Пошли в баню!

               

Гостевая изба была в самом конце деревни. Сразу за ней большое серое озеро. И над всем этим белёсое, без облаков небо.
Ветер дребезжит плохо закреплённым оконным стеклом. Лежу рядом с остывшей за ночь печкой и слушаю начавшийся день.
Вставать топить печь не хотелось, поэтому продолжаю пребывать под одеялом и смотреть в окно.

-За пейзажем надо ехать в деревню,- мысленно соглашаюсь со знакомым художником.

Наконец рывком сажусь на кровати, натягиваю свитер, который предусмотрительно кладу на ночь под подушку, ногой целю в импортный сапог.
Теперь самое трудное – шагнуть за порог. На улице зябко и по-осеннему грустно. Быстро спускаюсь к воде, с шаткой лавы черпаю ведром зеленоватую воду. У берега мокнут палые листья, шевелятся на ветру осины.

Дома привычно обкладываю берестяную завитушку сосновыми щепками, чиркаю спичкой. Через несколько минут печь загудела и пошла стрелять дровами, из щелей полез дым. Вскипятив котелок, засыпаю туда заварку, пью чай с пряниками, потом отправляюсь снимать брошеную деревню с часовней и окрестные пейзажи - пока не выцвели.
На улице пусто. Никого ни впереди, ни сзади.
Деревенское безлюдье меня совсем не тяготит, просто после Москвы к нему сразу трудно привыкнуть.
У райповского  магазина стоял трактор. Тракторист с прицепа кидал на землю осиновые чурбаки.

-Отойди, Нюрка! Не мешай! А то зашибу ненароком.

-А чего  берёзовых-то  не привёз?– продавщица Нюрка в синем халате на куртку недовольно кривит губы.

-Значит нету!

Была суббота, как говорят местные: банно-стаканный день.
Скоро по деревне начнут топить бани. Сначала будут мыться мужики, пока есть настоящий пар, потом бабы. Моются в Серёдкино долго, до самой темноты, а затем, посвежевшие, поразгладившиеся, будут самоварничать, разговоры разговаривать о том, какая картошка сей год уродилась, да сколь рыбы попало в сетки, пить водку.
 
За деревней  расхлюпанная  дорога  перевалила косогор, потом свернула  в осинник.  На обратном пути из Озёр, занудил обложной дождик. Небо стало низким, а пейзаж  промозглым. Джинсы скоро вымокли и липли к ногам.
Евпатий-коловратий! У гостевой избы стоял забрызганный  джип «Додж» с московскими номерами.
Настроение сразу сдулось- вроде администратор Катя на этой неделе никого больше не ждала.
 
-Здорово, сосед!- улыбается здоровяк в натовском пятнистом камуфляже,- где тут у тебя стаканы?

-Стаканов нет, в буфете где-то были чашки.

-Эдик,- рыжий протянул мясистую ладонь. В другой руке он держал бутылку «Немирова с перцем».

-Я вообще-то не очень.

-Не расположен?! А с устатку и под дождичек. Поди, вёрст семь отмахал?!- прилип Эдик.

Ну, куда было деваться: всё-таки соседи.

-А-а,- недолго давай, только без фанатизма!

-Вот это по-нашему! На природе и не выпить! А то у меня Серёгу сразу сморило, как  кровать с подушкой увидел,- Эдик заулыбался.

Мы выпили. Эдик до дна и с удовольствием. Я нехотя и совсем чуть-чуть.

-О чём грустим?- Эдик положил на хлеб толстый кружок колбасы.

-Да так,- ушёл я от ответа, и тоже потянулся к колбасе.

Эдик  вздохнул и разлил по второй.
Я задумчиво жевал, пить не хотелось.

-Вадим!- гаркнул Эдик.

-А-а?!

-Ну-у, давай теперь за разнообразие.

За это не выпить было нельзя. Я отложил бутерброд и поднял чашку.

-А ты, я вижу, это дело не очень любишь,- посмотрел Эдик на меня, и подлил себе водки.

Я промолчал.

-А вообще по жизни чем занят?- не отставал новый знакомый.

-Ну-у….

-Художник?– подсказал гость.

-Почти,- улыбчиво петляю в ответ.

-Рыбу половить приехал?

