20
Вместе с Бекханом с поезда сошла женщина, которую поджидала машина. Она предложила подвезти, в машине было место, но он отказался. Ему хотелось пройти пешком, подышать родным воздухом, вновь ощутить подзабытый аромат степи.
Между разъездом и аулом, чуть в стороне от проселка, находилась излучина небольшой реки, в дни его детства полноводной, а впоследствии перегороженной каскадом плотин, чтобы предотвратить окончательное пересыхание. Бекхан уже и не помнил, когда научился плавать. И здесь, и на той горной речке, куда они потом переселились, он проводил все лето, купаясь в любой воде. Даже в дни ледохода он пропадал на реке, катался с друзьями на льдинах, нередко оказываясь в ледяной воде.
Сейчас жалкий вид стоячей воды ничем не напоминал бурные потоки реки детства, когда в дни весеннего половодья до аула доносился мощный рев разгулявшейся воды. «Сколько лет прошло с тех пор? – спрашивал себя Бекхан, - За двадцать пять – тридцать лет все так изменилось. Куда девалась вода? И снегов тогдашних уже нет».
Бекхан вспомнил, как улицы заметало наглухо, и до весны никакая техника не могла их расчистить от снега. А между домами и постройками приходилось рыть в снегу траншеи, ходы сообщения. «Что стало с природой? Быть может, она обиделась на нас за небрежное отношение к ней?» - думал он.
Долго смотреть на мутную, зацветшую воду Бекхан не смог. Он отвернулся и зашагал к аулу. Осенняя желтеющая степь колыхала пятна седого ковыля и не нарушила своей равнодушной сосредоточенности – мало ли кто проходит мимо?
Тягостное впечатление от замусоренной, зарастающей реки усугубилось нежилым видом родного аула. Бекхан не узнавал улиц; да таковых и не было – только руины, рядами тянущиеся с двух сторон остались от тех или иных улиц. Он ориентировался по редким сохранившимся домам. И везде торчали пни – деревья спилили на дрова.
Аул встретил Бекхана могильной тишиной. Даже у обитаемых домов не видно никого. Так, облает лениво редкая собака, и все. Бекхан уже жалел, что приехал…
Вот и его дом. Нет ни кустов, ни деревьев, выращенных своими руками из тоненьких лозинок-саженцев. Доски, которыми он заколотил окна, оторваны; стекла перебиты, рамы сняты. Вместо окон и дверей зияют пустые проемы. Двор зарос бурьяном и лопухом в человеческий рост. Бекхан растерянно взирал на эту разруху, и ему вспомнились слова недавнего попутчика: «Землетрясение? Война? Как будто ураган пронесся разрушительный!»
- Не уберегли мы твой дом, сосед! – раздался за спиной знакомый голос.
Бекхан обернулся. С виноватой улыбкой на постаревшем лице к нему подходил Бейсеке – бывший сосед и дальний родственник. Они поздоровались и обнялись.
- Все ли живы - здоровы? Хорошо ли в городе? – интересовался Бейсеке, не торопясь выпускать Бекхана из своих объятий.
- Спасибо, все хорошо, - отвечал тот бодро, - Наши передают вам привет. Как здоровье у вас? Как поживают апай, дети, внуки?
- Потихоньку живем с именем Аллаха на устах. Все по-прежнему. Да и что с нами случится? Здоровье иногда пошаливает, но это возраст, годы.
Затем добавил, спохватившись:
- Что ж мы тут стоим! Пойдем к нам. Твоя апай ставила самовар, а я ремонтировал уздечку. Тут прибежал Асхат, помнишь его, он еще при вас родился? Прибежал и говорит: «Какой-то человек стоит у дома дяди Бекхана». Я подумал, - опять залез кто-нибудь за досками. Сладу нет от этих грабителей, уже средь бела дня воруют!
- Да ладно, ага, не казнитесь. Все равно разбирать, - успокоил старика Бекхан.
- Как – разбирать?! – возмутился Бейсеке, - Я не сплю ночами, охраняю, надеясь, что вы вернетесь. Переругался с детьми, упрекаю за то, что не углядели, а ты приехал – и разбирать?
- Простите, ага, но мы уже не вернемся. Да и что здесь делать? Я приехал, чтобы продать дом на слом. Пока совсем не растащили.
