На Рафаиле первое солнце садится на юго-западе, а второе – на юго-востоке, и если долго смотреть за ними, покажется, будто они накрест рассекают небо: из правого верхнего и из левого верхнего угла.
Раз-раз…
На Рафаиле днем жарко, а ночью холодно, и ошалелые ветра разворачиваются с закатом резко, как лезвие ножа.
Два-два…
С гор раздается треск и грохот: ночь стискивает в кулаке неравномерно остывающие мозаичные скалы. Хрупкая разношерстная порода стреляет камнями на многие сотни шагов, а порою, ухнув, расходится пополам – а в середине, как яичный желток – еще теплый тягучий камень, фелимит, который зовут звездным янтарем.
И все твари, которым не повезло жить здесь, кратким вечером прячутся быстрее воды в песок, а самые медлительные застывают как убитые. Они воскреснут только утром, а пока что по-настоящему мертвы - в который раз.
И так снова и снова, тысячи лет подряд шевелятся, растут неспокойные горы, их объедает ветер, их счищают ночи и дни, уносят многоцветным песком, который пожирают дымные лавовые океаны, переваривают и вновь высовывают на поверхность все более причудливыми минералами, коим нет и не будет повторения, как лицам в огромной вселенной.
Три…
С громким вздохом расселась треугольная скала неподалеку, устало падая в саму себя.
Руки уже не слушались, холодало на глазах, ветер скоро должен был развернуться и со всей силы ударить остывающей колючей пылью.
Йинра не могла остановиться.
Раз-раз, два-два, три, возврат, переход – и так снова и снова, все медленнее и тяжелее, несмотря на крайнее напряжение. Старое доброе упражнение с ножом, с которого все начиналось.
Если даже это не получается, зачем тогда все остальное?
А это остальное режет похлеще ножа.
Темнота в безводной, тощей атмосфере спускалась быстро – здесь тебе не Фамарь, никакого ночного солнца, даже лун нет. И самосохранение покалывало в затылок: улетай, а лучше спрячься, потому что не дойдешь до корабля, как холод станет смертельным.
Но она не могла остановиться: раз-раз, два-два, три, возврат, переход – уже не видя не то что рук – границы неба и земли. Воздух стягивал голую кожу до треска, кровь ощутимо и мерзко тянулась по жилам, готовясь их порвать.
Самая гадкая и болезненная смерть – от холода. Это земляне от него засыпают, а юджи…
____
- Сколько? Восемьдесят? Ой, да ладно! – ухмыльнулся держатель борделя, всеми пятью глазами прищурившись на хмурую низкорослую орионку.
- Могу я-карту показать, - буркнула та, не поднимая взгляда. То;ро придержал ее за руку, вызывая напряжение на себя.
- Я поручусь, Хег. Уж меня-то ты знаешь.
Хозяин скривился и все так же добродушно-настойчиво протянул пальцы за картой.
- А еще я знаю, как юджи в восемьдесят лет выглядят. Ей от силы двадцать, а несовершеннолетним у меня нельзя.
Он поднес карту к самой морде, минуты две обсматривал ее с разных сторон и пыхтел. Потом низко присвистнул и вернул удостоверение орионке.
- Надо же, кто к нам пожаловал! Вы уж извините, госпожа Йин-ра, я Вас по-другому представлял.
- Ваши проблемы, - процедила Йинра, пряча я-карту в кошель.
Торо остался еще о чем-то договариваться, а Ольга уже поднялась по лестнице в маленькую гостиную, утянув за собой смущенную и злую девушку. Внутри было нежарко, как для юджи, к тому же вся мебель, стены и прочее были оформлены в красно-оранжевых тонах, как на похороны. На полу россыпью валялись шелковые подушки разных размеров. Обе наемницы уселись на низенький диван, напоминавший гору тех же подушек. Ольга тут же скинула сапоги и забралась на него с ногами. Йинра лишь косилась по сторонам: ей здесь нравилось все меньше.
- А ничего поприличнее нет?
- Скажешь тоже – приличнее. Это лучшее заведение галактики.
- Бедная галактика, - фыркнула орионка.
- Ну, протупил Хе;гмух. Он привык нас в этом зале встречать. А Торо не сказал ему, кто ты.
Ольга распустила волосы и постучала по столику слева. Слуга-землянин тут же принес какой-то желтый коктейль с торчащими пучками травы.
- Будешь что-нибудь? – Поинтересовалась она.
Йинра помотала головой и укуталась в плащ. В это время появился сияющий Торо.
- Девчата, нам повезло. Оли, если ты хотела как лучше – так оно и вышло. М’ват свободен и очень интересуется новой гостьей. Мало того, сегодня на месте и Алон, и твой любимый Эфрам – выбирай, кого хочешь. А я пойду на своих посмотрю – глядишь, обломится.
Ольга потянулась и сложила руки перед лицом, спрятав нос между кулачками.
- Мур! – потом так же жеманно свернулась на диване клубком. Ей принесли стеклянную стопочку с багровой вязкой жидкостью, а на блюдечке – лимон в синем ликере. Она торопливо выпила, столь же спешно закусив, будто боясь обжечься, потом прочла приложенную записку и расплылась в улыбке.
- Чуть тебе не предложила, - проговорила она, сглатывая. – Это мне Эфрам прислал частичку себя, так что я сегодня к нему.
«Кровь, что ли?» - удивилась Йинра. Ну, да – судя по имени, Ольга идет к орионцу, у него в комнате жарко.
Вообще, предложить гостю-землянину свою кровь – знак уважения. Что-то родное здесь все-таки есть. Пожалуй, хозяин не так плох: знает, что на базе наемников балаган из всех рас, так и постарался под каждого подстроиться. Торо себе тоже, видать, облюбовал какую-то парочку му’акк – этим совсем худо, они трехполы, так что повезло ему.
Но как ни пыталась она принять умудренный образ мыслей, на лице отражалось настолько иное, что Ольга не выдержала и расхохоталась:
- Да расслабься ты! Тебе меньше всех волноваться надо, тобой М’ват займется.
«Странное какое-то имя для юджи», - подумала Йинра. Ольга поднялась с дивана, как ленивое, но грациозное животное:
- Пойдем вместе, если ты боишься.
- Ничего я не боюсь, я здесь любого положить могу, - Пробурчала орионка, резко вставая вслед за нею.
- Ну, вот и положишь, - хихикнула та, ныряя в кисейные лабиринты коридора.
Опять лестницы, площадки, небольшие уютные комнаты по дороге. Свет на стенах мягко переходил из красного в нормальный голубой, спереди веяло все большим теплом. Среди ставших ажурными занавесей проглядывали глянцевые камни и полированные шкуры гронга, из которых юджи делают зеркала. Йинра привычно просматривала в них не свое отражение, а обстановку за спиной. Тут Ольга остановилась и махнула рукой вдаль:
- Тебе туда, до конца.
И скрылась между цветных нитей, унизанных костяными бусинами с юджианскими письменами – видимо, это были стихи. Йинра читала на родном языке из рук вон плохо: стоило ей пойти в школу, как началась война, а потом вся эта хрень с матерью. Зато резво выучилась читать-писать на инге: мало ли, что заказчик подсунет в контракте.
В конце коридора было совсем светло и приятно. По стенам висели трогательные картинки: то какая-то целующаяся пара, то три пушистых детеныша йо;мэ греются на солнышке.
«У нас тоже когда-то были такие. Интересно, как они? Небось, уже с половину меня».
Йинра отмахнулась от навязчивых мыслей и принялась по складам разбирать фразы рядом с картинками.
- Та-мха-ль у-вэ-о-кн-ат… - шепотом произносила она, ведя пальцем сверху вниз. Она так боялась нарушить тишину, что совершенно не слышала других звуков, кроме собственного голоса.
- Разделить пополам печаль и радость, чтобы в них, словно в скалах, янтарную жилу найти, - Закончил за нее мягкий, мелодичный голос.
Он показался ей завораживающе уютным и при этом упругим, словно дорогая ткань. Но именно это мгновенное приятие насторожило ее – Йинра развернулась всем телом к незваному гостю.
Перед ней стоял юджи – молодой, гибкий, изящный. Пожалуй, назвать его высоким было трудно – это ей не хватало роста даже до многих землян, а в нем было всего-то метра два с ладонью. Необычным был разве что цвет волос – литой красный, который землянам кажется багровым. Распахнутые глаза его, с таким же алым огоньком, буквально сияли любопытной радостью.
- Я ушам своим не поверил, клянусь! - Продолжал он по-орионски. – Откуда ты здесь, детка?
- Сам ты детка, - Оборвала его Йинра. – Я клиент. А ты тот самый М’ват, про которого мне все уши прожужжали?
- Тот самый, иных не имеется, - Улыбнулся жиголо. – Уже думал сам спускаться, раз такие люди.
Сказано это было без всякой издевки: за последние тридцать лет ее имя стало гарантией качества работы. Юную орионку уважали и боялись еще и за нелюдимый характер, совсем не свойственный ее расе. Ходили разные слухи, куда она девает свои немаленькие гонорары – вплоть до покупки отдельной планеты, поскольку кроме оружия да транспорта видимых потрат она не имела. Даже номер в гостинице снимала самый дешевый, оплатив на год вперед – что уж там до развлечений. И визит в «ласковый дом», как здесь называли бордели высшего класса, был тем более удивителен.
