26
Заманжол Ахметович разрывался на части! События круто взяли его в оборот. Дарья Захаровна ежедневно находила повод для придирок и превращала любой пустяк в грандиозный скандал. Из-за нее Заманжол ходил по школе, как разведчик по вражескому тылу. Один неверный шаг мог погубить его. С другой стороны его одолевала проблема, возникшая на ровном месте. Чтобы заплатить аванс адвокату Владимира, Заманжол решил продать машину, но обнаружилось, что номер на кузове выбит невнятно, а может, перебит, и в автосалоне отказывались выдать деньги, пока не выяснится, не в угоне ли машина. Была оповещена полиция, и машину переместили на штрафную площадку. И теперь полицейские задергали Заманжола вконец!
Он знал, что все уладится и автосалон примет машину, которую прислал из Германии его бывший ученик, и она никак не могла быть в угоне. Но время шло, Алена была в отчаянии, так как Герман Цигенгагель каждый день требовал аванс и грозился забросить защиту Владимира. Тогда Заманжол решил занять денег у Бекхана и поехал в больницу.
Бекхан поправился и вот-вот ожидал выписки. Затянувшееся бабье лето позволяло ходячим больным проводить свободное время во дворе больницы в небольшом сквере между корпусами. Там и прогуливался Бекхан после недавнего посещения Виолетты. Он был в отличнейшем настроении. Дела шли, как и не мечталось. Он был уже зачислен в штат фирмы на ту должность, занять которую стремился. Его навестил сам президент «Мотивации»; он и вправду оказался простым и приятным в общении. Правда, встреча была коротенькой – Владимир Ким торопился. Но и за те десять минут Бекхан сумел и на отца произвести впечатление не меньшее, чем на дочь.
Виолетта каждый день навещала Бекхана и с каждым разом все дольше задерживалась подле него. Они увлеченно беседовали на всевозможные темы. Их продолжительным свиданиям способствовала погожая погода этой осени, позволявшая уединяться в укромных местах сквера. Они прогуливались там или сидели, спокойно разговаривали, не боясь надоедливых глаз и любопытных ушей.
Она только что уехала; Бекхан, очарованный ее обаянием, редким для ее возраста умом и верностью суждений, мягким, тактичным нравом, образованностью и воспитанием, неторопливо возвращался в больницу. Он невольно сравнивал ее со своей дочерью, и, находя непонятное сходство между ними, должен был, однако, признать, как первая превосходит последнюю по всем статьям. Потом Бекхан подумал о жене, и горько усмехнулся. Майра никак не могла тягаться с Виолеттой. Они были, как земля и небо.
- Бекхан! Эй, Бекхан! – услышал он знакомый голос и заметил направлявшегося к нему Заманжола. Тот выглядел неважно – основательно легли дуги под глаза, в переносицу врезались две глубокие линии. Но Заманжол светло улыбнулся, радуясь встрече с другом. Сердце Бекхана сжалось, предчувствуя недоброе, но он взял себя в руки и ответил приветливой улыбкой. Друзья обменялись крепким рукопожатием.
- Как здоровье? Рана заживает?
- Да, все хорошо. Со дня на день ожидаю выписки. Скорей бы, надоело тут…
- Куда спешишь, отдохни, пока есть возможность. Я бы не отказался недельку-другую здесь поваляться – запарился! – признался Заманжол.
- Что - так плохи дела?
- Да что у меня! Справлюсь как-нибудь. Вот у Володи дела точно плохи. Адвокат вот-вот бросит его защиту – требует уплатить аванс. Машина моя застряла в полиции. Ситуация – глупее не придумаешь! Ты же знаешь, ее прислали из Германии, а говорят – в угоне. Думаю, скоро разберутся с ней. Но… время! Времени у нас нет.
- У нас? – Бекхан произнес это как-то странно, как показалось Заманжолу. Тот пристально взглянул на друга, - ему не понравилось непроницаемое лицо Бекхана и тон, каким были сказаны эти слова.
- Ну да, у нас с Володей. Алена попросила взаймы у отчима, так, оказывается, Татьяна запретила давать деньги. Аленка молодец! Болеет, переживает за Володю. Хотела продать квартиру, чтобы заплатить адвокату, но я отговорил – лучше я продам машину, уплатим аванс, а там посмотрим. Я без машины обойдусь, а где она потом будет жить?
- А-а… - протянул Бекхан и поинтересовался, - И что, Балжан не возражает?