Я отрицательно мотаю головой.

-Иконы?– не сдавался Эдик.

-Мимо.

-А ты?– пытаюсь перевести разговор.

-Чем я занят?– он прилично глотнул из чашки.

-Ну да,- киваю в ответ.

-Если всё рассказывать, водки не хватит,- он  достал пачку «Винстона»,
сунул в рот сигарету, не торопясь прикурил и пустил кольцо дыма.

Теперь уже я сказал: понятно.

-Ладно, начнём воспоминания,- улыбнулся  Эдик.

-Я операторский во ВГИКе закончил, успел поработать на паре картин, а когда «самое важное из искусств» накрылось медным тазом, занялся с приятелем коммерцией. Про иконы слышал что-нибудь?!
 
-Ну-у, так…

-Друг у меня школьный, ВиктОр, человек без вредных привычек, но с бородкой,  говорит: давай ка, Эдик, займёмся лучше коммерцией. Устроились мы с ним разъездными теле-радио мастерами. Стали мотаться по провинции, иконы  полными багажниками возить в Москву, а между делом,«Рекорды» чёрно-белые бабкам чинили в деревнях. В Москве на Полянке тогда в церквухе одной государство официально у населения иконы принимало. Вот народ и наладился таскать старину всякую. Всё официально. В «Разноэкспорте» принимали по паспорту и деньги тут же платили, откуда взял не спрашивали.
Иногда менты наезжали, а на входе всегда ушлые ребята маячили, типа, коллекционеры, отфильтровывали поток.
 
-Эх, сколько мы тогда полузгали  деревень на «Ниве», кто б знал!– докурил Эдик.
 
-И везде одно и то же– винище хлещут всем колхозом, церкви заколоченные стоят - заходи, бери, всем всё до лампады. Помню, забрались мы в костромскую глушь, в тамошнем сельпо только паста томатная и баранки на всех полках, а  в стороне  брошенная деревня дворов под семьдесят. Прикинули по карте- ехать всего сантиметра полтора. В избах всё скользкое от  плесени - мебель расписная, самовары. Одной только медной посуды целый мешок собрали. Представь, церковь  из крапивы выглядывает, вместо окон – дыры, а иконостас цел, все три ряда, только у Богородицы на лице топором зарубка сделана.
Сели у костра, покурили, и давай урожай собирать- не поверишь, целый "ЗИЛ" сто тридцатый гружёный иконами вывезли!– переводил воспоминания в слова Эдик.

Обстановка была алкогольно-ностальгической.

-Ну-у, мы будем сегодня снимать кино, или мы не будем сегодня снимать кино?!-Эдик снова держал в руке чашку с перцовкой.

Чокнулись, я пригубил, он прилично отхлебнул, красоты за окном сразу прибавилось.

-Сильно,- соглашаюсь с Эдиком.

-Сидеть в городе не моё – кайфа нет.

-С тех пор так и катаетесь с подельником?

-Подельником?!- он захохотал, весёлый от выпитой перцовки,- нет, подельник после одной истории всё бросил, уехал в Канаду и там пастором католическим стал! Во-о, сюжет, прикинь?!

-Кинематографично,- соглашаюсь с Эдиком.

Он одним глотком допил свою перцовку, закурил и не на долго ушёл в себя.

-Может чаю?

-Давай,- кивнул Эдик и продолжил:

-Так вот, как сейчас помню, на дворе октябрь, мокро, уныло. Неба вообще нет –какая-то серая плита давит сверху. Мы с ВиктОром с августа колесили по северку. Спали урывками, ели как попало, чаще нахаду, прямо в «Ниве».
Ещё в Москве узнали про один скит заброшенный, потом местные подтвердили, что стоит на озере часовня и иконы в ней есть, ещё не растащили. Ну, мы решили съездить. ВиктОр водил машину хорошо.

-Как это- не проедем?– говорит. А местные нам: смотрите, ребята. Дожди прошли, не просохла дорога.
 
-Ладно,- говорю,- давай, погнали!

-Смотрите ребята, завязните, придётся трактором дёргать,- пугали местные.

Дорога старая, по ней раньше лес вывозили, а теперь местные на Горелое болото за клюквой ходят, но это близко – километров семь от посёлка.
В общем едем, дорога какая-то размякшая, с лужами, но вполне ничего себе.

