Часть IV
Раздвоение Коробковых
Любовь Катанян нанесла последний штрих и резко развернула крутящееся кресло, на котором сидела Ирина Спицына, лицом к зеркалу.
– Ну как? Красивого юношу я вам слепила? – обратилась довольная своей работой мастерица к своему любовнику Коробкову и его другу Дану.
– Класс!! – поддержал подругу Коробков.
– Каким бы ты именем себя назвала? – спросила Катанян девушку.
– Я бы назвала себя Виктором Коробковым, если Виктор Маркович не станет ерепениться.
Идея перевоплотиться в юношу, чтобы стать неузнаваемой для неизвестного киллера, Ирине понравилась с самого начала. Она обожала перевоплощения, поэтому и любила театр. На сцене она не наигралась, а тут представилась возможность поиграть в жизни.
Ирина уже придумала себе характер: почему-то ей захотелось стать этаким слегка застенчивым модным юношей. Любовь Михайловна по этому пути и пошла. Лишние волосы на голове Ирины были безжалостно острижены, остальные гладко зализаны с пробором с левой стороны. Картину дополняли приклеенные светлые усики, а вязаный пуловер скрывал важнейшие для девушки половые признаки. Над голосом она тоже решила поработать, сделав манеру речи несколько педантичной.
– А почему именно Виктор Коробков, вы так любите своего шефа? – с некоторой долей ревности поинтересовалась мастерица.
– Нет. То есть, да, я люблю и уважаю своего шефа. Но Витя Коробков в детстве был моим любимым героем.
– А вот оно что! Вы, оказывается, давно уже знакомы, – воскликнула госпожа Катанян.
– Давно, конечно, целых два месяца, – пошутила девушка. – А про Витю Коробкова я прочитала в книжке. Есть такая книжка «Витя Коробков – пионер, партизан».
И Ирина рассказала, как ей в интернатской библиотеке попалась повесть о феодосийском мальчике Вите Коробкове, талантливом художнике, который мог бы вырасти в нового Айвазовского, но стал разведчиком и связным феодосийского подполья с партизанскими отрядами. Мальчик погиб в гестаповских застенках за пять дней до своего пятнадцатилетия. Ирочке, когда она взахлеб прочитала книгу, исполнилось одиннадцать. И ей очень захотелось совершить подвиг, но, желательно, остаться при этом в живых.
Тут же выяснилось, что и ныне живущий тезка и однофамилец пионера-героя тоже читал повесть, причем в восьмилетнем возрасте. Его папа-фронтовик Марк Анатольевич Коробков в честь феодосийского разведчика назвал сына Виктором, а потому очень хотел, чтобы его отпрыск знал, чье имя носит и был его достоин. Его самого дед Анатолий Семенович назвал Марком в честь императора Марка Аврелия. Но, с точки зрения отца, Виктор Маркович оказался совсем не достоин имени Вити Коробкова: учился средне, рисовать не умел, о подвигах не мечтал и выбрал непонятную профессию журналиста. А в годы перестройки, к ужасу папы-коммуниста, невзлюбил советскую власть.
Пока текли воспоминания, не читавший этой повести Михаил Дан с грустью смотрел на Ирину. Она ему нравилась и в мальчишеском облике. Совершенно безрезультатно он пытался уговорить себя не влюбляться в девушку, которая по возрасту годится ему в дочери и могла бы стать замечательной невестой его сыну, служившему в армии обороны Израиля. Но подлая память постоянно подбрасывала в сознание одну и ту же картину, увиденную им в университетской общаге: стройное обнаженное тело Ирины, привязанное к кровати. Но ведь не для того он спас ее жизнь, чтобы ею завладеть…
Что касается самой Ирины, то она уже давно привыкла к похотливым взглядам мужчин. И если они ее не домогались, то она просто не обращала никакого внимания. В последнее время девушку больше раздражал Сергей Крутилин. Наверное, парень действительно влюбился. Бесконечно дарил то цветы, то конфеты, то нечто экзотическое. Например, фигурку жука-скоробея, которую он привез из Египта. Говорил, что это насекомое приносит счастье и удачу. Как же, принесло удачу! Днем она жука поместила на полку, а ночью в комнате на нее напал злосчастный киллер.
А еще этот зануда все приставал с расспросами: как она достала отпечатки пальцев Ивана Синцова и убийцы депутата Лисичкина. Так она ему все выдала! В конце концов, девушка придумала версию. Ему все эти материалы под большим секретом дал руководитель краевого управления ФСБ Константин Рачковский. Попросил опубликовать материал без ссылки на него. Да вот только Коробков не захотел печатать. Но Ирина передала статью в одну московскую редакцию, и скоро все станет явью.
Впрочем, теперь с этим бухтилой покончено. После инцидента в общаге Коробков, посовещавшись с Чечеткиным, решил спрятать Ирину Спицыну на даче Любови Катанян. И еще попросил свою подругу сделать на всякий случай начинающую журналистку совсем неузнаваемой. Мастерица поработала на славу, превратив девушку в юношу.
Кроме того, по совету адвоката он забрал у Ирины ее мобильный телефон и дал ей другой, номер которого знали только Чечеткин и Коробков.
Практика студентки Спицыной закончилась, а учебный год еще не начался. Так что Ирина имела полное право на время исчезнуть, пока полиция не найдет этого паршивого охотника. Чтобы не скучать, она купила на заработанные в газете деньги ноутбук, твердо пообещав своим старшим товарищам не выходить в Интернет под своим именем.
В общем, Ирина Спицына ушла в подполье. И это ей нравилось.
Беккер разгадывает тайну чекистов
Губернатор Тараканов проявил неожиданное мужество. Выслушав очередной доклад своего советника, он не дрогнул, а посмотрев прямо Беккеру в глаза, спросил:
– Ну и что? Депутата убил какой-то Синцов, а при чем же тут я?