- Добро пожаловать, значит! - М’ват красивым жестом отодвинул ряд бахромы над дверью, приглашая Йинру внутрь. Та подозрительно глянула на него, но все-таки вошла.
Перед ней оказалась уютная небольшая комната, утопающая в глубоком синем свете и пушистых одеялах из йомовой шерсти. Два окна под потолком были тонированы в темно-голубой, чтобы полуденное солнце было похоже на орионское. Вокруг двух зеркал внутри рамы ползал текучий светлячок, какими обычно украшают окна на зимних праздниках, а из дальнего угла доносились тонкие, щекочущие ароматы каменных масел.
Почувствовать себя хозяйкой наподобие Ольги все не получалось. Уж больно ее тревожила своеобразная слабость, с каждым вдохом и выдохом входившая в мускулы. Пожалуй, она погорячилась, когда говорила, что уложит здесь каждого.
К облегчению Йинры, он отошел к зеркалам и стал прихорашиваться. Она медленно разулась и села на пол, наблюдая за парнем. Он расплетал прическу, рассыпая по туалетному столику цветы и нити украшений. Блестящий поток волос, будто свежая кровь, спускался по плечам, распадаясь на отдельные струйки. У наемницы захватило дух, как от встречного ветра.
«Эй, он же обслуга тебе, отдыхай и наслаждайся!» - проворковал в голове голос приятельницы.
А вот этого Йинра как раз не умела.
И М’ват это уловил сразу, отчего и не стал сомневаться в личности этой странной девочки.
- Делай, что хочешь. Здесь все можно, даже вообще ничего не делать.
Он впервые боролся с искушением поторопить события. Обычно его обаяния хватало на то, чтобы все происходило наоборот, независимо от степени интереса к клиентке. А неинтересных он мог себе позволить не брать. У него бывали невинные девушки, которые прилетали издалека - оставить себе добрую память о первом мужчине. У него были пресыщенные красавицы-кау, купившие за деньги любые мыслимые удовольствия. Были бесшабашные наемницы, внутри покалеченные и разочарованные. Да кого только не было, и каждой он смог дать то, чего она искала. А те, что шли к нему, искали не плоти – того духа понимания, что так легко принять за любовь, но, в отличие от любви, ни к чему никого не обязывающего. Того, который мог дать им только он – да разве еще только душеносцы.
М’ват не был чистым орионцем – его отец относился к той части душеносцев-иридов, которые не брезговали общением с прочими расами. От него в наследство и досталась эта чуткость, непреодолимая притягательность и легкое презрение к постоянству. Жиголо он подрабатывал из любви к искусству, стремясь каждую любопытную ему женщину сделать счастливее.
А эта девочка ему была ох как любопытна и не слишком-то счастлива, если только не считать счастьем привычку довольствоваться малым.
- Хочешь, я тебя причешу? – игриво промолвил он.
- Ага, - Выдохнула она, рассеянно следя за его движениями.
«Готова», - довольно подумал он, усаживаясь рядом с ней.
Он сразу отметил, что наемница достаточно красива, причем как-то необычно даже для юджи, но совершенно неухожена. Все, на что ее хватало – грубоватая опрятность, свойственная скорее солдатам землян, чем орионским воинам. Кинжал на поясе – единственное украшение; ножны крепкие, добротные, но без единой бусины. Ни кольца, ни браслета, ни серег, лишь несколько крупных татуировок траурного оранжевого цвета – на щеках, плечах и спине - составлявших причудливую композицию Победителя демонов. Татуировок давних, не меньше шестидесяти лет. Значит, времен войны в Системе. Сирота? Ну, да – а почему бы еще подросток подался в наемники вместо того, чтобы жениться да учиться?
- А ты откуда? – спросил он, осторожно отделяя очередной спутанный локон. – Не с Эсфири часом?
- Не, Фамарь, - нетвердо ответила она. – А ты?
- Бен-Амин. Мама с сестрой там остались.
Он дотянулся до столика и потер в руках ароматный орешек, а потом стал пропускать сквозь пальцы ее волосы. Она глубоко выдохнула.
- Что ты делаешь? – голос ее совсем не слушался.
- Ничего особенного, - ответил он, дожидаясь, пока она окончательно перестанет сопротивляться. Он наклонился над ней, так что сначала коснулся ее шеи волосами и лишь потом – губами.
Она поддалась – нетерпеливо, надрывно, как бывает у юджи в запоздалый первый раз. Кожа ее стала совсем бархатной, в теле не осталось никаких сил, а глаза светились эйфорической синевой. Он касался ее все смелее, не встречая никаких препятствий.
И в следующий момент обнаружил, что ему больно дышать. Он видел только потолок и не мог ни говорить, ни шевелиться. С трудом переведя взгляд, М’ват понял, что в грудь ему с чудовищной силой впилась маленькая рука девушки-наемницы, будто намотав на пальцы кости с мясом.
- Отпусти, - прохрипел он, почти теряя сознание.
Йинра, похоже, сама испугалась того, что сделала. Она вздрогнула, вынула пальцы из его ребер и подложила ему под голову первую попавшуюся подушку.
- Черт, прости, - глухо произнесла она, ловкими, четкими движениями ставя на место запавшие под ребра ткани, и боль отпускала его, а воздух возвращался в легкие. Она пыталась что-то еще говорить - очевидно, извиняться – а потом беззвучно опала на пол, словно сломавшись изнутри.
Жиголо отдышался, потом приподнялся, сел рядом и задумчиво погладил девушку по голове. Ее трясло, как от страха. Она долго не хотела встречаться с ним взглядом, но потом пересилила себя и взглянула вверх. Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся – все так же тепло и обезоруживающе.
- Как ты? – спросил он.
- Нормально, - поспешно ответила она. – А ты как? Прости, парень, я не хотела, то есть…
- Я-то хорошо, а вот с тобой что такое? То, что первый раз, это я и так понял. Лучше расскажи, откуда ты толком и что за чудеса с тобой творились. Не бойся, я не гипнотизер какой-то, я ирид наполовину. В общем, все пойму и буду молчать как рыба.
Эти слова как-то сняли с нее ответственность: душеносцу и вправду можно вывалить все, что угодно – а потом уйти как заново родившимся. Жаль, так редко они выбираются куда-то сами, а их собственное обиталище находится шут знает где – подальше от чужих переживаний. А этот вот какой полезный экземпляр оказался – и там, и сям молодец. Недаром столько сто;ит.
Только с чего начать? С мамы, наверное – она вечно вспоминается, куда ни кинь.
Орионочка вещала отстраненным, неглубоким голосом, словно отвечая на надоевший повседневный вопрос. Сбивчиво, перескакивая с темы на тему, с языка на язык. Словарный запас у нее был, что у черного пирата – сплошная брань да военные термины, которыми она заменяла недостающие слова для описания эмоций. Сквозь эти дебри М’ват отцовским чутьем различал жуткий смысл ее речи: война, нападение бааль-тцур, от которого шестнадцатилетняя девочка умудрилась отбиться – так вот откуда татуировка… Разрыв с семьей – глупый, жестокий - предательство первого напарника, тридцатилетний плен в секте Каменного огня, побег, измены и сокрушающее, неистовое одиночество. Не удивительно, что она готова убить любого, кто не так посмотрит или двинется.
- То есть, ты просто не знала, что это оно и есть? – уточнил он, обняв ее со спины обеими руками и заглядывая в лицо.
Она кивнула.
- Думала, больно будет, - проговорила она в кулак. Он вздохнул.
- Знаешь, тебе ведь наверняка приходилось есть всякую дрянь… В плену-то.
- В плену хорошо кормили, чтоб крови было много. Дерьмо исполина жрала, когда напарничек из пещеры сбежал.
- Ну, вот. Разницу между дерьмом и хорошим ужином чуешь? Вот так и здесь.
Йинра недоверчиво подняла бровь, зато оторвала губы от кулака.
- И?
- И я бы поубивал всех этих мудаков, которые тебя дерьмом кормили, да ты их сама уже на тот свет спровадила. Наверное, принести тебя в жертву было самой идиотской из всех идиотских идей этой секты.
Сработало! Она рассмеялась – немного нервно и устало, но совершенно искренне. Потом села к нему лицом и провела рукой по груди.
- Не больно?
- Уже нет. Но синяк еще час будет. Ну у тебя и силища.
Всю оставшуюся ночь они проспали – почти неподвижно, лишь изредка она поудобнее устраивалась в его объятиях.
Ольга встретила ее с утра внизу. Она прохаживалась босиком по свежим шелковым подушкам на полу и заплетала косу. Вид у нее был крайне довольный.
- Ну, как? – осведомилась она.
Йинра ответила не сразу. Ей было не грустно, не радостно, а странно. Казалось, она еще не все решила в разговоре с удивительным жиголо.
- Он красивый, - только и сказала она без всякого выражения.
- А то, - откликнулась землянка, подпоясывая платье. – Я бы сама к нему заглянула, да денег не хватит.
Йинра поймала себя на мысли, что не стала бы дарить Ольге такую возможность. Еще вчера заплатила бы за двоих, а сегодня – нет. Они дождались Торо, прошлись немного по пустынному в столь ранний час кварталу и разбрелись по делам и домам.
В съемной комнате на чердаке гостиницы не было ничего лишнего – только свет и нехитрые пожитки наемницы. Йинра ценила само пространство под раскаленной кровлей, сухое и удобное. Здесь было хорошо тренироваться, а ничем не прикрытую отопительную трубу можно было обнимать прохладными ночами.
