Когда Союз развалили, в армии, как и во всей стране, воцарился сплошной бардак.
Комерсы, в наглую, через военные аэродромы, начали свои грузы переваливать.
Аэродромное обеспечение, также без стеснения, принялось их обслуживать, за определенную мзду.
Служивый народ, в терпеливом ожидании задержанных зарплат, потащил все что можно продать, чтобы семьи прокормить.
Бойцы, призванные в основном со средней Азии и Кавказа, стали редеть на глазах, отбывая в объявившие суверенитет родные государства, прекратившие в свою очередь, поставки живой силы для нужд обороны.
Короче хаос, невероятный!
Но хаос хаосом, а служба службой. И чтобы значит, компенсировать недокомплект механиков, начали набирать добровольцев, из местного населения, прям с полей да огородов. Тут уж не до жиру, чтобы тестировать их на IQ. Руки, ноги целы? Глаза на месте? Голова не трясется? Тогда вперед, служи родимый.
И как-то, взяли одного пастушка, сверхсрочником, или по-народному сверчком. Выдали ему форму, нашил он на нее красные лычки, и так парня зазвездило поощрительным вниманием домашних, соседей и знакомых, что его не искушенный славой, мозговой аппарат, не выдержал, да и дал сбой.
И вот, раннее, туманное, летнее утро. Стартовая площадка, с десятком готовящихся к полетам самолетов. Суета, спешка, сонное зевание, под живительно подгоняющий матерок. Наконец, первая спарка для разведки погоды, готова.
Летчики прыгают в кабины, техник чертыхаясь по поводу проспавшего сверчка, со стремянки контролирует запуск двигателя и тут, из тумана, вырастает фигура запоздавшегося сверчка, в так полюбившейся ему красивой форме – брюки навыпуск, рубашка, галстук, китель и фуражка с высоко набитой, эсэсовской тульей.
А надо сказать, что на службе, весь техсостав переодевался в темно-синие комбинезоны, специально приспособленные к техническому обслуживанию самолетов. Накладные карманы в комбезе, всегда должны были быть застегнуты, а беретка, или шапка, веревкой привязана к воротнику, чтобы, если сорвет с головы потоком воздуха, успеть выдернуть обратно из воздухозаборника. В большинстве своем, имея эстетический вкус, техники вязали на этих веревках сложные узлы, превращая неприглядную соплю, в привлекательный аксельбант, гордо ниспадающий на грудь.
Сверчок, не обращая внимания ни на некоторую резкость дружественного приветствия техника, ни собственно на самого техника, подошел к самолету, и видимо желая согреть озябшие руки, поднес их к жадно засасывающему воздух, воздухозаборнику.
А сосет он, скажу вам, так, что на максимальных оборотах, человека как пушинку отрывает от земли, и в момент проглатывает вместе с тапками, перемалывая лопатками на мелкий фарш. Были такие случаи. Не часто конечно, но были.
Летуны, узрев сверчка в опасной зоне, движок конечно сразу вырубили, и присовокупили свои голоса к красочному словесному описанию техником, его очень близких отношений со всеми родственниками сверчка.
А тому хоть бы хны! Даже не заметив, что двигатель замолк, стоит себе, потирает руки, и смотря куда-то вдаль, шепчет что-то про себя. Может стихи сочиняет, а может теорему Пуанкаре разгадывает.
Видя, что с механиком не все ладно, к нему подбежал начальник звена, Толик Селиверстов, подхватил тщедушного сверчка под мышку, словно невесомую куклу, и опережая команду руководителя полетов, поспешил с ним на командный пункт.
На КП, в присутствии случайных свидетелей, инженер эскадрильи – со злым от больного желудка лицом, и по-отечески добрыми глазами – учинил сверчку допрос.
- Скворцов, ты чего творишь?
- Виноват товарищ майор! – Отдав честь, четко отрапортовал сверчок.
- Без тебя знаю, что виноват! Ты какого …. опоздал, не переоделся, да еще к запущенному самолету полез? Жить надоело?
