Всё началось в лёгкий и воздушный весенний день. В такое время душа хочет петь, тело — веселиться, а сердце — любить. И только студент — работать.
Ещё водится на просторах Вселенной истинный студиозус. Он с горящими очами смотрит в светлое будущее, голова бурлящим котлом выдаёт новые идеи. Но больше всего его манит загадочное и полное необъяснимых надежд слово — практика.
В ней сосредоточено всё тайное вожделение, мука сердца и сладостное томление прошедших в унылых штудиях суровых лет. Она холеным пальчиком зовёт бедолагу в свой порочный и невыносимо притягательный мир настоящей жизни. Как дверь, что скрывает от малыша новогодние подарки: кажется, толкни её, и попадешь в волшебную страну, где воздух напоён сказочными красками, а каждый тёмный уголок ревностно охраняет загадочную и жутко интересную тайну.
И вот теперь, под ласкающие слух звуки большого города, студент шёл навстречу с этой прекрасной незнакомкой. По образованию своему он был юристом, а потому получать первый опыт (реальной работы) должен был в суде. Уже показалось на горизонте (иначе говоря, через дорогу) монументальное и величественное здание, подобное сфинксу, на мощных львиных лапах, с суровым лицом самой Непреклонности взирающего на жалких смертных, зверя строгого, но справедливого. Сие и был суд. Даже не так, это был Суд, с большой буквы и огромным восклицательным знаком!
Маленькие, скукожившиеся, словно под невидимой ношей, люди черными точками муравьёв сновали через распахнутые двери. Вместе с ними попал в царство своей мечты и наш герой.
Ему казалось, что он шагает не по замызганным сотнями подошв ступеням, но по золотой лестнице, которая упрямо ведёт его к воротам Рая.
Наконец, эдемские кущи встретили новоявленного практиканта дверью отдела кадров.
- На практику? С юрфака? - сурово, сквозь прямоугольные очки воззрилась на вошедшего местная фемида. Такие очки носят женщины строгие, очень правильные и дисциплинированные.
- Да. - только и смог пролепетать бедолага, подавленный торжественностью момента.
- Тогда за мной. - устало прошелестела страницами неподписанных бумаг его новая знакомая.
И увлекая прошедшего столь краткую инициацию юношу, шагнула в живший звуками средневекового Багдада коридор. Как Вергилий Данте, она вела очередного практиканта через тернии отделов, вопрошая работавшие там души: «Не нужен ли вам помощник? Не хотите ли вы молодого человека?»
Но молодого человека никто не хотел. Все хотели девушку. Желательно тоже молодую. А один пожилой судья - так даже две.
Наконец, сердобольный ангел с лицом молоденькой брюнетки согласился приютить взалкавшего честного труда юношу в своём отделе. Это была канцелярия.
- Так, что мне делать? - первым делом спросил студент.
- Ой, ну у нас работы всегда много, сейчас и тебе что-нибудь найдём. - весело отрапортовал ангелочек.
И уже через несколько минут на спешно очищенный от всякого эдемского хлама стол упала тяжелая пачка дел.
- ???? - застыл немой вопрос на лице молодого человека.
- Сшивай! На три стяжка! - с осознанием важности этой минуты, словно вручая новобранцу автомат, сказала чернобровая кудесница.
Первые часы шли туго. Игривая нитка норовила окончательно запутаться, а игольное ушко дразнило работника собственной неуловимостью. Оно мстило. Вероятно, за то, что не пришёл раньше.
Так потянулись нескончаемые дни, сменяемые душными ночами, в которые наш идеалист не мог уснуть, ворочался, добивающим ударом иглы приканчивая во сне очередное дело. Дни шли, а он всё шил и шил. Шил и шил...
Время загадочно. Иногда оно останавливается, садится на придорожный камень, и закрутив лихую самокрутку, спокойно курит, ожидая, пока поезд жизни пронесётся мимо, сверкая огнями вагонов-ресторанов. А порой вскакивает на вздыбленного коня, и будто чокнутый жокей несется во весь галоп к алеющей линии горизонта. Но, как бы там ни было, оно всегда достигает своей цели. Так и практика нашего знакомца, рано или поздно должна была закончиться....
Дождливым серым утром он вышел из плена. Получив необходимые печати на дневнике и отчёте, заверив собственную трудовую храбрость отличной характеристикой, студент покинул мрачные стены. Присев на ближайшую лавочку, под козырьком своей бывшей тюрьмы, молча смотрел на неиссякаемый, неистребимый поток людей, на их мятые лица, на злобную сутулость и простуженные души.
За прошедшее время он сильно похудел. Стал раздражительным и резким. Вихлявшие коленки и истончившиеся ручки уже никак не могли навести на мысль о том дышавшем силой и здоровьем юноше, что когда-то со священным трепетом вошёл под сень обители правосудия. Голова пестрила маленькими белыми волосками, которые прощальными слезами ушедшей навсегда молодости осыпали многострадальные виски.
Он уехал домой, за сотни километров от своего института. И только долго ещё нервно дергал щекой, сжимая под столом костяшки побелевших пальцев, когда родная мама в очередной раз радостно восклицала: «Откуда ж ты шить то так хорошо научился?».