22
Как и следовало ожидать, Балжан «встала на дыбы», как только узнала о намерении Заманжола взять на воспитание «совершенно чужую девушку». Да еще в таком состоянии. Балжан всегда бесила особенность характера мужа, обычно такого покладистого, но которого иногда словно подменяли, и он превращался в невозможного упрямца. И то, что время от времени его посещали человеколюбивые идеи настолько абсурдные, что прямо брала оторопь!
Но Балжан все больше склонялась к мысли, что мужа и ту девушку что-то связывает. В ее голове возникали самые невероятные предположения, и как всякая женщина, она остановилась на том, что эта девушка – любовница мужа. А Заманжол теперь каждый день посещал больницу, и они с Парфеновым подолгу беседовали. Парфенову не удалось ничего выяснить. Алтынай умерла, никаких сестер у нее не было, родители ее почивали рядом с ней на одном кладбище. Нигде никаких следов – словно девушка свалилась с неба!
- Бывают очень похожие люди, а что касается родинки и шрама, то это просто совпадение, - сказал Парфенов. Заманжол не был согласен с ним. Но не стал спорить. Он считал, что, главное, сам знает, что пациентка Парфенова – это Алтынай. Заманжол был обеспокоен другим – Алтынай готовили к отправке в спец-интернат, расположенный на другом конце страны. То, что с ней произошло, так и осталось невыясненным, но Парфенов не исключал вероятности ее излечения.
- Прогресс, наблюдающийся у нее, вселяет надежду, - говорил Михаил Федорович, - Но нужно заниматься с ней, заниматься регулярно, как с новорожденным ребенком. Только в том случае можно ожидать, что она станет вновь полноценным человеком. Боюсь, в интернате не будет условий для таких занятий. Спасибо, если там научат ходить, самостоятельно есть и справлять нужду.
- Тогда не отправляйте ее, - попросил Заманжол.
- Мы не можем держать ее здесь, - возразил Парфенов.
- А нельзя ли мне взять ее на воспитание? Я бы занимался с ней, постарался, чтобы она стала нормальной. Как вы думаете?
- Не знаю. Это не я решаю.
- А кто?
- Вам нужно обратиться к органам, ведающим опекой.
Услышав обо всем этом, Балжан прямо высказала свои подозрения:
- Что тебя с ней связывает? Она – твоя любовница?
- Ты сходишь с ума, Балжан!
- Не уходи от ответа! Вы – любовники, и ты как-то виноват в том, что с ней произошло. Я это чувствую!
- Ничего подобного! – отвергая это предположение жены, Заманжол подумал: «Виноват? Да, я виноват перед Алтынай. Но как объяснить это тебе! И поймешь ли ты? Сможешь ли ты поверить в нашу с Алтынай историю?»
- Тогда дай разумное объяснение заботе о совершенно чужой девушке!
- Какая разница, чужая она или своя? Должен же кто-то помочь человеку, попавшему в беду! Если мы не позаботимся о ней, она останется такой на всю жизнь. Возможно, удастся вернуть ее в нормальное состояние. Нам с тобой легче это сделать, ведь мы оба педагоги.
- В беду попадают многие. Не собираешься же ты всем им помогать! Почему именно эта девушка удостоилась такой чести?
- Я бы рад всем помочь! Но нельзя же из-за невозможности помочь всем отказывать в помощи одному. Мы поможем этому, а кто-то другой – другому человеку.
- Нет, вряд ли найдется еще другой дурак вроде тебя. Если, конечно, ты и вправду не имеешь никакого отношения к ней. И знаешь что! Я не хочу ничего знать ни о каких пострадавших. У нас с тобой хватает забот и без них. Бота каждый день напоминает, что Дарья всерьез занялась тобой. Надо что-то делать. Ты бессилен против нее, пойми хоть это!
- А! – отмахнулся Заманжол, досадуя, что жена переменила тему. Менее всего ему хотелось говорить сейчас о проблемах на работе. Все мысли его занимала Алтынай.
- Пусть я бессилен против нее, но и она не сможет поставить меня на колени. Но ты переменила тему. Я хочу, чтобы ты знала – прямо с завтрашнего дня я начну добиваться опеки над Алтынай.
