УСТИНЬЯ
Дом тетки Устиньи, что на Дедиловских Выселках, стоял на самом краю деревни, был темен и неприветлив для чужаков. Небольшое подворье заросло крапивой и чертополохом, а от некогда радующего глаз цветущего яблоневого сада осталась пара засохших деревьев, казалось, в отчаянии опустивших свои черные ветви, будто вспоминая о годах цветения и до сих пор не свыкшись со смертью.
Сама же Устинья была еще не старая, сорока пяти лет от роду, ростом невысока, худощава и черноволоса. Жила она затворницей, в церковь, что при Веневе монастыре, не ходила, поста не блюла. А на пропитание себе зарабатывала малой ворожбой да знахарством. В ее небольшой светелке всюду висели пучки трав, глиняные горшочки и плошки таили в себе всяческие зелья и коренья. Были тут и высушенные лягушачьи лапки, крысиные хвосты и черные тараканы.
На деревне тетку Устинью уважали, ведь не было, наверное, ни одной семьи, которая хоть раз не обратилась бы к ведунье за помощью. Да что там деревня – вся округа аж до города Венева теткиными услугами нет-нет, да и пользовалась. Лишь местный батюшка церкви Свято-Никольского монастыря отец Феофан, едва завидев Устинью, обходил ее стороной, бормоча себе под нос, что бес попутал: однажды обратился к ней с больным зубом. «Но ведь помогла, чертовка, однако», - бормотал батюшка.
Из дома ведунья выходила редко, разве что в пору цветения трав замечали её в лесу, где она собирала коренья да ягоды разные дл своих снадобий.
Но все же было еще одно место, где можно было увидеть ее – это старый Дедиловский погост. Там у тетки Устиньи в скромной могилке под покосившимся крестом покоился ее любимый сын Ванюшка. Было Ванюшке пятнадцать, когда утонул он в местной речке под названием Осетр.
С тех под жила она одна в своем старом, разом опустевшем доме. После похорон Ванюшки, вернувшись с кладбища, тётка сняла со стены икону и в сердцах швырнула ее об пол, а потом и вовсе выкинула ее куда-то, более не вспоминая о Господе.
Частенько сидит она у могилы своего Ванюшки, едва заметно покачиваясь, похожая на черную нахохлившуюся птицу, не мигая глядя отрешенным взглядом в землю.
…- Ох, болею, Устиньюшка-матушка, все нутро болит, спасу нет, - чуть не плачет Наталья, грудастая пышная баба. – На тебя только и надеюся, помоги, родимая! Вот, ужо, я тебе яичек да сальца принесла.
- Любишь ты пожрать, Наталья, отсюда и болезнь твоя, - хмурится Устинья, размешивая в плошке какое-то снадобье. – Вот отвар тебе из корешков, будешь пить три раза на дню. Да на сало меньше налегай.
Раскланивается Наталья и уходит довольная.
К вечеру к ведунье приходит местный кузнец Федот. Левая рука у Федота сильно обожжена и распухла.
- Помоги, хозяюшка, вот, в кузнице обжег. Болит, проклятая.
Лечит она и кузнеца…
Вот так бесхитростно и живется на Дедиловских Выселках.
Купец Василий не в первый раз приезжает в деревню. Приезжает из самого города Венева, где у него большая кондитерская лавка, добротный каменный дом, жена Ксения Федоровна, да пара ребятишек.
Едет Василий верхом на гнедом породистом скакуне, за которого отвалил деньги немалые. А тянет его на Дедиловские Выселки одна забота: полюбовница Анюта – девица красивая да статная, веселая и до ласк очень охотливая. Раскраснелся купец , сидит на коне гордо, на людишек, мельтешащих на дороге, свысока поглядывает. Охмелевший от водки, перед дорогой выпитой, и от предвкушения встречи с Анютой очень довольный. За полой его кафтана заложена плеточка, но конь его породистый идет уверенно и без норова, так что плеточка вроде и ни к чему.
Устинья торопилась на кладбище. Приснился ей Ванюшка и очень просил баранок с маком – любил он их всегда.
