тётя Вера жила в Питере. на окраине. где-то там, но совершенно не помню где. да я в таких вещах и не разбираюсь вообще - не особо ориентируюсь в пространстве, да и к тому же и забываю ещё тут же, как только перестаёт быть нужно. но помню, что было это на одной из конечных станций Питерского метро, да потом ещё и на автобусе сколько-то пилить, а потом - пешком - в один из кирпично-панельных домов недалеко от маленького крытого рыночка, на котором можно было очень неплохо в те временаразжиться тогда бананами
вообще-то, надо сказать, в Питере я никогда не была. точнее – физически вроде как была. да и официально тоже, но вот реально – так, что бы с широко распахнутыми глазами и всей душой именно к этому городу и этому пространству – нет. не была.
а в то далёкое лето 90-х – тогда попала я туда совершенно случайно и залётно, убегая от изматывающей страстной любви и бесполезных бесплодных ожиданий. убегая, в общем-то, и от самой себя, убегая очевидно безуспешно и плохо, но, в то же время, всё же пытаясь плыть изо всех своих стремительно убывающих сил. против течения и против стремнин пытаясь плыть. пытаясь.
собственно, вообще из всех тех 2,5 недель , что я там в Питере пробыла, помню только две длинные развевающиеся юбки а ля цыганский табор, одетые одна на другую, альбомы Bjork «Post“и „Debut“, слушаемые по кругу и до дыр и полустёртые, залитые солнцем ступеньки Исаакиевского Собора, на которых как раз в этих самых юбках и эту самую музыку сиделось и слушалось.
и ещё - ещё помню тётю Веру
тётя Вера была совершеннейшим чудом - божьим одуванчиком неопределённого пожилого возраста, с коротенькими, пушистыми, кудрявыми волосами и нежно-детским, в мягких складочках и морщинках, лицом. очень душевным и открытым человчком, давшим мне тогда - на то нелёгкое и непростое время, кров и приют, и любовь, и тепло, и всяких разных вкусностей, что она сама иногда пекла.
да - и ещё пару рассказов о жизни. о жизни вообще вокруг в целом и о своей собственной в частности.
вообще была тётя Вера из того ещё военного поколения, которое прошло всю Великую Отечественную от начала и до конца, и для которого война была не только памятью и рассказами других, а была былью, и кровью, и явью – и это - на всю жизунь.
так вот, всю войну тётя Вера была санитаркой - прошла её без единого ранения и царапины прошла. да, такое тоже бывает... говорят же, что бог хранит дураков и влюблённых.... дурочкой тётя Вера не была вообще, а вот влюблённой – да, да и ещё как....
ведь именно там – на войне – и встретила она свою первую и единственную Любовь. Любовь всей жизни.
и там же – на войне, ну или вскоре – вскоре после, её и потеряла. точнее и не потеряла даже, ведь не убили его и не умер он, а просто – просто рассорились они сердешные по какой-то совершенной глупости и разъехались на недолгое времечко в разные-разные стороны. Ретивое видать обоим в головы стукнуло. бывает.
ну а когда опомнились – оба - ведь же очевидно было, всем причём, что оба лишь друг для друга и предназначены, и навсегда... в общем когда опомнились, то было уже поздно. окрутила всей жизни тёти Верину Любовь предприимчивая разлучница Валька - опоила-уговорила-охомутала не своего любимого, но такого желанного себе, и вроде как даже и забеременела от него - на словах, , и точно так же потом - на словах – ребёночка то и потеряла. ну да бог ей судья, а по жизни - поздно уже было - штамп в паспорте суже стоял. вот такие страсти.
ну а чо – говорила Валька какой-то своей подружке, а та как-то раз, как сорока на хвосте принесла это тёте Вере - мужики то все после войны - на вес золота– ну и бьёмся за них– соответственно – не на жисть а на смерть.
не помню потом деталей, помню только что с того большого горя поехала тёте Вера, ничего уже совершенно не боясь и не хотя, да и с разбитым сердцем, куда глаза глядят, и ехала всё, и ехала, по всей нашей необъятной родине, и вот её и кружило и мотало, и потом и мотало и кружило
и вот выбросило когда-то на берег в Питере, выбросило как-то неплохо - она с ходу устроилась на симпатичной место ретушировщицы в фотографической мастерской, да так там на всю оставшуюся жизнь и осела.
изредка, очень изредка, виделись они с её Любовью на съездах однополчан, но только так –издалека - увидеть друг друга, вдохнуть-выдохнуть, успокоить сердце, что жив-здоров, и всё... больше – ни-ни...
и так она всю жизнь и прожила одна, но на мир не озлобилась и совершенно не разобиделась, а даже и как-то удивительно наоборот - всё шире и шире с возрастом распахивала свои яркие блестящие глаза и всё глубже улыбалась. правда иногда с грустинкой
а он – он так всю жизнь и пробыл женатым на Вальке, хотя всем и всегда было ясно, что Веркин он, Веркин... ну да что уж там говорить то...
детей у обоих так и не случилось, вовсе.
лет за десять до моей встречи с тётей Верой Любовь её умер - сердце не выдержало.
тётя Вера узнала об этом уже случайно и лишь потом – когда всё прошло и был человек самый родной и драгоценный навсегда захоронен в сырой земле.
но как узнала, так сразу же и поехала к нему на могилку - с поезда прямиком туда, только ещё громадный букет его любимых белых астр купив. пришла, положила, так надеясь, что теперь хоть поплакать сможет (не шли слёзы. кКомом в груди стояли, а не шли), но – нет. так и не плачется.
и вот вдруг услышала за спиной шаги и голоса. еле успела за чужой могильный камень отойти да присесть. ыотя с чего бы? но да вот – не подвела интуиция - вовремя всё сделано было – это ведь Валька пришла. пришла, увидала цветы и начала тут прямо на кладбище да на могилке Любви бушевать и кричать, что только Веркины они это могут быть, цветы то, да ещё и свежие совсем к тому же – сразу видать. ведь кому он ещё такой-растакой нужен то, ?! и как эта бесстыжая Верка Вальке и ейному мужу то всю жизнь попортила, всю кровь выпила и все жилы вытянула. и бушевала-и бушевала – и бушевала – словно буря чёрная.
а Верка в это время, сидя за чужим могильным камешком, все Валькины слова и крики и буйства слышала, и медленно- медленно сползала, обессиливая, на землю, что бы там, наконец, прорваться всей рыданиями, изрыдалась так, что аж мОчи не осталось, да так там прямо на чужой могилке на земле и уснуть.
когда Вера проснулась,снаружи было уже очень темно, а на душе вот – очень светло. И ощущение - что всё - простил он её. и отпустил. исказал – иди с миром и будь, Любимая.
и, значит, так тому было и быть. уехала тётя Вера назад в Питер и там там и продолжила жить. и жить, и жить - мире и согласии с самой собой, и с Миром со всем.
жила-жила, жила-жила, помогала кому помощь нужна была как могла, улыбалась, поддерживала...
а потом, через несколько лет, умерла...
конец