Беккер, не отводя глаз, ответил вопросом на вопрос:
– Можно подумать, вы не понимаете?
– Нет, не понимаю.
«Все он понимает, – решил про себя советник. – Только не хочет показывать виду. Начал какую-то свою игру со мной».
– Тогда извините, Виталий Петрович, но мне придется снова говорить вам неприятные вещи, – Беккер принялся разъяснять якобы бестолковому шефу свои соображения. – Что произошло в Северном крае за четыре года, пока вы были губернатором? Сгорел торговый центр «Атлант» – десятки жертв. Раскрыто дело о северном завозе. Я не лезу в ваши дела, но прокурор Чернышов хоть и уже подал в отставку, но материалы по северному завозу передаст куда следует. И тут новый скандал: следы убийства депутата Госдумы ведут в Северск. Скандал на всю Российскую Федерацию.
Губернатор заерзал в кресле, а затем немного приподнялся над столом:
– А что ты все черной краской мажешь? Забыл, что безработица в крае снизилась до четырех процентов. Забыл, что зарплаты выплачиваются вовремя. Забыл, сколько у нас социальных программ. Забыл, как решаются проблемы села… Разве при Чудилове было лучше? Хуже было, во много раз хуже!
– Ничего я не забыл, Виталий Петрович. Но при Чудилове всей Российской Федерации было хуже, – Беккер намеренно делал ударение на слове «Федерации», напоминая губернатору, сколь много в России краев, республик и областей. – И во всей Российской Федерации снизилась безработица, почти не задерживают зарплаты и работают социальные программы. А в нашем субъекте Российской Федерации еще гибнут на пожаре люди, скрывается убийца депутаты Госдумы, северный завоз…
– Хватит! – раздраженно прервал своего советника Тараканов. – Ты – советник, советуй, что делать.
– Что делать? Не допустить в московской газете публикации статьи про убийцу Лисичкина. Эта статья нужна Рачковскому, чтобы вас убрать. Уверен, следующая статья будет о том, что следы ведут в ваше окружение. И тогда…
– Тогда конец.
– Вот именно. Используйте свое влияние в московских структурах, чтобы не допустить статьи этой девицы Спицыной.
– А Врублевский уже знает? – зацепился как за соломинку губернатор, понимающий, что в Москве у него нет таких возможностей, чтобы не допустить публикацию статьи, фактуру которой дал сам глава ФСБ Северного края. Тараканов с детства относился к чекистам с пиететом. Мечтал когда-то работать в КГБ, но как-то не сложилось. Теперь он обложен со всех сторон обожаемыми им сотрудниками спецслужб.
– Разумеется, знает. И уже принимает меры. Но ведь и он не всесилен.
Беккер соврал. Он не сообщил САМОМУ об информации, которую ему выдал Крутилин. Все было ясно. Ирина Спицына уже давно работает на Рачковского.
Чекисты придумали гениальный сценарий. Сначала нападение каких-то бандитов, которое эта пигалица в два счета отбивает. Теперь она уже знаменитость. Затем она якобы сама проводит журналистское расследование и раскрывает громкое убийство. Никто ей не верит, но ее дважды пытаются убить. Местное УФСБ ее куда-то прячет – никто в последнее время не смог ее найти. И тут известная московская газета публикует ее статью про убийцу депутата.
И тогда она уже звезда журналистики. Все ее расследования идут у главных редакторов нарасхват. Она выступает с разоблачениями по телевидению. И ей верят. Такой нельзя не верить. Ну а факты будет подбрасывать Рачковский или его московский шеф. Не обязательно глава российского УФСБ. Это может быть незаметный сотрудник, работающий на того, кто хочет видеть губернатором Северного края какого-то другого человек, но не Тараканова. Вот только бы угадать: кто этот человек? И тогда с ним можно договориться. Он ведь тоже будет нуждаться в толковых исполнителях. А Беккер уже изучил регион и поднаторел на своей должности.
Визит парня в кепке
Павел Радийцев услышал, как открылась входная дверь, но не придал этому значения. Он знал, дверь открывается по специальному коду, который известен только самому узкому кругу его очень хорошо знакомых людей.
Павел как обычно сидел на своей инвалидной коляске за компьютером и развернулся, чтобы встретить гостя. К его удивлению в комнату зашел совсем незнакомый молодой человек в надвинутой на лоб кепке.
– Вам кто нужен? – поинтересовался хозяин квартиры.
– Вы – Павел Радийцев, если не ошибаюсь, – занудным голосом произнес незваный гость.
– Не ошибаетесь, дальше что?
– Дальше?.. Дальше вы должны во избежание дальнейших неприятностей сейчас же признаться, что на протяжении длительного времени занимаетесь незаконным взломом чужих сайтов, – молодой человек вытащил из кармана какую-то красную книжицу и предъявил ее в качестве удостоверения сотрудника спецслужб.
– А вот тут вы ошибаетесь. Ничем таким я не занимаюсь, вам дали ложную информацию.
– Мне никто никакой ложной информации не давал. Я сам, вернее, я сама все это знаю, – произнес молодой человек и тут же заговорил голосом Ирины Спицыной. – Паныч, ты меня узнал что ли?
Девушка обняла инвалида и поцеловала его в щеку в знак извинения.
– Ну, Ирка, ты даешь! – растерянно произнес Павел, действительно переживший испуг, но расплывшийся от поцелуя своей бывшей одноклассницы.
– Ну, прости, прости, – девушка еще раз поцеловала своего приятеля. – Я ведь, ты знаешь, теперь подпольщица. Надо, чтобы меня не узнавали. Вот решила проверить, как я умею маскироваться.
Павел растаял окончательно и пригласил подругу сесть поближе к компьютеру:
– Я тебе буду тут кое-что показывать и рассказывать. Ты все запоминай и не спрашивай, как я это добыл. Я даю факты, а проверять и доказывать их будет твой Чечеткин.