- Замерз, товарищ майор! – Новый взмах руки, и вполне здравомыслящий взгляд.
- Чего?!! Пил?!
- Никак нет!
- Курил?
- Никак нет!
В умах присутствующих, одновременно начал формироваться единый диагноз.
- Значит так, Скворцов! Сейчас идешь домой, отсыпаешься, а завтра явишься на собеседование к начальнику штаба эскадрильи. Понял?
- Так точно, товарищ майор!
- Выполняй!
- Слушаюсь! Разрешите идти?
- Иди, иди.
Молодецки развернувшись через левое плечо, сверчок, строевым шагом покинул КП.
- Толик. Доведи его до ворот, и посади на какой проходящий транспорт. Не хватало еще, чтобы он куда-нибудь влез сдуру. – Со вздохом огорчения, распорядился инженер.
- Понял. – Небрежно козырнув, Толик поспешил за сверчком.
В это время, запоздавшая по вине сверчка спарка, наконец вырулила со своего места в дальнем конце стартовой площадки, и стремительно приближалась к середине, возле которой возвышался КП и стоял виновник задержки полетов.
При виде самолета, в голове сверчка вновь что-то щелкнуло, и выйдя наперерез, он властно поднял руку, приказывая остановиться.
Летчики, с виртуозными даже для площади комментариями в прямом эфире, остановили самолет, а сверчок, как ни в чем ни бывало, вновь принялся греть продолжавшие зябнуть руки, по локоть засунув их в воздухозаборник.
Все наблюдавшие эту сцену, буквально застыли в потрясении. Все, кроме Толика, словно в замедленном фильме, гигантскими прыжками, почти не касаясь земли, несущегося к сверчку. Полностью повторив первую часть предыдущей серии, на сей раз, прежде чем отнести сверчка на КП, под одобрительные комментарии поднявших фонари летунов, Толик от души насовал тому тумаков по тощему торсу, выше пояса и пониже груди.
Последующий допрос с пристрастие, ничего не дал. Ответы сверчка были полностью осмысленны, как, впрочем, и полный детской непосредственности взгляд.
На КП вызвали медицину. Капитан в халате, к делу подошел со всей серьезностью. Внимательно прослушал сверчка стетоскопом, посветил фонариком в в выпученные по команде глаза, посмотрел на высунутый, розовый от усердия язык, постучал молотком по дергающейся коленке, и только тогда выдал по-военному краткое заключение: Проникающая шизофрения. Сложный случай. Своими силами не выходим. В дурку надо, в общем!
С уважением посмотрев на капитана, инженер, с грустью согласился: В дурку, так в дурку. Ты не бойся Скворцов. Там подлечат и сразу к нам вернёшься.
Трудно сказать, верил ли инженер в свои слова, но его тон свидетельствовал, что если и верил, то не особо.
Расчувствовавшись, майор поднялся с кресла и подойдя к сверчку, отечески похлопал его по плечу: Ничего, ничего. Держись Скворцов!
Сверчок, к собственной участи отнесся, надо сказать достойно. Козырнул и бодро ответил: Слушаюсь, товарищ майор!
Повернувшись к Селиверстову, инженер распорядился: Толик, доставишь его туда. Передашь там эскулапам, как положено, по бумагам. Тебя Сашка тут подменит. И еще. – Инженер слегка прикусил губу. – Попроси, чтобы они там с ним помягче. Знаю я, как в этих богадельнях, с убогим народом обращаются.
Сверчок, внимательно прислушивавшийся к инженеру, одновременно вместе с Толиком вскинул руку и гаркнул: Слушаюсь товарищ майор!
Инженер только покачал головой: что мол взять с дурака?
Выйдя с КП, сверчок вместе с Толиком сели в специально выделенный командиром уазик. Тот фыркнул сизым дымком и резво крутанувшись, скрылся в редеющей туманной дымке.
К дому тихих дум и скорби, они подъехали минут через сорок. Оставив сверчка возле машины, Толик подошел к мрачной железной двери, окрашенной в раздражающий грязно-зеленый цвет и нажал на кнопку звонка, задребезжавшего где-то глубоко внутри унылого заведения.
