***

Игривые блики заходящего солнца, падали на крыши, освещая карниз и часть улицы. Погода стояла по-весеннему тёплая, лишь изредка нарушаемая набегами туч и проливающимися дождями. Днём, жёлтое пятно припекало так, что складывалось полное впечатление лета, но стоило только ему пропасть, как зима, которая не совсем ещё ушла, пускала легкие нити мороза. Однако, с утра снова теплело, с крыш сходил снег, таяли сугробы, прилетевшие птицы пели всё громче и громче, кое-где виднелись проталины, на которых робко, после долгого отдыха, начинала появляться трава, почки на деревьях набухали, готовые порадовать маленькими зелёными листочками, влюблённые парочки чаще и чаще встречались на улице. Всё было готово к приходу долгожданной Весны, только одному человеку вся эта возобновляющаяся жизнь была не по душе. Точнее сказать, не вызывала ни малейшего желания присоединиться, на то есть свои причины.
Стоит ли говорить, что жизнь у него не такая уж и весёлая, и он не такой улыбчивый, как могло показаться на первый взгляд. Причины были, но не каждый готов выслушать и понять, а также помочь и, возможно, дать какой-нибудь совет, а может и вовсе ему нужна только поддержка.
Что касается его, то он был довольно высок, но скуден в мышечной массе, иначе говоря он был худой, впрочем, эта худоба ему шла, придавала какой-то загадки, да и шла ему, он был из разряда тех людей, которых невозможно представить чуть полнее или совсем толстым, его даже нельзя было представить ещё худее. Казалось, что его вес был той "золотой серединой", и, что он неустанно и строго следил за ним. Имени его называть не буду, это ни к чему.
О внешности: тёмно-русые волосы, едва прикрывавшие уши, слегка кудрявились, выразительные карие глаза подчёркивали не менее выразительные брови, чуть пухлые губы подходили и к глазам, и к бровям, и к носу, который, в свою очередь, был без горбинки и каких-либо других изъянов, в знак зрелости присутствовала щетина, которая очень шла владельцу и придавала лицу важный вид, несмотря на свою худобу, тело было не лишено мышц, они как бы создавали каркас, на который прицепили немного костей и мяса. В общем, впечатление оставалось положительным.
Одежда его, начну снизу, состояла:  из кожаных ботинок, с причудливым узором возле шнурок, благородного коричневого цвета; далее следовали черные брюки со слегка заметными стрелками; кремовая рубашка, заправленная в брюки; пограничной чертой в этом дуэте был ремень с позолоченной бляхой, верхние две пуговицы на рубашке не были застёгнуты, что придавало своего рода шарм, под цвет брюкам был пиджак, поверх пиджака накинуто пальто кофейного цвета. Вид - строгий, манящим не только глаз и внимание, но фантазию и интерес к данной личности.
Проходя мимо очередной скамейки в парке, он решил присесть. Какие мысли одолевали его в этот момент никто не знает, ровно как никто не знает и причину, которая побудила его сесть на скамейку. Глаза до этого момента грустные, стали ещё печальнее, в них застыла жизнь, и, казалось, сам он замер, застыл в ожидании чего-то, а может просто задумался. Изредка лицо его принимало оживленный вид, как будто слушая кого-то или отвечая на вопросы незримого слушателя.
Кстати о незримом, он любил природу, любил наблюдать за ней, чувствовать её. Казалось, что только она могла понять, принять всего его. Он и не противился этому.
Он сидел на скамейке в то время, когда выдался на редкость теплый и солнечный день, люди ходили тут и там, появляясь в самых разных местах, в самое разное время, везде кипела жизнь, всё расцветало, один он сидел на той самой скамейке. Время от времени лицо оживлялось, но всего на секунду, затем опять становилось мёртвым, и в то же время живым...