Купив в лавке баранок и завязав их в узелок, запахнула черную свою щаль ведунья и – скорей к кладбищу. Задумалась и не заметила, как из-за угла поворота улочки прямо на нее вылетел гнедой жеребец. Толкнул он её своей мощной грудью, упала тетка Устинья, рассыпав баранки, для Ванюшки приготовленные, прямо в грязь. Заржал сидящий на коне красномордый малый, заржал не хуже своего коня:
- Куда ж ты прешь, тетка, аль не видишь – купец едет!
Поднялась Устинья, бледная от обиды, да и говорит:
- Хоть и купец ты, да дурак. Смотри, сам не ослепни, когда беда придет!
- Ах ты! Еще и лаешся , старая потаскуха! – закричал Василий и, выхватив плетку, с силой ударил ею по лицу Устинью.
Ничего не сказала она купцу, лишь отерла кровь, выступившую на лбу, и пошла прочь побитою черной птицей.
Всю следующую неделю над Дедиловскими Выселками шел дождь, а небо над деревней было черное и страшное.
Тетка Устинья изменилась до неузнаваемости: никого боле не лечила и на улице вовсе перестала появляться.
Первая беда не заставила себя ждать: в деревне совсем неожиданно без всяких признаков болезни умерла та самая полюбовница Василия – девица Анюта.
Дальше – больше. Поползли по деревне слухи, что у купца Василия - что в Веневе - скончалась жена, а потом и двое сыновей.
Дом ведуньи совсем почернел и наполовину покрылся мхом. При свете дня на его крыше теперь непременно сидела целая стая черных ворон. Ночью же в его маленьких оконцах мерцали бегаюшие огоньки, и слышался зловещий смех.
Ну, а вскоре в Дедиловских Выселках увидели люди того самого купца Василия. Брел он по улице пьяный, в грязной рубахе. Шел купец к тетке Устинье , и глаза его горели нехорошим огнем. Видели, как полный решимости он ввалился к ней в избу, а через некоторое время вышел оттуда наощупь. Поняли люди, что купец – слеп. Уже затемно добрался Василий кое-как до церкви и, поднявшись на ее ступени, упал замертво.
Утром следующего дня несколько крестьян во главе с урядником вошли в избу ведуньи и застыли в ужасе: посреди темной горницы, в центре круга из соли, на стуле сидела мертвая седая старуха, в коей крестьяне с трудом узнали Устинью.
Гудела деревня, шепталась по углам и завалинкам, что что-то нехорошее произошло с теткой Устиньей. Но слухи да толки – а хоронить тетку нужно. Пошли к отцу Феофану. Но тот не только отпевать, но и хоронить Устинью на кладбище запретил.
Через пару дней все же привезли пьяненького дьячка из Венева и ночью тайно её похоронили.
С тех пор не стало покоя на Дедиловских Выселках.
Говорили крестьяне, что ходит мертвая старуха ночью по деревне и стучится в окна, словно ищет кого-то. Стали в страхе покидать насиженные места крестьяне, и вскоре большая часть Дедиловских Выселок опустела. Лишь отец Феофан крепился, молился усердно и безвылазно вместе с попадьей жил в церкви.
Но всё со временем забывается, забылось и это.
Никто больше не видел мертвую старуху, перестала она бродить по ночам. В деревню к своим домам возвращались крестьяне. Снова зазвенел колокол на колокольне Свято-Никольской церкви, созывая прихожан на молебен.
Оттаял и отец Феофан, вернулся вместе с попадьей домой, а на службу в церковь ходил радостно и служил даже усердней, чем прежде.
Наступили жаркие летние денечки, и рыба в реке Осетр клевала как никогда.
В один из таких жарких дней ближе к вечеру сидел отец Феофан в неброской лодочке с удочкой в руках. Тишина стояла на реке Осетре, лишь где-то лениво поквакивали лягушки. Не заметил Феофан, как задремал. А проснулся вдруг от того, что удочка в руках его сильно дернулась, и он еле ее удержал. «Никак зацепился крючок за корягу» - подумал священник и подошел к корме лолки, перебирая руками конский волос.
Он заглянул за корму, и в это время зеленоватая поверхность спокойной воды вспучилась, забурлила. За край лодки вцепились две костлявые руки, и показалась истлевшая голова Устиньи.
- Помолись за меня, Феофан! – прокричала она и исчезла под водой.
Отец Феофан осел в лодке и более уже ничего не слышал….
Дмитрий Грановский