И вот теперь ей чего-то здесь не хватало. Не то столика с рассыпанными цветами, не то мохнатых одеял, не то синих стекол на окнах – а может, маминых плетеных ковров на стенах, в чьи узоры она всматривалась когда-то перед сном?
Ей вдруг захотелось увидеть себя в зеркале – только себя. Причесаться, заглянуть себе в глаза, рассмотреть все, что стало с ее телом за эти полвека. Казалось, пока она не увидит этого, она так и останется шестнадцатилетней малышкой, в последний раз вертевшейся перед осколком зеркала в разбомбленном доме. Она ведь после этого не стала смотреть даже на свежие татуировки, словно не могла себя больше видеть с тех пор. И вот захотела снова.
Спасибо тому зеркалу, она вовремя заметила демона за своей спиной. Интересно, кого она увидит в нем сейчас?
Только себя, ничего больше.
Она размялась, отследила заказы, взяла ближайший на вытаскивание из жопы какого-то ученого и принялась собираться. Ага, планетка с разбившимся кораблем вплотную вокруг тройной звезды – и что этого идиота туда занесло? Хотя кто их поймет, этих ученых, вечно лезут на рожон. Надо было юджианский корабль брать, коль уж поперся…
Вернулась она оттуда порядком пообгоревшей: вспышки, прикончившие приборы на корабле ученого, прожгли даже спецкостюм и оплавили поддевку, как олово. Сама по себе температура плавления небольшая – градусов пятьсот, но вся эта дрянь проникла глубоко в кожу, да и потоки плазмы комфорта не прибавляли. Спасибо, хоть атмосфера какая-то присутствовала, иначе вконец порвало бы для полного счастья. Зато перешуганный исследователь был доставлен в лучшем виде к радостным коллегам. Итого – полмиллиона чистыми, халявная починка левого двигателя и буксир до самой базы: самостоятельно вести она уже ни черта не могла.
Доктор Ши грустно ковырялся у нее в плече. Наркоз он ей вкатил двойной, но радужки у нее все равно потемнели аж до черноты.
- Татуировку твою жалко, - крякнул он, сшивая лопнувший сосуд.
- Ничего, восстановится. Это ж наши делали, живой краской.
- Эт хорошо, - протянул доктор. – Еще минут десять, и закончу.
- А сапфирной водички не найдется? У меня на пол-литра хватит.
Тот сморщил нос.
- Нет, совсем нет, иначе предложил бы. Спину с плечом точно обрабатывать надо, там даже кости погорели.
Йинра вполголоса выругалась. Это не день и не два – ожоги у юджи зарастают медленно, куда медленней обычных ран. Придет какой-нибудь интересный заказ, а она тут бока греет.
- Все, можешь нормально дышать, я закончил.
Она сразу попыталась подняться, но острая боль расколола ее от левого плеча донизу. Стена и столики перед глазами скомкались и куда-то поехали, а в голове раздался гудящий голос доктора:
- Куда?! Привязывать тебя, что ли? Тебе минимум три дня покой нужен!
В больнице валяться? Аж два раза! Она попробовала начать с малого – пошевелить пальцами на левой руке, но и это получалось не ахти.
- Ши, я не буду здесь торчать, - простонала она. – Мне хреново от одного вида твоего гадюшника. Я дома быстрее зарасту.
Тот возился в инструментах, стараясь стучать потише.
- Ну, тогда подумай, кто мог бы тебя забрать и последить, чтоб ты не прыгала, пока не срастется.
Йинра прикинула, кому можно было бы упасть на хвост. Торо с Кристом умотали охранять каких-то дипломатов, Ольга не просыхает пятый день – значит, еще неделю стандартного запоя осталось. Ут-а;дор? Да ну его, опять девок своих длинножопых притащит – не выспишься.
- Да я сама… У меня нормально там.
- Еще чего! Сама ты не дойдешь, это во-первых, а во-вторых, знаю я твое «нормально»: голые доски и никого не докричишься, если что.
Йинра хотела было возразить, но на глаза попалась сверкающая металлическая полоска на краю столика, в которой отражалась часть ее руки, покрытая прозрачными бинтами. Наркоз начал отходить, и сознание застыло на одном предмете, чтобы не замечать нарастающей боли.
Зеркало…
- Дай еще «капельку», - сипло проговорила она. – Я знаю, куда пойду.
- Пойдет она, - вздохнул доктор и достал из сейфа коробочку с капсулами анестетика – наркота смертельная, но другие на юджи не действовали, да и эти, в общем-то, не особо: на полчаса, не больше. Он положил одну из белых горошин на тыльную сторону ладони орионки – капсула мгновенно сплющилась и впиталась, как капелька (за что и получила такое название). Через пару минут Йинра смогла оторваться от созерцания бинтов на собственных руках и попросила передатчик.
Возникшая серая пятиглазая физиономия источала приязнь уже заранее. Молодец, хозяюшка, видать, номер записал у Торо.
- Госпожа Йин-ра! Как я рад Вас видеть!
Вид у орионки был настолько неприветливый, что он тут же прекратил стандартные словоизлияния и перешел к делу:
- Кого желаете?
- М’ват свободен?
- Сейчас поинтересуюсь. Если что, Ваши соотечественники наперебой желают с Вами познакомиться.
Йинра усмехнулась про себя: конечно, соскучились. Глаза хозяина вернулись откуда-то из-под стола и снова радостно воззрились на нее.
- Не просто свободен – говорит, что ждал Вас.
«Ага, все они так говорят».
- Тогда с транспортом. От Аммале;, Центральный госпиталь.
- Через двадцать минут будет, госпожа. Что-нибудь еще?
- Нет, - сказала она и отключила связь.
Доктор невозмутимо складывал ее вещи в одноразовую больничную сумочку.
- Ох, берегись этого мальчика, - промолвил он то ли с иронией, то ли с тревогой.
А М’ват и вправду ее ждал. По крайней мере, ему с самого утра почудилось, будто она непременно свяжется и сделает заказ. По столь шаткой причине он отказал уже двум клиенткам – к своему чутью он привык прислушиваться.
Через час Хег попросил его спуститься за гостьей вниз, только почему-то не в зал, а прямо ко входу. Юджи пожал плечами, прошелся гребнем по волосам, накинул плащик поверх туники, чтобы не замерзнуть, и отправился к лестнице.
Хегмух встретил его в прихожей.
- Она там. Никого к себе не подпускает. Из госпиталя приехала. Похоже, ей нехорошо, - шепотом проквакал держатель дома, указывая одним глазом на диван возле стойки. Йинра, замотанная в какой-то несуразный легкий платок, сидела боком, упершись головой в стену. Хег спрятался за свою стойку, посматривая за происходящим одним-двумя глазами: что происходит между клиентом и жителем дома – не его дело.
Должно быть, умер кто-то, - решил М’ват, но подойдя, почуял совсем другое.
- Привет, - сказал он, присаживаясь на ковер, чтобы разглядеть ее лицо. Она подняла на него взгляд – медленно, словно боялась расплескать картинку перед глазами.
- Твою ж… - вырвалось у него: угольно-черные радужки ее глаз часто пульсировали. Она была на грани обморока. – Какого дьявола врач тебя отпустил?
Орионец осторожно поднял ее под правую руку и понес к себе. Стало понятно, почему на ней этот бестолковый платок: ничем тяжелым спину укрыть было невозможно.
- Хорошо, что ты легкая, - проворчал он, укладывая девушку на кровать, - И что я тебя сегодня ждал.
Он зажег лампадку с успокаивающим бирюзовым маслом. Ему самому этот аромат поднимал настроение и прояснял мысли после бурных ночей. Потом жиголо порылся в нижнем ящике столика и достал крупный флакон из гаайского хрусталя – сапфирная вода, причем не та жиденькая чушь, которую продают в аптеках, а полноценный тридцатипроцентный эликсир. Мертвого поднимет, что, в общем-то, и требуется. М’ват еще удивлялся самому себе, с какой радости он купил его – капельки обычной аптечной воды, добавленной в масло, хватало для самой сложной работы. А вся эта дорогущая петрушка нужна была разве что спасателям или консульским медикам.
- Пригодилось, - хмыкнул он.
Он прикидывал, с чего начать – что важнее или что не так страшно, потом решил все-таки перебороть себя и снял повязку со спины.
Рана оказалась глубже, чем он думал: бинт искажал картину. Было видно, как под тонким слоем оставшихся тканей часто и мелко билось перегруженное сердце. Судя по цвету, симбиоты еще и не начинали восстанавливать плоть. «Интересно, чем они заняты? Видать, где-то еще хуже», - подумал юджи. Он несмело нажал кнопку разбрызгивателя, и сиреневое облачко эликсира мягко спустилось на рану.
Он быстро освоился с процессом, тем более что результат не заставил себя ждать: ожог затягивался, как в обратной съемке, не оставляя следов на коже. М’ват впервые собственными глазами видел действие эликсира. До того с такими серьезными травмами ему встречаться не приходилось: все-таки Бен-Амин далеко от линии фронта.
Йинра сразу стала спокойнее дышать и даже что-то пробормотала.
- Погоди, - отозвался М’ват, открывая ожог на левом плече. – Ага, вот вы где все!
Кровяные тельца скопились в ране, отчего она стала темно-сливового цвета. Видимо, их привлекла обуглившаяся кость, а сознательно перенаправить их на более полезную работу орионка была уже не в состоянии.