– Да он такой же мой, как и твой.
– Неважно. Слушай и внимай. Начнем с Ивана Синцова.
Ирина напрягла все свое внимание, стараясь запомнить каждый факт, и не пропустить ни одного слова.
Детство Вани Синцова прошло в специализированом доме ребенка для детей с органическим поражением нервной системы и с нарушением психики. Родители от него отказались. Но забрал его оттуда некто Руслан Юрьевич Галимов, представивший документы, доказывающие, что он является его родным дядей.
Галимов пользуется четырьмя адресами электронной почты. Все они зарегистрированы на разные имена, но в переписках упоминается Иван Синцов. Правда, тоже не прямо. Где-то его «дядюшка» называет «мальчиком», иногда «племянником», а то и «дядей Ваней». Используют парня для самых разных целей – для краж, убийств (в частности, депутата Лисичкина), а также как уникума для разгадывания тайных мыслей человека. Он это умеет делать, глядя на фотографии.
– Странненько, однако, зачем же этот уникальный малыш решил похитить телевизор? – поинтересовалась Ирина.
– А он и не собирался этого делать. Ему поручили украсть важные документы из офиса алюминиевой компании. А Ваньке показалось, что телевизор в кабинете стоит не так, как полагается. Он такой особый парень – не любит непорядок. Решил поправить, но сработала сигнализация. Парня взяли с поличным. Вмешался адвокат, потом был суд, условный срок… В общем, ты сама все видела.
После этих пояснений Павел продолжил рассказывать о результатах своих раскопок. Самым частым адресатом Галимова является некто Анатолий Иванович Полюстров. Его электронки также зарегистрированы под никами, но логическим путем математику Павлу Радицийцеву удалось установить его настоящее имя.
Полюстров давно находится в разработке у ФСБ и Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков. Вероятно, этот господин лучше всяких федеральных служб контролирует оборот марихуаны, гашиша, героина, а также кокаина и разного рода экстази. Взять его не могут, поскольку у того явно имеется крыша в спецслужбах. В этом году был снят с должности директора ФСКН, вышедший на след Полюстрова. Директору впаяли превышение должностных полномочий и завели на него уголовное дело. Газеты писали, что он якобы давал прямые указания хватать на улицах наркоманов, привязывать кроватям, не давать дозы, чтобы те во время ломки гнали нужные показания.
У самого Полюстрова не все идет гладко. Несколько лет назад случилась целая серия провалов, в том силе и в Северном крае – почему-то одного из любимых регионов этого типчика. Здесь для распространения наркоты он и его ребята активно используют северный завоз. Но местное управление ФСКН на них вышло, и пришлось ребяткам уничтожить почти все свои запасы шмали и прочей гадости. Все это хранилось в подвалах торгового центра «Атлант», и сгорело вместе с ним. Случайность или они заметали следы – неизвестно. Но накануне пожара наркополицейские взяли несколько торговцев смертью.
А вот хорошо известные Ирине Николай Ражин, Василий Сивкоев и Евгений Корноухин умудрились смыться. Люди Полюстрова не очень-то заморачивались, чтобы замаскировать их в своих электронных посланиях. Называли их просто и безыскусно: «Ража», «Сивка», «Уха». От дел их отстранили и приказали молчать в тряпочку. Поэтому эти ребятки, то есть оставшиеся в живых «Сивка» и «Уха», даже под пыткой не выдадут ни Полюстрова, ни Галимова, а иначе им век воли не видать – последуют на небеса вслед за Ражей. Правда, не от столь милых ручек, как у Ирины.
Сейчас Полюстров и Галимов почему-то интересуются Коробковым. Что они от него хотят – неясно, но их стоит опасаться.
Перед тем, как уйти, Ирина снова обняла сидящего на инвалидной коляске Павлика и проговорила ему в самое ухо:
– Милый, милый Паныч! Если бы ты знал, как много ты для меня сделал. Я никогда не смогу с тобой за это расплатиться.
В этот момент Спицына чувствовала себя героиней драмы, разыгрывавшейся в жизни. Но Павел не подхватил игру и ответил ей просто и искренне:
– Да брось, ты, Ирка. Ничего ты мне не должна. Постарайся только не погибнуть от рук этих мерзавцев.
Частное расследование
Коробков положил в небольшую весящую на его плече сумку недавно выключенный цифровой диктофон, посмотрел на часы, затем на своего друга Михаила Дана и произнес коротко и ясно:
– Пора.
Михаил кивнул, молча достал из кармана мобильный самртфон и вызвал такси.
Половину воскресного дня они провели во дворе московского двадцатишестиэтажного дома по улице Улофа Пальме. Они проделали заново ту работу, которую уже выполнила следственная бригада, занимающаяся делом об убийстве депутата Андрея Лисичкина. Опрашивали старушек во дворе, ходили по квартирам, записывали на диктофон рассказы как очевидцев убийства, так и тех, кто что-то слышал такое, о чем не писали газеты. И всем демонстрировали фото Ивана Синцова.
После многочасовой работы стало ясно, что именно этот юноша почти с ангельскими глазами безжалостно застрелил народного избранника. Когда Volkswagen Passat Андрея Лисичкина подъехал к подъезду дома, где жил народный избранник, из стоящего в метрах двухстах Mitsubishi Outlander с затемненным окнами выскочил молодой человек с пакетом в руке. При этом один из очевидцев обратил внимание, что на руки были одеты белые трикотажные перчатки. Юноша побежал в сторону депутатской машины, и если бы Лисичкин сразу вышел из автомобиля и поднялся к себе, он бы остался жив. Но депутат задержался на своем переднем пассажирском месте, как позже выяснилось, чтобы дать указания водителю по поводу завтрашнего дня.