Бейсеке молчал невесело. Между его бровями углубились скорбные складки, и он зашагал, ведя гостя в дом.
Бейсеке потчевал Бекхана лучшими кусками молодого барана, зарезанного специально для дорогого гостя. Были приглашены все оставшиеся в ауле родственники. Присутствовали почтенные аксакалы и ажей; немногие начальники: аким, смотритель разъезда и директор школы. Все вначале молча наслаждались нежной бараниной, но по мере насыщения за столом завязался разговор вокруг злободневных тем – бедственного положения аула, цен на скот и корма, на товары и продукты. Директор школы и аким говорили о проблемах школы, смотритель разъезда – о железной дороге, родственники расспрашивали Бекхана о жизни в городе, и, покачивая головами, слушали его невеселый рассказ.
- Все хают город, но, однако, все туда бегут, - насмешливо заметил один из гостей. Бекхан возразил:
- Да, много народу перебралось в город, но там отнюдь не рай. Особенно для людей в годах, с большими семьями. Молодежь как-то устраивается, и молодых людей охотней берут на работу. Но, с другой стороны - что в ауле делать? Вы сами только что говорили - невыгодно держать скот. А для чего еще здесь жить?
- Положим, люди живут здесь не только из-за скота, - подал голос Бейсеке. Ему не понравились последние слова Бекхана.
- Я, например, не хочу в город, хотя, быть может, не бедствовал бы там – все же пенсия у меня ветеранская. Да и старуха получает немного. Дети не отказались бы, им здесь скучно. Но…
Бейсеке помедлил, передавая бульон гостям. Все почтительно молчали, ожидая продолжения.
- Но я не представляю жизни там. Что я буду делать в городе? Разве что доживать? – и он обвел взглядом сидящих за столом, словно ожидая, что кто-нибудь даст ответ на этот вопрос.
- Доживать, - продолжал Бейсеке, не спеша отхлебывая бульон из пиалы, - значит, ожидать смерти. А здесь я живу. Живу, потому что сознаю свою необходимость, хотя бы для своего хозяйства.
И вновь он обежал глазами гостей, но те молчали, считая, что он не закончил. Не дождавшись никаких комментариев к своим словам, Бейсеке продолжал:
- Но иногда кажется мне, что мои усилия, возня с хозяйством – лишь видимость деятельности, и то, что я делаю, никому не нужно. Иногда я думаю, что наша жизнь обессмыслилась давно, и все, что мы здесь делаем – все зря. Мы умрем – и вместе с нами умрет и аул.
Бекхан уезжал из аула опечаленный. Он оборвал тонкую нить, что еще связывала его с местом, где родился и вырос, создал семью и провел свои лучшие годы. С местом, с которым было связано все самое светлое в его жизни. Он оставил позади ясный день - впереди темнела ночь.
Когда-то Бекхан прочел мудрое изречение, гласившее, что человек за свою жизнь должен сделать три вещи: построить дом, посадить дерево и родить сына. У Бекхана был дом, он вырастил возле него не одно деревце, у него родились и сын, и дочь, и он радовался, что не зря живет на этом свете. Но теперь его деревья сгорели в чужих топках, дом он своими руками разобрал и продал, а сын… а дети, в которых он вложил всю свою душу, чтобы они стали настоящими людьми, которым постарался передать все, что знал, что получил от своих родителей, эти дети не понимают его и не разделяют его взглядов.
Бекхан посетил могилы отца и матери на кладбище, где покоились все предки до седьмого колена. Все предыдущие поколения прожили в этом ауле, питаясь плодами на чужой взгляд скудной, но для ее обитателей щедрой степи. Предки знавали здесь и радости, и горести; но даже в гибельные времена голощекинского геноцида не покинули родных мест. И только Бекхан изменил земле предков. И вынудили сделать это не джут, не голод, не война, а всего лишь «некоторые трудности переходного периода». Эта мысль не давала ему покоя. Он просил прощения у могил родителей, но не смог избавиться от тяжести на сердце.