- А она не знает пока, - сказал Заманжол улыбаясь, - Я ей еще не говорил. Чтобы не мешала. Сказал, что машина сломана и стоит в гараже. Начнет еще бегать в автосалон, в полицию, поднимет шум, - только ее там не хватает! И потом, машина моя, личная. Ее мне подарили – почему я должен спрашивать ее разрешения? Перебьемся как-нибудь без нее, есть же общественный транспорт. Сейчас главное – обеспечить Володе квалифицированную защиту, а машина – дело наживное. Но вот с ней-то как раз запарка. Решил вот к тебе обратиться. Выручай! Одолжи на недельку, на десять дней, от силы.
- Нет у меня денег, - сказал Бекхан, нахмурившись. Предчувствие его не обмануло. Неприятное началось.
- Ты же говорил, что продал дом в ауле, - напомнил Заманжол.
- Те деньги нужны мне самому… - Бекхан отвел глаза.
- Но я верну. Неделя - и верну. Понимаешь, завтра последний срок. Без этого адвоката Володе кранты. Ему вкатят по максимуму – десять лет!
Бекхан молчал, собираясь с мыслями. Он должен сейчас рвать по живому.
- Заманжол, я же сказал – деньги нужны мне самому, - медленно проговорил Бекхан, глядя в непонимающие глаза друга. Завтра и у него был «день платежей» – его наемники потребовали окончательный расчет. Набрались наглости. Бекхан хотел послать их подальше, но они пригрозили рассказать обо всем Виолетте Ким. Так что нельзя рисковать – эти придурки могут испортить все дело.
- Деньги нужны самому, - повторил он, - Я не могу, ну никак не могу отдать их тебе.
Но Заманжол не унимался.
- Знаешь что, - сказал он, - Попроси у своей новой знакомой. Ты говорил, что она – дочь президента фирмы. Что она обеспеченная девушка. Я знаю, тебе будет неловко, но у нас и вправду безвыходная ситуация. Объясни ей все, скажи, что не для себя, для друга, она должна понять. И скажи, что я верну долг с процентами.
Час от часу не легче! Бекхан нагородил тут, подставился под нож, мучается угрызениями совести, не спит ночами, и сам же разрушит тот идеальный образ, только-только воздвигающийся в глазах Виолетты! Что она подумает? Она помогла устроиться на такую работу. И теперь еще клянчить деньги? Нет! Нельзя рисковать совсем еще хрупкими отношениями, обещающими исполнение всего задуманного. И ради чего, собственно, он должен всем этим рисковать?
- Нет, я ни у кого не буду просить денег, – еще тверже, еще внятнее выговаривая слова, произнес Бекхан. И добавил, чтобы окончательно прояснить ситуацию, чтобы дать понять, что он уже не тот Бекхан, который сначала думал о других, а уж потом о себе.
- Послушай, Заманжол. Давай поговорим откровенно. Чего ты так хлопочешь о человеке, который сам добивается, чтобы его посадили? Зачем хочешь пожертвовать машиной? Что - она тебе не нужна? Или у тебя не будет проблем с Балжан из-за нее? Зачем тебе все это?
Заманжол не понял. Он недоуменно смотрел на друга, – что это? Шутка? Но разве так шутят?
- Не пойму, что ты несешь! – сказал он, - Или шутишь так неудачно?
- Какие шутки, Заманжол! – вскричал Бекхан, - Какие шутки! Все! - дошутились, доигрались. Я больше не хочу играть в эти игры. Я не хочу, как Володя, лишиться семьи и сесть в тюрьму. Я хочу жить! И я начинаю другую, новую жизнь.
Заманжол некоторое время пристально вглядывался в Бекхана, переваривая услышанное. Потом сказал:
- Та-ак… и что это за жизнь… такая новая?
Бекхан упрямо мотнул головой и заговорил, глядя в похолодевшие глаза друга:
- Знаешь, я много думал о нашей жизни, о нас с тобой, о Володе, о наших женах и детях. Хорошая дружба была у нас, хотя наши жены так не считали. Мы исповедовали честность, порядочность, благородство, самоотверженность и взаимовыручку. И это было прекрасно. Но жизнь повернулась другим боком, и мы стали проигрывать с этими прекрасными убеждениями. И вместе с нами начали проигрывать наши жены и дети. Но ведь они не разделяют наших взглядов! Понимаешь? Мы с тобой готовы нести любые потери, платить любую цену за наши принципы, но ведь они же ни при чем! Почему Таня бросила Володю? Мы с тобой прекрасно знаем, почему. Погоди, не спеши с ответом, выслушай меня.