Молодой человек подбежал к депутатской машине и остановился в метрах десяти, когда Лисичкин вышел из нее и уже захлопнул дверцу. Юноша вытащи из пакета пистолет с очень длинным стволом и выпустил в депутата короткую очередь, две пули угодили в голову. Выстрелы были негромкими, как будто стреляли из мелкокалиберной винтовки. Никто из находившихся во дворе не понял, что произошло. Было ощущение, что мальчик играет в войну. И всех удивило, что Лисичкин прямо возле своей машины свалился с ног.
Молодой человек после этого повел себя как-то странно: сначала стянул с себя легкие трикотажные перчатки и бросил их на тротуар, затем закинул в ближайшую урну пакет с оружием. Позже полиция установила, что это был АПБ с глушителем – модификация автоматического пистолета Стечкина.
Пока парень все это проделывал, к нему подъехал Mitsubishi Outlander, чья-то рука подобрала с асфальта перчатки, схватила молодого человека за рукав и втянула в автомобиль, который на бешеной скорости покинул место преступления. На следующий день в подмосковном лесу неподалеку от Внукова грибники нашли сгоревший Mitsubishi Outlander со снятыми номерами.
Не оставалось никаких сомнений, что этим молодым человеком был Иван Синцов. Он допустил явную ошибку, сняв перчатки прежде, чем избавился от оружия. Стягивая их, он какое-то время держал пистолет голыми руками, оставив таким образом отпечатки. Так пальчики юного киллера попали в федеральную базу. Второй раз отпечатки Ивана Синцова попали туда после его неудачной попытки украсть телевизор. Хотя, как каким-то неведомым образом узнала Ирина Спицына, он вовсе не телевизор крал, а важные документы.
Впрочем, все это Коробкова и Дана уже не касается. Они сделали, что смогли. Осталось все собранные сведения передать бывшему помощнику прокурора Виталию Чечеткину, с которым друзья познакомились опять же благодаря Ирине Спицыной, а уж он, как более опытный товарищ, сам решит, как поступить с этой информацией.
Такси ждать долго не пришлось. Не прошло и пяти минут после звонка Михаил Дана, как возле друзей притормозил черный Ford Mondeo, и водитель, приоткрыв дверцу, сказал дежурную фразу: «Вы такси вызывали?».
Михаил удивился тому, как оперативно стали работать московские таксисты, и быстро заскочил на переднее сиденье. Тучноватая фигура Коробкова не без труда втиснулась на заднее сиденье. До начала регистрации авиарейса на Северск оставалось чуть больше часа, поэтому Михаил попросил водителя сделать все возможное, чтобы доставить их как можно скорее до аэропорта Внуково. Михаила очень беспокоили вечерние пробки.
Таксист оказался человеком понятливым и заявил, что знает маршрут, где пробок практически нет. Они поехали какими-то закоулками и очень скоро оказались на Киевском шоссе, где на минутку и пришлось притормозить. На обочине голосовал человек с небольшой сумкой в светлом летнем костюме.
– Возьмем? – равнодушным голосом спросил водитель.
– А мы не опоздаем? – забеспокоился с заднего сиденья Коробков.
– Успеваем, – успокоил таксист. – Может он тоже опаздывает.
Аргумент оказался убедительным. Ford Mondeo затормозил возле человека. Тот, ни слова не говоря, устроился рядом с Коробковым. А водитель, видимо, решив воспользоваться остановкой, чтобы что-то почистить, полез в расположенный прямо перед Даном бардачок и достал оттуда какую-то тряпку. Затем уверенными движениями извлек бутылку, смочил тряпку и резко залепил ею лицо Михаила.
Михаил успел уловить резкий сладковатый запах и почти тут же отключился. Сзади него подобную операцию с Коробковым проделал человек в светлом летнем костюме. Тряпку и бутылку он извлек из своей дорожной сумки.
Нелирическое отступление о понедельнике, который потряс весь мир
Только один раз в своей жизни Михаил Дан был готов к тому, что его задержат, арестуют и посадят в тюрьму на несколько лет. Это было 19 августа 1991 года.
Тот понедельник начался с обычной пробежки вокруг дома, затем душ и перед уходом в офис – просмотр новостей по телевизору. На этот раз новость была только одна – Горбачев якобы болен, а власть в стране перешла к некоему ГКЧП.
Переворот, об опасности которого говорили все, кому не лень, свершился. Страна, где родился и вырос он сам, где родились и выросли его родители, погружается во мрак. Есть другая страна Израиль, о которой он часто думал в последнее время, но почему-то именно в этот день про Землю Обетованную он напрочь забыл.
В свой офис идти не хотелось – все равно работа не получится, и Михаил отправился в редакцию еженедельной газеты «Северный комсомолец». В то время комсомол дышал на ладан, поэтому комсомольская газета как-то сама собой стала независимой, а главный редактор Леонид Шахматов активно поддерживал демократический ветер перемен. Виктора Коробкова он охотно взял к себе в заместители.
После пробежки и холодного душа Михаил был бодр и активен. Он не знал, что сейчас надо делать, но был уверен, что что-то делать надо.
Леонид Шахматов, наоборот, был подавлен и ничего делать не хотел.
Что касается Виктора Коробкова, то, как выяснилось, этот понедельник был первым днем трудового отпуска. «Им бы понедельники взять и отменить», – со злостью вспомнил Михаил известную песенку.
Пока Дан взывал к действию Шахматова, кабинет главного редактора заполнялся народом. Подходили соратники-демократы, журналисты, просто друзья, среди которых были местные писатели, актеры, преподаватели вузов. Наконец примчался запыхавшийся Коробков.
По несчастливому совпадению именно на утро 19 августа был назначен бракоразводный процесс Виктора Коробкова с художницей Анастасией Коробковой. Она получила приглашение в «Союзмультфильм» и считала, что беспутный муж, а также не менее беспутный сыночек Леня – главные помехи к ее успеху. Позже Коробков признался Дану, что он очень благодарен ГКЧП: эти чертовы путчисты спасли его от депрессии. Настю Виктор любил всерьез и, как казалось, надолго.