В общей сложности он истратил полфлакона – несколько месяцев хорошей работы, но ему показалось кощунством оставить хоть одну царапину заживать самостоятельно. Тело – это произведение искусства, тем более такое милое. Вырастет – первая красавица будет, и уж кто-кто, а он к этому приложит все необходимые части своего тела.
Он ласково погладил ее щеке. Она дернулась в полудреме и тут же опять провалилась в сон.
- Да не бойся, это я же, - улыбнулся он и ушел в замаскированную соседнюю комнатку за молоком.
Йинра не сразу сообразила, где находится. Конечно, она припоминала и куда вызывала транспорт, и как туда ехала, но вот дальше – хоть убей, и оттого транспорт вполне мог оказаться просто бредом. Засмотрелась в зеркальце – вот и привиделось.
Хорошо, тепло, пушисто, ничего не болит – да она просто сдохла и попала в рай за какие-то неведомые заслуги! Проснись она в больнице или у себя дома, непременно бы все болело, ведь не могла же она отключиться на несколько суток.
«Голову включай, голову. Похоже, тебе не приснилось».
Она пошевелилась. Тело было легким, но ей тут же дико захотелось есть и пить одновременно.
- О, доброе утро! В смысле, вечер, - раздался знакомый ясный голос. – Как себя чувствуешь? Молоко будешь?
- Угу, - промычала она.
- Там на столике, - продолжал голос. – Я сейчас подойду.
«До чего ж ты молодец, парень. Как знаешь, что я терпеть не могу, когда со мной возятся».
Приятно иметь дело с душеносцами. Привычки они понимают и уважают, а что еще надо? Черт, ну и натворила она в прошлый раз... Хотя, вроде, не обиделся. В этот раз надо взять себя в руки. Что она – такая особенная, что всем нравится, а ей – нет?
Она попутно рассматривала комнату, чтобы окончательно привыкнуть. В прошлый раз ей было малость не до этого, зато сейчас она цепким взглядом захватывала в память интересные детали – мало ли что.
Оружия нет. Совсем. Никакого. Есть какая-то хилая плеточка – только детей пугать.
Еще одно зеркало, напротив окна – отражает солнце. Борется с недостатками местного климата, как может.
Ага, картинки.
Несколько штук висело чуть выше ее роста по периметру комнаты. Сюжеты были скучные – то какие-то землянские бабы, то цветочки, то много воды и тучи. Разве что красивая дюна с кустами была ничего. Забавным было то, насколько живыми казались эти картинки – реальнее, чем любая голограмма. Мало того – чем больше Йинра вглядывалась в них, тем больше понимала, что никакие они не скучные.
Ей припомнился один похожий случай. Как-то раз, когда она только пошла в школу, брат подарил ей толстую книгу:
- Вот, тебе на будущее, когда научишься читать как следует. Очень интересная штука.
Конечно же, ждать ей не хотелось. Выяснив у мамы, что будущее – это даже завтра, она открыла и пролистала книгу. Буквы были мелкие, без ударений и картинок, и с первой же фразы попалось пять незнакомых слов. Решив, что брат ее надул, она забросила книгу под кровать. Но однажды они играли в прятки, и брат, обнаружив под кроватью свой подарок, насупился:
- Ты что наделала, глупая?
Впрочем, долго он сердиться не стал, а вместо этого начал приходить по вечерам и читать ей вслух по одной главе. Сначала ей казалось нудным, что с героями ничего не происходит, а они только разговаривают про опасность и готовятся к празднику, но чем дальше, тем роднее становились они, и каждое их слово или шаг заставляли смеяться или переживать.
Вот так в какой-то момент Йинра поймала себя на том, что сидит в той же позе, что и девушка-землянка на одной из картинок, и расчесывает волосы чужим костяным гребнем.
Жиголо внезапно появился из какого-то закутка, скрытого портьерами. Йинра не знала, куда деть гребень, и в итоге спешно положила его обратно на столик. М’ват засмеялся:
- Что ты как не своя? В этой комнате тебе все можно. Я тебе поесть принес.
Все было не так страшно, как она думала. Даже наоборот. Даже настолько, что вот сейчас она переводила дыхание и едва не отключалась от усталости, а в глубине затылка бродила озорная мысль: а может, еще?
Не-не-не, сначала отдохнуть. А он вот совсем не устал – лежит, закинув ноги на стену, и все время о чем-то расспрашивает. Ему что – вправду хочется узнать, что ли?
- А это кто рисовал? – кивнула она на картинки, ответив на очередной вопрос.
- Я.
- Ух ты… Они как живые.
- Не просто как живые, - похвастался орионец. – Они для всех такие.
- То есть?
- То и есть. Хоть кто посмотрит – хоть Хег своими пятью глазами, хоть хатанг, хоть мейетанец, хоть землянин – они для всех будут правильного цвета и как живые. Понимаешь?
Йинра с трудом представляла себе, как может хатанг видеть что-либо так же, как юджи, но решила поверить.
- Я сам не знал сначала, - продолжал М’ват, мечтательно глядя в потолок. – А потом заметил, как девочки на них смотрят, и решил поспрашивать. Ой, извини.
Йинру передернуло от слова «девочки». Она не хотела вспоминать, что этот чудесный красавец принадлежит ей всего лишь на одни сутки. Но он увлекся – ириды себя так не ведут.
- О, слушай! А давай я тебе свои картины покажу? – сказал он вдруг, вскакивая с кровати.
- А это тогда что? – удивилась она, поднимаясь на непослушные ноги. Он поддержал ее под руку.
- А это так, ерунда. Для эротичного интерьерчика.
Что такое «еротишный терьерчик», наемница спрашивать не стала, а, пошатываясь, вошла в ту самую скрытую комнатку, из которой он приносил ей ужин.
Комнат оказалось на самом деле несколько: симпатичная ванная, сделанная в виде северного горячего источника, теплая каменная кухня, гардеробная и мастерская, в которую и привел ее М’ват. Эта самая мастерская была уставлена холстами, облеплена полочками с какими-то хитрыми красками, маслами, кистями, палочками, писчими иглами, кусочками коры, толчеными камнями в плошках и еще кучей всякой всячины, постепенно превращавшейся в картины.
Картины?
Скорее это были окна и двери, случайно открывшиеся рядом с тем, что Йинра на них видела. Абсолютная неподвижность этих изображений казалась естественной – это просто мир, в который открыли окно, удивился и замер на мгновение. Любая объемная голограмма или «живой» интерактивный рисунок был мертвым и искусственным по сравнению с ними, хотя не надо было присматриваться, чтобы различить на них мазки, структуру ткани и застрявшие в краске шерстинки.
Планеты, лица, растения, звери, небеса и камни - и тут же какие-то обыденные вещи вроде пустой тарелки после завтрака. Чуть в глубине стоял недорисованный холст, заполненный на две трети еще плоским, пусть и хорошо прорисованным сюжетом: его собственный туалетный столик с россыпью бусин и рядом цветных флакончиков, в зеркале отражается задрапированная стена, а посредине на столике – пустое место, словно что-то хотели положить и забыли.
- Это я уже полгода рисую. Никак не выходит придумать, что там должно быть. Что только ни складывал.
Он произнес это так, что Йинре полезли в голову совершенно нехудожественные мысли. Он обнял ее за плечи и принялся щекотать ее носом за ушами, но сам при этом смотрел куда-то сквозь холст.
Теперь у нее появился еще один пункт расходов, кроме содержания корабля и отправки денег домой (через тетку Офру, которая каждый раз сочиняла для матери, откуда они взялись). Пункт этот включал не только еженедельные визиты в «ласковый дом», но и то, на что ее сподвиг новый приятель.
Для начала он затащил ее на торговый спутник – бесплатно, в выходной.
- Ты очень красивая, - повторял он ей. – А держишь себя, словно неотесанный исполин какой-то. У тебя сестры есть?
- Угу.
- Помнишь, какие они прически делали? Как сапоги вышивали? Какие бусы носили? А ты даже любимого кинжала как будто стесняешься.
Ей было совсем не обидно это слушать, тем более что это была правда. Даже во время войны, когда каждый ценный камушек был на счету, а деревянными бусами иногда растапливали печи, юджи не падали духом и не забрасывали охотничьих обычаев. Дети плавили на солнце олово, мешали с разными маслами и растворителями, а потом покрывали им обычные камешки. Взрослые старались не продавать последних серег и даже на десять раз перешитые вещи покрывали затейливыми узорами – солнцами, травами, цветами, звериными мордочками, следами лапок.
А ее последним украшением была татуировка на память о побежденном бааль-тцур, который несколько дней терроризировал полупустой город, пока не наткнулся на упрямую девочку, не желавшую умирать.
Наемники тоже любили пощеголять друг перед другом и перед заказчиками, потому понадобилось некоторое время, чтобы ее перестали встречать по одежке. Что ж, пусть привыкают к ее новому облику.
Но ничего общего с хвастовством это желание не имело. Казалось, что-то в ней появилось такое, что будет заметно отличать ее от всех даже в тюремной робе, и именно это ей хотелось как-то выразить внешне.
Конечно же, в первую очередь она перебрала всевозможные ножны и пояса. Кинжал для нее был чем-то вроде любимого питомца. Юджи всегда трепетно относились к оружию, но такая забота позабавила даже М’вата и торговцев. В конце концов, она набрала целую горсть всяких бусин и прочей дребедени, взяла отрез лучшей кожи и сказала, что сделает все сама.