Через несколько минут, дверь открылась и выпустила на свет Божий двоих санитаров, габаритами походящих на борцов сумо, только без стратегического запаса под выпуклой грудью.
На фоне их внушительных туш, с засученными рукавами, Толик, со своими 180 см. и накачанной фигурой спортсмена-троеборца, смотрелся сущим цыплёнком.
Позевывая, один из санитаров, как-то не совсем добро смотря на Толика, густым басом осведомился: Ну, кто тут из вас, дурик-то?
Казалось бы, дурацкий вопрос, отнюдь был не лишен смысла. Ведь санитары видели перед собой только двоих: какого-то сомнительного чудика, в грязном, промасленном комбезе, в беретке, привязанной к воротнику (!!!) почерневшим от грязи шнурком, и чистенького, аккуратно выглаженного сверчка, скрестив руки, вальяжно облокотившегося на уазик.
Повернувшись к машине, чтобы показать на сверчка, Толик замер, не веря собственным глазам. Перстом вытянутой руки, тот молча указывал на него!
- Ну что, пошли тогда что-ли? – Санитар опустил тяжелую как гиря руку, на плечо Толика.
- Мужики… погодите… да вы… да я, не дурак! Он… - Сбиваясь с мысли, Толик пытался втолковать равнодушным санитарам невероятную чудовищность ошибки.
- Все мы тут умные, не боись. Пошли давай! – Другой санитар полуобняв Толика, поволок его в глубь коридора, адским зевом темнеющего за открытой дверью.
- Да идите вы! Говорю же вам что не я дурак! – Собрав все силы, Толик вырвался из тисков санитарских клещей. – Его, его надо брать! У водителя спросите! Эй, боец, как там тебя!
Надежда Толика на помощь водителя уазика, не оправдалась. Боец, дремавший в кабине, конечно был в курсе, что сюда везли сверчка, но давно привык к тому, что в армии один приказ вполне может отмениться другим, совсем противоположным. И потому, чуть приоткрыв глаз, он вновь его закрыл, предпочитая не вмешиваться в разборку, чья очередь сегодня устраиваться дуриком в психбольницу.
Сверчок тоже предпочёл не внимать угрызениям совести, и рассеянно смотрел на облака, важно скользящие над обителью титанов мысли.
Озлобившись на несговорчивого придурка, остановившиеся было санитары, отказались от излишней вежливости, и уже с остервенением начали крутить Толика.
Занимайся Толик пятиборьем, может и сумел бы совладать с дикой природной силой, но тут перевес был явно на стороне борцов сумо, и он не сдюжил.
После короткой молчаливой борьбы, закончившейся кучей мала из Толика внизу и санитаров сверху, его, словно ценного языка, спеленатого по всем правилам разведки, с кляпом во рту, отчаянно брыкающегося, взвалили на плечи и торжественно внесли внутрь.
А еще минут через десять, оттуда вернулся один из санитаров, и тампоном вытирая с расцарапанной щеки кровь, подошел к сверчку.
- Слышь, ты что, каратист что-ли? – С явным интересом смотря на сверчка, спросил санитар.
- Нет, а что? – Не выходя из расслабленного состояния рассеянности, ответил сверчок.
- Да он же буйный гад! Меня вон поцарапал, Леньке нос сломал. Кровать всю раскурочил. Вчетвером еле утихомирили! Как ты, один, его, не то что связанного, даже без наручников сумел довезти?
- Психологическое воздействие с элементами нейрогипноза. Последняя секретная разработка для спецназа ГРУ. - Сверчок опустил на санитара свой фирменный, полный детской непосредственности взгляд.
- А-а, ну да. Тогда понятно. – Санитар под этим взглядом явно ощутил себя не в своей тарелке. – На вот, держи расписку, что получили в целости и сохранности. Ценного при нем ничего не имелось. Да, еще. Его инициалы какие? Скворцов, понятно, а имя, отчество?
- Не Скворцов. Когда звонили, перепутали от волнения. Селиверстов. Анатолий, Михайлович кажется.