Оказавшись среди своих, разведенный супруг мигом забыл о семейных неприятностях. Он быстро смекнул, что пока не будет хоть какой-то ясности, ответа на сакральный вопрос «что делать?» не найти.
Немного потрепавшись с друзьями и коллегами, Коробков ушел в своей кабинет. Вернулся через полчаса, когда все уже устали от разговоров и пребывали в полной растерянности. Глаза его были в слезах, а руках он держал листок, исписанный карандашом.
– Сядьте все, я вам сейчас кое-что прочту, – негромко произнес Виктор, подавляя слезы. И не очень-то привыкшая к дисциплине публика мгновенно повиновалась. Люди расселись, как могли – на стулья, подоконники, тумбочки, а то и просто на столы.
– К гражданам России, – начал читать Коробков, с трудом разбирая свой карандашный почерк – В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный Президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым реакционным антиконституционным переворотом...
После того, как Коробков завершил чтение указа словами: «Президент РСФСР Ельцин, Председатель Совета Министров РСФСР Силаев, и. о. Председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатов, Москва, 19 августа 1991 года, 9.00» все собравшиеся зааплодировали. Никто даже не поинтересовался, как он раздобыл текст обращения – все принялись за работу, которой никто не руководил. Женская часть редакции уселась за пишущие машинки с большими закладками, чтобы распечатать обращение в максимально возможном количестве экземпляров. Молодые ребята, с трудом дождавшись готовности очередной порции, выхватывали листки прямо из машинок и бежали расклеивать по городу. Их старшие товарищи, посовещавшись, единодушно приняли решение провести вечером демонстрацию и митинг на центральной площади города.
Желающих открыто протестовать оказалось всего несколько десятков человек. Самым яростным был поэт Николай Ольшанский, диссидентствовавший в семидесятые годы, но избежавший репрессий лишь потому, что вовремя перебрался из Москвы в Северный край. Его гигантская фигура шествовала по тротуару улицы Ленина впереди всех и даже несколько заслоняла остальных. Прохожие – кто с нескрываемым интересом, а кто и с испугом – смотрели на его колоритную хемингуэйевскую голову с буйной седой растительностью. В правой руке он держал мегафон и буквально изрыгал проклятья в адрес красно-коричневой коммуно-фашистской сволочи, устроившей в стране поганый путч.
Рядом с ним, с трудом поспевая за гигантскими шагами поэта, шли Михаил Дан и Леонид Шахматов, постоянно оглядываясь назад и стараясь поддерживать хоть какой-то порядок в этом некоем подобии колонны.
Виктор Коробков со своим сыном оказался где-то посередине. На его правом плече висел фотоаппарат «Зенит-Е», призванный не только запечатлеть предстоящий митинг для истории, но и при случае защитить его владельца от возможного задержания и ареста. Виктор откровенно боялся. Боялся не за себя. Боялся за сына, который мог остаться совершенно один – бывшая супруга Коробкова собиралась отбыть в самое ближайшее время в Москву, при этом ей было глубоко наплевать на то, что там происходит.
А вот двенадцатилетний Леня очень захотел в этот час обязательно быть с отцом. Виктор не сомневался в том, что их несанкционированный митинг непременно разгонят. Парня может и не тронут, а вот отца непременно заберут. Но у Коробкова была железная отмазка: он журналист и пришел на Советскую площадь (позже ее переименуют в Троицкую), чтобы сделать репортаж о митинге.
Но эта отмазка не сработает, если он полезет на трибуну и скажет хоть слово. Видимо, придется на этот раз отмолчаться. Однако сын все испортил. Когда они подходили к площади, он вдруг спросил:
– Папа, а ты выступать будешь?
– Конечно, сына, буду, – вынужденно и даже с некоторым облегчением ответил отец. Не мог же он признаться, что струсил. А после этого вопроса он сам успокоил свою совесть: сын вынудил его на противоправное, но соответствующее его совести действие.
К большому удивлению протестующих, придя на площадь, они не увидели там милиции. Небольшой группой демократы собрались возле трибуны, с которой два раза в год – 1 мая и 7 ноября – партийные и советские руководители приветствовали проходящие мимо колонны организованной трудящейся массы.
Теперь же совсем другие люди, передавая друг другу мегафон, говорили все, что они думают о московском путче. Слушателей же с каждой минутой становилось все больше. Наслаждающиеся летней августовской прохладой люди подходили к трибуне и живо интересовались тем, что творится в Москве.
Тогда, сразу после Дана, мегафон взял Коробков и рассказал все, что ему сообщил по телефону бывший однокурсник, работающий теперь в агентстве «РИА-Новости». Именно он продиктовал Виктору текст ельцинского обращения, а ближе к вечеру поведал о танках в столице, о выступлении Ельцина возле Белого дома.
После митинга его организаторы не разошлись по домам, а отправились в редакцию «Северного комсомольца». Они поняли, чего ждут от них жители – не речей против ГКЧП, а правдивой информации. В этот день не вышла ни одна московская газета. Центральное телевидение до тошноты крутило балет «Лебединое озеро».
Поэт Ольшанский требовал за ночь подготовить внеочередной выпуск газеты со свежими и точными новостями и завтра же раздать его бесплатно на Советской площади. Его пыл остудил Леня Шахматов, сообщивший, что по договору с краевой типографией они должны сдавать материалы не позднее среды 18.00 часов, а сегодня только понедельник и время перевалило за восемь вечера.
Миша Дан вспомнил про частную типографию «АРТ» и немедленно связался с его владельцем. Тот, к радости демократов, согласился отпечатать небольшой тираж только меньшим, чем «Северный комсомолец», форматом. На формат А3 у него не было машины.