Йинра оказалась требовательной покупательницей. М’ват порой думал, что она может переплюнуть по придирчивости его самого. Зато продавцам, у которых находился подходящий товар, жаловаться было не на что: денег она не считала. Жиголо только успевал сердито сверкать глазами на тех, что пытались обмануть ее.
- Ты следи за расчетом-то. Они ж тебя обдерут, как белохвостку по весне.
- Сами дураки будут. Кто-нибудь у них сопрет вдвое больше.
Он только качал головой.
По вечерам он ждал ее раньше, чем обычных клиенток: они могли часа три проговорить или прозаниматься Бог знает чем. Он учил ее читать, рассказывал забавные случаи с работы – без имен, понятное дело; она позировала ему для портрета и показывала собственную боевую систему.
- Это как танец получается, только ты ведешь, - изумлялся он.
- А я из танцев ее и сделала. Ты что – совсем охотничьи системы не знаешь?
- Не-ет. У меня вся семья – ученые, а я просто раздолбай. Но танцевать умею!
- Так давай под тебя раз-ра-ботаем… Черт, слово-то какое, а…
Иногда он был занят по «ее» дням и переносил встречи. Йинра огорчалась и с удвоенным рвением уходила в тренировки, чтобы ни на секунду не думать о том, что сейчас происходит в его комнате. Не то чтобы она ревновала – ее нервировало нарушение расписания. А говоря проще – ей было мало. Она мечтала, что когда-нибудь он бросит свою «подработку» и полностью посвятит себя настоящему искусству – и ей.
Он сам замечал перемены в своем характере. Любая клиентка надоедала ему за пару недель, в лучшем случае – за полтора месяца. Эта девочка привязала его к себе на долгих полгода и не собиралась отпускать. Она росла на глазах – причем, в прямом смысле тоже: зверские условия плена когда-то затормозили ее развитие, а теперь тело вспоминало, сколько ему лет. Она уже доставала ему до подбородка и приобрела точеную женственную фигурку. Его стали посещать мысли, которые он даже высказывал вслух:
- Знаешь, надоели мне эти кау. Тоже мне, фифы. Ничего в голове, кроме постели да интрижек. Сегодня одна хотела на завтра записаться – я послал. Хочу с тобой лучше увидеться.
И ловил яркие лучи счастья, исходившие от нее. Душеносцы ведь не просто так любят улучшать другим настроение.
Он закончил ее портрет – «Орионка на рассвете». На картине она стояла в открытой двери и глядела на восток, ожидая теплого утреннего солнца, чтобы проснуться окончательно, пропитаться новым днем и пойти навстречу – создавать его вместе с теми, кто рядом. За дверями была ее родная ара;мта – фамарская степь с голубовато-сиреневым песком и серебряными травами. Он рисовал пейзаж с ее слов: кроме Бен-Амина, он не был ни на одной планете Системы.
- А давай твой музей сделаем, - предложила она как-то, наблюдая за тем, как он смешивал краски.
- Хм, это как?
- Не знаю. У меня знакомые всякие есть – они подскажут.
- Настоящий музей… Я как-то и не думал. Для этого сначала умереть надо.
- Да ладно, можно и при жизни. Ты там главным экспонатом будешь, красавец этакий, - проворковала она.
Он встряхнул волосами и прогнулся.
- Устал сидеть уже. Пойдем, я тебе спинку почищу.
А сам смотрел в ее глаза – настороженные, глубокие и темные – независимо от настоящего цвета. Глубина – вот чего ему недоставало до сих пор.
Ириды – редкие гости на чужих планетах, а уж тем более на базе наемников, где неустроенных судеб и несостоявшихся жизней хватило бы, чтоб вогнать в тоску добрую сотню душеносцев. И все-таки они появлялись даже здесь по каким-то своим делам, о которых особо не распространялись.
Но уж где не ожидала с ними встретиться Йинра, так это в борделе. Ее с утра вызвал к себе М’ват, радостный, как три дебила сразу.
- У меня тут гости. Думаю, тебе будет интересно.
Не интересно, а любопытно до смерти.
Войдя в комнату, наемница оторопела. Не то чтобы она никогда не видела иридов, но чтобы так близко…
Это была девушка, совсем молодая – судя по небольшим крыльям, она недавно только прошла последнее превращение и еще не хранила чужих душ. Разве что детские. Исчезающее, прозрачное тело, похожее на цветной дым от лампадки, привыкало к новой форме. Сейчас она походила на нечто среднее между юной землянкой и огромной стеклянной бабочкой.
- Йин, это Э;и. Представляешь, она моего отца знает! Сказала, он меня вспоминает. Может, как-нибудь слетаем?
Йинра понимала его восторг: планету иридов самостоятельно найти было практически невозможно, а побывать там мечтали многие. Тем более что М’ват им был не чужой. Полет домой очень многое решил бы в его душе.
Ирида была немыслимо, нереально красива каким-то внутренним свечением, для которого тело было всего лишь линзой, способом наведения на окружающий мир. Орионка поначалу не знала даже, как с ней разговаривать, к тому же М’ват все больше занимал время гостьи да зачем-то пересказывал ее фразы Йинре, будто она сама понять не могла. Но радости это не уменьшало: Эи ухитрялась так повести разговор, что никто не чувствовал себя в обиде.
Она ушла где-то через час. Йинра уснула, пока М’ват возился на кухне. Ей все снилась необыкновенная собеседница, но почему-то грустная, встревоженная. Эи парила в воздухе над неведомой планетой и куда-то звала, а юджи беспомощно стояла и тянулась вверх. В последний момент она оторвалась от земли, но тут же проснулась: рядом сел орионец и поцеловал ее в лоб.
- Смотри, какая красота. Это Эи принесла.
Эи появилась у них еще раз: М’ват сам пригласил ее, отказав очередной клиентке. Хозяин уже привык к подобным выкрутасам «свободного художника» и только разводил руками, коих у него насчитывалось аж три. Зато получился отличный вечер искусства с эротическим уклоном – впрочем, ничего лишнего «художник» себе не позволял, отыгравшись потом на Йинре.
- Так она твоя… эта? – спросила орионка, засыпая от усталости.
- Клиентка? Нет, мне до нее - как до пешком до неба. Она еще молодая просто, всем помочь хочет. Она соседка моего отца. Услышала, как он меня вспоминал, и решила разыскать. Ей здесь тяжело, я единственный, с кем она хоть как-то общий язык находит.
Йинра чуть не спросила: «А я?» - но тут же вспомнила, что М’ват хотя бы наполовину душеносец, а она никто. Ириды не имеют своих печалей, но очень остро чувствуют чужие, даже невысказанные. Им общаться с прочими – все равно что часами слушать какого-нибудь нытика, в любую фразу вворачивающего свои проблемы. Лишь особо устойчивые могут найти себе какого-нибудь беззаботного представителя другой расы и пару месяцев обеспечивать его абсолютным счастьем. Так случилось и с матерью М’вата. Их с иридом роман длился пять недель – потом ирид улетел, а женщина тут же нашла себе обычного охотника-юджи, в приданое которому достался красноволосый мальчик с легким характером и множеством талантов.
И частью души этот мальчик тянулся в полет, к своим крылатым родичам, а частью – к земным удовольствиям. Земным для него стала девочка-наемница, небесным – стеклянная бабочка Эи.
К Эи ревновать было невозможно совсем, ни в ее присутствии, ни за глаза. Даже когда жиголо, не предупредив Йинру и не позвав с собой, на неделю отправился с иридой к отцу. В конце концов, наемница тоже не предупреждала его обо всех заказах, где порой приходилось «высиживать» клиента неделями. А может, зря? Да нет, он все понимал. По крайней мере, так казалось. Она старалась не вмешиваться в их разговоры, не попадаться им лишний раз на глаза, чтобы не обременять собой чуткую душу ириды.
Лишь однажды случилась неприятная история, за которую она казнила себя не один день. Она долго твердила себе, что он сам виноват, и нечего было звать ее, коли она им там была для мебели. Но факт оставался фактом: в тот вечер она не выдержала и ушла, не попрощавшись. Слишком красивы были они оба, такие недосягаемые, духовные, тонкие. Она не понимала ни слова из их разговоров, а ириду это расстраивало. Вот Йинра и ушла, чтобы не портить чужой праздник.
Мухи отдельно, парень – бабочки отдельно.
А на следующее утро Эи улетела домой – восстанавливаться. М’ват решил, что виновата ее «глупая выходка», и третий день кряду не желал даже передатчик включить.
- Сказка кончилася, - задумчиво произнесла Йинра в пустой экран и взялась за кинжал, как обычно делала, когда художник был занят.
Но вместо того, чтобы встать и начать тренировку, она вдруг прижала к себе клинок, словно зверушку, и зарыдала.
Слезы струились под тонкими третьими веками – юджи никогда не тратят воду зря – а ей хотелось, чтобы они вырвались наружу, как у мертвеца, чтобы тело иссохло и порыжело, и рассыпалось в прах, потому что смысла нет, смысла…
Это длилось всего несколько минут: долго паниковать она не привыкла. Она встала, спрятала кинжал в ножны и подошла к зеркалу.
Зеркало было первой обновкой в ее комнате. Кроме самой комнаты, разумеется: она переехала поближе к «ласковому дому», в гостиницу к почти тысячелетней юджи, бывшему штурману грузовика. Здесь не было проблем с отоплением, а обстановка сильно напоминала обычный орионский дом на несколько семей. Йинра тут же добавила своих элементов: просто, но удобно и красиво. И зеркало было первым.