- Ага. Ну все, давай значит!
Торопливо пожав своей клешней птичью лапку сверчка, санитар тут же поспешил укрыться за спасительным забором дурдома, подальше от вызывающего благоговейный ужас, специалиста по нейрогипнозу.
На старте только готовились к разлету, когда из подъехавшего уазика вышел сверчок. Отдав бойцу команду ехать в распоряжение командира, он оправил форму, и поправив фуражку на гордо поднятой голове, направился к КП.
Скрип открываемой двери, слился с грохотом челюстей, одновременно выпавших на пол, при виде целого и невредимого сверчка.
Четким строевым шагом проследовав к инженеру, сверчок вскинул ладонь к виску: Товарищ майор! Ваше приказание выполнено! Старший лейтенант Селиверстов доставлен в психосоматическое учреждение, и передан в руки работников приемной службы!
С невероятным трудом придя в себя, инженер, все же обрел дар речи: Какое приказание Скворцов? Ты лучше скажи, как сбежать умудрился?
- Виноват товарищ майор. Я не сбежал. Прибыл на машине командира полка!
- А-а-а Селиверстов где?
- Старший лейтенант Селиверстов оформлен на принудительное лечение!
- Как может быть оформлен нормальный человек, а придурок отпущен! – Взорвался наконец инженер.
Сверчок соболезнующе посмотрел на глупеющего на глазах инженера.
- Никак нет, товарищ майор. Старший лейтенант Селиверстов, по признанию работника приемного отделения, оказался буйно помешанным, по причине чего, к нему были применены особые меры.
- Что? Какие меры? Осо-о-бые?! – Рухнув в кресло, инженер вытер испарину со лба. – Вот сволочь! Загубил моего лучшего техника звена!
- Караул сюда. Немедленно! – Вдруг рявкнул он. – Этого, под автоматами туда! А Селиверстова, хоть приступом дурдом берите, но вернуть!!
Следующая поездка сверчка, на караульной машине, имела минимум удобств. Точнее, вообще не имела. Он лицом лежал на грязном, заплеванном полу, в кузове караульного «ЗИЛа», а на его спине, стоял сапог караульного, равнодушно стряхивающего сигаретный пепел прямо на некогда опрятную форму сверчка.
Но сверчок, этого не замечал. Он лежал закрыв глаза, и что-то шептал про себя. Может продолжил сочинять стихи, а может разгадывать теорему Пуанкаре.
Сверчка, те же борцы-санитары, незаметно пиная, ухмыляющимися бесами сразу уволокли внутрь своей преисподней, а Селиверстова, отпустили, только после моих долгих пререканий с главным врачом.
Когда Толик вышел из заточения, с разбитой губой, ослепительными фонарями под обоими глазами, и… блаженно улыбающийся от трех или четырех уколов, то каждый из его встречавших, подумал лишь одно: Господи! Только бы у меня крыша никогда не съехала!
Наш дружный гогот вперемежку с едкими остротами, разбудил оба соседних купе, тоскливо разнобойным стуком в стенки, слегка пригасившие припозднившееся веселье.
- Петрович, а водка то все, ёк! – Пошарив в пакете, Иван развел растерянно руками. – В наличии только моя горилка домашняя осталась, да Олега вон, коньячок.
- А доставай-ка Ванюша домашнюю! Давно сэма не пробовал. – Кивнул Петрович. – Ну, кто подменит меня дальше то? Язык, ей Богу деревянным стал!
- Я, я Петрович! У меня почти по твоей теме случай был! – Чуть качнувшись, Игорь пионером взметнул ладонь ко лбу.
- Так давай тогда, не тяни! – Непонятно к кому обратился Петрович, смотря на Игоря, и протягивая стакан Ивану.
Неторопливо посмаковав настоянную на зверобое ароматную самогоночку, выпитую с особой серьёзностью, после тоста Петровича о душевном здравии всех тут собравшихся, мы, усердно перемалывая челюстями бренные останки куры, приготовились услышать повесть Игоря.