Леня Шахматов опять взбрыкнул. Его не устраивало, что любимая газета появится в уменьшенном виде. На самом же деле он просто переживал за судьбу редакции. Тогда родился компромиссный вариант – выпустить газету с другим названием с тиражом в 999 экземпляров. При таком тираже не требуется регистрация.
И опять в редакции закипела работа. Ольшанский сел сочинять стихи. Дан и двое соратников притащили радиоприемники и принялись записывать сообщения радио «Свобода», «Би-би-си» и «Голоса Америки». Коробков сел за телефон и переписывал получаемые от его приятеля сообщения из редакции «РИА-Новости». Шахматов все это сгребал в кучу, тщательно редактировал и располагал на бумажном макете.
К двум часам ночи газета была готова и отправлена в «Арт». Над названием голову не ломали, чтобы не терять время. Просто написали в шапке: «Северный наблюдатель». Шахматов и на этот раз взбрыкнул – отказался ставить свою подпись. Тогда в выходных данных появилось имя нового главного редактора – Виктора Коробкова.
Похождения московского хорька
Увидев в дверях своего кабинета журналиста «Московской газеты» Семена Петрова, мэр Андрей Лунин испытал чувство разочарования. Корреспондент такого солидного издания представлялся градоначальнику этакой седовласой акулой пера в дорогих очках. А пришел какой-то молодой прилизанный хорек.
Градоначальник встал из-за стола, чтобы встретить гостя почти у дверей, но хорек не обратил на этот жест никакого внимания. И сразу отказался от предложенного Луниным чая или кофе.
Хорек оказался к тому же еще и занудой. Усевшись сбоку за овальным столом, он принялся не спеша доставать из заплечной сумки блокнот, ручку, какие-то бумаги и цифровой диктофон. Аккуратно разложил все это перед собой и заговорил, немного растягивая слова:
– А-андрей Серге-еевич, я, как я сам понимаю, не опоздал, пришел вовремя, поэтому не будем терять время. То есть давайте сразу приступим к делу без лишних разговоров. Я бы предложил такую схему беседы: я задаю вопросы, вы отвечаете, а диктофон все записывает. Еще я буду делать пометки в блокноте, но вы не обращайте на это никакого внимания.
Лунину в силу его должности приходилось общаться с разными людьми, в том числе и с занудами, поэтому он был готов и к такому разговору.
– Я слушаю вас, задавайте вопросы.
Но хорек явно не торопился, и вместо вопросов ударился в совсем уж ненужные пояснения:
– Вы-ы знаете, Андрей Сергеевич, что-о «Московская газета» специализируется на разного рода журналистских расследованиях. И я тоже занимаюсь таким вот журналистским расследованием. Меня, в частности, интересует пожар, случившийся в торговом центре «Атлант». Следствие по нему не закончено, поэтому нас интересуют разного рода детали…
– Семен… как вас там?
– Леонидович. Меня зовут Семен Леонидович.
– Семен Леонидович, вы тут сами сказали, что не хотите терять время. Я знаю, зачем вы пришли, давайте вопросы, – мэр стал проявлять некоторое нетерпение.
К визиту московского корреспондента Лунин готовился два дня – с того времени, как тот по телефону записался у секретарши на прием к мэру. Лунин понимал, что на посту главы города ему оставалось находиться считанные недели. Если уж Беккер с Таракановым задумали его скинуть, то они обязательно это сделают.
А перед уходом в чиновничье небытие ему очень хотелось хоть как-то насолить этой сладкой парочке. Поэтому он уже мысленно представлял себе, как сообщит московскому гостю все, что он думает об этом нашумевшем деле. О том, как они давили на следствие, как изо всех сил пытаются свалить вину за трагедию на бизнесменов братьев Толбуевых, которые посмели вести бизнес без ведома их и САМОГО Врублевского.
Многое чего собирался поведать градоначальник журналисту «Московской газеты», но этот хорек стал интересоваться совсем другим.
– Вы знаете, Андрей Сергеевич, что собственник «Атланта» Михаил Смолин приговорен к пяти годам лишения свободы за нарушение правил техники безопасности, повлекшее за собой смерть двух и более лиц, – забухтел корреспондентик. – На окнах магазинов были установлены железные решетки, который помешали людям покинуть горящее помещение. А между тем вот справка из Управления федеральной регистрационной службы, из которой, Андрей Сергеевич, следует, что ранее торговый центр был муниципальной собственностью.
– Все правильно, молодой человек, только тогда на окнах не было железных решеток, – отрезал внезапное обвинение градоначальник.
– Да, все правильно, Андрей Сергеевич, – согласился было хорек. – Но следующим собственником «Атланта» стал некто Руслан Галимов.
– И он решетки не устанавливал.
– Да, Андрей Сергеевич, и тут вы правы, он только собирался установить, – бухтел и бухтел журналист. – Помешала ему проделать это очень нужное для защиты от воров мероприятие внезапная продажа торгового центра тому самому Михаилу Дмитревичу Смолину. Но меня интересуют не решетки. Меня вот почему-то интересует такой вопрос: почему торговый центр был продан Галимову с нарушением законодательства? Почему не был заранее объявлен конкурс?
– Послушайте, как вас там, Семен…, Семен Леонидович, никто законность купли-продажи не оспорил – ни прокуратура, ни другие потенциальные покупатели.
На эту реплику хорек никак не отреагировал, а сразу выдал версию:
– Может быть, все дело в том, что Руслан Юрьевич Галимов – ваш друг? Вы же были соучредителями общества с ограниченной ответственностью «Галун». Оказывали посреднические услуги, покупали и продавали недвижимое имущество.
– Но к покупке «Атланта» я не имею никакого отношения, – нервно отрезал градоначальник.