«Кого я увижу за спиной?»
Только себя. Потому что больше никто не виноват и никто больше не сможет исправить то, что сам натворил.
В конце концов, лучше уж так, чем вся эта его бесконечная череда баб, в которой она всего лишь последняя по номеру. Он рвется к свету, и корабль не потянет троих.
Не этого ли она хотела?
Да, конечно, только хотелось самой быть на ее месте. Фу, как недуховно. Ты его переросла физически, а он тебя – морально.
Черт, ну и словечки…
Ничего, найду другого, попроще. Вон какая стала – аж самой нравится.
Из зеркала на нее смотрела статная, жилистая красавица с ярко-голубыми глазами и потоком малахитовых волос, закрывавших правую половину тела до самых колен. Резкие, точеные черты лица, портившие детское личико, теперь смотрелись органично и даже возвышенно. И когда-то нелепая татуировка зазвучала ни них, как вызов: попробуй победи!
А за спиной из дверного проема показалась вторая фигура – чуть ниже и приземистей. Со змеиной грацией она пыталась приблизиться незамеченной. Но не вышло.
Йинра даже не стала разворачиваться – клинок был наготове, и она едва успела остановиться, когда пришелец подкрался ближе.
- М’ват, чтоб ты провалился! Я ж тебя чуть не убила! – Она обняла его, сдерживая накатившиеся заново слезы. Да какой там другой, да кто же сравнится с этим телом, с этим голосом, с этими огненными глазами, с этим гребаным характером…
Он усадил ее на кровать, сам сел рядом и уткнулся ей в плечо.
- Прости меня, я дурак. Я увлекся. Я должен был догадаться, что тебе все это неприятно видеть. Тоже мне, душеносец – таких вещей не почувствовал.
- Проехали. А мне все нормально, я за вас рада. Правда. Я расстроилась только, что ты на меня обиделся и не отвечал. Я очень хочу, чтоб у вас все получилось. Я ведь знаю, что это такое – когда красиво. Просто ты меня не забывай, а?
- Такое забудешь, - усмехнулся он. – А если честно, это у меня характер такой. Я не могу так долго на одном месте сидеть. Ты меня и так насколько приворожила. Поэтому не забуду. Я ее тобой уже достал, наверное – все время вспоминаю по случаю.
- Только ты ее вот так не бросай, - нахмурилась Йинра. – Это тебе не я, дура железная.
- Ну, нет. Это совсем другое, это сферы небесные. Рисовать же мне не надоедает. Но ты не бойся, я все равно к тебе обращаться буду: тело-то у меня вполне земное.
- Ах ты, тварь! – она опрокинула жиголо на кровать и укусила за ухо.
- Кусаться?! Да я ж тебя съем!
- Тебе лишь бы пожрать, - протянула Йинра и вдохнула любимый горьковатый аромат его тела.
Эи вернулась через пять дней. Встречали ее вдвоем: за это время М’ват смог настолько развеселить орионку, что за моральное состояние можно было не волноваться. Торо уже успел отхватить от Йинры по роже за шутки насчет трехполой разновидности юджи, но это было скорее ребячество. Ириду она чуть ли не подрядилась охранять лично и никому бы не позволила говорить о ней дурное.
Жиголо все более сокращал рабочую неделю, переходя на выставки и продажи картин. Хегмух ворчал и хватался за голову: строптивый художник добавлял его заведению восьмую, бонусную звездочку, и с его уходом надо было задумываться о будущей жесткой конкуренции.
Наемнице стала надоедать вечная рассеянность М’вата в присутствии невесты (а он представлял Эи всем именно так), и она все реже сопровождала их, когда они были вдвоем, зато смогла сдружиться с самой иридой. Теперь было кому показывать свои наметки в рисовании, за которые опытный художник бы ее засмеял. Она не просила выслушивать ее, а больше слушала сама, пытаясь понять и принять хоть что-нибудь в журчащей хрустальной речи высшего существа.
Перед объявленной свадьбой Эи снова улетела домой – подготовить жилище и отдохнуть. М’ват пару раз просил Йинру помочь: он отправлял картины на общую выставку в Систему. Несмотря на свои заявления о вечной памяти, он все больше отдалялся в какие-то свои высокие сферы.
«Может, оно и к лучшему? Теперь у нас темперамент разный, - раздумывала она, окидывая с утра взглядом спящего орионца. – Вот дурища, кто о чем, а голый о снеге».
Удостоверившись, что в ближайшие три дня она ему не понадобится, Йинра отправилась на заказ. Все равно он собирался в последний раз поработать – вот и не надо мешать.
Ля-ля, потеряли три корабля…
Корабли обнаружились, конечно же, в очередном поясе астероидов. Тоже мне, великая премудрость. Просто на них везли нехилые запасы золота и сейф с какой-то дорогой хренью, и обычным наемникам хозяева не доверяли, как и местной спасательной команде. Всего-то и делов – проложить пристойный маршрут для буксиров, а на одном из кораблей так вообще починить двигатель.
На обратном пути у нее отчаянно зашипел передатчик.
«Ну, я ж поставила блок!» - возмутилась она. Но настырный абонент каким-то образом продолжал лезть в эфир. И это могло быть одно-единственное существо, для которого закон не писан.
- Просила же не соваться… - она нехотя включила связь.
М’ват выглядел каким-то снулым и встрепанным.
- Йин, можешь ко мне зайти, пожалуйста.
Какая-то подозрительная вежливость. Этот месяц он с трудом замечал ее присутствие – и тут на тебе, «пожалуйста».
- Что-то случилось? Я на заказе.
- Да приболел я, похоже. Подцепил что-то от девочки.
- Вот дурень. Врача вызвал?
- Да, он скоро будет. А ты далеко?
- На орбите уже. Жди. Как ты умудрился-то?
- Не знаю. Меня ни одна болячка не берет, чушь какая-то.
- Кто был? Кау?
- Ага.
- Так они ж разносчицы заразы! Сам же говорил, что с ними больше связываться не будешь!
- Это не кау, а ихние слуги разносчики. Она одна была.
- Почем ты знаешь? Вдруг какая-то их хренская лихорадка, от нее иммунитета ни у кого нет!
М’ват чуть не плакал. Она еще ни разу не видела его таким несчастным.
- Прилетай, ну, пожалуйста. Мне плохо.
- Да куда я денусь…
Рассчитавшись с хозяевами кораблей и заглянув за антибиотиком, она явилась в бордель. Возле комнаты орионца ее ждал доктор Ши.
- Ну, что там у нас?
- Похоже на витайскую чахотку, только уж больно сильную. Как-то у вас она легче проходит.
- Может, это потому что он ирид?
- Какое там, - отмахнулся доктор. – Они вообще только на моральное насилие реагируют, у них тела-то толком нет. Это если бы он от несчастной любви загибался…
- А что он ел-пил?
- Говорит, ничего, кроме вина. Не признается, дурик. Или действительно не помнит. Поговори ты с ним, у тебя лучше получится.
- А он не заразный? Может, его в карантин?
- Не, она напрямую не передается, только через неспиртовую жидкость. Так что не целуйся с ним. Я пока поеду, у меня еще три вызова. Если что – говори, но, по идее, к завтра должно все пройти.
Она кивнула и зашла в комнату. М’ват лежал на спине и хмуро пялился в стену. Он слегка обернулся на звук ее шагов.
- Наконец-то. Этот врач меня запилил своими вопросами. Ни черта я не помню, иначе давно бы уже сказал.
- Говори, что случилось, - Йинра присела на край кровати.
- Ну, что… - Он раздраженно вздохнул, - Проводил я с утра свою мадаму, винца с ней выпили. Вертихвостки тупые, сколько им говорить, что на нас спирт не действует, но вино вкусное. Я еще немного поспал, потом пошел завтрак готовить – тут меня и утоптало.
- В смысле?
- Тошнить начало, а рвать нечем – ошметки какие-то. И пить хочется все время. Как-то мне это не понравилось, я врача вызвал и тебе позвонил. Подумал – может, какое-нибудь стекло проглотил по задумчивости. А он говорит, не стекло…
- А сейчас как?
- Он таблеток всяких надавал - вроде, легче стало. Но пить хочется. И голова болит.
- А ты можешь со своей мадамой связаться? Узнать, как она. Может, яснее станет.
- Ты что, это же клиентка! Это ты у меня эксклюзив, а она моего личного номера знать не должна – задолбает же.
- Сменишь. Здоровье важнее. Вызывай давай.
Йинра подала ему передатчик и отодвинулась из поля видимости. М’ват несколько раз повторил вызов, но никто не отвечал.
- Блин. Через полчаса еще попробую. Дай воды, а?
Она подала ему стакан. Он одним махом выпил почти половину – немыслимое для юджи количество.
- Э-э, ты куда?
- Не могу, воздух тут сухой.
И вправду витайка, но какого демона? У юджи к ней нехилый иммунитет, а у некоторых так полная невосприимчивость. Может, еще что-нибудь ему скормить, ежели он такой хилый?
Она ушла в коридор и вызвала доктора Ши.
- Что Вы ему давали?
- О, Боже, - он возвел глаза к потолку и стал перечислять. Потом добавил, - можешь анестетик дать, если будет совсем плохо - я спрятал две «капельки» на кухне в солонке.
- Благодарю.