Заманжол не заметил, как проговорился.
- Алтынай?! – у Балжан сузились глаза, - Так, значит, зовут ее! Я же говорила, что ты с ней знаком. Чего ты темнишь, а?
- Ничего я не темню, - оправдывался Заманжол растерянно, - Просто эта девушка сильно похожа на одну мою знакомую. Ее звали Алтынай.
- Скажи лучше, что это и есть Алтынай! Ты запутался, Заманжол! Признавайся, - что было между вами?
- Нет, ты думаешь совершенно не о том! – Заманжол изо всех сил старался выдержать подозрительный взгляд жены, - Алтынай умерла. Давно. А эта девушка… эта девушка так похожа на Алтынай, что я для удобства зову ее так. И потом, - нужно же дать ей какое-нибудь имя. Пусть будет Алтынай. Понимаешь?
- Не понимаю! Я ничего не хочу понимать! Алтынай – не Алтынай, мне все равно! Ей в нашем доме не бывать! Вот так. Твое положение в школе шаткое. Не сегодня так завтра Дарья тебя выставит оттуда. И вместо того, чтобы думать об этом, ты хочешь взвалить на нас лишнюю обузу. Ты будешь забавляться с этой своей Алтынай, и сидеть на моей шее? Этому не бывать! Можешь взять свою наркоманку - даун и искать другое жилье. Кстати, можешь поселиться в каморке Владимира, она ему теперь долго не понадобится. Тоже дурак не хуже тебя! Не хотел спокойно ходить на воле, теперь будет сидеть в тюрьме.
- Что ты сказала? Как это – в тюрьме?
- Ты что – ничего не знаешь? Владимир сидит в КПЗ. Он под следствием, его скоро посадят.
- Да ну! Кто тебе это сказал?
- Валя; ведь ее муж работает в полиции. Он, оказывается, сказал, что Владимиру дадут десять лет. А может, и больше.
- Когда ты узнала об этом?
- Вчера.
- И ты все это время молчала?
- А я забыла! – вызывающе вскинулась Балжан, - Что, у меня забот кроме твоего Владимира нет?
Заманжол едва сдержался, чтобы не накричать на нее. Он стал спешно собираться. Когда был уже у выхода, Балжан крикнула вдогон:
- Куда ты, ненормальный? Тюрьма-то уже закрыта.
Заманжол выбежал, хлопнув дверью. Оказавшись на улице, сел в одну из последних маршруток. «Как может она относиться небрежно к тому, что касается моих друзей? – думал он сердито, - Зная, как они мне дороги». Немного остыв, Заманжол понял, что Балжан права – было слишком поздно – вряд ли он сегодня что выяснит. Нужно возвратиться и позвонить Алене, - она-то должна знать, что случилось. Но возвращаться не хотелось.
Он вышел на набережной и спустился вниз, к реке. Присев на жухлую траву, задумался. Темная масса воды казалась неподвижной. Она мгновенно, без всплеска проглатывала камешки, которые бросал в нее Заманжол. За спиной немолчно гудел улей города, но казалось, что река поглощает все звуки, растворяющиеся в ней без следа.
Густые заросли ивняка с одной стороны, и высокая стена какого-то строения с другой надежно скрывали одинокую фигуру Заманжола. Время от времени из зарослей доносился неясный шум, но он ничего не замечал, погруженный в свои мысли, которые от Владимира перескочили к Дарье Тирановой, а потом – к Алтынай.
«Балжан права, - думал он, - Отношения с Дарьей обострились до предела. Да еще эта Бота подливает масла в огонь. Считает себя виноватой в том, что помогла устроиться мне в школе, вот и суетится». Буквально вчера Заманжол вновь сцепился с директрисой и завучем. Произошло ЧП! Это, по их мнению. А по Заманжолу – обычная драчка. Подумаешь, сцепились два парня, угостили друг друга парой тумаков, прежде чем их разняли. Видимо, острый язык Азамата вывел из себя Шокана, а может, не обошлось без Анары – мало ли у молодых людей причин для стычек? Заманжол поговорил с ними, пожурил, добился, чтобы они пожали друг другу руки, и думал, что на этом инцидент исчерпан. Ан нет!