Выпросив у Бейсеке коня, Бекхан отправился в степь. И опять зря! Былые чувства оказались погребенными под наносами последних лет. Степь стала совершенно чужой; она не мчалась радостно навстречу, как в былые годы, когда он носился по степи, самозабвенно гоняясь за горизонтом. Теперь степь плелась нехотя, как и упитанный мерин под ним, который лишь помахивал хвостом в ответ на удары камчой, отказываясь переходить на галоп со своей ленивой рыси. С болью в сердце объезжал Бекхан лучшие в прошлом поля своей бригады, неузнаваемо ощетинившиеся бурьяном. Во всем вокруг лежала печать запустения, и обиженная земля угрюмо взирала на своего неблагодарного сына, не желая прощать предательства. Бекхан понял, что ему нечего здесь делать, и уехал, как только получил деньги за материал от дома, отклонив предложение родственников еще немного погостить.
Только в поезде, на обратном пути, он успокоился, утешился мыслью, что переселение селян в города – неизбежный исторический процесс, происходящий во всех развивающихся странах, и что не стоит мучить себя бессмысленными упреками. То, что происходит сейчас, неизбежно, и не его вина, что это историческое переселение совпало с его жизнью.
Сразу по возвращении в город Бекхан приступил к реализации своего плана. Обходя ночные клубы, рестораны и дискотеки, Бекхан остановил свой выбор на компании молодых бездельников, показавшихся подходящими в сообщники.
Выплатив «крутым ребятам» аванс, Бекхан пообещал еще столько, если те выполнят его поручение. Некоторые молодые люди в наше время очень падки на деньги, поэтому Бекхану не пришлось уговаривать их. Да и услуга, за которую он платил, показалась оболтусам пустяковой – за такие деньги сейчас могут и убить.
И вот, наступил решающий вечер. Бекхан занял столик в ресторане и ждал, краем глаза следя за входом. Сообщники весело пировали за соседним столом, не забывая поглядывать на него. Бекхан сидел, как на иголках. «Неужели не придет?» – тревожился он, видя, с каким успехом компания тратит его деньги. Бекхан был уже не рад своей затее. «Пустая трата денег, – думал он, - Она не придет. Сказал же этот Аскар, что она затворница. Синий чулок! Наверное, ее буксиром не вытащить, не то, что телефонным звонком!»
Но Виолетта Ким пришла. Она появилась в дверях и на секунду задержалась, пробежав глазами по ресторану. Сердце Бекхана екнуло и гулко забухало. Девушка медленно прошла мимо, коснувшись Бекхана подолом роскошного леопардового платья все тех же лилово-фиолетовых тонов. Бекхан невольно смежил веки и вдохнул в себя нежный аромат фиалковых духов.
Она сразу очаровала его. «Ах, какая она красивая!» – Бекхан некоторое время сидел с закрытыми глазами, пока чувства не вернулись к нему. Он вздохнул. Да, девушка и впрямь неотразима. Но нужно действовать. И Бекхан подал знак главарю своих наемников. Тот подождал, пока удалится официант, принявший заказ у новой посетительницы, и подошел к ней с двумя рюмочками в одной и бутылкой коньяка в другой руке. Парень бесцеремонно уселся за ее столик и предложил выпить за знакомство.
- Все зовут меня Королем, но для вас я – просто Коля, - сказал он.
- Вернитесь на свое место! – потребовала Виолетта.
- А как вас зовут? – проигнорировал Король - Коля ее требование.
- Я вам сказала, чтобы вернулись на свое место!
- Не уйду, пока не выпью с вами на брудершафт.
Лицо девушки исказила гримаса досады. Она встала и хотела покинуть ресторан, но не так-то легко отделаться от подвыпившей компании. Парни окружили ее плотным кольцом и их главарь начал откровенно лапать ее, не обращая внимания на громкие протесты. Бекхан решил, что наступил подходящий момент для его вступления. Вобрав в себя побольше воздуха, он встал, и, подойдя к толпе, громко и властно потребовал оставить девушку в покое. Виолетта с надеждой взглянула на заступника. Но Король не выпустил ее. Он кивнул, противно улыбаясь, своим подручным, и те занялись Бекханом.