Через полчаса они снова попытались вызвать злополучную кау, но все с тем же результатом. М’ват попросил задернуть шторы на окнах.
- Глаза режет.
И уснул. Спал он неспокойно, ворочался и стонал, будто спать ему что-то мешало, но не давало проснуться окончательно. Еще через час он, не открывая глаз, опять взялся за передатчик.
- Давай же ты, скотина, - хрипло шептал он. Руки у него тряслись, дыхание стало тяжелым.
На том конце вдруг что-то зашевелилось и явилось крайне мутное изображение.
- И;сси? – осторожно позвал он. Внезапно лицо в передатчике прояснилось и оказалось усатой физией полицейского.
- Этого только не хватало… - тихо пробормотала Йинра. Экран дернулся и погас.
- Что там? - Оказалось, М’ват за все это время так и не смог открыть глаза.
- Копы. Грохнули твою мадаму, хрен мы что узнаем. Вечно с этими кау проблем не оберешься. Как ты?
- Говново. Можно еще воды?
На этот раз он не только выпил полстакана, но и умылся, пытаясь разлепить веки. Лицо его осунулось и словно бы высохло.
- Не нравится мне все это. Вызову-ка я Ши, пусть едет обратно. Или другого присылает, который разберется, в чем дело.
«А кто еще разберется? – тут же подумала она. - Ши здесь лучший. Не его проблемы, что мы неведомой хренью болеем. Он из местных докторов хоть что-то о нас знает».
М’ват попросил помочь ему лечь повыше – он стал задыхаться.
«На Фамарь бы его. Или хотя бы на какую-то из наших планет. Оли говорила, у нее пилот свободный есть, а то этого сейчас ни на минуту не оставить».
Кстати, о девочках – Ольга может знать какого-нибудь толкового врача поближе, она ж отравитель.
Йинра набрала номер приятельницы. Та ответила не сразу, а потом на экране высветился обнаженный бюст и послышалось хихиканье.
- Йинка, ну ты даешь! Чего надо? У меня тут мужик, давай по-быстрому.
- Оли, ты врача не знаешь хорошего, так чтоб по юджи специализировался? Срочно надо.
- М-м, а до завтра точно не потерпит?
- Нет, Оли, мальчику плохо, а Ши ни хрена сообразить не может. Говорит, что витайка, но это явно не она.
Ольга вдруг перестала хихикать:
- А что с ним именно?
Йинра вкратце рассказала все по порядку.
- Где бутылка? – спросила землянка.
- Скорее всего, на кухне.
- Возьми малахитовое масло и свечку. Если хоть капля вина осталась, набери в ложку, подогрей на свечке и вылей в плошку с маслом. Скажешь, что получится.
- Шипит и осадок выпал… какой он там по цвету для вас… - сказала орионка через минуту.
- Неважно. ****ец твоему мальчику. Сколько времени прошло?
- С утра… Часов восемь, самое меньшее.
- Тогда зови катафалк. Ему час остался в лучшем случае.
- ****ь, а в больницу?!
- Какая, в жопу, больница? В больницу надо было с утра, если бы кто-нибудь догадался проверить, что за дрянь в этой бутылке. Похоже, ваша сучка кому-то из своих насолила, ей подсунули травленого винца, а он просто под раздачу попал. Впаяют ей, конечно, за убийство иной расы…
Йинра уже не слушала. Какая разница, кому что впаяют? Хоть даже ей дали бы сейчас лично расправиться с убийцей – какая разница?
- Что делать? – отупело спросила она у передатчика.
- Ограбить Ши на наркоз. Воды не давай, только хуже будет. Она сама себя заражает. Я буду позже.
Передатчик погас. Внутри у нее что-то рухнуло. Ей было страшно посмотреть в лицо М’вата и даже думать о нем как об умирающем.
Наркоз есть. На час хватит.
Яд действовал все быстрее. Тело орионца иссыхало, как сорванная трава. Он уже ни о чем не просил, только шумно дышал. Йинра впала в оцепенение, сидя рядом и держа его за руку. Прошло уже Бог знает сколько времени, когда он вдруг испуганно дернулся и сжал ее пальцы.
- Йин, - просипел он, стараясь повернуть голову к ней.
- Я здесь. «Капельку»?
- Я забыл… картина там… я тебе ее…
Йинра стиснула зубы. Значит, закончил. Успел. Прямо как чувствовал. А если и вправду чувствовал, то каково это?
- Это… - продолжал он. – Дай воды…
- Нельзя, тебе хуже будет.
- Не будет… Дай.
Вместо этого она обмакнула тряпочку в разведенный эликсир и протерла ему лицо. Он смог открыть глаза – они были черны уже полностью, вместе с белками.
- Йин… Это… когда я умру…
- Не когда, а если, - поправила она.
- Не надо… когда умру… забери мою душу… отнеси папе…
Это было уже слишком.
- Ты чего? – всхлипнула она. – Я же не умею, я не ирида. Ты меня с Эи перепутал!
- Нет… это просто… когда увидишь… поцелуй меня… как ты… обычно… - Ему совсем не хватало дыхания.
«Крыша едет», - подумала Йинра, а вслух ответила:
- А почему не Эи? Почему ты ее не позвал? Хочешь, с ней свяжемся?
Логично, что не позвал: думал, что заразный. А сейчас уже не успеет.
- Я… утром… сказал… чтобы… она… не была… Она здесь… в отеле… тебя… проводит… к папе…
- Идиот, - прошептала юджи, хватая сумку и трясущимися руками роясь в ней. – Она же тебя нормально отнесет, если ты сам не можешь.
Если ирида в двух шагах, она еще успеет добежать. А так он рискует не переродиться в душеносца, а сдохнуть, как обычный кусок сушеного мяса. Черт, где же ее номер?
М’ват в это время как-то собранно произнес почти не сбив дыхание:
- Ты такая… живая. Прости, что я в тебя… не верил… Я, наверное…
И поник, словно багровый цветок на тонком стебле.
- Куда? – растерянно спросила Йинра, нащупывая замершую жилку на шее. На руку ей скатилось несколько слезинок – всего пять или шесть. Яд настолько иссушил тело орионца, что лишней воды почти не осталось, и плакать мертвецу было нечем.
У нее сердце ухало в груди за двоих, будто она уже поймала его душу.
Не успела.
Не…
Тело его тут же стало как будто выцветать. Теряли блеск волосы, серела кожа, окончательно проваливались темные глазницы – лишь губы, как у сказочного вампира, наливались даже не кровью – красноватым сиянием, таким живым и манящим, что ей стало по-настоящему страшно. Она видела смерть юджи не раз, и эта разительно отличалась от всех прочих.
Комочек сияния стал существовать сам по себе, не отделяясь при этом от губ, словно чего-то ждал.
Просто… когда увидишь… поцелуй меня…
Все равно ничего другого для него она уже сделать не может.
Она поцеловала его не как мертвеца на прощании, а ровно так, как обычно при встрече: жадно, счастливо, словно бы желая поменяться с ним дыханием, слиться в одно еще до физического слияния. И сейчас, как никогда, она хотела бы отдать ему свое дыхание. Может, оно оказалось бы сильнее любого яда…
После этого иссохшее тело еще больше напугало ее, как если бы она увидела его вместо собственного отражения. Внутри было неуютно, тесно, нервно – и в то же время легко и весело, совершенно неподходяще к ситуации. Хотелось действовать, не задумываясь – точнее, не вдумываясь, кто именно действует.
Она еще раз вызвала Ши и хозяина дома, а тот – полицию. Коп оказался знакомый – тот же сержантик Томас, что когда-то записывал ее показания о Каменном огне, только теперь он отрастил объемистое брюхо и пару орденов. Один из них как раз за секту ему и вручили. Он с пониманием выслушал бесцветные фразы Йинры, записал номер Ольги, клиентки-кау и даже осведомился:
- Маячок дать?
Полицейский маячок давал карт-бланш на задержание подозреваемого и исполнение приговора. Такой себе бесплатный найм на копов. Выдавали эти маячки крайне редко: либо если не могли сами найти преступника, либо – как сейчас – за очень большие заслуги.
- Давай, - произнесла она. – Только я сначала по делам смотаюсь. Никуда эта паскуда не денется.
От нее – не денется. Она ее аду достанет и засунет поглубже. И всех ее сраных выродков туда же отправит.
Из-за высокого уровня преступности кау и прочие расы номзе были частично изолированы от сообщества Ойкумены, и законы к ним применялись иные. Поняв, что исправить что-либо в их строе невозможно, Совет разрешил им жить по собственным правилам, но строго пресекал распространение этих правил на остальных обитателей мира. За преступление против иной расы, даже невольное, их наказывали строже, следили за ними чаще, зато выше ценили тех, кто смог начать мыслить по-другому.
Отравление юджи, да еще и душеносца, тянуло на «вышку» и требовало особого внимания: искать богачку-мафиози на перенаселенных колониях номзе было еще той задачей. Выдав Йинре маячок, сердобольный полицейский решал две проблемы одним махом: и дело скорее закрыть, и старой знакомой помочь. Судя по виду орионки, убитый был для нее существом более чем близким.
Странно только, что у нее какие-то дела нашлись поважнее, по которым еще мотаться надо. Но серебряный датчик показывал, что она не врет, и оставалось ей только сочувствовать. Тяжело все-таки быть наемником, даже самым известным: все равно для заказчика ты живая вещь. Вроде жиголо.