Каким-то образом об этом стало известно Боте. Она, естественно, оповестила Тиранову, и та, конечно, постаралась превратить «выеденное яйцо» во вселенскую катастрофу. Директриса вызвала родителей ребят, а заодно и Анары, и устроила настоящий процесс. Пригласила Заманжола, хотя он уже не был классным руководителем.
Оказалось, у Анары нет отца, и пришла ее мама – тихая, кажущаяся забитой, невзрачная женщина неопределенного возраста. Она тихо просидела до конца разбирательства, так и не взяв в толк, зачем ее вызывали.
Отец Азамата, хорошо знакомый с методами Дарьи Тирановой, сразу пообещал принять меры к своему отпрыску. А вот папа Шокана решил разобраться, что же все-таки случилось, почему подрался сын, и кто виноват. Директор и завуч плотно насели на него, и хотя зачинщиком драки был Азамат, постарались взвалить всю вину на Шокана. Тиранова требовала «лучше воспитывать своего сына, а не перекидывать его из школы в школу».
- Ага! – вспылил задетый за живое отец Шокана, - Значит, мы плохо воспитываем его. Возможно. Ведь мы – не педагоги. И почему учителя стараются взвалить на родителей ответственность за воспитание детей? Для чего вы тогда? Ведь вас государство поставило именно для этого. Что с нас взять? Я – рядовой строитель, она – (он указал на жену) домохозяйка. Конечно, мы стараемся; не думаете же вы, что мы говорим сыну, чтобы он дрался и безобразничал. Все, что мы знаем, как умеем, стараемся привить в детей. Но вопрос – как это нам удается? Ведь мы – дилетанты в педагогике.
- Вот здорово! – возмутилась Дарья Захаровна его «наглости», - Да мы без году неделя, как знакомы с вашим сыном.
- Я не имел в виду лично вас, - поправился папа Шокана, - В прежней школе было то же самое. Вот вы – профессиональный педагог. Судя по вашему возрасту и должности, у вас богатый опыт. Вот и посоветуйте, что нам делать, как подступиться к парню, как его воспитывать. Ну не бить же его! Давайте поговорим спокойно и с вашей помощью выработаем действенные меры, чтобы Шокан, и вел себя хорошо, и учился лучше.
Заманжолу понравился этот искренний человек. И он хотел поддержать его, но директор с завучем понесли наперегонки несусветную чушь об «ответственном отношении родителей к своим обязанностям»; о том, что они «должны были держать своего ребенка в руках и с самого начала не распускать его». Они прочли целую лекцию о «непредсказуемых последствиях ранней сексуальности»; они говорили, что детям «еще успеется», и что «пусть они больше думают об учебе, вместо того, чтобы смотреть эротические фильмы». И так запудрили мозги человеку, что Заманжол не утерпел.
- Ну что вы несете! – воскликнул он, - Человек хочет получить четкие рекомендации от нас. И он прав. Он же не уходит от ответственности. Но раз его сын учится в школе, а не у себя дома, то мы в первую очередь отвечаем за его воспитание. Да, Шокан у нас недавно, и мы еще толком его не узнали. Но это ни о чем не говорит. Мы должны знать, как обращаться с ребятами его возраста. Что касается его, то он, по-моему, порядочный человек. Уровень знаний удовлетворительный. Он понятливый и вполне поддается воспитанию. Я разобрался и установил, что зачинщиком драки был не он. Но дело не в этом. Я знаю, как трудно справляться с детьми в таком возрасте, ведь они уже не дети. Они считают себя взрослыми. Да, вы правы, ожидая четких рекомендаций от нас. Я дам их вам. Но, вы должны уяснить, что педагогика – это не некий рычаг, посредством коего очень легко управлять ребенком. Человек – не машина, и не животное, которого можно направить в нужную сторону посредством кнута и вожжей. Педагогическое воздействие - это целый комплекс мер, планомерно и последовательно применяемых к человеку. И очень дифференцированных применительно к каждому отдельно взятому ребенку. Искусство выработки и применения этих мер и есть педагогика. Да-да! В первую очередь искусство, а уж потом наука, – в этом месте Заманжол удостоил выразительным взглядом Дарью Захаровну, но та нетерпеливым жестом отмахнулась от этого взгляда. Заманжол продолжал:
- Научная составляющая сравнительно проста. Она предлагает методы анализа и меры воздействия общие для всех детей. А вот искусство… это, если вы понимаете, нечто совершенно другое. Тут знаний мало; знания – лишь инструмент, которым можно испортить, разворотить душу ребенка, а в умелых, искусных руках инструмент этот делает чудеса.