Выпивка сделала свое дело, так что парни забыли, что они должны лишь инсценировать потасовку. Бекхан, ошарашенный чувствительными тумаками, разозлился. Он злился на себя, за то, что поддался Майре; он злился на этих бестолочей, заливших глаза и забывших уговор; он разозлился на весь белый свет; и, стиснув зубы, ринулся в атаку. Двоих он отправил очень далеко крепкими зуботычинами; третий удобно подвернулся под руку и испытал на себе жесткий прием самбо. Он взвыл, оказавшись на полу с вывернутым суставом. Четвертый благоразумно отступил.
Бекхан повернулся к Виолетте, но встретился с горящим взором главаря. Тот подумал, что Бекхан нарушил договоренность и в свою очередь озлился на заказчика, покалечившего его ребят. Он вытащил финку и, обнажив клинок нажатием кнопки, надвинулся на Бекхана. Оба совершенно забыли, почему они здесь и закружили, вперив друг в друга свирепые взгляды. Король то и дело взмахивал финкой, и Бекхан ловко уходил от сверкающего в воздухе лезвия. Глаза противников налились кровью, они были предельно напряжены. Толпа окружила их, гулом голосов поддерживая того или иного «бойца».
Наймиты Бекхана поддерживали своего главаря, другие посторонние посетители взяли сторону Бекхана и начали болеть за него. Некоторые, особенно осторожные, отошли к выходу, но не ушли, и с интересом следили за схваткой. Виолетта Ким, побледневшая и растерянная, стояла на прежнем месте, судорожно сжимая в руках свою сумочку. Персонал наблюдал из-за стойки бара и из дверей, ведущих на кухню. Все были рады бесплатному «спектаклю», кроме, конечно, самой «виновницы» происшествия.
Бекхан понял, что перед ним опытный и безжалостный боец, и передвигался так, чтобы не попасть под удар сверкающей стали. Противник, в свою очередь, тоже осторожничал; он понимал, что Бекхан владеет приемами какого-то единоборства, и остерегался его захвата, так как помнил, что сталось с его товарищами.
Бекхан опомнился в какой-то момент, вспомнил, с какой целью он здесь и начал лихорадочно соображать. Время идет и не исключено, что кто-то вызвал полицию. Что будет, если он попадет в руки стражей порядка вместе с этими оболтусами? И если кто-нибудь из них проболтается? Надо было как-то выходить из ситуации, и он начал делать знаки своему противнику. Но тот, то ли ничего не понял, то ли подумал, что Бекхан хочет его обмануть, но только продолжал размахивать своим оружием. Бекхану ничего не оставалось, как форсировать поединок. Он рискованно бросился вперед и тут же нож полоснул по его выброшенной вперед руке. Но боли не ощутил – лишь почувствовал, как теплая струйка потекла по локтю. Следующий прыжок достиг цели; рука противника, сжимающая финку, в захвате, осталось довершить прием. Но в этот момент послышалось завывание сирены полицейской машины, и кто-то крикнул: «Атас! Менты!»
Бекхан ослабил захват. Он подумал, что нужно дать парню возможность скрыться. Но тот внезапно перехватил финку в левую руку и ударил с мстительным возгласом:
- На тебе, козел!
Бекхан охнул и схватился за бок. Компания его наемников бросилась наутек вместе со своим главарем. Они пробежали через кухню и подсобные помещения к черному ходу. Зажав рану рукой, Бекхан опустился на первый попавшийся стул. Виолетта бросилась к нему, испуганно наклонилась и тут же отпрянула, заметив кровь на его руке. Но быстро опомнилась и, достав мобильник из сумочки, стала вызывать «скорую».
Бекхан сидел, держась за порезанный бок, и думал о том, как плохо кончилась его затея. Появились полицейские и, сделав перевязку принесенным из патрульной машины пакетом, начали задавать обычные при таких случаях вопросы. Естественно, Бекхан «никогда раньше не видел нападавших». Потом прибыла «скорая» и забрала Бекхана. Виолетта осталась на попечении полиции.
На этом первый пункт плана можно было считать реализованным. Все выглядело более чем правдоподобно. Остальное теперь зависело от Виолетты Ким. К ее чести, она навестила Бекхана на другой же день, а в ту ночь, освободившись от полицейских, позвонила в больницу и справилась о самочувствии раненого. Ей ответили, что, «к счастью, не задеты внутренние органы, нож проник в мягкие ткани и мышцы боковой части живота». Все обошлось.