Долго выяснять обстоятельства и опрашивать кого-то, кроме хозяина, толку не было, и сержант Томас решил не тревожить невесту покойного, тем более что на момент преступления свидетелем она быть не могла. Серебряный датчик сильно упрощал работу следователя: обмануть живой металл невозможно ни полуправдой, ни недоговорками, ни интонацией. Он еще и показывал, правду или истину говорит существо – если ты уверен в одном, а на самом деле все было не так, серебро тоже даст знать. Ни тебе перекрестных допросов, как по старинке, ни гипнотических сеансов, ни детекторов лжи. Жалко, что серебро не могло само рассказывать, что где произошло и кто в этом виноват. Анализировать информацию и работать с ней все равно приходилось.
В этом же деле все понятно: некая мафиози захотела прикончить соперницу и каким-то хитрым образом подсунула ей травленое бухло – кау подозрительны друг к другу. Заодно нечаянно отравился несчастный мальчик, на встречу с которым оная соперница захватила бутылку. Выискивать эту мафиози будет главная пострадавшая – по удачному стечению обстоятельств, блестящая наемница. Консультировать будет другая наемница – специалист по ядам. Нет, отравила не она, и это хорошо, поскольку сдавать заказчика наемник не имеет права, если сам заказчик не нарушил правила найма. Так что его, Томаса, дело – отдыхать и ждать новостей. Ну, и другими случаями заниматься. И да – надо снабдить орионку сведениями из того отдела, который занимается убитой кау.
А, вот и выяснилось, что за дела у этой орионки – невеста улетает к своим родичам и берет ее с собой. Им обеим не мешает прийти в себя после такого.
И что за парень такой – жить с двумя сразу… Хоть бы свадьбы подождал, а там уже любовницу заводил… Хотя эти душеносцы – кто их разберет?
Эи тревожно вглядывалась в ауру Йинры. За все время полета юджи не произнесла ни слова – оно и понятно, шок – однако при этом настолько закрылась в себе, что даже ирида не могла прочитать ее. А когда она хоть немного открывалась, виделся совершенный бред: очевидно, Йинре так не хотелось отпускать образ М’вата, что он мешался с ее собственной энергией. Казалось, в ней живут одновременно две души, которые она отчаянно старается вместить в одно тело, совершенно для этого не приспособленное. Это – как у них говорится? – две ноги в одну штанину. Неудобно и нелепо.
Где теперь М’ват? Почему не позволил отнести его душу домой? Он так будет не один месяц добираться на попутных воспоминаниях. Думает прогуляться по своим картинам? Они повидали мест во вселенной куда больше, чем он сам, так что очень может быть.
Она еще раз попыталась поговорить с юджи, но с каждым словом стала тонуть в ее переливчатой, двойной ауре. Может, родные правы: Эи еще слишком молода для взрослых душ? К тому же орионка временами бредила, сталкивая при этом собственную личность с навязчивыми воспоминаниями.
Внезапно она уловила, что часть слов этой бессвязной речи явно обращены к ней, и орионка говорит их через силу. Голос Йинры срывался, фразы оставались без окончаний, будто ее донельзя смущало собственное существование.
- … я специально!..
Эи напряженно прислушивалась, но знакомые слова гасли, как фонарики на ветру.
- Хорошо, хорошо, я и так стараюсь, - отчетливо произнесла орионка самой себе, ласково и печально. Потом неловко кивнула и с огромным трудом подняла голову, встретившись взглядом с иридой.
Эи вскрикнула. В глубине ультрамариновых глаз Йинры играл знакомый багровый огонек, и она горьким шепотом произнесла:
- …я просто хотел подольше побыть с ней, с тобой-то я буду теперь всегда!
_____
На Рафаиле днем жарко, а ночью холодно. Настолько холодно, что будь здесь вода, она превращалась бы в лед почти сразу после заката. И неповоротливые местные броненосцы даже не пытаются спрятаться или впадать в спячку – они умирают полностью, а утром просыпаются с другим тельцем и другим, пусть и самым простым сознанием внутри. Так заведено – они не помнят ни норы, из которой вышли, ни цели, до которой не дошли, ни самого вчерашнего дня. Выплевывают каменным внешним ртом дохлое вчерашнее существо и отправляются искать еду, чтобы обогревать внутри зародыш на завтра. Кончатся зародыши – умрет весь броненосец, итак многажды мертвый, себя не помнящий.
Самая гадкая и болезненная смерть – от холода. Кровь распадается на составные части, и одна каменеет в жилах, разрывая их, а вторая вытекает сквозь разрывы, не оставляя юджи никаких шансов.
Одна душа вытекла и осталась там, где ей место, а вторая окаменела – а она все жива, но это же поправимо…
Раз… раз…
Клинок полетел под ноги из оцепеневших пальцев. Йинра подобрала его двумя руками, но он снова выпал, оцарапав сползающую кожу. Куда – уже не понять, вокруг так темно, что перед глазами плавают огненные точки, вспышки, волны – как на плавящемся металлическом зеркале.
Зеркале, в котором теперь никого не видно.
В котором пустота, как на той картине М’вата, куда не вписывался ни один известный ему предмет.
Но ведь что-то же вписалось. А она так и не увидела, что.
Ей стало горячо внутри, как теплокровному землянину. Она нашарила онемевшими руками кинжал, кое-как впихнула его в ножны и, спотыкаясь, наугад кинулась к кораблю.
Отогревалась она прямо по дороге, включив «печку» на максимум – благо, юджианские звездолеты к этому приспособлены. На передатчике светились ряды цифр – штук восемь пропущенных вызовов. Ольга, заказчики, Томас, опять Ольга, Торо, тетя Офра и даже Эи. Черт, она же улетела от иридов, не попрощавшись – рванула сразу откручивать бошки в порыве мести, а потом – на похороны.
А нужно ли ему все это? Зачем ему эти мертвецы, зачем ему мертвая она?
Тем более что есть еще те, кому она нужна живой, пусть они этого и не признают.
О чем она вообще думала?
Так, к черту заказчиков – потерпят. Она набрала держателя «ласкового дома».
Тот совершенно искренне ей обрадовался, аж глаза запутались поначалу.
- Хег, дай мне ключи от комнаты, - бесцеремонно потребовала она. – Я буду часов через двенадцать.
- Пожалуйста, пожалуйста, госпожа Йин-ра… - забормотал хозяин. – Я там ничего не трогал.
- Вот и славно.
Он говорил правду – даже передатчик валялся там, где его уронил обессилевший М’ват после попытки найти эту… Исси. Мать и сестра его не представляли, где он жил, и не являлись за вещами. Им не до того сейчас. Вообще, у них семья какая-то несемейная, не юджианская. И в этом они похожи…
На кухне тоже все по-прежнему – если не считать бутылки вина, отправленной на экспертизу. А вот в мастерскую она давно не заходила.
Там было почти пусто – все картины он отправил на выставку, где последнюю неделю, понятное дело, аншлаг. И только свежеоконченный натюрморт стоял в углу комнатки, накрытый знакомым белым платком, словно тяжелораненый.
Она осторожно сняла ткань.
Кто-то будто прорубил стену и показал ей соседнюю комнату. Туалетный столик, занавеси, радужный ряд флакончиков, отражение в зеркале – все это было точным и реальным, но непривычно холодным, стеклянным, искусственным. И таким же холодным изяществом светилась посередине глянцевая бирюзовая бабочка, севшая на край бокала с багровым вином. Того самого бокала. Он купил его недели за две до смерти.
Но привлекла ее внимание вовсе не бабочка и даже не злополучное, пророчески нарисованное вино.
У ножки бокала свернулась ящерка – не настоящая, а серебряная брошка с искристыми глазами, сделанными из крохотных сапфиров. И ящерка эта, несмотря на всю вычурность исполнения и явную застежку на мордочке, казалась живее всего изображенного разом. Застывший металл мог в любой момент задвигаться, становясь причудливой плотью, подобно как живое серебро отрывается от пустоты, чтобы дать жизнь новой галактике...
«Натюрморт с надеждой» - гласили две подписи: на инге внизу и по-юджиански – слева, замаскированная под плетение на занавеси.
Йинра долго разглядывала полотно, то уходя в воспоминания, то забегая вперед, в полузатертые горем мечты и планы, и этот маятник заворожил ее, с трудом отпустив назад в настоящее. Не слишком понимая, зачем, она перерыла все комнаты в поисках таинственной брошки.
Нет нигде. И не было ее, скорее всего. Наверное, хотел подарить. Он иногда называл ее серебряной ящеркой – рассказывал, что такие живут у землян в пустынях.
Она подошла к зеркалу, на котором по юджианскому обычаю сбоку были прицеплены алые волосы покойника. Йинра сама заплетала их в косу накануне похорон, заодно обрезав свои и повесив рядом. Местные юджи отговаривали ее: мол, не к добру себя с мертвым равнять.
Теперь же она поняла, что этого мало. Забрав одной рукой непослушную челку, она несколько раз провела по ней кухонным ножом, срезая почти под корень. Потом обмотала получившийся пучок несколькими алыми волосками, вытащенными из косы. Короткий конец этой кисточки она окунула в янтарный клей, которым художник закреплял холсты на рамах. Подсушив, орионка привязала ее к рукояти кинжала.
И, вытащив свой передатчик, набрала номер.
- Господин Ма-и-Шаэл? Это Йин-ра Орон-и-тул. Да, та самая. У меня есть для Вас предложение. Я хочу выкупить Южный дом Искусства. Под музей…