Но, даже будучи гениальным педагогом, нельзя быть уверенным, что абсолютно владеешь душами воспитуемых. Ведь душа – это тайна, и мы можем лишь строить предположения относительно того, что творится в ней. И значит, наши действия должны быть очень осмотрительными. Чтобы не навредить. Обобщая – педагог, а это может быть и родитель, применяет весь комплекс мер воздействия, наблюдает внимательно за результатом, делает корректировку в зависимости от него, и… и все! И ждет, что из всего этого получится. И очень даже возможно, что эти усилия пойдут прахом. Да, возможно и такое! Пойдут прахом, хоть он и способный, талантливый, гениальный педагог, несмотря на все его ухищрения, на все искусство, на отличное знание педагогической науки. Пойдут прахом, ибо он имеет дело с человеческой душой. С тайной! А тайна не поддается анализу и перед ней любой педагог может оказаться бессильным. Он способен лишь приоткрыть завесу над тайной, но полностью обнажить ее не дано никому.
Вы, я вижу, растеряны. Но теряться не нужно. Подумайте, поразмышляйте над моими словами и сделайте выводы. В отношении Шокана, я думаю, нам нужно набраться терпения и не требовать от него слишком многого – ему и так сейчас нелегко. И, недопустим грубый нажим – дети в его возрасте не приемлют его. В данной ситуации не стоило поднимать такой шум и вызывать вас. Но я рад, что познакомился с вами. Я, к сожалению, уже не классный руководитель, хоть и не отказываюсь от своих ребят и постараюсь поддерживать с вами связь.
- Как это не надо требовать слишком многого! – возмутилась Тиранова, - Ученики должны чувствовать нашу требовательность. Важно с этих пор не распустить их. Нужно в корне пресекать…
И понеслось! Битый час она толкла воду в ступе, предлагая, по сути, только «ежовые рукавицы». А после ухода родителей ополчилась на Заманжола. Балжан права – дело движется к развязке. «Ну да черт с ними!» – Заманжол отмахнулся от мыслей о неприятностях в школе и стал думать, как разрешить проблему с Алтынай. Балжан решительно против. Но и он не может отступить. Судьба невероятным образом дает шанс исправить ошибку молодости, и он не имеет права не воспользоваться этим шансом и допустить, чтобы Алтынай была еще раз похоронена, заживо похоронена в интернате. Он не имеет права отступать, и он не отступит!
Заманжол решил поговорить с Балжан и обо всем ей рассказать. Она должна понять его. Принятое решение успокоило Заманжола, и он заметно повеселел. «Ничего, мы еще поборемся, - мысленно обращался он к Алтынай, - Ничего страшного. Все образуется, мы справимся со всеми проблемами. Главное – ты жива, а остальное пустяки».
Оптимистичное настроение Заманжола чуть омрачилось, когда он вернулся мыслями к Владимиру. «Что опять стряслось? – думал он, - Во что он опять вляпался? Неужели все же отомстил тем охранникам?» Неизвестность и невозможность узнать ничего о друге удручали его. Он решил возвратиться домой и позвонить Алене.
Тем временем возня в кустах, заглушаемая шумом листвы, стала внятней, как только ветер утих. Заманжол прислушался, и до него долетели не то вздохи, не то стоны. Затем раздались голоса – сначала мужской, а потом женский.
Заманжол встал, и, стараясь не шуршать гравием, покинул берег. И тут раздался отчаянный возглас девушки:
- Я утоплюсь! Так и знай! Да, утоплюсь, и ты всю жизнь будешь каяться!
Заманжол вздрогнул. Кем и кому это было сказано? И как этот голос похож на голос Алтынай! Он выбрался на набережную и погрузился в шум вечернего города, но крик неведомой девушки еще долго звучал в ушах: «… утоплюсь, и ты всю жизнь будешь каяться!»