Бекхан разволновался. Он закурил, вытащив сигарету из пачки подрагивающими пальцами. Сделав несколько глубоких затяжек, продолжал:
- И у тебя серьезные трения с Балжан, а у нас с Майрой дошло до последнего предела. Дошло до того, что она предъявила ультиматум - либо я меняю отношение к жизни, либо… ну, ты сам понимаешь.
Бекхан затянулся, и, опережая Заманжола, собравшегося возражать, заговорил вновь, исторгая слова изо рта вперемешку с сигаретным дымом:
- Знаю! Знаю, что ты хочешь сказать! Что Татьяна с Майрой и Балжан - глупые бабы, что они мещанки и обывательницы, и что нам не следует идти у них на поводу. Но дело не только в них. Не знаю, понимает ли тебя Амина. Да она еще совсем мала. А моя Зайра сказала, что я неправильно живу, и что от этого страдают они оба – и она, и Алихан. Что прикажешь мне делать? Они – мои дети, и я обязан дать им образование, выдать замуж и женить, дать минимум необходимого для жизни – сносное жилье с обстановкой. Это мои обязанности отца; я обязан исполнять их, что бы ни думал о жизни, какими бы принципами ни руководствовался. Это правильно?
- Ну, в общем, это так…
- Но если это так, разве я имею право в угоду своему мировоззрению отказываться от своих обязанностей? От своего долга?
- Но кто требует этого от тебя? Одно другому не мешает!
- Не-ет, Заманжол, мешает! Еще как мешает. Каким образом я выполню все, о чем только что говорил, если у меня гроша ломаного за душой нет? Как, скажи, мне быть, если образование стало платным, если жилье стоит бешеных денег, не говоря о других вещах?
Заманжол молчал. Бекхан продолжал:
- Вот видишь, все упирается в материальное, в деньги. В проклятые деньги, которые мы с тобой презирали. А где их взять, если за честный труд платят мало и нерегулярно? И если для того, чтобы их заработать, нужно упрятать подальше чувство собственного достоинства. Я много думал обо всем этом и пришел к выводу, что раньше нам было проще придерживаться своих убеждений. Когда многие блага давались относительно легко. Только работай, остальное приложится само собой. В этом отношении мы напоминали овец, стоявших в теплой кошаре, где было вдоволь корма, но где, как нам казалось, было мало свободы. И тогда хозяева, вняв нашему ропоту, выпустили нас в степь, где свободы хоть отбавляй, но там дует ледяной ветер, и почти нет корма. И тут оказалось, что многие овцы - не овцы, а самые настоящие волки. И они начали задирать и поедать тех, кто и теперь, в бескормной, гибельной степи решил остаться овцой, не захотел есть себе подобных. Так вот, я больше не хочу оставаться овцой! И не дам себя съесть! Не зря говорят: «С волками жить – по-волчьи выть!»
Заманжол глядел на Бекхана в великом сожалении; тот молчал и задумчиво следил за тем, как растет столбик пепла на конце своей сигареты.
- Мм-да-а, - протянул Заманжол, - До чего может дойти человек!
Бекхан промолчал. Тогда Заманжол заговорил вновь:
- Да, Бекхан, ты вроде правильно все обрисовал, образно. Но мы – все же люди, а не овцы или волки. Мы люди, и с тобой происходит что-то очень плохое, раз ты видишь в нас зверей.
- Думай, что хочешь, но когда-нибудь и ты поймешь, что нам не оставлено выбора, - сказал Бекхан, не глядя на него, - Когда Амина подрастет… и предъявит счета.
- Нет! Выбор всегда есть, - возразил Заманжол, - Только каждый выбирает свое.
Он сделал шаг и добавил:
- Что ж, теперь нам не о чем говорить. Прощай!
Заманжол пошел прочь. Бекхан двинулся было следом, но Заманжол внезапно обернулся и остановил его.
- Не провожай! – словно приказал он. И добавил:
- Может быть, ты в этой своей новой жизни что-нибудь и приобретешь. Но сейчас ты потерял нас, своих верных друзей, меня и Володю.
Бекхан остался стоять, а Заманжол быстрым шагом пересек больничный двор и исчез за углом здания.