Издавна существует обычай готовиться к посещениям разного рода комиссий, инспекций и играть для них своеобразный спектакль. С малых лет учимся мы показушничать, и наставниками в этом неблаговидном деле выступают наши учителя, умело пускающие пыль в глаза ответственным лицам в присутствии учеников, вынуждая и их быть соучастниками показушной лжи. Эти ответственные лица, надо полагать, не наивны настолько, чтобы принять просмотренный «спектакль» за чистую монету. И инспектирующие, и инспектируемые отлично понимают, что происходит. Инспектируемые наводят шик и блеск на один день, час, урок, а инспектирующие снисходительно дают «обмануть» себя, и бывают даже возмущены, когда им встречаются «умники» вроде Заманжола Енсеева, не соглашающиеся играть уготованную им роль в постановке.