Ее картин было не увидеть на выставках и в галереях, но они все же находили лазейки и попадали в жизнь других людей. Они то выплескивались из маленького блокнота в красной обложке, который она всюду носила с собой, то просачивались с ее страниц в соцсетях.
Она не видела глаз смотрящих на ее ожившие линии, сплетающиеся в замысловатые миры. Знала ли она о том блеске, что загорался в этих глазах? О волнениях, что тревожили души, даже когда люди расходились по домам? О снах, которые у них рождали ее картины? Знала ли она, что происходит в ее картинах, когда на них смотрят?
Они, завершенные, вели себя как выросшие дети – они уходили в жизнь, строили свои собственные отношения, кого-то впечатляли, кого-то нет. И создавшая их уже никак не могла повлиять на путь, что строили без нее ее картины. Хотела ли она его знать? Возможно.
Но что бы могли они рассказать ей? Кто из них хотел бы заговорить сейчас? Смуглокожая женщина без возраста. Прядь ее волос вольно выбилась, подчеркивая движение, замершее будто в танце. Она двигалась так, будто ей не важны были зрители, хоть она и знала, что они есть. Она знала, что взгляды на ней останавливались часто, она будто чувствовала кожей век, как некоторые из них ее обжигали, а от других по коже шла изморозь. Ее белое простое платье невесомо держалось на округлостях плеч, облегая заманчивое и скрывая несовершенное. Ее путь лежал сквозь взгляды, которые цепляла ее независимость. И она ждала их, не сомневаясь в силе своей притягательности. Некоторые мужчины, увидевшие ее, уносили ее образ, пытаясь найти ей подобную среди знакомых и незнакомок на улице. А некоторые, сжав губы, отворачивались, понимали – она им не по зубам. Женщины же тоже смотрели по-разному – кто с восхищением, кто с завистью, кто с трепетом.
А однажды картину увидела маленькая девочка. Потянула маму за рукав: «Мам, мам, смотри какая тетя! А почему она так стоит?» Потом чуть подумала и добавила: «А ты мне купишь цветные карандаши?» И в этот момент Смуглянка в белом вспомнила, что живет на фоне яркой желто-серо-фиолетовой стены, на которой так выгодно играет бархатистый оттенок ее кожи, заставляя останавливаться на себе взгляды снова и снова.
Художница завороженно вдохнула и замерла, пытаясь поверить, пережить произошедшее соприкосновение с собственной картиной, прожившей часть своей жизни уже без нее. Снова подняла глаза на Женщину у разноцветной стены. И на ее лице ей почудилось дрожание ресниц.