-Ты чего такой вялый, Виктор?- интересуюсь у друга.

-Бок третий день не проходит.

-Ладно, вот дело сделаем и на зимние квартиры.

Проехали километров семь, дальше дело пошло хуже – дорога какая-то хромая началась, вода натекла в длинные колеи, колёса пробуксовывать начали, «Ниву» таскает то влево, то вправо. Часто останавливаемся, набираем сушняку, заталкиваем хворост под утонувшие колёса, буксуем и дальше.

-Всё, говорю, давай здесь машину оставим, а дальше пешком.

-Доедем,- ВиктОр крутит баранку, а сам бледный.

-Как бок?

-Болит.

-Точно доедем?- спрашиваю.

ВиктОр молчит и баранку крутит.

Примерно километра через два «Нива» дёрнулась и медленно сползла в колею, сели глухо.

-Приехали!- отвалился от баранки ВиктОр.

Под моросящим дождём тащим мокрый валежник, сучья, бросаем под колёса, ВиктОр газует, я раскачиваю, толкаю «Ниву». Потом беру толстую берёзовую вагу, пытаюсь чоть чуть-чуть приподнять машину.

-Ну, всё! Хорош! Заканчивай грыжу наживать!- злится ВиктОр,- тут трактор нужен!

Стою весь грязный, и дождь вокруг так вкрадчиво шуршит, как сейчас помню.

-Чего-то мне совсем фигово, бок сильно болит,- говорит ВиктОр,- похоже не дойду до посёлка, давай сам, а я в машине покемарю. Делать нечего, пошёл я обратно в посёлок, а это километров пятнадцать. Сначала по дороге лужи обходил, боялся поскользнуться на глине, потом увидел тропу, зашагал быстрей. Тропа умятая, хвоя и жухлый лист. Отмахал до заброшенных полей. Потом через кусты поперся, наткнулся на речку, пока перешёл, набрал полные сапоги. В общем, часа через три, вышел в посёлок. Стучу в первый же дом.

-Не заперта дверь-то!- кричат оттуда какая-то тётка.
Захожу, спрашиваю, где тракториста найти можно, иду на другой конец села.
У калитки берёзовые дрова свалены, рядом трактор, мужик чего-то мастерит в сарае. Я ему ситуацию растолковал, а он: всё ништяк, соляры только нет.

-А где достать можно?- спрашиваю.

-Если только на трасе лесовоз поймать.

Я на дорогу, поймал «Урал», он слил мне горючки. 
Завелись, поехали.
 
-Ну как сам?- спрашиваю ВиктОра.

-Совсем хреново мне, Эдик.
 
Вернулись в посёлок, тракторист и говорит: Жаль, банька не топлена, вам бы, ребята, сейчас в самый раз попариться. Тогда никакая простуда не пристанет.

-А затопить можешь?- спрашиваю.

-Могу, только это часа три-четыре выйдет.

-Давай, заводи, лечиться будем.

Мужик пошёл баню топить, а мы сидим, телевизор глядим, тут, как раз, жена его вернулась. Посмотрела на ВиктОра- она фельдшером в местном здравпункте работала, и говорит в больницу ВиктОра надо, похоже у него аппендицит.
В общем, пока я ВиктОра в больницу возил, мужик баню истопил. Я потом ещё раз пять с ним парился, пока ВиктОр после операции  в леспромхозовской больничке лежал. Представляешь, у него, ещё чуть-чуть и перитонит бы был. Тогда всё. Я у тракториста остановился. Мировой мужик оказался. Жил как все –жена, дети, «запор» старенький, огород, лес. В Москве ни разу не был, Большой театр видел только на сторублёвках.

Из сероватых сумерек жидкими огнями смотрела деревня. Где-то рядом тявкала  собака.

-Ты в Бога веришь?- неожиданно спросил Эдик.

-Наверно.

-А в судьбу?

-Верю.

-И я тоже,- Эдик смял пустую сигаретную пачку и бросил в печку.

-Слушай, Вадим, а пошли в баню?! Сейчас договоримся с кем-нибудь из местных, попаримся!


Коломенское, март 2014

Фото автора.