– А кто же говорит, что имеете? Конечно, не имеете. Вы пошли в депутаты, затем вас назначили мэром. И будучи мэром, вы продолжали покровительствовать Галимову.
– Это ложь!
– Вы продолжали встречаться.
– Что ж тут такого, мы старые друз…
В этот момент Лунин понял, что хорек слишком много знает, поэтому кое в чем лучше признаться. Действительно, они вдвоем создали компанию «Галун», название которой собственно и состоит из сокращений их фамилий. Но потом, благодаря Галимову, в фирме стали появляться какие-то подозрительные личности. Они явно использовали ее как прикрытие. Лунин подозревает, что они занимались распространением наркотиков.
И тогда он, забрав свою долю, покинул фирму, удачно провел выборную компанию и стал городским депутатом. Новый (тогда еще новый) губернатор Тараканов поддержал начинающего политика, и Лунина избрали мэром. Только Галимов пытался использовать его, пытался шантажировать. Но Лунин, естественно, на шантаж не поддавался.
– Почему же вы не заявили в полицию? – прямодушно поинтересовался журналист.
– В полицию? А как я докажу, что Галимов и его дружки занимались преступной деятельностью? Как я докажу, что он шантажировал, если говорили мы с ним наедине? В общем…
В общем, Лунина неожиданно понесло. Он говорил, говорил, говорил. Называл имена галимовских дружков, говорил о его связях в Москве. А про себя думал, что, если хорек обо всем этом напишет, то он даст опровержение. Доказать все тут им сказанное невозможно.
И лишь после того, как московский прыщ хмуро попрощался и на глазах мэра выключил диктофон, Лунин понял, что наговорил лишнего. Его карьера закончилась, и нет больше никаких перспектив. Хотелось отнять диктофон у этого хилого щелкопёра, но не решился устраивать драку в собственном пока еще кабинете.
Уже через час Ирина Спицына выложила Чечеткину диктофонные записи бесед с мэром Луниным, сотрудником краевой прокуратуры Сергеем Овечкиным, с работниками местного управления ФСКН – со всеми, с кем успел за несколько дней встретиться несуществующий корреспондент «Московской газеты» Семен Леонидович Петров. Заламинированное журналистское удостоверение Ирине Спицыной без особого труда изготовил верный Паныч.
В гостях у Наполеона
Михаил Дан оторвал взгляд от остывающих на сервировочном столике чашек с чаем и кофе, поднял глаза и столкнулся с каменным взглядом гипсового Наполеона. Большой бюст императора стоял на полке прямо напротив мягких кресел, в объятия которых усадили Дана и Коробкова.
Под бюстом в таком же кресле, подобрав ноги, устроился хозяин дома – крошечный очкарик, похожий на постаревшего ботаника. Сбоку, за столом возле окна сидел высокий стройный восточного типа брюнет лет тридцати-сорока. На сервировочном столике стояли открытые бутылки Hennessy и Bourbon, а также пустые бокалы с зауженными горлышками и невысокие стаканы с толстым дном. Их окружали тарелки с закусками и фруктами. Все это великолепие осталось нетронутым.
– Друзья мои, вы можете не есть и не пить, но давайте хотя бы поговорим, – очкарик был невероятно вежлив и даже услужлив. – Я пригласил вас сюда для того…
– Пригласил?! Это у вас теперь так называется? – вскипел Михаил. – Зажали наши носы хлороформом и привезли сюда как пленников. Чем вы лучше арабских террористов?
– Я, конечно же, прошу прощения за причиненные неудобства, – улыбнулся пожилой ботаник. – Мы никакие не террористы, а вы у нас не пленники и не заложники, а гости. Очень жаль, что мы не имели возможности пригласить вас сюда каким-то иным более достойным способом. Но вы нам очень и очень срочно нужны. Поэтому пришлось прибегнуть к крайним мерам.
– Чего вы от нас хотите? – пробурчал Коробков.
– Вот теперь можно начинать разговор, – обрадовался очкарик. – Сначала представимся. Меня зовут Анатолий Иванович Полюстров. Мой друг – Руслан Юрьевич Галимов. А вы, если я не ошибаюсь, талантливый российских журналист Виктор Маркович Коробков, а вы – удачливый бизнесмен, гражданин Израиля Моисей Дан. Сразу хочу оговориться: ненавижу антисемитов и с уважением отношусь к евреям. Так что, Моисей Леонидович, вы для меня не менее дорогой гость, чем ваш русский друг Виктор Маркович.
– Так все-таки, чего же вы от нас хотите? – более настойчиво повторил свой вопрос Коробков.
– Лично от вас мы хотим, чтобы вы дали согласие занять должность первого вице-губернатора Северного края.
– Чего-о?
– Виктор Маркович, простите меня, но я не люблю повторять дважды. Мы предлагаем вам стать первым заместителем краевого губернатора, – Полюстров слегка нахмурил брови, но затем все-таки улыбнулся. – И вас, конечно, интересует, кто будет губернатором. Отвечу: Владимир Леопольдович Королек. Согласитесь, это самый толковый человек в краевой власти.
Коробков был с этим согласен, но отвечать типу, похитившим его самого и его друга, не захотел, а потому промолчал. Зато в разговор опять вступил Дан:
– Мы что – находимся в Администрации Президента?
– Нет, мы находимся в моем загородном доме. Но в Администрации Президента у нас есть люди, которые исполнят то, что мы их настоятельно попросим. Не бесплатно, разумеется. Вы же знаете, что нынешняя власть в крае и во всей стране прогнила насквозь. Только чуть пни ногой и не будет этих таракановых, беккеров, к которым вы ведь не питаете большой любви, не правда ли?
Коробков и на этот раз был вынужден про себя согласиться с этим ботаником, но опять промолчал.
Зато Полюстров разговорился. Он продолжал выдавать планы на будущее. Другим первым замом должен стать нынешний мэр Северска Андрей Лунин, который уже дал на это свое согласие. Лунин будет курировать вопросы финансов и экономики. Коробкову предлагается социальная сфера. Он может осуществить все то, чего не захотело делать правительство Тараканова, и за что Коробков так часто критиковал его в своей газете.
Михаил Дан, если откажется от израильского гражданства, может стать министром финансов. А если уж он дорожит Землей Обетованной, то пусть живет там, а вот дорога для его бизнеса в Северном крае будет распахнута настежь.
Таких честных и инициативных людей, как Коробков и Дан в крае не так уж и много. Поэтому они очень нужны своему родному региону.
Да, надо с глубоким прискорбием признаться, что это он, Полюстров, допустил убийство депутата Лисичкина. Это была крайняя и вынужденная мера. После того, как ФСКН закрыло дело, к которому Полюстров, Галимов и еще ряд вполне приличных и порядочных людей имели некоторое отношение, Лисичкин решил зачем-то провести собственное депутатское расследование. С ним говорили по-хорошему, но он почему-то понимать их не захотел.
Хотя уж кому, как не Лисичкину знать, как обстоят дела в стране, но вместо того, чтобы помочь настоящим патриотам, он стал копать на них компромат. Поэтому большая и очень убедительная просьба к Коробкову и Дану: не надо продолжать дело этого бестолкового депутата. И искать убийцу не надо. Единственное, чего они добьются, это посадят на всю жизнь за решетку вот этого милого юношу, который никогда не сдаст своих наставников. С этими словами Полюстров взял со стола ноутбук и с монитора продемонстрировал ангелоподобное лицо Вани Синцова.
– Понимаю, – пересохшим ртом пробормотал Коробков. – В ином случае этот ангелочек прихлопнет и нас.
– Нет! – неожиданным криком встрял в разговор Галимов. – Ваня больше никого не убьет, я не позволю! Ваня мне как брат стал.
– Вот видите, Ваня больше никого не убьет, – спокойно произнес Полюстров.
А после небольшой паузы добавил:
– Для этого найдутся другие люди.
– Знаю, это будет Евгений Корноухов или кто-то из его компании, – снова пробормотал пленник.
– Ни в коем случае, этот подонок заслужил пулю еще больше, чем депутат Лисичкин! – Полюстров чуть не вышел из себя. – Только за то, что он на вашу журналистку поднял руку, его стоит приговорить к смертной казни. Но вы же уже поняли, что смертная казнь для нас – это крайняя мера. Мы еще с ним хорошенько, очень хорошенько поговорим.
Затем Полюстров вновь сел на любимого конька и заговорил о российском бардаке, с которым пора кончать, иначе будет революция, что, по мнению Полюстрова, еще больший бардак. Поэтому Северный край – это только начало. Своих людей они – не сразу, постепенно – поставят во главе всех регионов необъятной России.
– И всю Россию отравите наркотиками, – съязвил Коробков. – Лисичкин, судя по всему, хотел расследовать вашу наркоторговлю.
– За распространение наркотиков мы введем смертную казнь, – отрезал хозяин дома и будущий хозяин России. – Да, мы вынуждены пока заниматься этим грязным делом. Чтобы вымести грязь с пола, надо пол посыпать порошком. Вот мы пока это и делаем. В Северном крае после смены губернатора никаких наркотиков не будет. И так постепенно мы вычистим всю страну. А вы, дорогие мои, поможете нам построить новую Россию. Пока в пределах Северного края. Вы будете делать свою работу чистыми руками, всю грязь мы берем на себя.
Коробков не знал, что ответить. Идеи пожилого ботаника провести общероссийскую селекцию были настолько отвратительны, что у журналиста вновь пересохло во рту, и он все-таки вынужден был отхлебнуть из чашки остывшего чая.
Но тут инициативу взял на себя Дан. Он слегка толкнул локтем в бок своего товарища, давая тому знать, чтобы он не мешал, и совершенно спокойным тоном заговорил за них обоих:
– А мы согласны. Это очень хорошая идея. Я готов отказаться от израильского гражданства и стать министром финансов. В Северном крае давно пора навести порядок.
– Нет-нет, дорогие мои, так дело не пойдет, – ботаник сквозь очки прищурил глаза и снял свои маленькие ноги с кресла. – Умный человек не может так быстро согласиться, если он не обманщик. Вы, господин Дан, умный человек. Значит, вы – обманщик. А нас не надо обманывать, не надо.
– Почему это обманщик? – возмутился Дан. – Вы нам предложили хорошие идеи, мы не отказываемся…
– Вот вы пока и обдумайте хорошие идеи хорошенько. Не торопясь. Есть время. Срок Тараканова истекает через два месяца.
Полюстров встал с кресла, налил себе в стакан с толстым дном немного виски и выпил, ни с кем не чокаясь.
– Дорогие мои, сейчас вас отвезут во Внуково. Вы сядете в самолет и полетите домой. Вернее, господин Коробков полетит домой, а господин Дан в том же направлении – к маме. Вы когда намерены возвращаться в Израиль?
– Еще две недели побуду в России.
– Очень хорошо, просто отлично. Мы найдем время с вами встретиться в Северске. Только, пожалуйста, не пытайтесь убежать. Мы достанем вас, где бы вы ни находились – в России, Израиле, Америке. А если не достанем вас, то достанем вашу маму, господин Дан, или прелестную госпожу Катанян, господин Коробков. Кто-нибудь все равно поплатится за ваше бегство.
Поняв, что такими угрозами он оскорбил своих гостей, Полюстров заговорил совершенно елейным голосом:
– Поймите же, мы никого не хотим убивать. Но мы вынуждены защищаться и идти на крайние меры. Пожалуйста, очень вас прошу: не вынуждайте нас это делать. Вы можете отказаться от наших предложений, но только не лезьте в наши дела.